Текст книги "Раскаты грома"

Глава 4

Они ехали в темноте втроем, Дирк посередине; Мбежане следом вел вьючных лошадей. Земля перед путниками поднималась и опускалась, словно волны бесконечного моря, а движение травы на ветру усиливало эту иллюзию.

Холмы, мимо которых они проезжали, были островами в море, а лай шакала – криком морской птицы.

– Мы не слишком забрались на восток? – поинтересовалась девушка. Ее голос сливался с мягким шелестом ветра.

– Так и задумано, – ответил Шон. – Я хочу пересечь окраины Дракенсберга подальше от железнодорожной линии и скопления буров у Ледисмита. – Он через голову Дирка посмотрел на девушку. Та ехала, подняв лицо к небу. – Знаете звезды?

– Немного.

– А я хорошо знаю, – заявил Дирк и повернулся на юг. – Это лучи Креста, а это Орион с мечом на поясе, а это Млечный Путь.

– Расскажи мне об остальных, – попросила девушка.

– Остальные обычные, они не в счет. У них даже нет имен.

– Есть, а у большинства есть и история.

Наступило молчание. Дирк оказался в затруднительном положении: либо признать свое невежество – чего не позволяло самолюбие, – либо отказаться от интересных историй. Как ни велика была его гордость, любопытство пересилило.

– Ну расскажи, – снизошел он.

– Видишь ту горстку звездочек под большой яркой звездой? Они называются Плеяды. Жил был…

Через несколько минут Дирк с головой ушел в повествование. Оно оказалось гораздо лучше рассказов Мбежане – наверное, потому, что было новым, а весь репертуар Мбежане Дирк мог отбарабанить наизусть. На каждое слабое место в сюжете парнишка нападал, как обвинитель в суде.

– А почему они не застрелили старую ведьму?

– В те дни у людей не было ружей.

– А лук и стрелы?

– Ведьму нельзя убить стрелой. Она пройдет насквозь, не причинив вреда.

– Ух ты!

Очень интересно, но прежде чем принять услышанное на веру, Дирк почувствовал необходимость проконсультироваться с экспертом. Он обратился к Мбежане, переведя вопрос на зулусский.

Мбежане поддержал девушку, и тогда Дирк поверил: ведь Мбежане – известный авторитет в области сверхъестественного.

Этой ночью Дирк не уснул в седле. К тому времени как путники расположились лагерем, девушка охрипла, но Дирк был завоеван ею бесповоротно, а Шон был близок к тому же.

Всю ночь, слушая ее голос и прерывающие его взрывы детского смеха, он чувствовал, как семя, зароненное при их первой встрече, пускает корни у него в паху и захватывает щупальцами грудь.

Шон так сильно желал эту женщину, что в ее присутствии ему отказывал рассудок. Много раз за ночь Шон пытался вмешаться в разговор, но всякий раз Дирк презрительно пресекал его попытки и снова поворачивался к девушке. К утру Шон с тревогой понял, что ревнует к собственному сыну – ведь Дирк мешает ему получить то, к чему он так стремится.

Когда все после завтрака пили кофе, лежа на одеяле в тени сирени, Шон заметил:

– Вы еще не сказали нам, как вас зовут.

Ответил, конечно, Дирк:

– Мне она сказала. Тебя ведь зовут Руфь?

– Верно, Дирк.

Шон с усилием подавил спонтанный гнев, но когда заговорил, в голосе еще слышались его отзвуки.

– Для одной ночи мы достаточно тебя наслушались, мой мальчик. Ляг, закрой глаза и рот и больше не открывай.

– Я не хочу спать, папа.

– Делай, что я велю! – Шон в гневе вскочил и ушел из лагеря.

Он поднялся на небольшой холм. Уже наступил день, и Шон мог видеть вельд, простирающийся во все стороны до самого горизонта. Ни следа поселения или людей.

Шон снова спустился назад и, прежде чем вернуться в заросли сирени, стреножил лошадей.

Вопреки своим протестам Дирк уже спал, свернувшись, как щенок, а от костра из-под большой груды одеял доносился храп Мбежане. Руфь лежала немного в стороне от них, прикрывшись одеялом и смежив веки. Ее блузка на груди поднималась и опускалась так, что у Шона появились две веские причины не спать. Он лежал, опершись на локоть, и потчевал этим зрелищем свои взор и воображение.

Четыре года он не видел белой женщины, не слышал ее голоса, а его тело не получало утешения. Вначале это его беспокоило – тревога, неожиданные приступы уныния, взрывы гнева.

Но постепенно, за долгие дни охоты и езды верхом, в бесконечной борьбе с засухой и бурями, с дикими зверями и стихией, он обуздал свою плоть. Женщины стали чем-то нереальным, смутными фантомами, и преследовали его только по ночам; он вертелся, вскрикивал во сне, потел, пока природа не приносила ему освобождения; тогда фантомы растворялись, чтобы набраться сил для следующего появления.

Но теперь рядом был вовсе не фантом. Протянув руку, он мог бы погладить легкий пушок на ее щеке и почувствовать тепло ее кожи.

Она открыла глаза, молочно-серые спросонок, медленно сфокусировала взгляд и посмотрела на него.

То, что она прочла на его лице, заставило ее вынуть из-под одеяла левую руку и протянуть Шону. Перчатки для верховой езды она сняла. И он впервые увидел на ее среднем пальце обручальное кольцо.

– Все ясно, – мрачно пробормотал он и протестующе добавил: – Но вы молоды, слишком молоды для замужества.

– Мне двадцать один год, – негромко произнесла она.

– А ваш муж, где он?

Последняя надежда – может, этот ублюдок умер.

– Я направляюсь к нему. Когда война стала неизбежной, он уехал в Наталь, в Дурбан, чтобы найти там для нас работу и дом. Я должна была последовать за ним, но война началась раньше, чем мы рассчитывали. И я застряла.

– Понятно.

«Я везу тебя к другому мужчине», – с горечью подумал Шон, но вслух высказался иначе:

– Значит, он в Дурбане сидит и ждет, когда вы перейдете через линию фронта?

– Он в армии Наталя. Неделю назад я получила письмо. Он хотел, чтобы я оставалась в Йоханнесбурге и ждала, пока англичане захватят город. Он говорит, что с такими большими силами они будут там месяца через три.

– Почему же вы не стали ждать?

Она пожала плечами:

– Терпение не относится к числу моих добродетелей. – В ее глазах снова вспыхнуло озорство. – К тому же я решила проветриться – в Йоханнесбурге ужасно скучно.

– Вы его любите? – неожиданно осведомился Шон.

Руфь удивилась, улыбка исчезла с ее губ.

– Он мой муж.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Вы не имеете права его задавать.

Теперь она рассердилась.

– Вы должны ответить.

– А вы любите свою жену? – выпалила она.

– Любил. Она умерла пять лет назад.

Гнев ее погас так же быстро, как вспыхнул.

– Простите. Я не знала.

– Забудьте. Забудьте обо всем, что я спрашивал.

– Да, так будет лучше. Мы, похоже, попали в переплет.

Ее рука с кольцом на пальце по-прежнему лежала на ковре мягкой листвы. Шон протянул руку и сжал маленькую ладошку.

– Мистер Кортни…

– Шон, если не возражаете.

– …думаю, нам лучше лечь спать. – Она отняла руку и завернулась в одеяло.

Во второй половине дня их разбудил ветер, прилетевший с востока – он примял траву на холмах и раскачивал ветки деревьев.

Шон посмотрел на небо; ветер трепал его рубашку и спутал бороду. Преодолевая напор ветра, Шон наклонился вперед – он возвышался над Руфью, и она неожиданно поняла, какой он большой. Похож на бога бури – длинные сильные ноги расставлены, под шелком рубашки на груди и руках заметны бугристые мышцы.

– Собирается гроза, – крикнул Шон, перекрывая шум ветра. – Ночью луны не будет.

Руфь быстро встала, но неожиданный порыв ветра сбил ее с ног. Она пошатнулась, прислонилась к Шону, и он невольно обнял ее. На мгновение она прижалась к его груди, почувствовала упругость тела и мужской запах. Эта неожиданная близость стала для обоих потрясением, и когда Руфь высвободилась, глаза ее широко распахнулись и посерели от страха – она испугалась того, что ощутила.

– Простите, – прошептала она. – Это произошло случайно.

Ветер подхватил ее волосы и закрыл все лицо танцующими черными прядями.

– Поедем, пока еще светло, – решил Шон. – Ночью двигаться будет невозможно.

По небу метались тучи, они меняли форму и опускались все ниже. Серые, лиловые, цвета дыма и старого кровоподтека, тяжелые от дождя, который несли в себе.

Стемнело рано, ветер продолжал досаждать.

– Примерно через час утихнет и начнется дождь. Пока еще что-то видно, попробуем найти убежище.

На другой стороне холма путники обнаружили нависающую скалу и под ее защитой разгрузились. Пока Шон привязывал лошадей, чтобы они не умчались в бурю, Мбежане нарезал травы и устроил под навесом ложе.

Натянув овчинные куртки, люди перекусили сушеным мясом – билтонгом – с черствым просяным хлебом, после чего Мбежане ушел в дальний угол и забрался под одеяло.

– Ну ладно, Дирк. Укутайся потеплее.

– А можно, я… – начал шумно протестовать парень.

– Нет, нельзя.

– Я спою тебе, – предложила Руфь.

– Зачем? – удивился Дирк.

– Чтобы ты скорее заснул. Разве тебе не пели колыбельные?

– Нет. – Дирк заинтересовался. – А что ты будешь петь?

– Сперва завернись-ка в одеяло.

Шон сидел рядом в темноте, сознавая громоздкость своего тела и чувствуя прикосновение ее плеча. Глухой рев ветра сопровождал пение Руфи.

Сначала голландские народные песни: «Nooi, nooi» и «Jannie met die Hoepel been», потом старые напевы вроде «Отца Жака». Для каждого слушателя голос девушки значил что-то особенное.

Разбуженному Мбежане он напомнил ветер на холмах Зулуленда и пение юных девушек на полях во время уборки урожая. И мужчина порадовался, что идет домой.

Для Дирка это был голос матери, которую он почти не помнил. Голос, сулящий безопасность, – и вскоре мальчик уснул.

– Продолжайте, – прошептал Шон.

И она пела для него одного. Любовную сагу, которой исполнилось две тысячи лет, полную страданий ее народа – но и радости. Пока она пела, ветер стих; замолчала и Руфь. Воцарилась глубокая тишина ночи.

Грянула буря. Прогремел первый гром, змеи молний пробились сквозь тучи. Дирк что-то забормотал, но не проснулся.

В резком голубом свете Шон увидел мокрые от слез щеки Руфи, и когда их снова обступила темнота, Руфь задрожала, прильнув к нему. Он прижал ее, маленькую и теплую, к груди и почувствовал на губах соленый вкус ее слез.

– Шон, нельзя.

Но он подхватил ее и понес в ночь. Снова сверкнула молния, озарив местность, и Шон увидел лошадей с понуренными головами и резкие очертания холма рядом.

Первые капли дождя упали на его плечи и лицо. Дождь был теплый, и Шон продолжал идти, неся Руфь. Потом хлынул ливень, следующая молния подсветила жемчужный туман, и ночь наполнили запахи дождя и земли – запахи чистые и искренние.

Глава 5

Утром воздух был так промыт, что, стоя рядом на вершине холма, путники видели горы, голубые и четко очерченные на южном горизонте.

– Это окраина Дракенсберга. Мы обогнем его милях в двадцати. Вероятность встретить патруль буров здесь очень мала. Можно ехать днем. Вскоре мы минуем горы и выйдем к железной дороге за линией фронта.

Свежесть утра, красота земли, уходящей вдаль гигантским травяным блюдцем, хорошо знакомые просторы Наталя и присутствие рядом Руфи привели Шона в хорошее расположение духа.

Шон был доволен – впереди завершение пути, а эта женщина, не исключено, станет его постоянной спутницей.

Когда он заговорил, Руфь посмотрела на него, задрав подбородок, – подчеркивая его высокий рост. И Шон неожиданно понял, что его хорошее настроение вовсе не отражается в ее глазах.

– Ты очень красива, – сказал он, но Руфь промолчала. Теперь он читал в ее взгляде печаль и, возможно, что-то еще, более сильное.

– Руфь, ты останешься со мной?

– Нет. – Она медленно, с сожалением покачала головой. Ее волосы толстым черным жгутом свесились через плечо и легли на замшу куртки цвета меда.

– Ты должна.

– Не могу.

– Но вчера ночью…

– Вчерашняя ночь была безумием… это все буря.

– Все было правильно. Ты это знаешь.

– Нет. Это все буря. – Она отвела взгляд и посмотрела на небо. – А теперь буря кончилась.

– Это было гораздо больше чем буря. С первого мгновения нашей встречи.

– Безумие, рожденное обманом. Мне всю жизнь придется лгать, прикрывая случившееся, подобно тому, как прикрывала это темнота.

– Руфь, ради Бога, не говори об этом так.

– Хорошо, не буду. Я вообще не буду об этом говорить.

– Но мы не можем забыть. Мы оба знаем, что не можем.

В ответ она вытянула левую руку. Сверкнуло золотое кольцо.

– Попрощаемся здесь, в горах, на солнце. Мы еще некоторое время будем ехать вместе, но попрощаемся здесь.

– Руфь, – начал он, но она прикрыла ему рот рукой, и он ощутил губами металл кольца; от этого по спине пробежал холодок, словно от ужасной мысли, что он потеряет ее.

– Нет, – прошептала она. – Поцелуй меня в последний раз и отпусти.

Глава 6

Мбежане увидел все первым и рассказал Шону. Примерно в двух милях сбоку, со складки ближайшего хребта, поднялось будто бы пятно коричневого дыма, такое бледное, что Шон не сразу разглядел его. Он тут же повернулся и лихорадочно принялся искать укрытие. Ближайшим оказался выступ красной скалы в полумиле. Слишком далеко.

Руфь заметила его взбудораженность.

– Что это, Шон?

– Пыль, – ответил он. – Всадники. Скачут сюда.

– Буры?

– Возможно.

– Что делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Когда они покажутся на хребте, я двинусь им навстречу. Попробую что-нибудь наврать, чтобы нас пропустили. – Он повернулся к Мбежане и заговорил по-зулусски: – Я поеду к ним. Внимательно следи за мной, но продолжай уходить. Если я подниму руку – бросайте вьючных лошадей и скачите во весь опор. Я постараюсь задержать их подольше, но поднятая рука значит – конец. – Он быстро отстегнул седельную сумку с золотом и протянул зулусу. – Если все будет хорошо, сможешь до ночи от них уйти. Отвези нкозикази, куда она захочет, а потом с Дирком поезжай к моей матери в Ледибург.

Шон снова сосредоточился на хребте и различил две фигуры на лошадях. Он снял с груди бинокль; в окуляры были видны всадники, они стояли рядом, лицом к нему. Шон всмотрелся в очертания их касок, увидел, как сверкнули медные детали амуниции, оценил размер коней и выправку и с облегчением воскликнул:

– Это солдаты!

И словно в подтверждение, на фоне неба двумя ровными рядами показался эскадрон с весело раздуваемыми ветром вымпелами на пиках.

Дирк возбужденно закричал, Руфь рядом с ним рассмеялась, Мбежане повел вперед вьючных лошадей, а Шон приподнялся на стременах и, размахивая над головой шляпой, поскакал к солдатам.

Но энтузиазм путников никак не подействовал на всадников, они сидели неподвижно и следили за их приближением, а младший офицер во главе колонны с подозрением обратился к Шону:

– Кто вы такой, сэр?

Правда его как будто больше интересовал не ответ Шона, а брюки Руфи и то, что под ними. Во время последующего объяснения у Шона возникла устойчивая неприязнь к этому человеку. Хотя гладкая загорелая кожа и пушистые желтые усы усиливали это чувство, главным его источником стали светло-голубые глаза. Возможно, они всегда были навыкате, но Шон в этом засомневался. Во время короткого разговора, когда Шон сообщил, что с бурами они не встречались, офицер не сводил с него глаз, но потом снова уставился на Руфь.

– Что ж, не будем вас задерживать, лейтенант, – сказал Шон и взял поводья с намерением повернуть лошадь.

– Вы все еще в десяти милях от реки Тугелы, мистер Кортни. Теоретически эту территорию удерживают буры, мы на фланге их большой армии, и будет безопаснее, если вы проедете к британским линиям под нашей защитой.

– Спасибо, нет. Мы хотим избежать встречи с обеими армиями и как можно быстрей добраться до Питермарицбурга.

Офицер пожал плечами:

– Как хотите. Но если бы мои жена и ребенок… – Он не закончил, обернулся в седле и сделал колонне знак продолжать движение.

– Идемте, Руфь. – Шон поймал ее взгляд, но она не тронулась с места.

– Я не поеду с вами. – Ее голос звучал решительно, и она отвернулась от Шона.

– Не делайте глупостей. – Он был удивлен, и его слова прозвучали резко; глаза Руфи гневно вспыхнули.

– Я могу присоединиться к вам? – поинтересовалась она у офицера.

– Что ж, мэм… – Поколебавшись, он взглянул на Шона. – Если ваш муж…

– Он мне не муж. Я его едва знаю. – Она не обратила внимания на гневное восклицание Шона. – Мой муж служит в вашей армии. Я хочу, чтобы вы отвезли меня к нему.

– Ну что ж… это совсем другой коленкор, – протянул офицер, едва скрывая удовольствие от перспективы оказаться в обществе Руфи. – Буду рад проводить вас, мэм.

Руфь сжала коленями бока лошади и пристроилась рядом с лейтенантом. Этот небольшой маневр развернул ее лицом к Шону. Она словно оказалась по другую сторону барьера.

– Руфь, пожалуйста. Нам еще нужно многое обсудить.

– Нет. – Ее голос и лицо ничего не выражали.

– Хотя бы попрощаемся, – умолял он.

– Мы уже попрощались. – Она перевела взгляд с Шона на Дирка, потом отвернулась.

Офицер высоко поднял сжатый кулак и повысил голос:

– Колонна! Вперед!

Когда его крупная блестящая лошадь двинулась с места, он злорадно улыбнулся и поднес два пальца к краям шляпы в ироническом приветствии.

– Руфь!

Но она никак не отреагировала на взгляд Шона. Девушка уставилась прямо перед собой, и, когда проехала в начало колонны, голова ее была высоко поднята, губы сжаты в ниточку, а волосы, свисающие толстым жгутом, при каждом шаге лошади подскакивали на спине.

– Не повезло, приятель! – сказал какой-то солдат, проезжая мимо.

Сгорбившись в седле, Шон смотрел вслед всадникам.

– Она вернется, па? – спросил Дирк.

– Нет, не вернется.

– Почему?

Шон не услышал вопроса. Он продолжал смотреть, надеясь, что Руфь обернется. Но он надеялся напрасно – Руфь скрылась за холмом, а еще через несколько секунд ушла из виду и вся колонна. Шона поглотила безграничная пустота.

Глава 7

Шон тронулся с места. В десяти ярдах за его спиной Мбежане придерживал Дирка – зулус понимал, что Шону нужно побыть одному. Много раз за прошедшие годы они ехали в таком строю – Шон впереди, переживая горе или стыд, терпеливый Мбежане – за ним, ожидая, когда Шон выпрямится и оторвет подбородок от груди.

Связно думать Шон не мог и лишь испытывал гнев и отчаяние попеременно.

Гнев на эту женщину, гнев, близкий к ненависти, когда он вспоминал, что она уехала. И снова гнев, на этот раз направленный на себя самого: как он мог позволить ей сделать это!

Он с тоской сознавал, что ему было не остановить ее. Что он мог ей предложить?

Себя? Двести фунтов мышц, костей и шрамов, точно гранитный утес подпирающих голову? Ничего ценного. Земные сокровища? Небольшая горка соверенов и ребенок от другой женщины – вот и все, чем он богат. В тридцать семь лет ему больше нечем похвастать! Его снова обуял гнев. Неделю назад он был богат… и тут его гнев нашел новую мишень. Есть те, кому он может отомстить, есть осязаемый враг, которому можно нанести удар. Буры.

Они отняли у Шона фургоны и золото, заставили его спасаться бегством; из-за них в его жизни появилась эта женщина, и из-за них же он ее лишился.

«Да будет так, – мрачно дал он зарок. – Война!»

Шон выпрямился в седле, его плечи снова развернулись. Шон поднял голову и увидел внизу, в долине, извилистую ленту реки. Они добрались до Тугелы. Шон тотчас пустился по склону.

Лошади, приседая, начали спускаться; из-под их копыт катились камни.

Шон нетерпеливо поехал вниз по течению в поисках переправы. Но река, быстрая и глубокая, двадцати ярдов шириной и еще мутная после недавней бури, текла между высокими холмами.

На первом же участке, где дальний берег стал отлогим, обещая легкий выход из воды, Шон остановил лошадь и резко сказал:

– Поплывем.

Вместо ответа Мбежане многозначительно взглянул на Дирка.

– Ему не впервой. – Шон спешился и начал расстегивать рубашку. – Давай, Дирк, – велел он мальчику. – Раздевайся.

Вначале путники подвели к крутому берегу вьючных лошадей, заставили их прыгнуть в воду и с тревогой смотрели, пока их головы не появились на поверхности и лошади не поплыли через реку.

Затем все трое нагишом, с одеждой в привязанных к седлам свертках, встали рядом со своими лошадями.

– Сначала ты, Мбежане.

Всплеск, высоко поднявший воду над откосом.

– Теперь ты, Дирк. Помни, нельзя отпускать седло!

Новый всплеск.

Шон ударил свою лошадь, которая упиралась и танцевала на берегу. Неожиданный бросок вперед и долгое падение. Потом вода сомкнулась над ними.

Выплевывая воду, они вынырнули на поверхность, и Шон с облегчением увидел голову Дирка рядом с лошадью и услышал возбужденные крики мальчика.

Мгновение спустя все трое уже стояли на противоположном берегу и смеялись от радости и возбуждения; с них потоками лилась вода.

Неожиданно смех застрял в горле Шона.

Выше по течению стояли человек десять; все они весело улыбались и держали наготове винтовки Маузера.

Рослые мужчины, бородатые, увешанные патронташами, в грубой одежде, в разнообразных широкополых шляпах.

Вслед за Шоном перестали смеяться Мбежане и Дирк и посмотрели на ряд вооруженных людей на берегу. Наступила полная тишина.

Наконец ее нарушил человек в коричневом котелке. Стволом своего «маузера» он показал на Шона.

– Magtig! Нужен острый топор, чтобы отрубить его ветку.

– Не серди его, – предупредил другой джентльмен, в касторовой шляпе. – Если он долбанет им тебя по голове, расколет череп!

И они рассмеялись.

Трудно сказать, что Шону было неприятнее – столь откровенное обсуждение его наготы или то, что оно ведется на африкаанс. В своем нетерпении Шон попал, точнее, приплыл, прямо в руки бурского патруля. Однако оставалась небольшая возможность выдать себя за бура, и Шон открыл рот, чтобы попробовать это сделать. Но его опередил Дирк.

– Кто они, папа, и над чем смеются? – спросил он на чистом английском, и надежда Шона умерла так же внезапно, как замер смех буров, когда они услышали ненавистный им язык.

– Вот оно что! – проворчал человек в касторовой шляпе и красноречиво взмахнул «маузером». – Руки вверх, старина.

– Нельзя ли сперва надеть брюки? – вежливо осведомился Шон.

– Куда нас ведут? – На этот раз Дирк испугался, и его голос дрожал.

Это тронуло ехавшего рядом человека в касторовой шляпе. И он ответил:

– Не волнуйся, мы везем тебя к генералу. Увидишь настоящего живого генерала.

Бур хорошо говорил по-английски, и Дирк с интересом его разглядывал.

– А у него есть медали и все такое?

– Нет, нам такой вздор ни к чему.

И интерес Дирка угас. Мальчик снова повернулся к Шону.

– Па, есть хочу.

И снова вмешался обладатель касторовой шляпы. Он достал из кармана черную палочку билтонга – сушеного мяса – и протянул Дирку.

– Поточи зубы, керел.

Теперь, когда рот у Дирка был занят, Шон смог сосредоточиться на бурах. Те были убеждены, что поймали шпиона, и обсуждали предстоящую казнь. Шону по-свойски разрешили высказаться и выслушали его оправдания. Разговор прервался, когда буры с пленником переплывали Тугелу и поднимались по склону, но наверху Шон возобновил прения. Наконец он убедил патруль в своей невиновности, что буры приняли с облегчением, потому что на самом деле никто не хотел его расстреливать.

После этого завязалась беседа на более приятные темы. День был великолепный, солнце вызолотило зеленую долину. Внизу вилась река, держа путь к голубой стене Дракенсберга, перегораживающей горизонт. На небе появилось несколько облаков, легкий ветерок помогал переносить жару.

Молодые буры из отряда с интересом слушали рассказ Шона об охоте на слонов за Лимпопо и об обширных землях, которые ждут людей, готовых их освоить.

– После войны, – говорили они и смеялись. Но тут ветер слегка изменил направление, принеся с холмов слабый, но от этого не менее отвратительный звук, и смех сразу замер.

– Пушки, – произнес один из буров. – У Ледисмита.

Пришла очередь Шона задавать вопросы. Ему рассказали, как отряд буров напал на стоявших там англичан. С горечью вспоминали, как старый Жубер остановил свою кавалерию и смотрел, как разбитая английская армия уходит в город.

– Боже всемогущий! Если бы он спустил нас на них! Мы сбросили бы их в море.

– Если бы командовал уум[3]3
  Дядя, дядюшка (африкаанс).


[Закрыть] Пол, а не старый Жубер, война бы уже кончилась. А так мы сидим и ждем.

Постепенно у Шона начала складываться картина войны в Натале.

Ледисмит окружен. Армия генерала Джорджа Уайта заперта в нем. Половина бурской армии прошла вперед вдоль железной дороги и заняла оборонительную позицию на откосе, нависающем над рекой, у маленькой деревушки Коленсо.

Под ними, на широкой равнине Тугелы, генерал Буллер собирает силы, чтобы прорваться и освободить Ледисмит.

– Пусть только попробует – его ждет уум Пол.

– Кто такой этот уум Пол? Не Крюгер? – осведомился Шон.

Уум Пол – таково было ласковое прозвище президента Южно-Африканской республики Крюгера.

– Нет, парень! Это другой уум Пол. Вехт-генерал Ян Паулюс Леруа из отряда Винберга {1}1
  Военная организация обоих бурских государств – республики Трансвааль и Оранжевой республики – была основана на территориальном принципе. Военнообязанными были все мужчины от 16 до 60 лет, все они должны были иметь оружие и лошадей и в случае призыва собираться в отряды. Во главе отряда стоял фельдкорнет. Несколькими отрядами буров, действовавшими сообща, руководил вехт-генерал.


[Закрыть].

У Шона захватило дух.

– Рослый вспыльчивый парень с рыжей бородой?

Общий смех, потом:

– Ja, он самый. Ты его знаешь?

– Да, знаю.

«Итак, мой шурин теперь генерал». – Шон про себя улыбнулся и спросил:

– Этого генерала мы собираемся навестить?

– Если найдем.

«Дирк наконец встретится с дядей». – Шон с удовольствием думал об этой встрече.