Текст книги "Массмедиа с древнейших времен и до наших дней"

Глава четвертая
До Гутенберга

Ясно, что не без причины Всевышнему Богу угодно, чтобы Священное Писание было в некоторых местах тайной, потому что будь оно понятно всем, возможно, его бы не ценили, не уважали; или его могли бы неправильно истолковать необразованные люди. И это привело бы к ошибкам.

Григорий VII. «Письмо к Вратиславу, королю Богемии», 1079 г.

До Гутенберга, который изобрел первый печатный станок, положивший начало широкому распространению книгопечатания в Европе, книги были недоступны для простого народа. Писчего материала до крайности не хватало, а тот, который можно было найти, непомерно дорого стоил. В 1022 году папа Бенедикт VII издал последнюю буллу, написанную на египетском папирусе. В Средневековье грамотных людей было мало, и писцы, переписчики книг, жили безбедно. Монах-писец за переписывание одного манускрипта (на что уходило несколько месяцев) получал 36 солидов[47]47
  Солид – римская четырехграммовая золотая монета, эквивалентная английскому фунту, венецианскому дукату и французскому ливру. Английский крестьянин или ремесленник средней квалификации зарабатывал около 10 фунтов в год. См.: Paul Slack, “Measuring the national wealth in seventeenth-century England”, Economic History Review 57:4 (November 2004): 607–635.


[Закрыть], что равнялось примерно двухгодичному заработку квалифицированного ремесленника.

Писцами становились люди с духовным образованием, единственно возможным в те времена в Европе, и будущие священнослужители нередко связывали свою дальнейшую жизнь с работой за письменным столом. Некий ломбардец по имени Ансельм наставлял: «Переписывай книги как можно большим числом, чтобы стать обеспеченным и независимым».

Рукописи, что на папирусе, что на сменившей его бумаге, постепенно ветшали от частого использования, и сохранность античных произведений и документов зависела от старательности писцов, которые, с течением времени сменяя друг друга, делали списки со старых и ветхих оригиналов. В Европе с ее нестабильным социальным и политическим положением и сырым климатом (негативно влиявшим на сохранность письменных документов) положение спасали монахи, трудившиеся в монастырских скрипториях, где переписывались ветхие рукописи. На мусульманском Востоке с его более стабильной социальной и политической обстановкой (и с сухим климатом) сохранность античных литературных и документальных источников осуществлялась иначе: греческие тексты переводились на арабский язык и сирийский, разновидность арамейского языка, снова на греческий и, наконец, на латынь.

Значительный вклад в сохранение древней литературы внес Аврелий Кассиодор, занявшийся сбором произведений античных авторов, привлекший монахов к их переписыванию и уделявший много внимания изготовлению кодексов – скрепленных между собой листов того или иного произведения, нанесенного на папирус или пергамент (что стало прообразом нынешней книги). Кассиодор, римский политический деятель и писатель, во время завоевания Рима готами пытался добиться взаимопонимания с захватчиками. Теодорих Великий, вождь готов, передал гражданские должности римлянам, и Кассиодор в 514 году получил должность консула. Среди литературных произведений Кассиодора – «История готов», которую готы использовали для обеспечения легитимности своей оккупации Рима.

Что касается кодексов, изготовлению которых Кассиодор уделял большое внимание, то они имели существенные преимущества перед свитками: в кодексе текст писался на обеих сторонах папирусного или пергаментного листа; кодексы можно было поставить на полку и при необходимости без труда найти нужный; в кодексе страницы тесно соприкасались друг с другом и потому дольше не портились, а поврежденные – легко заменялись; и самое главное – в отличие от свитков, с которыми управляться можно было только последовательно, свертывая лист за листом, в кодексе можно было открыть любую страницу и даже заглянуть в самый конец.

Почти в то же время, когда Кассиодор занялся сбором произведений античных авторов, Бенедикт Нурсийский основал на горе Монте-Кассино знаменитый монастырь бенедиктинцев, в скриптории которого монахи начали переписывать рукописи для последующего распространения в Европе.

Ко времени Кассиодора и Бенедикта грамотность являлась основным средством коммуникации вот уже свыше трех тысяч лет; скриптории сделались форпостами грамотности почти на всю следующую тысячу лет. До 1400 года скриптории обладали чуть ли не монополией на чтение и письмо и стали центрами грамотности в Европе, что привело к укреплению власти церкви. Понадобятся новые технологии, чтобы изменить положение дел.

В наши дни хорошо известно, что изобретенный Гутенбергом набор «подвижных букв» положил начало широкому распространению книгопечатания и грамотности в Европе. Правда, еще задолго до Гутенберга был известен способ печатания с деревянных носителей, на которых гравировались различные тексты, но это ни в коей мере не умаляет достижения Гутенберга, завершившего зародившуюся в давние времена интеллектуально-технологическую «цепочку», которая привела в итоге к массовому книгопечатанию. Изобретение Гутенберга тесно взаимосвязано с другими новациями: разделением слов в написанном тексте, появлением в Европе первых крупных университетов, промышленным производством бумаги, изобретением металлических пуансонов и контрпуансонов для изготовления печатных матриц и, наконец, с развитием металлургии и горного дела, что позволило создать прочные и ковкие составы для тех же матриц.

Основной вклад Гутенберга в грамотность, религию, политику и культуру заключается в том, что его изобретение намного снизило стоимость книжной продукции. Но без пробелов между словами, введенных в практику ирландскими писцами-монахами, мало кто смог бы легко, да еще про себя, читать печатные тексты; без университетов, породивших интеллектуальные сообщества, грамотность не распространялась бы быстро; без дешевой бумаги новая печатная технология не снизила бы стоимость книг; а без металлических пуансонов и контрпуансонов и необходимых для печатного дела сплавов Гутенберг не смог бы в полной мере реализовать свои замыслы.

Протосемитический алфавит, успешно приспособленный к своей письменности финикийцами, евреями, арамейцами и арабами, устранил одну из основных трудностей при написании и чтении текста – чрезмерную сложность силлабической системы письма. Тысячелетием позже греки ввели в свой алфавит буквы для гласных и таким образом устранили другую трудность при письме и чтении – фонетическую неясность системы, восходящей к протосемитическому письму и состоявшей лишь из одних согласных.

Однако, справившись с этой трудностью, греки породили другую: scriptura continua – непрерывное, без пробелов, письмо. Почему же греки, а с ними римляне не отделяли на письме слова друг от друга? Как ни покажется странным нынешнему читателю, scriptura continua связана с физиологическими особенностями нашего мозга: к примеру, дети, начинающие обучаться письму, норовят писать слова слитно.

Для разделения слов при чтении римляне поначалу ввели буквообразный символ (hedera). Затем для словоразделения они ввели интерпункт – пунктуационный знак, представляющий собой точку на высоте половины буквы. Однако оба этих разделительных знака во втором столетии нашей эры исчезли из обращения. (Впрочем, и поныне на разнообразных монументах и зданиях можно увидеть архаичные надписи на латыни, в которых слова разделены не пробелами, а точками на высоте половины буквы).

Согласно исследованиям современных нейропсихологов, глаза нуждаются в пробелах между словами; электронные приборы, фиксировавшие движение глаз, показали, что чтение непрерывного, без пробелов текста значительно сужает возможность мозга сосредоточиться на читаемом. В результате перед человеком возникает нечто вроде зрительного туннеля. Непрерывное письмо требует остановок или «прыжков». Человеку, читающему текст, необходимо осмысливать каждое предложение. Отсутствие пробелов между словами, как и отсутствие пунктуации, ослабляет понимание текста, поэтому взрослые, как и дети, автоматически произносят вслух слова, не разделенные пропусками.

Блаженный Августин в «Исповеди» с удивлением пишет о своеобразных способностях своего ментора Амвросия, епископа Милана:

Когда он читал, глаза его скользили по страницам, сердце доискивалось до смысла, а голос и язык молчали. Часто, зайдя к нему… мы заставали его не иначе как за тихим чтением… Он боялся, вероятно, как бы ему не пришлось давать слушателям разъяснения по поводу темных мест из прочитанного и, затратив время, прочесть меньше, чем ему хотелось. Возможно, он еще и старался сохранить голос.

Понять недоумение Августина нетрудно: его удивляло, что человек читает текст молча. Почему он так делает? Чтобы не могли прервать? Чтобы не заболеть ларингитом? Но какова бы ни была причина, столь необычное поведение явно производило на Августина сильное впечатление, ибо в четвертом-пятом столетиях нашей эры чтение непрерывного, без пропусков текста требовало особенного усердия и действий не только глаз, но и голоса, да и пальца, чтобы водить по строчкам. Чтение не вслух, по мнению Августина, предполагало наличие незаурядных способностей. Амвросий мог читать молча, но не мог быстро. В первые века нашей эры лишь немногие могли читать бегло и совсем немногие – молча.

Чтобы понять, как утомительно читать непрерывный текст и сколько уходит на это времени, стоит привести вышеупомянутую цитату из «Исповеди» в scriptura continua.

Когдаончиталглазаегоскользилипостраницам

сердцедоискивалосьдосмыслааголосиязыкмол

чаличастозайдякнемумызаставалиегонеинач

екакзатихимчтениемонбоялсявероятнокакбы

емунепришлосьдаватьслушателямразъяснени

япоповодутемныхместизпрочитанногоизатр

ативвремяпрочестьменьшечемемухотелосьво

зможноонещеистаралсясохранитьголос.

Чтобы наглядно продемонстрировать, с какой целью финикийцам, евреям, арабам и арамейцам понадобилось делать пропуски между словами либо ставить в конце каждого слова разделительный знак, стоит убрать все гласные из вышеприведенной цитаты из «Исповеди».

Кгднчитлглзгскльзлпстрницмсрдцдсквлсь

дсмслглсзкмлчлчстзйдкнммзствлгннчккзт

хмчтнмнблсвртнккбмнпршлсьдвтьслштл

мрзъсннппвдтмнхмстзпрчтннгзтртвврм

прчстьмньшчммхтлсьвзмжннщстрлссхр

нитьглс

А если вспомнить, что арамейцы стали первыми разделять слова в тексте при использовании протосемитического алфавита без гласных, то станет понятным: этот факт свидетельствует против того, что в Финикии и Иудее была широко распространена грамотность.

Примерно в седьмом столетии ирландские монахи стали использовать различные приемы словоразграничения, включая пробелы между словами. Почему первенствовала Ирландия? Возможно, по той причине, что в руки ирландских монахов попали тексты на безгласном сирийском, разновидности арамейского языка, с пропусками между словами. Несомненно, ирландцы оценили это нововведение, и вскоре оно успешно распространилось сначала в Англии, а потом и на континенте.

Теперь европейские монахи могли не просто читать, но и предаваться этому благому занятию за составленными в ряды столами, к которым библиотекари прикрепляли цепями ценные рукописи. До этого в библиотеках от чтения было шумно; чтение про себя наделило библиотеки современной культурой пребывания в подобных местах.

Scriptura continua не только мешала быстрому чтению и моментальному уяснению прочитанного, но и делала более затруднительным литературное творчество: классические авторы обычно диктовали свои сочинения писцам. Да и копирование при scriptura continua требовало работы двух человек: монаха, вслух читавшего рукопись, и писца, писавшего под диктовку.

Введение пробелов между словами позволило авторам сочинять и тут же записывать свои мысли. По дошедшим до нас рисункам, изображающим писателей за работой, можно судить о том, как изменились условия их труда. На рисунках времен Античности и Раннего Средневековья писатели диктуют писцам; на рисунках, относящихся к более позднему времени, литераторы работают в одиночестве. Введение пробелов между словами ускорило также размножение рукописей, поскольку эту работу стали поручать менее квалифицированным писцам, которым было не обязательно понимать, что они переписывают, да и диктовать текст стало не нужно.

Уединенное чтение не вслух предоставляло много новых возможностей. В мире scriptura continua ученые, как и монахи, были вынуждены читать громко, как правило, в окружении нескольких человек, что не позволяло анализировать текст. Чтение не вслух предоставило эту возможность. Изменились и условия труда литераторов. Если раньше, как правило, им было не обойтись без писцов, что в некоторой степени сковывало их творчество, то теперь, работая над текстами в одиночестве, они могли без опаски придать своему труду фривольное или даже крамольное содержание.

В мире scriptura continua церковные власти могли контролировать чтение «сомнительных» произведений. Чтение молча такие возможности церковников исключало. Введение пробелов в письме позволило вдобавок исключить почти монопольное использование литературных произведений аббатами и епископами и предоставило возможность знакомиться с текстами простым монахам, студентам и другим пытливым умам, которые черпали из этих книг знания, сохраняя свои мысли при себе.

Обретя свободу в литературном творчестве, авторы стали касаться свободных тем, включая эротику. В двенадцатом веке французский аббат Гиберт Ножанский, занимавшийся литературным трудом, написал сочинение о собственных сновидениях и весьма спорно привлек в качестве аргумента Книгу Бытие. В своих произведениях он уделял внимание и эротике, хотя и представлял ее в виде абстракции, не отражавшей чувств и умонастроения автора. В конце жизни Гиберт Ножанский потерял зрение, и ему пришлось прибегать к услугам писцов, что его до крайности раздражало. К пятнадцатому столетию даже церковные тексты стали включать в себя эпизоды любострастного содержания; особенно часто живописалось, как царь Давид подглядывает за купающейся Вирсавией. Да и в церковных календарях появились сцены эротического характера.

Разделение слов на письме изменило и систему преподавания. Если в мире scriptura continua преподавание в университетах ограничивалось чтением лекций, то начиная с четырнадцатого столетия студентов стали снабжать еще конспектами прочитанных лекций. Это новшество впервые было введено в практику во французских университетах.

В итоге внедрение в письмо небольшого новшества – пробелов между словами – позволило упростить чтение и активизировать литературное творчество, улучшило тиражирование текстов и систему образования, а также позволило людям мыслить, исходя из собственных убеждений – без всех этих прогрессивных метаморфоз вряд ли бы произошла Реформация, да и Просвещение вряд ли бы состоялось[48]48
  См.: Paul Saenger, Space Between Words (Stanford, CA: Stanford University Press, 1997), 249–250, 258–276. Вывод, что пробелы между словами привели к литературной активности и социальным переменам, сделанный палеографами и лингвистами, некоторыми оспаривается. См., например, Michael Richter, untitled review, American Historical Review 106:2 (April 2001): 627–628.


[Закрыть]. После введения пробелов между словами оставалось изобрести печатный станок и наладить промышленный выпуск писчего материала – бумаги.

Одновременно с внедрением в практику пробелов между словами университеты – в Болонье, Париже, Праге и Оксфорде – впервые заявили о себе во весь голос. Стоит отметить, что во времена итальянского Ренессанса университеты в этой стране выпускали главным образом специалистов в области права и медицины, а в университетах за Альпами готовили преимущественно священников. В те времена в Болонье медицину, философию, логику, право и математику преподавали более семи десятков профессоров, а теология была второстепенным предметом. Наоборот, в Гейдельберге и Оксфорде теология была профилирующим предметом, и, возможно, благодаря этому, а то и вопреки, в Англии и Германии появились религиозные реформаторы, соответственно Джон Уиклиф и Мартин Лютер, которые выступили против произвола и коррупции церковных властей.

Однако все университеты подхватили инициативу Бенедикта – копировать рукописи. При этом в Парижском университете извлекли пользу из каролингских минускулов, универсального письма, разработанного для удовлетворения нужд административных и хозяйственных органов, учрежденных новыми франкскими христианскими королевствами, которые возникли в Европе в девятом и десятом веках.

В городах, где находились университеты, появились книжные базары. В тринадцатом веке Париж слыл еще и книжной столицей. До изобретения книгопечатания в университетах существовала следующая практика: преподаватели просматривали продававшиеся в конкретном городе рукописи, выбирали среди них полезные для образовательного процесса и рекомендовали студентам снимать с этих текстов копии. Именно таким образом студенты обзаводились учебными материалами. Правда, некоторые студенты, чтобы сберечь деньги, снимали копии с копий, на время одолженных у товарищей.

Но даже при всех усовершенствованиях в письме распространению знаний в Европе мешала существенная препона: нехватка писчего материала, и потому европейцы обратили взоры на Восток.

Природа не наделила Китай ни подходящей для письма глиной, как Месопотамию, ни папирусом, как Египет, и потому не кажется удивительным, что китайцы изобрели бумагу. Многие палеографы полагают, что в Китае письменность развивалась независимо от Месопотамии и Египта, а нехватка писчего материала привела к тому, что в Китае первое письмо появилось на пятнадцать столетий позже, чем в странах Запада. (Правда, существует мнение, что письменность занесли на Дальний Восток из стран «Благодатного полумесяца» пастухи, кочевавшие со своими стадами, но ни палеографы, ни филологи это мнение не поддерживают.)

Первые письменные артефакты, обнаруженные в Китае, относятся приблизительно к 1500 году до нашей эры. Это письмена на костях быков, панцирях черепах и реже – на бронзе и жадеите. Позже китайцы стали оставлять записи на бамбуке и шелке. Листья или молодые побеги бамбука сшивали вместе, изготовление такого писчего материала являлось трудоемким занятием, а шелк стоил дорого.

Но однажды некий изобретательный человек, живший где-то на юге Китая, растолок то ли пеньку, то ли другое растительное волокно в кашицу, процедил ее через сито, просушил образовавшуюся массу на солнце, потом разгладил ее и получил первый примитивный лист бумаги. Китайская мифология относит это изобретение к 105 году (времена династии Хань) и приписывает его царедворцу Ций Луню. Однако этому утверждению противоречит обнаруженная на северо-западе Китая бумага, изготовленная на двести лет раньше[49]49
  См.: Tsien Tsuen-Hsuin, Paper and Paper Making (Science and Civilisation in China V. 1, Joseph Needham, Ed.) (Cambridge: Cambridge University Press, 1985), 1–2, 42–43. Из мифологических источников также можно почерпнуть сведения о том, что мусульмане узнали технологию производства бумаги от некоего китайца, захваченного в плен во время Таласской битвы, произошедшей в Центральной Азии в 751 году. Но это малоправдоподобно: по другим источникам, мусульмане Центральной Азии наладили производство бумаги за несколько десятилетий до сражения на Таласе и, кроме того, производили бумагу не из растительных волокон, а из тряпья, ветоши. См.: William J. Bernstein, A Splendid Exchange (New York: Grove Atlantic Press, 2008), 74–75.


[Закрыть].

Огромная территория и разные климатические условия в различных частях Китая затрудняют выяснение вопроса, где точно и когда впервые появилась бумага и где впервые развилось книгопечатание. А вот грамотность почти наверняка распространилась сначала в Южном Китае, в климатически благоприятном районе, где было достаточно растительного сырья для производства бумаги. Но исследователи охотно пишут о древних китайских письменных памятниках, обнаруженных и в засушливых районах страны. Так, американский ученый Джонатан Блум в своей работе рассказывает, как в 1900 году некий буддийский монах нашел в Дуньхуане, городе на северо-западе Китая, более тридцати тысяч религиозных текстов, относящихся примерно к 700 году.

В какой части Китая впервые получили бумагу, установить с точностью затруднительно. Однако важно то, что в Китае изобрели основную часть технологии производства бумаги: отделение от древесины целлюлозы – главной части оболочек клеток растений – и ее обработку. (Можно вспомнить, как в школе ставили такой опыт: туалетную бумагу сильно смачивали, отбивали до кашицы, затем процеживали с помощью сита, разглаживали и напоследок сушили. В результате получали листок писчей бумаги.)

Для изготовления бумаги годится целлюлоза любого происхождения. Ее можно получать из разного вида тканей, но это обходится слишком дорого. Китайцы извлекали целлюлозу из различных растений, наиболее часто – из шелковицы (Broussonetia papyrifera). Американцы и европейцы только после промышленной революции освоили технологию получения целлюлозы из древесины, а до этого получали ее из ветоши и тряпья.

После изобретения бумаги в Китае усовершенствования в производстве со временем переместились на Запад. Для изготовления хорошей бумаги требовалось прежде всего повысить влагостойкость (первая бумага получалась наподобие нынешних промокашек). Китайцы решили эту проблему с помощью гипса и рисового отвара, а европейцы – посредством использования местной пшеницы, что привело в места производства бумаги полчища тараканов.

Но бумагу из ветоши и тряпья китайцы производили только в засушливых северных районах со скудной растительностью. Буддийские монахи и торговцы, курсируя по Шелковому пути, начинавшемуся в северных районах Китая, возможно, познакомили с тамошней технологией производства бумаги сначала мусульман, а в дальнейшем европейцев. Известно, что еще в восьмом веке китайские торговцы посещали даже Кавказ, где обнаружены китайские торговые и деловые бумаги.

Попав в азиатские мусульманские страны, бумага – новый инструмент коммуникаций – быстро распространилась в районах интенсивной морской и сухопутной торговли, соединенных караванными дорогами и морскими путями, простиравшимися от Кантона и Малакки до Испании, и связанных воедино благорасположением и инициативой Пророка. Мухаммед и сам был торговцем. Неверным, в понимании мусульман, европейцам благорасположение Пророка не требовалось, исключение составляли разве что венецианцы и генуэзцы, занимавшие западную оконечность Шелкового пути и наживавшиеся на торговле пряностями и шелком.

К тому времени, когда мусульмане начали торговать бумагой в Европе, они и китайцы добились немалых успехов в ее производстве: в Багдаде изготавливали большие листы превосходной белой бумаги – Baghdadi («багдади»), как ее называли, а в Китае производили листы бумаги в пятьдесят футов длиной. Египтяне разработали подходящую технологию производства бумаги к 905 году, и с того времени бумага стала использоваться чаще папируса.

Несмотря на прогресс в производстве бумаги, ее стоимость была крайне высокой. В десятом веке в Египте на унцию золота (на которую семья среднего достатка могла прожить несколько месяцев) можно было купить приблизительно полтораста листов бумаги (в переводе на наши деньги лист бумаги в Египте в десятом веке стоил около восьми долларов). Позже средневековые арабы, экономя на бумаге, доходили до крайности. Один имам писал письма, используя небольшие листы, и оставлял на них свободное место, чтобы корреспондент на тех же листках мог ответить. А запечатать письмо в конверт считалось непозволительной роскошью.

Некий йеменец писал по этому поводу:

Экономия бумаги в имамате граничит с крайностью. При письме используют, главным образом, небольшие листочки. Стандартные листы бумаги идут в ход очень редко, а о том, чтобы запечатать письмо в конверт, и говорить не приходится… Имам Яхья, одолев турок, разжился не только их пушками, но и архивом. Все, что там было – книги, петиции и другие деловые бумаги, – разрезали на куски и приспособили для канцелярских потребностей имамата.

В начале одиннадцатого столетия бумажные фабрики успешно функционировали в мусульманской Испании, и когда христиане в 1085 году взяли Толедо, в их руках оказалась технология производства бумаги. Жаль, что не раньше: ведь еще в седьмом веке Северную Африку завоевали арабы, образовав халифат, и поставки в Европу египетского папируса прекратились. До 680 года меровингские дворы во Франции и Германии пользовались папирусом, который доставляли в средиземноморские и атлантические порты Франкского государства, а Каролинги, сменившие Меровингов у власти в середине восьмого века, пользовались преимущественно пергаментом. Особенно ценился тонкий пергамент, чуть толще современной бумаги. Листы пергамента или оторванные куски можно было сшивать обыкновенной иголкой с ниткой. Но пергамент был очень дорог.

Испанцы первыми наладили производство бумаги в Европе. Центром этого производства стало королевство Арагон, в состав которого входили не только юго-восточные испанские земли, но и Неаполь, Сицилия и Сардиния. Однако вскоре производство бумаги наладили вблизи Генуи в итальянской Лигурии, а затем – в городе Фабриано на Адриатическом побережье Италии, который с тех пор в течение нескольких последующих столетий слыл главным центром по производству бумаги в Европе. Превосходную бумагу там изготавливают и в настоящее время.

Историкам доподлинно неизвестно, откуда именно в Фабриано завезли технологию производства бумаги. Возможно, ее переняли у лигурийских производителей, а может, европейцы познакомились с нею в Палестине во времена Крестовых походов. Как бы там ни было, в производство бумаги в Фабриано внесли три важных усовершенствования.

Во-первых, производители обратились к использованию животного желатина, что сделало бумагу более прочной. Во-вторых, они изобрели гидравлический пресс для обработки древесной массы, наиболее трудоемкого процесса при производстве бумаги. Мусульманские и европейские бумагопроизводители, как и другие промышленники, старались извлечь наибольшую пользу из гидроэнергии. Но хотя водяная мельница, обеспечивая непрерывное вращательное движение, отлично мелет зерно, она менее приспособлена для обработки древесной массы. Механические кулачки передают вращательную энергию на дробильные молоты недостаточно эффективно. В Фабриано решили эту проблему с помощью специально сконструированного редукторного кулачкового вала, снабжавшего максимально возможной гидроэнергией бойки молота с металлическими штифтами, превращавшими древесную массу в превосходную целлюлозную. Наконец, изобретатели заменили деревянные фильтры медными сетками из холоднотянутой проволоки, что сделало бумагу более гладкой.

Последнее усовершенствование помогло создать технологию нанесения на бумагу водяных знаков. С помощью таких знаков стало возможным отличить продукцию одной бумажной фабрики от другой, а у историков за счет изучения этих знаков появилась возможность установить, какой бумагой в те времена торговали в Европе. Выяснилось, что бумага, производившаяся на фабрике в Фабриано, за счет своего высокого качества и относительно доступной цены распространялась гораздо лучше бумаги, делавшейся в Испании, Египте и даже в Багдаде, где имамы четырнадцатого столетия обсуждали святость Корана на европейской бумаге.

Как в будущем случится с книгопечатанием, производство бумаги не могло оставаться монополией лишь одного города. Для бумажного производства требовался мощный поток чистой воды (для получения гидроэнергии) и превосходное растительное сырье. Этим условиям вполне удовлетворяла холмистая Северная Италия, в частности, район, прилегающий к озеру Гарда. Эта местность, находившаяся в сфере интересов Венеции, стала впоследствии центром полиграфии.

В одиннадцатом-четырнадцатом веках в культурной жизни Европы произошли два важных события: разделение слов пробелами при письме и появление относительно дешевой бумаги. Эти события и первые большие университеты в Европе оказали влияние на религиозное, политическое и культурное равновесие в странах Запада, по крайней мере, сопоставимое с эффектом внедрения «подвижных букв», изобретенных Гутенбергом в 1450 году.

В двенадцатом веке на юге Франции, вдали от больших городов и научных центров, возникло религиозное движение вальденсов, враждебное римско-католической церкви. Основоположником движения считается Пьеро Вальдо, на провансальском – Воде, что правильнее, как заключили историки. Каким бы ни было его имя, он был грамотным человеком, и архиепископ Лиона, города, разбогатевшего на торговле, доверил ему управлять своими финансами.

Однако, согласно легенде, в брачную ночь Воде отказался от всего имущества, не прикоснулся к невесте и, переодевшись в лохмотья, удалился из города. Более вероятно, что он, как и многие богатые люди в те времена, попросту испугался, что погубит бессмертную душу, вспомнив наставление Иисуса: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»[50]50
  Мтф. 19:24.


[Закрыть]. Вероятно, на Воде повлияло и другое наставление Иисуса: «Идите, научите все народы… уча их соблюдать все, что Я повелел вам» [51]51
  Мтф. 28:19–20.


[Закрыть], и поэтому он решил вести бедную жизнь и распространять слово Божье.

Чтобы распространять слово Божье, следовало перевести Библию с Вульгаты (латинского перевода, сделанного в четвертом веке святым Иеронимом) на провансальский язык. К тому же Воде не был сведущ в латыни. Перевод Библии на провансальский язык требовал немалых денежных средств, поэтому крайне сомнительно, что Воде отказался от всего состояния, как только женился.

Единомышленники Воде, называвшие себя «лионскими бедняками», призывали людей придерживаться истинных христианских установлений и жить, как проповедовал Иисус, в бедности. Религиозное движение, организованное Воде, быстро распространилось в Западной и Центральной Европе и просуществовало три века. «Лионские бедняки», почти все простые миряне, выступали против монопольной власти в религиозных делах римско-католической церкви и объясняли свои действия тем, что, дескать, в Библии ни слова не говорится о том, будто только священнослужители могут интерпретировать заветы Священного Писания.

В Европе в Раннем Средневековье, когда грамотных людей было мало, основным распространителем религиозных воззрений была не Библия, переведенная на латынь, а месса, католическое богослужение, во время которого священнослужители поворачивались спиной к прихожанам, чтобы вызвать у них благоговение и покорность: своего рода магический ритуал, в ходе которого обычные хлеб и вино пресуществлялись в плоть и кровь Спасителя.

Английский историк Джон Актон писал, что всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно во всем, и можно сказать, что власть средневековой римско-католической церкви над паствой и ее собственная продажность вполне укладывались в определение Актона.

Разумеется, церковь обрушилась на движение, основанное Воде, представители которого осмеливались трактовать слово Божье. «Лионские бедняки» досаждали официальной церковной власти и другими действиями: к примеру, они стали заниматься крещением и обращением иноверцев в христианскую веру; кроме того, богопротивное, в понимании официальных властей, движение допускало в ряды священнослужителей женщин. Но более всего церковные власти возмущались тем, что «бедняки» бросали вызов высшим эшелонам церковной власти, жившим в непозволительной роскоши.

Итальянский ученый Гвидо Аудизио по этому поводу пишет:

Следует помнить, что [в те времена в Европе] лишь десятая часть населения была грамотной… и потому церковь перед простыми людьми имела явное преимущество… В руках церкви сосредоточилась огромная власть, вытекавшая из умения читать и писать. Священное Писание официально интерпретировать могла только церковь, и только у нее были все средства для этого. В результате церковь монополизировала гласность в католическом обществе.