Текст книги "Раскаты грома"

Глава 18

Гаррик Кортни следил, как шампанское льется в его хрустальный бокал. Пузырьки, отражая свет лампы, кружились золотым водоворотом. Капрал поднял бутылку, искусно перехватил салфеткой каплю вина и за спиной Гарри передвинулся, чтобы наполнить бокал сидевшего рядом бригадира Литтлтона.

– Нет.

Литтлтон накрыл свой пустой бокал ладонью.

– Давайте, Литтлтон. – Сэр Редверс Буллер наклонился вперед и осмотрел стол. – Вино отличное.

– Спасибо, сэр, но шампанское – напиток победы; пожалуй, стоит послать ящик за реку.

Буллер медленно покраснел и посмотрел на свой бокал. В офицерской столовой снова воцарилась тишина. Чтобы нарушить ее, Гарри заговорил:

– Думаю, сегодняшнее отступление было произведено в полном порядке.

– От всей души согласен. – На противоположном конце стола лорд Дандоналд саркастически продолжил: – Но по правде сказать, полковник, отступали мы налегке.

Это косвенное упоминание о пушках заставило всех посмотреть на Буллера: Дандоналд явно не считался со знаменитым нравом генерала. Но, пэр Англии, он мог позволить себе рисковать. С вежливой наглостью встретив взгляд Буллера, он не отводил глаз, пока генерал не потупил свои рачьи глаза.

– Джентльмены, – тяжело заговорил Буллер. – У всех у нас был тяжелый день, и нам еще предстоит много дел. – Он взглянул на адъютанта. – Клери, будьте добры поднять тост за королеву.

Гарри в одиночестве шел хромая от большой палатки, где размещалась офицерская столовая. Обширное поле светящимися конусами покрывали меньшие палатки, освещенные по-разному, а над ними темный атлас ночного неба был расшит серебряными звездами.

Вино, выпитое за вечер, шумело в голове, и Гарри не замечал нависшей над лагерем унылой тишины.

Когда он вошел в свою штабную палатку, со стула у его стола встал человек. В свете лампы видно было, что лицо у него осунулось и в каждой линии тела проступает усталость.

– Добрый вечер, сэр.

– Вы пришли с отчетом?

– Да, сэр.

– Скажите, Кертис, много ли жертв?

В этом вопросе чувствовалось оживление, которое показалось Кертису отвратительным. Он не спешил с ответом и задумчиво разглядывал лицо Гарри.

– Мы понесли тяжелые потери. Из двадцати человек четверо погибли, двое пропали без вести, пятеро ранены.

– Вы приготовили список?

– Еще нет.

– Тогда скажите, кто они.

– Убиты Бут, Эймери…

Не в силах больше сдерживать нетерпение, Гарри выпалил:

– А этот сержант?

– Вы имеете в виду Кортни?

– Да, да.

Возбуждение смешивалось со страхом, и от этого внутри ощущалась пустота.

– Ранен, сэр.

Гарри испытал такое сильное облегчение, что должен был закрыть глаза и глубоко вдохнуть.

Шон жив. Слава Богу. Слава Богу!

– Где он сейчас?

– Его отправили в железнодорожный госпиталь. С первой группой тяжело раненных.

– Тяжело?

Облегчение Гарри сразу сменилось озабоченностью, и он хрипло спросил:

– Насколько тяжело? Насколько?

– Мне не сказали. Я пошел в госпиталь, но меня к нему не пустили.

Гарри тяжело сел и невольно потянулся к ящику, прежде чем спохватился.

– Хорошо, Кертис. Можете идти.

– Остальная часть доклада, сэр?

– Завтра. Оставьте это до завтра.

* * *

Ощущая в желудке жар вина, Гарри в темноте шел к госпиталю. Теперь не важно, что он замышлял смерть Шона, надеялся, что тот погибнет. Он больше не рассуждал, просто шел по обширному лагерю, подгоняемый отчаянной потребностью.

Он не сознавал этого, но в нем всегда жила надежда, что он снова сможет черпать силу и утешение из того источника, откуда черпал когда-то давно. Он побежал, неловко, поднимая на каждом шагу пыль.

Лихорадочные поиски в госпитале; Гарри шел вдоль рядов носилок, всматриваясь в лица раненых, – боль, искалеченные тела, сквозь белые повязки красными чернилами медленно просачивается смерть. Стоны, бред, горячечный смех. Запах пота, смешанный с тяжелым зловонием разложения и дезинфицирующих средств… но он едва замечал все это. Ему нужно было одно лицо, только одно. И он его не находил.

– Кортни. – Медик разглядывал список, поднеся его к лампе. – А! Да. Есть такой. Сейчас посмотрим. Да! Его уже отправили – первым поездом час назад… Не могу сказать, сэр, вероятно, в Питермарицбург. Там устроен большой новый госпиталь. Не могу сказать и этого, сэр, но в списке он обозначен как тяжелораненый… но это лучше, чем в критическом состоянии.

Закутавшись в одиночество, словно в плащ, Гарри вернулся к себе.

– Добрый вечер, сэр.

Его ждал слуга. Гарри всегда всех заставлял ждать. Этот новый, они так быстро меняются. Ни один денщик не задерживался у него дольше чем на месяц.

Гаррик протиснулся мимо него и почти упал на кровать.

– Осторожней, сэр. Позвольте вам помочь.

Голос оскорбительно услужливый, таким разговаривают с пьяными. Прикосновение его рук привело Гарри в ярость.

– Оставь меня. – Он отшвырнул денщика ударом сжатого кулака по лицу. – Убирайся, оставь меня!

Слуга неуверенно потер щеку и попятился.

– Убирайся! – зашипел Гарри.

– Но, сэр…

– Убирайся, черт побери! Прочь!

Денщик вышел и неслышно опустил за собой клапан палатки.

Гарри подошел ко входу и завязал шнуры. Отошел. «Теперь я один. Они меня больше не видят. И не могут надо мной смеяться. Не могут. О Боже, Шон!»

Он повернул прочь от выхода, споткнулся на протезе и упал. Один из ремней порвался, и нога подогнулась. На четвереньках пополз через всю палатку к буфету, а нога, подпрыгивая, волочилась следом.

Стоя на коленях у буфета, он достал из ящика фарфоровое блюдо, сунул руку в образовавшееся углубление и отыскал бутылку.

Пальцы были слишком неуклюжи, чтобы извлечь пробку; он вытащил ее зубами и выплюнул на пол. Потом поднес бутылку к губам, и его горло ритмично задергалось с каждым глотком.

Немного бренди пролилось на рубашку и смочило ленточку Креста Виктории.

Гарри опустил бутылку и передохнул, морщась и тяжело дыша от крепкого напитка. Потом стал пить медленнее. Руки перестали дрожать. Дыхание выровнялось. Он протянул руку, снял с верха буфета стакан, наполнил его, поставил на пол рядом с ним бутылку и устроился возле комода в более удобной позе.

Перед ним под неестественным углом торчала на порванных ремнях искусственная нога. Он разглядывал ее, медленно прихлебывая бренди и чувствуя, как немеют вкусовые пупырышки языка.

Нога была центром его существования. Бесчувственная, неподвижная, тихая, как глаз сильной бури, в которую превратилась его жизнь. Нога, всегда нога. Всегда только нога.

Теперь, под умиротворяющим влиянием выпивки, из неподвижности, центром которой была нога, он взглянул на гигантские тени прошлого и обнаружил, что время не тронуло, не исказило, не смягчило их, а сохранило вплоть до мельчайших подробностей.

Пока эти тени проходили в его сознании, ночь свернулась и время утратило смысл. Часы стали казаться минутами, уровень бренди в бутылке все понижался, Гарри сидел у буфета, отхлебывал из стакана и смотрел, как уходит ночь. На рассвете перед ним развернулся последний акт трагедии.

Он сам в темноте под мягким холодным дождем скачет верхом в Тёнис-крааль. Одно окно кажется от света лампы желтым прямоугольником, все остальные окна фермы темные.

Необъяснимое предчувствие близкого несчастья охватывает его, холодное и мягкое, как дождь, тишину нарушает только стук копыт лошади по гравию подъездной дороги. Грохот деревянной ноги, когда он поднимается по ступенькам парадного крыльца, прохлада медной ручки в руке, когда он поворачивает ее и толкает дверь внутрь, в тишину.

Его собственный голос, неуверенный от выпивки и ужаса.

– Эй! Где все? Энн, Энн! Я вернулся.

Синий огонь его спички, запах серы и парафина (он зажег лампу), лихорадочный стук деревянной ноги в коридоре.

– Энн! Энн, где ты?

Энн, его жена, лежит на кровати в темной комнате, обнаженная; она быстро отворачивается от света, но он успевает увидеть ее мертвенно-бледное лицо с распухшими, в синяках, губами.

Лампа со стола бросает разбухшие тени на стену, Гарри наклоняется и осторожно прикрывает ее наготу нижними юбками, потом поворачивается к жене.

– Дорогая! Энн, дорогая, что случилось?

Сквозь прореху в рубашке ему видны ее увеличившиеся груди, темные, разбухшие за беременность соски.

– Ты ранена? Кто? Скажи, кто это сделал?

Но она закрывает руками лицо и разбитые губы.

– Дорогая! Бедняжка… Кто это сделал? Один из слуг?

– Нет.

– Скажи, Энн, что случилось?

Она быстро садится, обхватывает его шею и прижимается так, что ее губы оказываются возле его уха.

– Ты знаешь, Гарри. Ты сам знаешь, кто это сделал.

– Нет, клянусь, не знаю. Скажи.

Ее голос напряженный и хриплый от ненависти, произносит одно слово, наполняющее его невероятным ужасом:

– Шон!

– Шон! – громко повторяет он в пустоту. – Шон. О Боже! – и потом свирепо: – Я ненавижу его! Ненавижу! Пусть он умрет, Боже, пусть он умрет!

Гарри закрыл глаза, теряя связь с реальностью, и почувствовал первый приступ головокружения: бренди наконец подействовало в полную силу.

Теперь уже поздно открывать глаза и искать кровать в углу палатки – головокружение началось, и теперь его не сдержать. Острый, кисло-сладкий вкус бренди заполнил горло, рот и нос.

Глава 19

Когда слуга утром нашел его, Гарри одетый, в грязном мятом мундире спал на кровати.

Слуга неслышно опустил клапан палатки и принялся разглядывать хозяина, морщась от запаха перегара и рвоты.

– Здорово выпил, колченогий, – без всякого сочувствия произнес он. Потом поднял бутылку и увидел, что в ней еще на дюйм осталось бренди. – Твое проклятое здоровье, пьяница. – Он осушил бутылку, облизал губы и снова заговорил: – Ну хорошо! Пора приводить себя в порядок.

– Оставь меня в покое, – застонал Гарри.

– Уже одиннадцать часов, сэр.

– Оставь меня. Уходи.

– Выпейте кофе, сэр.

– Не хочу. Уходи.

– Я приготовил вам ванну, сэр, и чистый мундир.

– Который час? – неуверенно спросил Гарри.

– Одиннадцать, – терпеливо ответил слуга.

– Где моя нога?

Без нее Гарри чувствовал себя голым.

– Шорник сейчас зашивает кожаные ремни, сэр. К тому времени как вы примете ванну, все будет готово.

Даже во время отдыха руки Гарри, лежавшие на столе, подрагивали, а глаза жгло. Кожа на лице натянулась как на барабане, в голове медленными волнами прокатывалась боль.

Наконец он вздохнул и взял с верха стопки бумаг, ждавших его внимания, доклад лейтенанта Кертиса.

Гарри бегло просмотрел отчет. Указанные в нем имена ничего ему не говорили. Он нашел имя Шона во главе списка раненых, дальше был записан маленький еврей-адвокат. Убедившись, что здесь ничто не может скомпрометировать полковника Гарри Кортни, он наконец поставил на отчете свои инициалы и отложил его в сторону.

И взял следующий документ. Письмо полковника Джона Ачесона, командира шотландских стрелков, адресованное ему как командиру Натальского корпуса проводников. Две страницы, исписанные аккуратным мелким почерком. Он уже собирался отложить его, чтобы им занялся адъютант, когда его внимание привлекло имя в тексте. Он наклонился и внимательно прочел письмо с самого начала.

«Имею честь обратить ваше внимание… добровольно… под сильным неприятельским огнем… снова начал наступление… хотя был ранен… не обращая внимания на опасность… два проводника из вашего корпуса.

Сержант Шон Кортни.

Рядовой Сол Фридман.

…убедительно рекомендую… медаль за храбрость и выдающиеся заслуги…»

Гарри выронил письмо, откинулся на спинку стула и посмотрел на исписанные листки точно на собственный смертный приговор. Некоторое время он сидел неподвижно, в голове продолжала пульсировать боль. Потом он снова взял листки. Теперь его руки дрожали так сильно, что бумага трепетала, как бьющееся крыло раненой птицы.

– Все, все, чего мне удавалось добиться… он все у меня отнимает. – Он взглянул на наградные ленточки на груди. – Я никогда не мог… А теперь это. – Капля пота упала на письмо, буквы расплылись. – Ненавижу, – прошептал Гарри, разрывая письмо. – Чтоб ты сдох!

Он рвал и рвал письмо в клочья, пока наконец не скомкал в кулаке.

– Нет. Это ты у меня не отберешь. Это мое… единственное, чего у тебя никогда не было!

Он швырнул комок о стенку палатки и опустил голову на руки. Плечи его затряслись, и он всхлипнул:

– Не умирай. Пожалуйста, Шон, не умирай.

Глава 20

Двинув плечом, Дирк Кортни отшвырнул маленькую девочку от двери и первым выбежал по лестнице на солнце. Не оглядываясь на школу, он направился к дыре в изгороди. Остальные пойдут за ним.

Они догнали его, когда он выбирал среди прутьев изгороди палку для метания камешков.

– Быстрей, – приказал Дирк. – Нам нужно первыми добраться до реки, чтобы они не заняли лучшее место.

Дети разбежались вдоль изгороди; мальчики болтали, как стая возбужденных обезьян.

– Дай мне твой нож, Дирки.

– Эй, посмотрите на мою палку.

Ник Петерсен взмахнул коротким ивовым прутом, с которого снял кору. Прут свистнул в воздухе.

– Это вовсе не метательная палка, – сообщил ему Дирк. – Самый настоящий «ли-метфорд». – Он осмотрел свою команду. – Помните, я лорд Китченер, и вы должны обращаться ко мне «милорд».

– А я генерал Френч, – провозгласил Ник. Ну, это справедливо, ведь он главный помощник Дирка. Дирку потребовались две недели и пять драк до крови, чтобы занять положение вожака и командира.

– Я генерал Метьюн, – закричал один из младших членов.

– А я генерал Буллер!

– Я генерал Гатакр!

– Все не могут быть генералами. – Дирк оглядел свое войско. – Генералы только мы с Ником. А вы все рядовые.

– Эй, Дирки, почему ты всегда все портишь?

– Закрой рот, Брайан.

Дирк почувствовал угрозу мятежа и быстро отвлек внимание мальчиков.

– Пошли, запасемся снарядами.

Дирк повел их кружным путем. Так меньше вероятность столкнуться со взрослыми, которые могут любого из его солдат отправить куда-нибудь колоть дрова и пропалывать сад под надзором родителей.

– Персики почти поспели, – заметил Ник, когда они проходили мимо сада Пая.

– Еще неделя, – согласился Дирк и прополз под забором на плантацию Ван Эссена, протянувшуюся вдоль Бабуинова ручья.

– Вот они! – крикнул кто-то, когда они вышли из-под деревьев.

– Буры, генерал!

Справа на берегу виднелась еще одна группа мальчиков – сыновья голландских семей округи.

– Пойду поговорю с ними, – сказал Дирк. – А вы готовьте снаряды.

Они двинулись к реке, и Дирк крикнул им вслед:

– Эй, Ник, припаси для меня хороший комок глины.

– Хорошо, милорд.

С достоинством генерала, офицера и пэра Англии Дирк приблизился к неприятелю и остановился на некотором расстоянии от него.

– Эй, Пит, вы готовы? – высокомерно спросил он. Пит Ван Эссен – его двоюродный брат. Крепкий парень, но не такой высокий, как Дирк.

– Ja.

– Правила те же самые? – спросил Дирк.

– Ja, те же.

– Без одежды, – предупредил Дирк.

– И не бросаться камнями.

– Сколько вас?

Дирк начал с подозрением пересчитывать врагов.

– Пятнадцать, как и вас.

– Тогда ладно, – кивнул Дирк.

– Тогда ладно.

Ник ждал под берегом. Дирк спрыгнул к нему и взял большой комок голубой глины, который протянул ему Ник.

– Как раз подходящий, Дирки, не слишком влажный.

– Хорошо. Приготовиться.

Дирк быстро разделся, вынул из петель брючный ремень и затянул на поясе, чтобы удерживать им запасные палки.

– Спрячь одежду, Брайан, – приказал он и осмотрел своих нагих воинов. Почти у всех фигуры еще детские – недоразвитая грудь, выступающий живот и пухлые белые ягодицы.

– Они, как всегда, пойдут вниз по реке, – сказал Дирк. – На этот раз мы подстережем их в засаде.

Он размял комок глины, сделал из него шар и прилепил к концу палки.

– Мы с Ником будем ждать здесь, остальные прячьтесь выше по берегу вон в тех кустах.

Он искал цель, чтобы попрактиковаться, и приметил черепаху, которая трудолюбиво карабкалась из воды на берег.

– Видите эту старую костяную подушку?..

Не закончив, он шагнул к реке, держа палку в правой руке, отвел руку назад и выбросил вперед. Глиняный шар сорвался с конца прута, со зловещим гудением пролетел по воздуху и с такой силой ударил в сверкающий черный панцирь, что на нем появилась звездообразная трещина. Черепаха спрятала голову и лапы и упала в воду.

– Отличный выстрел!

– Вон она, дайте-ка я выстрелю.

– Хватит. Сейчас настреляетесь, – остановил их Дирк. – Теперь слушайте! Когда они придут, мы с Ником ненадолго задержим их, а потом побежим вдоль реки, и они погонятся за нами. Ждите, пока они не окажутся прямо под вами, а потом задайте им перцу.

Дирк и Ник сидели рядом у берега, погрузившись в воду по нос. Пучок тростника закрывал те части их голов, что виднелись над поверхностью, а палки с глиной лежали на расстоянии вытянутой руки на сухой земле.

Дирк почувствовал, как под водой Ник локтем ткнул его в ребра, и кивнул. Он тоже услышал за поворотом реки голоса и то, как катятся камни из-под ног. Повернув голову, он ответил на улыбку Ника не менее кровожадной улыбкой и всмотрелся сквозь тростники.

В двадцати шагах от них из-за поворота осторожно показалось тревожное испуганное лицо. Дирк спрятал голову в тростнике.

Долгую тишину неожиданно нарушили.

– Их здесь нет. – Голос писклявый от напряжения и подростковой ломки. Бети – хрупкий, чересчур маленький для своих лет, но настоял на том, чтобы пойти со всеми. Такая игра ему не по силам.

Снова долгая тишина, потом звуки осторожного приближения. Дирк схватил Ника за руку – враг обречен, он полностью открыт. Он поднял голову над поверхностью.

– Пора! – прошептал он, и они схватили «оружие». Дирк и Ник поднялись из реки (вода лилась с них струями), а противники толпились на берегу, мешая друг другу, и не могли ни бежать, ни стрелять без помех.

Глиняные пули полетели в них; они звонко шлепались о голое тело, вызывая крики боли и смятение.

– Покажем им! – кричал Дирк и, не выбирая цели, бросал снова и снова – наобум в массу ног, рук и розовых ягодиц.

Рядом с ним молча, лихорадочно заряжал и бросал Ник.

Смятение длилось секунд пятнадцать, потом крики боли сменились гневными воплями.

– Это только Дирк и Ник.

– Их всего двое, хватайте их!

Первая пуля задела ухо Дирка, вторая ударила прямо в грудь.

– Бежим! – ахнул он от боли и выбрался на берег.

Пригнувшись, чтобы взобраться на откос, он был пугающе уязвим, и комок глины попал в ту часть его тела, которую он подставил врагу. Этот удар выбросил его из воды и затуманил глаза слезами боли.

– За ними!

– Догоняй!

Мальчики бежали вдоль ручья, а позади завывала стая, «пули» свистели вокруг и больно били. Прежде чем беглецы добрались до следующего поворота, их спины и ягодицы покрылись красными пятнами, которые назавтра станут синяками.

Не скрываясь, в горячке погони, сразу за поворотом преследователи с криками и смехом влетели в западню.

Дирк и Ник повернулись им навстречу, а берег наверху неожиданно покрылся орущими танцующими голыми дикарями, которые обрушили на врага град снарядов.

Минуту противники еще держались, потом, сломленные, выбрались на берег и в панике кинулись под защиту деревьев на плантацию.

Один из них остался внизу – он стоял на коленях в воде и тихо плакал. Но согласно неписаным законам его больше нельзя было тронуть.

– Это Бети, – крикнул Ник. – Оставьте его. Пошли! Погонимся за остальными!

Он поднялся на берег и возглавил преследование. С резкими возбужденными криками бежали они по высокой траве туда, где на краю плантации Пит Ван Эссен пытался собрать своих бойцов и встретить нападение.

Но один задержался на берегу. Дирк Кортни.

Теперь они с Бети остались одни. Совершенно одни, не видные с берега. Бети посмотрел наверх и сквозь слезы увидел медленно приближающегося Дирка. Увидел палку в руке Дирка и выражение его лица. Он знал, что они с Дирком одни.

– Пожалуйста, Дирк, – прошептал он. – Я сдаюсь. Пожалуйста.

Дирк улыбнулся. Он неторопливо приготовил глиняную пулю.

– Я отдам тебе завтра весь ленч, – взмолился Бети. – Не только сладкое, все отдам!

Дирк метнул снаряд. От крика Бети его охватило сильное возбуждение. Он задрожал от удовольствия.

– Я тебе перочинный нож отдам…

Слова Бети потонули во всхлипах, он закрыл руками лицо.

Дирк опять зарядил «оружие» – нарочно медленно, чтобы подольше наслаждаться ощущением власти.

– Пожалуйста, Дирки. Я отдам тебе все! – снова закричал Бети.

– Убери руки с лица, Бети. – Голос Дирка звучал глухо, он дрожал от наслаждения.

– Нет, Дирки! Пожалуйста, не надо!

– Убери руки, и я перестану.

– Обещаешь, Дирки? Обещаешь?

– Обещаю, – прошептал Дирк.

Бети медленно опустил руки, тонкие и очень белые, потому что он всегда ходил с опущенными рукавами, чтобы не загорать.

– Ты обещал. Я сделал, что ты… – Комок глины ударил его в переносицу, запрокинув голову. Из носа сразу пошла кровь.

Бети схватился за лицо, размазывая кровь по щекам.

– Ты обещал, – всхлипывал он. – Ты обещал…

Но Дирк уже посылал следующую пулю.

Дирк возвращался домой один. Он шел медленно, тихонько напевая, мягкие волосы падали ему на лицо, закрывая следы глины на щеках.

Мэри ждала его на кухне дома на Протеа-стрит. Она смотрела в окно, как он минует ограду и идет по двору. Когда он подошел к двери, она увидела улыбку на его лице. В груди у Мэри не вмещалось все то, что она чувствовала при виде невинной красоты этого лица. Она открыла ему дверь.

– Здравствуй, дорогой.

– Привет, Мэри, – поздоровался Дирк, и его улыбка излучала такое сияние, что Мэри протянула к нему руки.

– Боже, ты весь в грязи. Надо вымыться, пока бабушка не вернулась.

Дирк высвободился из ее объятий и потянулся к коробке с печеньем.

– Я хочу есть.

– Только одно, – сказала Мэри. Дирк взял полную горсть. – У меня для тебя сюрприз.

– Что это?

Дирка больше интересовало печенье. У Мэри каждый вечер для него сюрпризы, обычно что-нибудь вроде пары связанных ею носков.

– Скажу, когда выкупаешься.

– Ну хорошо.

Продолжая жевать, Дирк направился в ванную.

Он начал раздеваться: сбросил рубашку, потом брюки. Мэри, последовавшая за ним, все это подхватывала.

– Что за сюрприз?

– О, Дирки, ты опять играл в эту ужасную игру!

Нагнувшись над ванной, Мэри медленно водила мягкой тряпкой по избитой спине и ягодицам.

– Пожалуйста, обещай, что больше никогда не будешь в нее играть!

– Хорошо. – Получить обещание Дирка очень просто – это, например, он давал уже не раз. – Так какой сюрприз?

– Догадайся.

Мэри улыбалась, и эта улыбка сразу привлекла внимание Дирка. Он смотрел на ее лицо в шрамах, на уродливое любящее лицо.

– Сласти? – предположил он, и она покачала головой, лаская его нагое тело фланелью.

– Не носки?

– Нет. – Она уронила фланель в мыльную воду и прижала Дирка к груди. – Нет, не носки.

И он понял.

– Да, Дирки, твой отец.

Он сразу стал вырываться.

– Где он, Мэри? Где он?

– Сначала надень ночную рубашку.

– Он здесь? Он возвращается?

– Нет, Дирк. Еще нет. Он в Питермарицбурге. Но ты его скоро увидишь. Очень скоро. Бабушка пошла покупать билет на поезд. Ты увидишь его завтра.

Его горячее влажное тело задрожало от возбуждения в ее руках.

– Правда?

– Завтра сам увидишь.