Текст книги "Птица не упадет"

– Да, сэр.

– Хорошо, а то в этой армии ни в чем нельзя быть уверенным. Я в тот же вечер написал представление, но человек предполагает, а судьба располагает. Что тебе дали?

– Медаль «За заслуги», сэр. Мне ее вручили в госпитале в Англии.

– Отлично! Это хорошо, – кивнул он, выпустил руку Марка и снова повернулся к девушке. – Дорогая, этот джентльмен был со мной во Франции.

– Очень приятно. – Она, не глядя на них, коснулась пальцем фигурки на радиаторе. – Как ты думаешь, мы можем сейчас проехаться, папа?

Марк торопливо открыл заднюю дверцу.

– Я поведу, – сказала девушка и подождала, пока он откроет дверцу со стороны шофера.

– Кнопка стартера здесь, – объяснил Марк.

– Спасибо, я знаю. Садитесь назад, пожалуйста.

Машину она вела по-мужски, очень быстро, но искусно, лихо срезая углы и используя коробку скоростей для торможения, выключая педалью сцепление, уверенно работая переключателем. Генерал сидел рядом с ней, расправив плечи, как молодой человек.

– Не гони так, – ворчал он, но его свирепый тон полностью противоречил ласковой улыбке, с какой он смотрел на дочь.

– А ты не суетись так, папочка, – отвечала она со смехом; этот смех продолжал звучать в ушах Марка, когда она развернула мощную машину и вписала ее в следующий поворот.

– Мало я тебя бил в детстве.

– Ну, сейчас уже поздно.

Свободной рукой она коснулась его щеки.

– Не рассчитывайте на это, барышня, ох, не рассчитывайте.

С деланным отчаянием качая головой, но восхищенно глядя на дочь, генерал выбрался из машины и снова проницательно взглянул на Марка.

– Ты не приходишь на еженедельные встречи.

– Нет, сэр.

– Всего час, вечером по пятницам. Полчаса упражнений, потом лекция.

– Да, сэр.

– Прекрасное развлечение. Поддерживает дух, хотя нас объединили с другими частями.

– Да, сэр.

– Я там командую, – усмехнулся Шон. – От меня не так легко избавиться.

– Конечно, сэр.

– У нас ежемесячно проводятся стрельбы, с призами, а потом барбекю.

– Правда, сэр?

– В этом году мы посылаем команду стрелков на Кубок Африки, все расходы за наш счет. Отличная возможность для счастливчиков, которые попадут в команду.

– Не сомневаюсь, генерал.

Шон ждал продолжения, но Марк молчал. Он не мог встретиться со свирепым требовательным взглядом генерала и потому стал смотреть на лицо девушки в зеркале заднего обзора.

Она внимательно, с непроницаемым выражением, возможно, с презрением, а может быть забавляясь, или движимая другим, гораздо более интригующим и опасным чувством, наблюдала за ним. На краткий миг их взгляды встретились, и девушка тотчас повернула голову на изящной шее. Темные волосы откинуло с шеи; там, на границе со светлой кожей, они оказались мягкими и шелковистыми, крошечный их завиток за маленьким ухом напоминал вопросительный знак.

У Марка появилось безумное желание наклониться вперед и прижаться губами к этому месту. Эта мысль словно удар отозвалась в его промежности, и он почувствовал, как натянуты его нервы. И неожиданно понял, что влюблен.

– Я хочу выиграть этот кубок, – негромко сказал генерал, наблюдая за ним. – Наша бригада еще никогда его не выигрывала.

– С меня, пожалуй, хватит мундиров и войн, генерал. – Марк заставил себя оторвать взгляд от девушки и посмотреть на генерала. – Но желаю вам удачи.

Шофер держал открытой дверцу «роллса» «Серебряный призрак». Шон Кортни сел рядом с дочерью, поднял правую руку в коротком, почти военном приветствии молодому человеку на тротуаре, и машина плавно тронулась.

Едва они остались одни, дочь радостно, по-девичьи, запищала и обеими руками обняла отца за шею, взлохматив ему волосы и растопив сердце своими поцелуями.

– Папулечка, ты меня балуешь!

– Да, балую.

– Ирена позеленеет от зависти и свернется, как анчоус. Я люблю тебя, мой добрый, чудный папочка! Ирене отец никогда не покупал «кадиллак».

– Мне нравится этот парень, он умен.

– Продавец? Да я его почти не заметила.

Она разжала руки и откинулась на спинку сиденья.

– У него есть характер. – Шон помолчал, снова вспоминая, как во Франции на изрытый снарядами холм бесшумно падал снег. – Есть характер и ум – достаточно, чтобы заниматься чем-нибудь поважнее продажи машин. – Тут он озорно улыбнулся и так помолодел, что мог сойти за ее брата. – Мне приятно будет посмотреть в лицо Гамильтону, когда мы отберем у него Кубок Африки.

Буря Кортни, сидя рядом с отцом и по-прежнему держа его под руку, молчала и раздумывала о том, что встревожило ее в этом Марке Андерсе. Глаза, решила она, желтые глаза, спокойные, но внимательные, плывущие, как две золотые луны.

* * *

Перед белыми воротами Марк невольно остановил большую машину. Ворота на двух высоких колоннах, оштукатуренные, белые, чистые, и на каждом столбе зулусское название этого места – ЭМОЙЕНИ, отличное охотничье название, «место ветра», на холме над Дурбаном, где в жаркие летние месяцы с моря дуют прохладные ветра.

Металлические створки ворот сейчас были открыты. Марк миновал железную решетку, которая мешает копытным заходить на территорию или покидать ее, проехал по мягкому изгибу подъездной дороги из гладких, тщательно вымытых желтых камней, мимо больших клумб цветущих канн. На каждой клумбе были посажены цветки одного цвета, алые, желтые или белые, ослепительные на ярком солнце, а за ними расстилались роскошные газоны с тропической зеленью, подстриженные и гладкие, как ковер, с купами местных деревьев, которые, очевидно, пощадили за их размер, красоту или необычную форму.

Деревья были перевиты лианами; на глазах у Марка маленькая серо-голубая мартышка легко спустилась по одной из этих живых веревок и, по-кошачьи выгнув спину, высоко задрав длинный хвост, пробежала по открытой лужайке, добралась до следующей рощицы, взлетела на самые верхние ветки и оттуда закричала на медленно движущуюся машину.

Из своих изысканий Марк знал, что это всего лишь городской дом Кортни (главный семейный дом находился в Ледибурге), и не ожидал такого великолепия. А почему бы и нет, сухо улыбнулся он, у этого человека есть все, что душе угодно, и это – всего лишь пристанище.

Он оглянулся. Ворота уже скрылись из виду, а дома впереди по-прежнему не видно. Марка окружал фантастический ландшафт, одновременно дикий и тщательно ухоженный, и теперь Марк понял, зачем у главных ворот решетка.

Небольшие стада полудомашних животных щипали короткую траву лужаек или стояли и с легким любопытством смотрели на проезжающую машину. Марк видел грациозных коричневых антилоп импала с белоснежными животами и загнутыми назад витыми рогами; у самца антилопы канны – свисающий подгрудок, толстые извилистые рога на короткой тяжелой голове и бочкообразное тело, как у породистого африкаандерского быка.

Марк проехал по мосту над узким заливом искусственного озера. Голубые лотосы высоко поднимали стебли, плоские листья растений плыли по поверхности. Аромат был легким, сладким и вызывал легкую печаль, напоминая о теплом воздухе лета. В чистой воде под листьями лотоса висели темные торпедообразные тела окуней.

На краю озера черно-белый гусь расправил крылья (их размах не уступал размаху рук человека), выгнул змеиную шею, нацелил вперед голову с бородкой, угрожая взлететь и наброситься на нарушителя покоя; потом передумал, свернул большие крылья, опустил хвост и удовольствовался резким протестующим криком в адрес проезжающей машины.

За деревьями впереди показалась крыша из розовой черепицы, с башенками, ребрами и балюстрадой, как в испанском замке. Последний поворот дороги позволил Марку увидеть весь дом.

Перед домом большой участок занимали цветущие клумбы, такие насыщенно-яркие, что больно глазу; буйство красок смягчали только высокие страусовые перья фонтанов, установленных в центре четырех круглых бассейнов, окруженных каменными парапетами. Ветерок относил облака брызг, словно дым, к клумбам, увлажняя цветки и усиливая их ослепительный цвет.

Дом двухэтажный, с разбросанными в беспорядке башенками, разнообразящими фасад; колонны, витые, как лакричные палочки, украшают вход и поддерживают подоконники; дом выкрашен белой краской и блестит на солнце, как глыба льда.

Дом должен был бы создавать впечатление солидных размеров и пышности, но построен так изобретательно, что кажется воздушным, как бизе, веселый и счастливый дом, созданный для счастливой жизни и, возможно, для любви. Подарок богатого мужчины любимой женщине, потому что во всем видна женская рука, и море цветов, фонтаны, павлины, мраморные статуи – все это кажется подходящим обрамлением для него.

Медленно, смущенный и очарованный, Марк провел «кадиллак» по последнему повороту дороги, и его внимание привлекли легкие женские возгласы.

Лужайки упирались в теннисный корт, там играли женщины. Их белые костюмы сверкали на солнце, мелькали руки и ноги, когда женщины бежали, разворачивались и били по мячу. Их голоса и смех мелодично звучали в теплой тишине позднего тропического утра.

Марк вылез из машины и по газону пошел к корту. Здесь были и другие женщины, тоже в белом; они сидели в шезлонгах в тени баньяна, смотрели на игру и лениво переговаривались, отпивая из длинных, покрытых изморозью бокалов, ожидая своей очереди выйти на корт.

Никто не замечал Марка, пока он не оказался рядом.

– Ого, девицы! – Одна из них быстро повернулась в кресле и оценивающе взглянула на Марка; из ее глаз исчезла скука, они были голубые и жадные. – Мужчина! Нам везет.

Мгновенно изменились и три остальные, каждая по-своему: одна добавила равнодушия и надменности, другая одной рукой коснулась юбки, другой поправила прическу, улыбаясь и втягивая животик.

Все они были молодые, холеные, как кошки, и светились молодостью и здоровьем, окруженные неуловимым, но несомненным ореолом богатства и хорошего происхождения.

– Что вам угодно, сэр? – спросила голубоглазая, самая красивая из четырех, с венцом светло-золотистых волос на маленькой аккуратной головке и с хорошими белыми зубами, которые показывала в улыбке.

Под их взглядами Марк почувствовал себя неловко, особенно когда говорившая еще больше повернулась в кресле, скрестила и выпрямила ноги, умудрившись на мгновение показать Марку белые шелковые трусики под юбкой.

– Я ищу мисс Бурю Кортни.

– Боже, – сказала блондинка с улыбкой. – Им всем нужна Буря, почему никто не ищет меня? Буря! – крикнула она в сторону корта.

Буря Кортни как раз собралась подавать, но крик отвлек ее. Она оглянулась и увидела Марка. Выражение ее лица не изменилось; она вернулась к игре. Высоко подбросила мяч над головой и ударила, точно и быстро. Резко загремела ракетка, и в прыжке высоко взвилась юбка. У Бури оказались великолепные ноги с тонкими лодыжками, мягко изогнутыми икрами, с симметричными ямками на коленях.

Она легко повернулась, поймала возвращающийся мяч, взмахнула длинной, с легким загаром рукой, и мяч вихрем отлетел от ее ракетки; ее юбка снова взвилась, и Марк переступил с ноги на ногу, потому что земля под ними накренилась.

Буря, коротко и аккуратно ступая длинными ногами, вернулась к задней линии, откинув голову, чтобы следить за мячом, взмывающим в голубое небо по высокой параболе. Она оценивала свой удар, а темные волосы металлически блестели, как перья «птицы солнца». Потом все ее тело, от красивых длинных ног и напряженных круглых ягодиц под легкой шелковой юбкой через узкую талию вдоль твердых мышц спины и до вытянутой правой руки, вложилось в ответный удар.

Мяч запел, как стрела, пролетел над самой сеткой и поднял белый пыльный вихрь вплотную к задней линии.

– Перестаралась! – отчаянно выкрикнула противница. Буря рассмеялась с веселым торжеством и подошла к сетчатой ограде, чтобы взять из канавки запасной мяч.

– Буря, здесь тебя ждет джентльмен, – снова крикнула блондинка, и Буря ракеткой подбросила мяч в воздух; он ударился о поверхность корта у ее ног, и она поймала его свободной рукой.

– Да, Ирена, – небрежно ответила она, – знаю. Это всего лишь продавец. Попроси его подождать у машины.

Не взглянув на Марка, она отвернулась.

– Сорок, дорогая, – весело крикнула она и отбежала к задней линии. Ее голос звучал мелодично, но это не смягчило внезапной вспышки гнева, заставившей Марка угрюмо стиснуть зубы.

– Если вы продавец, – промурлыкала Ирена, – как-нибудь в другое время продайте мне что-нибудь. А сейчас, дорогой, советую вам послушаться Бурю, не то нам всем достанется на орехи.

Когда Буря подошла туда, где ждал Марк, остальные девушки окружали ее (как фрейлины принцессу, подумал он, чувствуя, как рассеивается его негодование). Такую величественную, милую и прекрасную девушку можно простить, ей можно простить все.

Он почтительно стоял, поджидая. Какая она высокая! Ее макушка почти доставала ему до подбородка.

– Доброе утро, мисс Кортни. Я привел ваш новый «кадиллак». «Наталь моторс» желает вам радости и веселья.

Обычно эту маленькую речь он произносил, доставляя покупку, и произносил ее с теплотой, очарованием и искренностью – именно эти качества за несколько месяцев сделали его лучшим продавцом «Наталь моторс».

– Где ключи? – спросила Буря Кортни и впервые посмотрела на него прямо. Марк увидел, что у нее глаза отца, такие же темные, почти синие.

Невозможно было усомниться в том, чья она дочь. Она раскрыла глаза чуть шире, и в солнечном свете они стали цвета шлифованных сапфиров, или голубого Мозамбикского течения, или глубокой воды в полдень.

– В машине, – ответил он; собственный голос показался ему странным, словно доносился издалека.

– Несите сюда, – велела она, и ему захотелось побежать, выполнить ее желание. Но тут чувство опасности, которое так развилось у него во Франции, предупредило его.

Ее лицо оставалось безучастным, незаинтересованным; словно она считала разговор с ним напрасной тратой времени и сил, одним из скучных моментов в потоке жизни. Но предостережение ясно звучало в его голове, как церковный колокол, и только тут он увидел в ее глазах что-то опасное и возбуждающее, точно силуэт леопарда, охотящегося в тени.

Вызов. Он подумал, что дочь Шона Кортни не может быть воспитана в таком естественном высокомерии, в такой грубости. Очевидно, такое ее отношение продиктовано какой-то причиной, каким-то замыслом.

Он почувствовал легкость, то особое безумие, которое прогоняет страх в моменты опасности или риска, и улыбнулся. Ему не пришлось заставлять себя – улыбка вышла естественной, озорной, вызывающей.

– Конечно, мисс Кортни. Конечно, я принесу ключи. Как только вы скажете «пожалуйста».

Окружающие Бурю девушки громко ахнули и застыли от неожиданности и восторга; их взгляды переходили с лица Бури на лицо Марка.

– Скажи молодому человеку «пожалуйста», Буря, – покровительственно, как говорят с малышами, велела Ирена, и все радостно захихикали.

На мгновение в синих глазах девушки что-то вспыхнуло, что-то свирепое, но не гнев. Марк сознавал важность этой вспышки; хотя ее истинного смысла он не понимал, но думал, что она может отразиться на нем. Однако непонятное выражение тут же исчезло и сменилось искренним, не надуманным гневом.

– Как вы смеете!

Голос Бури звучал низко и властно, но губы вдруг побелели, как будто вся кровь отхлынула от них. Гнев нахлынул слишком быстро, слишком сильный для такого повода, он не соответствовал простому обмену репликами, и Марк почувствовал безрассудное возбуждение оттого, что сумел так глубоко задеть ее. Он продолжал насмешливо, вызывающе улыбаться.

– Ударь его, дорогая, – насмешливо посоветовала Ирена, и Марку на мгновение показалось, что Буря послушается.

– Захлопни свой глупый рот, Ирена Личарс!

– О-ла-ла, – усмехнулась Ирена, – какой характер!

Марк небрежно повернулся и открыл дверцу машины.

– Куда вы?

– Возвращаюсь в город.

Он включил двигатель и посмотрел в окно. Нет никаких сомнений, более красивого существа он не видел. От гнева ее щеки раскраснелись, темные волосы на висках были еще влажными после игры на корте. Они маленькими завитками липли к коже.

– Это моя машина!

– Ее приведет вам кто-нибудь другой. Я привык иметь дело с леди.

Снова удивленное аханье и восторженные смешки.

– Какой он милый! – захлопала в ладоши Ирена, но Буря не обратила на нее внимания.

– Мой отец вас уволит.

– Да, вероятно, – согласился Марк. Он еще немного подумал и выжал сцепление. На первом повороте подъездной дороги он посмотрел в зеркало заднего обзора – девушки по-прежнему стояли и смотрели ему вслед, похожие в своих белых платьях на скульптурную группу. «Нимфы, напуганные сатиром», вот подходящее название, подумал он и рассмеялся. Его безрассудное возбуждение еще не прошло.

* * *

– Боже! – прошептал Дики Лэнком, в ужасе наморщив лоб. – Что ты наделал?!

Он медленно, удивленно покачал головой.

– Она была очень груба.

Дики опустил руки и с ужасом посмотрел на него.

– Она была груба с тобой? Господи, сил моих нет! Разве ты не понимаешь, что, даже если она была груба с тобой, ты все равно должен быть ей благодарен? Разве ты не знаешь, что тысячи таких, как мы, проживут всю жизнь и их ни разу не оскорбит мисс Буря Кортни?

– Я не намерен терпеть это, – рассудительно объяснил Марк, но Дики не дал ему договорить.

– Послушай, старина, я научил тебя всему, что знаю сам. Но ты по-прежнему ничего не понимаешь. Ты не только не должен оскорбляться, но, если мисс Кортни выразит желание пнуть тебя в зад, правильный ответ таков: «Конечно, мэм, но позвольте сначала спустить штаны, чтобы вы не испачкали вашу красивую ножку!»

Марк рассмеялся; его безрассудное настроение быстро рассеивалось, а лицо Дики все больше мрачнело.

– Правильно, смейся. Знаешь, что произошло? – Марк не успел ответить, потому что он продолжил: – Вызов с самого верха, от председателя совета директоров. Мы с боссом несемся через весь город, волнуемся, робеем, осторожно надеемся на лучшее: нас уволят, повысят, поздравят с высокими месячными продажами? А тут совет, весь совет, заметь; и вид у всех как у могильщиков, которым только что сообщили об изобретении вакцины Пастера. – Дики умолк, воспоминания были еще слишком болезненными. – А ты действительно попросил ее сказать «пожалуйста»?

Марк кивнул.

– И действительно сказал, что она не леди?

– Не впрямую, – возразил Марк. – Но имел в виду это.

Дики Лэнком начал вытирать ладонью лицо от линии волос до подбородка.

– Ты ведь понимаешь, что мне придется тебя уволить?

Марк снова кивнул.

– Послушай, – сказал Дики. – Я старался, Марк, правда, старался. Я показал им данные продаж, сказал, что ты молод, порывист, я произнес целую речь.

– Спасибо, Дики.

– К концу этой речи едва не уволили и меня.

– Не надо было ради меня подставлять шею.

– Любого другого, старина! Ты мог выбрать любого другого, ты мог пнуть мэра, написать оскорбительное письмо королю, но почему из всех ты выбрал именно Кортни?

– Знаешь что, Дики?

Настала очередь Дики отрицательно покачать головой.

– Мне это понравилось. Понравилось каждое мгновение.

Дики громко застонал, достал из серебряного портсигара сигарету и протянул Марку. Оба закурили и какое-то время молчали.

– Значит, я уволен? – спросил наконец Марк.

– Это я и пытаюсь тебе сказать последние десять минут, – подтвердил Дики.

Марк начал очищать ящики своего стола, потом остановился и вдруг спросил:

– Мою голову потребовал генерал, генерал Кортни?

– Понятия не имею, старина, но уверен, что он.

Марку не хотелось верить, что это генерал.

Слишком низкий поступок для такого большого человека. Он представил себе, как генерал врывается в смотровой зал, размахивая хлыстом.

Человек, способный на такую мелкую месть, способен и на другое, например убить старика из-за земли.

От этой мысли Марку стало тошно, и он постарался отогнать ее.

– Что ж, пожалуй, я пойду.

– Мне жаль, старина. – Дики встал, протянул руку, потом посмотрел смущенно. – Как у тебя с деньгами? Я мог бы дать тебе десятку на первое время.

– Спасибо, Дики, но у меня все в порядке.

– Послушай, – внезапно выпалил Дики, – пройдет месяц-другой, пыль осядет, и тогда, если ничего подходящего не найдешь, загляни ко мне. Я попытаюсь снова впустить тебя через заднюю дверь, даже если придется записывать тебя в платежную ведомость под чужим именем.

– До свидания, Дики, и спасибо за все.

– Я говорю серьезно. Мне тебя будет не хватать, старина. На будущее: не высовывай головы из-за бруствера.

* * *

Ломбард был на Солдатской улице, почти напротив вокзала. Небольшое помещение было завалено ценными, полуценными и никому не нужными вещами, накопившимся за долгие годы.

Меланхолично висели ряды пожелтевших подвенечных платьев; в пыльных витринах лежали стеклянные коробочки со старыми обручальными кольцами, часами с гравировкой, портсигарами и серебряными фляжками – все это когда-то дарилось с любовью и уважением, у каждого предмета была своя печальная история.

– Два фунта, – сказал оценщик, бросив всего один взгляд на костюм.

– Ему только три месяца, – тихо сказал Марк. – И заплатил я за него пятнадцать.

Оценщик пожал плечами, и его очки в стальной оправе съехали на нос.

– Два фунта, – повторил он и поправил очки пальцем, таким же серым и пыльным, как его вещи.

– Хорошо, а сколько за это?

Марк раскрыл маленькую синюю коробочку и показал бронзовый кругляш в шелковом гнезде, на пестрой ленте, бело-красно-синей. Военная медаль «За заслуги», которой награждают унтер-офицеров и рядовых.

– Таких у нас много, на них нет спроса. – Приемщик поджал губы. – Двенадцать фунтов десять, – сказал он.

– Сколько вы все это храните, прежде чем продать? – спросил Марк. Ему неожиданно не захотелось расставаться с этим куском металла и лентой.

– Год.

Последние десять дней постоянных поисков работы поубавили Марку храбрости.

– Хорошо, – согласился он.

Приемщик стал выписывать квитанцию, а Марк тем временем прошел в глубину ломбарда. Найдя груду старых военных ранцев, он выбрал один из них; у стены стойка с ружьями, в основном древние «мартини» и «маузеры», ветераны бурской войны, но одно выделялось. Ложе почти не поцарапано, металл блестит гладко и маслянисто, никаких царапин или следов ржавчины. Марк взял это ружье в руки, и его привычная тяжесть пробудила множество воспоминаний. Он прогнал их. Там, куда он собирается, ему понадобится ружье, так пусть это будет хорошо знакомое оружие.

Судьба припасла здесь для него П-14, и к дьяволу воспоминания, решил он.

Он открыл затвор и в падающем через дверь свете всмотрелся в ствол. Канал ствола без повреждений, нарезка вьется мягкими спиралями, тоже без царапин и вмятин. Кто-то хорошо заботился об этом оружии.

– Сколько? – спросил он у приемщика, и глаза того за стеклами очков в стальной оправе превратились в безжизненные камешки.

– Это очень хорошая винтовка, – ответил он, – я много за нее заплатил. К ней прилагаются сто патронов.

* * *

Марк обнаружил, что изнежился в городе: через первые пять миль у него заболели ноги, а ремни оружия и ранца больно врезались в плечи.

В первую ночь он лег у костра и провалился в сон, словно его ударили дубиной, а утром сел со стоном – ноги, спина и плечи онемели.

Первое время он плелся как старик, но вот мышцы начали привыкать, и к тому времени как Марк достиг откоса и стал спускаться в прибрежную низину, он чувствовал себя уже хорошо.

Он держался подальше от Андерсленда и пересек реку в пяти милях выше по течению. Одежду, винтовку и ранец он нес на голове и вброд перебрался с одного песчаного берега на другой, обсох, лежа нагишом на солнце, растянувшись, как ящерица на камне, оделся и направился на север.

На третий день к нему вернулась привычная походка охотника, а ранец за плечами казался совсем легким. Идти было трудно, складки местности заставляли то подниматься, то спускаться, заставляя напрягать все мышцы, а из-за густого колючего кустарника постоянно приходилось петлять, теряя время и почти удваивая расстояние от одной точки до другой. К тому же трава высохла и была полна семян. Семена эти, острые, как копья, легко проникали в шерстяные носки и впивались в тело. Каждые полчаса приходилось останавливаться и вытряхивать их, и тем не менее Марк проходил по тридцать миль в день. В сумерках он пересек еще один из бесконечных хребтов высокогорья.

Ворота Чаки вдалеке почти сливались с вечерними облаками.

Заночевал он, расстелив одеяло на голой земле под колючей акацией, поужинал при свете костра сушеной говядиной и кукурузной кашей; ветки акации горели характерным белым пламенем и благоухали.

* * *

Генерал Шон Кортни стоял у тяжелого буфета из тика с его ярусами зеркал и рядами серебряных тарелок. В одной руке он держал вилку с ручкой из слоновой кости, в другой – шеффилдский нож.

Этим ножом он размахивал, подчеркивая свои мысли, когда обращался к сидевшим за столом почетным гостям.

– Я читал весь день, не смог уснуть и читал до полуночи. Поверьте мне, Ян, это выдающаяся работа. Исключительное по объему материала исследование.

– С нетерпением жду возможности прочесть, – ответил премьер-министр, кивая автору работы, о которой шла речь.

– Книга еще в рукописи. Я не вполне доволен, кое-что следует подправить.

Шон вспомнил о мясе и пятью привычными движениями ножа отрезал пять кусков розовой говядины с слоем желтого жира – по куску каждому из присутствующих.

Вилкой он положил куски на фарфоровую тарелку, и слуга-зулус в широком белом одеянии и красной феске, напоминающей почтовый ящик, поставленный на попа, отнес тарелку к месту Шона во главе стола.

Шон положил нож, вытер руки льняной салфеткой, пошел за слугой и занял свое место.

– Мы надеемся, что вы напишете короткое предисловие к этой книге, – сказал Шон, поднимая хрустальный бокал со сверкающим красным вином, и премьер-министр Ян Кристиан Сматс почти по-птичьи наклонил голову, сидящую на узких плечах. Он был небольшого роста, и его лежащие на столе руки казались хрупкими; он походил на философа или ученого, и это впечатление усиливала аккуратная остроконечная борода.

Но в то, что он такой маленький, верилось с трудом. В нем чувствовались огромная жизненная сила и властность, которым противоречил высокий тонкий голос, когда он ответил:

– Мало что доставит мне равное удовольствие. Вы оказываете мне честь. Он словно стал массивнее в своем кресле, так велико было его воздействие на окружающих.

– Честь оказываете вы мне, – серьезно ответил полковник Гаррик Кортни, сидевший на противоположной стороне стола, и слегка поклонился.

Шон с любовью смотрел на брата. «Бедный Гаррик», – подумал он и почувствовал укол вины. Казалось привычным думать о нем так. Сейчас он стар и хрупок, сутул, сед и как-то высох, так что кажется меньше даже сидящего напротив него маленького человека.

– Название уже есть? – спросил Ян Сматс.

– Я думаю назвать книгу «Молодые орлы». Надеюсь, вы не сочтете такое название слишком мелодраматичным для истории Королевских военно-воздушных сил.

– Ни в коем случае, – ответил Сматс. – Я нахожу его превосходным.

«Бедный Гаррик», – снова подумал Шон. После гибели Майкла только книга заполняла ужасную пустоту, оставленную этой потерей; но и книга не помешала Гаррику постареть. Конечно, книга – это память о Майкле, дань большой любви.

«Посвящается капитану Майклу Кортни, кавалеру ордена «За летные боевые заслуги», одному их тех молодых орлов, которые больше никогда не полетят».

Шон почувствовал, как оживает его собственное горе, и с видимым усилием подавил его.

Жена заметила это усилие и с другого края стола нашла его глаза своими. «Как хорошо она изучила меня за эти годы, как верно умеет читать мои чувства», – подумал Шон. Руфь сочувственно улыбнулась и увидела, как он отозвался: широкие плечи распрямились, заросший подбородок стал тверже, и Шон улыбнулся ей в ответ.

Она искусно изменила настроение собравшихся.

– Генерал Сматс обещал сегодня пройтись со мной по саду, Гаррик, и посоветовать, где посадить протеи, которые он принес со Столовой горы. Вы ведь тоже опытный ботаник. Не хотите присоединиться к нам?

– Как я уже предупредил вас, моя дорогая Руфь, – сказал Ян Сматс своим негромким, но властным голосом, – я не слишком рассчитываю, что они примутся.

– Разве что рядом с лавандой, если мы найдем подходящее прохладное и сухое место, – вставил Гаррик, и сразу началось оживленное обсуждение, вызванное Руфью так искусно, словно она вообще не вмешивалась.

* * *

Шон остановился на пороге своего кабинета и долгим любовным взглядом обвел комнату. В это святилище он неизменно входил с большим удовольствием.

Стеклянная дверь открывалась на клумбы с цветами и дымчатые струи фонтанов, но толстые стены сохраняли в этой комнате прохладу даже в жаркий летний полдень.

Шон подошел к столу, темному, полированному, массивному, который блестел даже в полутьме, и сел во вращающееся кресло, чувствуя, как растягивается под его тяжестью кожа обивки.

Сегодняшняя почта была аккуратно сложена на серебряном подносе справа, и при виде этой стопки он вздохнул. Хотя старший клерк в его городской конторе тщательно отбирал почту, генерала ждало не меньше ста конвертов.

Он оттягивал момент, чуть поворачивая кресло и разглядывая кабинет. Трудно поверить, что он создан и обставлен женщиной. Эта женщина должна очень любить и хорошо знать мужа, чтобы предугадывать малейшие его желания и капризы.

Большинство книг переплетено в зеленую кожу, на корешках оттиснут золотой лист с гербом Шона. Исключение составляют три высоких, до потолка, стеллажа, на которых расставлены первые издания книг об Африке. Книгопродавец в Лондоне и еще один в Амстердаме получили от Шона карт-бланш на поиск этих сокровищ. Здесь были первые издания с автографами Стенли, Ливингстона, Корнуоллиса Харриса, Берчелла, Мунро и почти всех других африканских путешественников и охотников, когда-либо написавших и опубликовавших книги.

На темных панелях стен между полками – множество картин ранних африканских художников; работы Бейнса сверкают, как драгоценности, яркими красками, поражая наивным, почти детским изображением животных и пейзажей. Одна из этих картин помещена в раму из родезийского красного дерева с выгравированной надписью «Моему другу Дэвиду Ливингстону от Томаса Бейнса». Такие связи с историей и прошлым всегда согревали душу Шона, доставляли ему удовольствие, и он отдыхал, любуясь ими.

Глубокий ковер глушил шаги, но Шона предупредил о появлении жены легкий аромат духов, и он обернулся. Она стояла за креслом, все еще по-девичьи стройная и прямая.

– Я думал, ты пошла с Гарри и Яном.

Руфь снова улыбнулась; она казалась такой же молодой и прекрасной, как и много лет назад, когда они впервые встретились. Прохладный полумрак кабинета скрывал тонкие морщинки в углах ее глаз и на шее, свет блестел на серебряных прядях в ее темных волосах, забранных назад и перехваченных на шее лентой.