Текст книги "Убийство демократии: операции ЦРУ и Пентагона в период холодной войны"

Вскорости можно было увидеть кучки людей, идущих с древних базаров, ведомых крепкими молодыми парнями. Марширующие махали флагами, скандировали: «Да здравствует шах!». По краям процессии люди раздавали иранские деньги с портретом шаха. По ходу движения толпа разрасталась, подхватывая песни, – люди присоединялись по невероятному разнообразию политических и личных причин. Психологический баланс поменялся не в пользу Мосаддыка.

По пути некоторые марширующие выходили из строя, нападая на офисы поддерживающих Мосаддыка газет и политических партий, а также Туде и правительственные здания. В то же время радио Тегерана прервало свои передачи и сообщило, что «указ шаха об отставке Мосаддыка выполнен. Новый премьер-министр, Фазлолла Захеди, уже выполняет свои обязанности. Его императорское величество возвращается домой!».

Это была ложь, или «предправда», как выразился Рузвельт. Только после этого он пошел доставать Захеди из его укрытия. По пути он наткнулся на командующего ВВС, который был в толпе демонстрантов. Рузвельт приказал офицеру захватить танк и немедленно отвезти в нем Захеди к дому Мосаддыка [21].

В своей книге Кермит Рузвельт стремился убедить читателя, что на этот момент все уже было кончено и ему оставалось только открывать шампанское: Мосаддык сбежал, Захеди получил власть, шаха пригласили вернуться – драматический, радостный и мирный триумф народной воли. Но он почему-то забывает упомянуть, что все это время на улицах Тегерана и перед домом Мосаддыка в течение 9 часов шли столкновения между солдатами, верными Мосаддыку, с одной стороны, и теми, кто поддерживал Захеди и шаха, – с другой. Сообщалось, что около 300 человек погибли, сотни пострадали, прежде чем защитники Мосаддыка прекратили сопротивление [22].

Рузвельт также не упоминает о каком-либо вкладе британцев в операцию, что существенно нервировало людей из МИ6 – коллег ЦРУ, которые утверждали, что они, как и сотрудники Англо-иранской нефтяной компании, местные бизнесмены и другие иранцы, сыграли значимую роль в этих событиях. Но о том, какова это роль была на самом деле, они упорно молчали [23].

Американская военная миссия в Иране также претендовала на роль в операции, как позже свидетельствовал перед Конгрессом генерал-майор Джордж Стюарт (George С. Stewart):

«На момент, когда кризис продолжался и ситуация грозила выйти из-под контроля, мы нарушили наши обычные критерии и среди прочего, что мы сделали, – мы предоставили армии незамедлительно, в срочном порядке одеяла, обувь, униформу, электрогенераторы, лекарства, что позволило создать обстановку, в которой она могла поддержать шаха… Оружие, которое они держали в руках, грузовики, на которых они ездили, бронемашины, на которых они патрулировали улицы, средства связи, которые позволили им управлять обстановкой, – все это было предоставлено в рамках программы военной помощи» [24].

«Вполне допустимо, что Туде могла повернуть ситуацию против сторонников шаха, – писал Кеннет Лав (Kennett Love), репортер «Нью-Йорк таймс», который был в Иране в эти критические дни августа. – Но по некоторым причинам она оставалась в стороне от конфликта. Я полагаю, что Туде была удержана советским посольством, так как Кремль в первые годы после Сталина не хотел иметь дело с вероятными последствиями установления режима под контролем коммунистов в Тегеране».

Точка зрения Лава, содержащаяся в его статье, написанной в 1960 году, могла сложиться в результате информации, полученной из ЦРУ. По его собственному признанию, он был в тесном контакте с Управлением в Тегеране и даже помогал ему в его операции [25].

В начале 1953 года «Нью-Йорк Таймс» отмечала, что «преобладающим мнением среди объективных наблюдателей в Тегеране» было то, что «Мосаддык – самый популярный политик в стране». На протяжении более чем 40 лет общественной жизни Мосаддык «приобрел репутацию честного патриота» [26].

В июле директор иранского отдела Госдепа заявлял, что «Мосаддык обладает такой огромной популярностью в массах, что свергнуть его было бы весьма трудно» [27].

Несколько дней спустя «по меньшей мере 100 тысяч человек заполнили улицы Тегерана, чтобы выразить сильные антиамериканские и антишахские настроения. Хотя демонстрации и были организованы Туде, их многочисленность превзошла все ожидания партии» [28].

Но популярность и массы, когда они не вооружены, значат мало. Ибо в конечном итоге в Тегеране обе стороны прибегли к открытым столкновениям. Солдаты послушно выполняли приказы кучки офицеров, некоторые из которых поставили свои карьеры и амбиции на выигрывающую сторону; у других были идеологические убеждения. «Нью-Йорк Таймс» охарактеризовала внезапный поворот в судьбе Мосаддыка как «не более чем мятеж низших чинов против офицеров Мосаддыка»; низшие чины почитали шаха и жестоко подавили предыдущие демонстрации, но отказались делать тоже самое 19 августа и вместо этого повернули оружие против своих офицеров [29].

Какие связи имели Рузвельт и его агенты с некоторыми офицерами шаха заранее, неясно. В интервью, которое Рузвельт дал в момент, когда заканчивал книгу, он заявил, что некоторые шахские офицеры в то время, когда шах сбежал в Рим, получили убежище в городке ЦРУ, примыкавшем к американскому посольству [30]. Но поскольку в книге Рузвельта нет ни слова об этом важном и интересном развитии событий, к другим его утверждениям надо подходить с осторожностью.

Может быть, демонстрация 19 августа, организованная командой Рузвельта, была просто толчком для тех офицеров, которые этого ждали. Если так, то это показывает, насколько Рузвельт доверялся случаю.

К какому выводу можно прийти относительно американской мотивации в свержении Мосаддыка в свете всех этих сомнительных, противоречивых и запутанных заявлений, исходивших от Джона Фостера Даллеса, Кермита Рузвельта, Лоя Хендерсона и других американских официальных лиц? Последствия переворота лучше всего помогут нам разобраться в этом вопросе.

В течение последующих 25 лет шах Ирана был таким близким союзником США, что независимый и нейтральный Мосаддык пришел бы в ужас. Шах буквально отдал свою страну в распоряжение американских военных и разведывательных организаций, чтобы ее использовали как оружие в холодной войне – как окно и дверь в Советский Союз. Электронные прослушивающие устройства и радары были размещены около советской границы. Американские ВВС использовали Иран как базу для разведывательных полетов над СССР. Шпионы просачивались через границу. Различные американские военные объекты усеяли иранский ландшафт. Иран рассматривался как жизненно важное звено в цепи США, созданной для «сдерживания» Советского Союза. В телеграмме исполняющему обязанности британского министра иностранных дел в сентябре Даллес написал: «Я думаю, если мы сможем двигаться вперед в Иране скоординированно, быстро и эффективно, мы закроем самую опасную брешь в дуге от Европы до Южной Азии» [31]. В феврале 1955 года Иран стал членом Багдадского пакта, созданного США, по словам Даллеса, «для твердого противостояния Советскому Союзу» [32].

Через год после переворота иранское правительство заключило контракт с международным консорциумом нефтяных компаний. Среди новых иностранных партнеров Ирана британцы потеряли свои исключительные права, которыми они наделены были ранее: их доля сократилась до 40 процентов. Другие 40 процентов отошли американским нефтяным фирмам, остальные – прочим странам. Однако британцы получили чрезвычайно щедрую компенсацию за свою бывшую собственность [33].

В 1958 году Кермит Рузвельт покинул ЦРУ и перешел на работу в Gulf Oil Со, одну из американских нефтяных фирм в консорциуме. На этом посту Рузвельт отвечал за связи компании с правительством США и иностранными правительствами, а также имел возможность вести дела с шахом. В 1960 году он стал ее вице-президентом. Впоследствии Рузвельт создал консалтинговую фирму «Доунс и Рузвельт» (Downs and Roosevelt), которая между 1967 и 1970 годами получала, по имеющимся сведениям, 116 тысяч долларов в год сверх расходов за свои услуги в интересах иранского правительства. Другой клиент – аэрокосмическая компания «Нортроп Корпорейшн» (Northrop Corporation) – платила Рузвельту 75 тысяч долларов в год за помощь в продвижении своих продаж в Иран, Саудовскую Аравию и другие страны [34]. (См. главу о Ближнем Востоке, о связях Рузвельта и ЦРУ с королем Саудовской Аравии Саудом.)

Другим американским членом нового консорциума был Standard Oil Со из Нью-Джерси (нынешний Exxon), клиент нью-йоркской юридической фирмы «Салливан и Кромвелл» (Sullivan and Cromwell), в которой Джон Фостер Даллес долго был старшим партнером. Его брат Аллен Даллес, директор ЦРУ, также был партнером фирмы [35]. Публиковавшийся одновременно в нескольких изданиях обозреватель Джек Андерсон (Jack Anderson) сообщал несколькими годами позже, что семья Рокфеллеров, которая контролировала Standard Oil и Chase Manhattan Bank, «помогла ЦРУ организовать переворот, свергнувший Мосаддыка». Андерсон перечислил несколько примеров благодарности шаха Рокфеллерам, включая большие вклады на его личном счете в Chase Manhattan и строительство жилых домов в Иране компанией семьи Рокфеллеров [36].

Стандартное американское прочтение событий в Иране в 1953 году, вне зависимости позиции автора по отношению к операции, гласит, что США спасли Иран от советского/коммунистического переворота. Однако в течение двух лет американской и британской активной подрывной деятельности в Иране Советский Союз не сделал ничего, что могло бы подтвердить приписываемые ему намерения. Когда британский ВМФ сосредоточил в иранских водах свои крупнейшие со времен Второй мировой войны силы, СССР не предпринял никаких враждебных шагов. Советский Союз не предпринял их и тогда, когда Великобритания ввела драконовские международные санкции, которые ввергли Иран в глубокий экономический кризис и сделали его очень уязвимым. Нефтяные месторождения «не стали заложниками» большевиков, несмотря на то что «в распоряжении Советского Союза была вся партия Туде» в качестве агентов, как заявлял Рузвельт [37]. Даже перед лицом переворота, осуществленного руками иностранцев, Москва не сделала угрожающих шагов, а Мосаддык никогда не просил русских о помощи.

И все равно через год «Нью-Йорк Таймс» вещала: «Москва… подсчитала своих цыплят, до того как они вылупились, и думала, что Иран станет следующей «народной демократией». В то же время газета предупреждала с поразительным высокомерием, что на примере Ирана «развивающиеся страны с богатыми ресурсами получили наглядный урок о том, какую непомерную цену придется заплатить тем из них, которые бездумно играют с фанатичным национализмом» («фанатичным национализмом» в данном случае газета называет патриотизм и стремление к независимости. – Прим. ред.) [38].

Спустя десятилетие Аллен Даллес торжественно блистал в главной роли разоблачителя коммунизма, который «добился контроля над правительством» в Иране [39]. И через десять лет после этого журнал «Форчюн» (Fortune), ссылаясь на один из многих примеров, воскресил историю, написав, что Мосаддык «планировал вместе с коммунистической партией Ирана Туде свергнуть шаха Мохаммеда Резу Пехлеви и примкнуть к Советскому Союзу» [40].

А как насчет иранского народа? Чем «спасение от коммунизма» обернулось для него? Для большинства населения жизнь при шахе состояла из тяжелой нищеты, полицейского террора и мучений. Тысячи были казнены под предлогом борьбы с коммунизмом. Несогласие подавлялось с самого начала нового режима при помощи американцев. Кеннет Лав писал о своей уверенности в том, что офицер ЦРУ Джордж Кэрролл (George Carroll), которого он знал лично, работал вместе с генералом Фархадом Дадсетаном (Farhad Dadsetan), новым военным губернатором Тегерана, «в первые две недели ноября 1953 года над разработкой эффективных способов подавления потенциально опасного диссидентского движения, исходящего от базарной площади и Туде» [41].

Печально известная иранская тайная полиция (САВАК), созданная под руководством ЦРУ и Израиля [42], раскинула свои щупальца по всему миру, чтобы карать иранских диссидентов. По свидетельству бывшего специалиста ЦРУ по Ирану, ЦРУ давало САВАК инструкции по технике пыток [43]. «Международная амнистия» подытожила ситуацию в 1976 году, подчеркнув, что в Иране «самый большой процент смертных приговоров в мире, нет действенной системы гражданских судов, а история пыток превосходит все границы. Нет страны в мире, в которой ситуация с правами человека была бы хуже, чем в Иране» [44].

Если добавить к этому уровень коррупции, который «поражал даже самых опытных свидетелей ближневосточного воровства» [45], становится понятным, почему шах нуждался в огромной военной и полицейской силе, отстроенной при необычайно щедрой американской помощи и программах подготовки [46], – чтобы держать ситуацию под контролем настолько, насколько сможет. Сенатор Хьюберт Хамфри (Hubert Humphrey) сказал, похоже, с некоторым удивлением:

«Знаете, что сказал глава иранской армии одному из наших людей? Он сказал, что армия сейчас в хорошей форме благодаря американской помощи, что сейчас она способна справиться с гражданским населением. Эта армия не собирается воевать с русскими. Она собирается воевать с иранским народом» [47].

Где сила могла не сработать, ЦРУ обращалось к самому надежному оружию – деньгам. Чтобы обеспечить поддержку шаху или, по крайней мере, устранить недовольство, ЦРУ начало платить иранским религиозным лидерам – этой всегда капризной компании. Выплаты аятоллам и муллам начались в 1953 году и продолжались регулярно до 1977 года, когда президент Картер внезапно прекратил их. Один «информированный источник в разведке» оценил эти выплаты примерно в 400 миллионов долларов ежегодно; другие считают эту цифру слишком большой, что возможно. Прекращение выплат святым людям считается одной из причин, предопределивших начало конца «падишаха всех шахов» [48].

10. Гватемала, 1953–1954
Пока мир наблюдал

Старый вопрос – к кому вы обратитесь за помощью, если на вас напала полиция?

К кому обратится бедная банановая республика, если армия ЦРУ продвигается по ее территории и ее самолеты бомбят страну с воздуха?

Руководители Гватемалы перепробовали все средства – ООН, Организацию американских государств, другие страны, каждую по отдельности, мировую прессу, даже пытались обратиться к самим США в отчаянной надежде, что все это – большое недоразумение и что в конце концов разум победит.

Ничего не помогло. Дуайт Эйзенхауэр, Джон Фостер Даллес и Аллен Даллес решили, что законно избранное правительство Хакобо Арбенса (Jacobo Arbenz) – «коммунистическое», поэтому оно должно уйти. И ему пришлось уйти в июне 1954 года.

В самом разгаре американской подготовки к свержению правительства Гватемалы министр иностранных дел страны Гильермо Торьелло (Guillermo Toriello) сокрушался, что США рассматривают «как «коммунистическое» любое проявление самоопределения или экономической независимости-, любое Стремление к социальному прогрессу, любую интеллектуальную любознательность, любую заинтересованность в прогрессивных либеральных реформах» [1].

Торьелло был близок к истине. Но вашингтонские официальные лица достаточно хорошо чувствовали реальность и общественное мнение, чтобы понимать неуместность любых открытых высказываний против самоопределения, независимости или реформ. Именно поэтому госсекретарь Даллес заявил, что гватемальцы живут при «коммунистической разновидности терроризма» [2]. Президент Эйзенхауэр предупредил о «коммунистической диктатуре», создающей «аванпост на континенте для подрыва всех американских наций» [3]. Американский посол в Гватемале Джон Перифуа (John Peurifoy) заявлял: «Мы не можем допустить, чтобы советская республика возникла между Техасом и Панамским каналом» [4]. Другие предупреждали, что Гватемала может стать базой, с которой Советский Союз захватит канал… Сенатор Маргарет Чэйс Смит (Margaret Chase Smith) недвусмысленно намекала, что «неоправданный рост цен на кофе», импортируемый из Гватемалы, вызван коммунистическим контролем над страной, и призвала провести расследование [5]. И пошло-поехало.

Советский Союз можно было бы простить, если он каким-то образом был сбит с толку этой риторикой. СССР не проявлял интереса к Гватемале, не оказывал этой стране никакой военной помощи, даже не поддерживал дипломатических отношений с ней и, следовательно, не имел необходимого в таких случаях посольства, из которого можно было бы плести нечестивые интриги. В этот период расцвета маккартистской «логики», несомненно, находились американцы, которые говорили: «Это все для того, чтобы обмануть нас еще больше!».

За исключением одного случая, страны Восточной Европы имели так же мало отношения к Гватемале, как и Советский Союз. За месяц до переворота, то есть спустя долгое время с начала его подготовки Вашингтоном, Чехословакия продала за наличные деньги Гватемале единственную партию оружия – что чехи сделали бы, без сомнения, в отношении любой другой страны, желающей заплатить наличными. К тому же оружие было, по словам «Нью-Йорк таймс», «ненужным военным хламом». Журнал «Тайм» отнесся с пренебрежением к выводам газеты и процитировал американских военных, которые дали поставленному оружию более высокую оценку. Возможно, ни «Тайм», ни американские военные не могли представить, что один член «международного коммунистического заговора» может послать другому его члену некачественное оружие [6].

Американская пропагандистская мельница много намолола из этой оружейной сделки. Гораздо меньше освещался тот факт, что Гватемала была вынуждена искать оружие в Чехословакии: потому что с 1948 года США отказались продавать ей какое-либо вооружение из-за реформистского правительства страны и давили на другие страны, чтобы они делали то же самое, несмотря на многократные просьбы Арбенса снять эмбарго [7].

Как и у Советского Союза, у Арбенса были причины удивляться американским санкциям. Гватемальский президент, вступивший в должность в марте 1951 года и выигравший выборы с большим перевесом, не имел особых контактов или духовных/идеологических связей с Советским Союзом и другими государствами коммунистического блока. Хотя американские политики и пресса, напрямую и косвенно, часто вешали на Арбенса ярлык коммуниста, в Вашингтоне были те, кто отлично понимал ситуацию, по крайней мере в менее пристрастные свои моменты. При Арбенсе позиция Гватемалы в ООН была так близка к позиции США по вопросам «советского империализма», что группа Госдепа, занятая планированием свержения Арбенса, пришла к выводу, что пропаганда, касающаяся итогов голосования Гватемалы в ООН, «будет не особо полезной в этом случае» [8]. Аналитическая записка Госдепа сообщала, что президент Гватемалы получал поддержку «не только со стороны руководимых коммунистами профсоюзов и радикального крыла интеллигенции, но также от многих антикоммунистических националистов в городах» [9].

Тем не менее Вашингтон неоднократно и твердо выражал свое недовольство присутствием коммунистов в правительстве Гватемалы и их активным участием в политической жизни страны. Арбенс утверждал, что такова настоящая демократия, однако Вашингтон продолжал настаивать на том, что Арбенс слишком терпим к таким людям, – не потому что они совершили что-то, что могло угрожать интересам США или западной цивилизации, а просто потому, что они принадлежали к породе коммунистов, хорошо известной своей бесконечной способностью к вероломству. Посол Перифуа – дипломат, чей костюм мог быть элегантен, но чьи подходы были вполне дикими, – предупреждал Арбенса, что отношения США и Гватемалы будут натянутыми до тех пор, пока хотя бы один коммунист останется на государственном довольствии [10].

Центральной частью программы Арбенса была аграрная реформа. Ее необходимость была ясно выражена типичной статистикой отсталой страны, близкой к кризису: в аграрной стране 2,2 процента землевладельцев обладали 70 процентами всей пахотной земли; ежегодный доход сельскохозяйственного рабочего составлял 87 долларов. До революции 1944 года, которая свергла диктатуру Убико (Ubico), «солдаты связывали рабочих вместе и доставляли их на фермы в долинах, чтобы отдать в долговое рабство землевладельцам» [11].

Экспроприация больших участков необрабатываемой земли, которую распределили примерно 100 тысячам безземельных крестьян, укрепление прав рабочих профсоюзов и другие социальные реформы были причинами, по которым Арбенс ожидаемо завоевал поддержку коммунистов и других левых. Когда Арбенса критиковали за то, что он принимал поддержку коммунистов, он призывал своих оппонентов доказывать свою лояльность поддержкой его реформ. Но они отвергали это, и становилось ясно, откуда ветер дует [12].

Созданная коммунистами Трудовая партия Гватемалы, получила четыре места в конгрессе и была самой малочисленной фракцией правящей коалиции Арбенса, которая располагала 51 местом в законодательном собрании созыва 1953–1954 годов [13]. У коммунистов было несколько постов в министерствах, но никто из них никогда не достиг уровня министра; коммунисты работали в бюрократическом аппарате, особенно в органах, занимавшихся земельной реформой [14].

Не находя ничего по существу для обвинения гватемальских левых, вашингтонские официальные лица перешли к подмене понятий. Так, коммунисты, в отличие от нормальных людей, не получали работу в правительстве, а «проникали» в него. Коммунисты не поддерживали отдельную программу, а «эксплуатировали» ее. Коммунисты не поддерживали Арбенса, а «использовали» его. Более того, коммунисты «контролировали» рабочее движение и земельную реформу. Но кто в развивающейся стране посвящает себя борьбе за благосостояние рабочих и крестьян? Никто, кроме тех, кого Вашингтон называл «коммунистами».

Основной идеей использования такого языка, который был стандартной пищей Запада во время холодной войны, было отрицание того, что коммунисты могут искренне заботиться о социальных переменах. Американские официальные лица отрицали это друг перед другом и перед всем миром. Вот, например, выдержка из доклада ЦРУ о Гватемале, подготовленного в 1952 году для наставления Белого дома и спецслужб:

«Политический успех коммунистов в целом является производным от способности отдельных коммунистов и сочувствующих им идентифицировать себя с национальными и социальными устремлениями революции 1944 года. Таким способом они успешно проникли в правительство и проправительственные политические партии и установили контроль (!) над рабочими организациями… (Арбенс) – это, в сущности, оппортунист, чья политика – вопрос чистой исторической случайности… Распространение (коммунистического) влияния обеспечивается применимостью марксистских «клише» к антиколониальным и социальным целям гватемальской революции» [15].

Первый план ЦРУ по свержению Арбенса был утвержден президентом Трумэном в 1952 году, но в последний момент госсекретарь Дин Ачесон убедил Трумэна отменить операцию [16]. Однако вскоре после того, как Эйзенхауэр стал президентом в январе 1953 года, план операции откопали снова.

Руководители компании «Юнайтед фрут» (United Fruit) прессовали обе администрации США: правительство Арбенса в рамках земельной реформы экспроприировало их обширные необработанные земли в Гватемале. Компания хотела почти 16 миллионов долларов за землю, а правительство предлагало 525 тысяч долларов – оценку, указанную в налоговой декларации самой «Юнайтед фрут» [17].

«Юнайтед фрут» действовала в Гватемале как государство в государстве. Она владела телефонной и телеграфной сетью страны, управляла единственной важной атлантической гаванью и монополизировала экспорт бананов. Ее дочерняя компания владела почти всеми милями железных дорог страны. Влияние фруктовой компании на элиту в Вашингтоне было столь же внушительным. На деловом и/или личном уровне у нее были тесные связи с братьями Даллесами, с различными чиновниками в Госдепе, конгрессменами, американским представителем в ООН и другими. Энн Уитмен (Anne Whitman), жена директора департамента компании по связям с общественностью, была личным секретарем президента Эйзенхауэра. Заместитель госсекретаря (и бывший директор ЦРУ) Уолтер Беделл Смит (Walter Bedell Smith) стремился получить руководящую должность в «Юнайтед фрут» в то же время, когда он помогал планировать переворот. Позже он вошел в совет директоров компании [18].

При Арбенсе Гватемала построила порт на Атлантическом побережье и магистраль, чтобы конкурировать с холдингами «Юнайтед фрут», а также ГЭС, чтобы предлагать более дешевую энергию, чем контролируемая США монополия. Стратегия Арбенса была в том, чтобы ограничить власть иностранных компаний с помощью прямой конкуренции, а не национализации. Эта политика, конечно, неосуществима, когда речь идет о таком конечном ресурсе, как земля. В своем обращении при вступлении в должность Арбенс заявил:

«Мы всегда будем приветствовать иностранный капитал, пока он отвечает местным условиям, подчиняется законам Гватемалы, способствует экономическому развитию страны и строго воздерживается от вмешательства в ее общественную и политическую жизнь» [19].

Деятельность «Юнайтед фрут» вряд ли вписывалась в эти условия. Кроме всего прочего, компания постоянно пыталась срывать реформы Арбенса, дискредитировать его правительство и привести его к падению.

Соответственно, Арбенс относился с недоверием к транснациональным корпорациям, и нельзя сказать, что он ждал их с распростертыми объятиями. Такого отношения, экспроприации земель «Юнайтед фрут» и «терпимости к коммунистам» было более чем достаточно, чтобы Арбенса взяли на заметку в Вашингтоне. США связывали эти проблемы в одну цепь с коммунизмом: это оно, коммунистическое влияние, а не экономические и социальные нужды Гватемалы, ответственно за отношение правительства страны к американским фирмам.

В марте 1953 года ЦРУ сблизилось с недовольными офицерами правого толка в армии Гватемалы и организовало поставку им оружия. «Юнайтед фрут» выделила 64 тысячи долларов наличными. В следующем месяце в нескольких городах вспыхнули восстания, но были быстро подавлены верными войсками. Мятежников отправили под трибунал, и они раскрыли роль фруктовой компании в заговоре, но не роль ЦРУ [20].

Администрация Эйзенхауэра решила довершить работу спустя некоторое время. С циничным усердием почти целый год был потрачен на кропотливую, поэтапную подготовку свержения Хакобо Арбенса Гусмана. Из крупных операций, предпринятых ЦРУ, мало было так хорошо задокументированных переворотов, как в Гватемале. После публикации многих ранее засекреченных документов вырисовывается следующая картина [21].

Штаб по руководству операцией разместился в городе Опа-Лока (Ора Locka) во Флориде, на окраине Майами. Диктатор Никарагуа Анастасио Сомоса предоставил свою страну под аэродромы, сотни человек – гватемальские эмигранты и наемники из США и Центральной Америки – обучались там владению оружием и радиотехникой, а также приемам саботажа и подрывной деятельности. Для участия в «Освобождении» было выделено тридцать самолетов, базированных в Никарагуа, Гондурасе, в зоне Панамского канала и пилотируемых американскими летчиками. Зона Панамского канала была зарезервирована под склады оружия, которое постепенно доставлялось повстанцам – они должны были соединиться вместе в Гондурасе под командованием полковника Карлоса Кастильо Армаса (Carlos Castillo Armas) перед пересечением гватемальской границы. Для доставки в Гватемалу перед вторжением было приобретено оружие, маркированное как советское, чтобы раздуть американские обвинения в советском вмешательстве. Как оказалось, не менее важным оружием были скрытые радиопередатчики, расположенные по периметру Гватемалы, включая один в американском посольстве.

Была предпринята попытка подорвать поезда с чехословацким оружием, идущие из порта в город Гватемала. Однако обильные ливни вывели из строя детонатор, и тогда диверсионный отряд ЦРУ обстрелял поезд, убив одного гватемальского солдата и ранив троих; тем не менее составы благополучно дошли до места назначения.

После того как чехословацкий корабль прибыл в Гватемалу, Эйзенхауэр приказал останавливать «подозрительные иностранные суда, входящие в воды Гватемалы, и проверять груз» [22]. Юридический советник Госдепа написал короткую записку, в которой однозначно заключил, что «подобные действия будут означать нарушение международного права». Не помогло. По крайней мере, два иностранных судна были задержаны и досмотрены, одно французское и одно голландское. Так действовали британцы во время войны с США в 1812 году.

Гватемальские военные стали объектом пристального внимания. США демонстративно подписали договоры о взаимной безопасности с Гондурасом и Никарагуа, враждебными к Арбенсу странами, и отправили им большие партии оружия в надежде, что это будет ясным сигналом угрозы для гватемальских военных и заставит их отказаться от поддержки Арбенса. Вдобавок к этому ВМФ США отправил две подводные лодки из Ки-Уэст (Key West), скупо объявив, что они направляются «на юг». Несколько дней спустя ВВС под громкие звуки фанфар отправил три бомбардировщика Б-36 в Никарагуа с «визитом вежливости».

ЦРУ внимательно изучило списки гватемальского офицерского корпуса и предложило некоторым офицерам взятки. Одна из подпольных радиостанций ЦРУ обратилась к военным, а также ко всем остальным, призвав присоединиться к освободительному движению. Радиостанция сообщала, что Арбенс тайно планировал расформировать и разоружить армию и заменить ее народной милицией. Самолеты ЦРУ сбрасывали на Гватемалу листовки с призывом такого же содержания.

Тем временем по настоянию посла Перифуа группа высокопоставленных офицеров призвала Арбенса уволить всех коммунистов, занимающих посты в администрации. Президент заверил их, что коммунисты не представляют угрозы, что они не управляют правительством и было бы недемократично увольнять их. На следующей встрече офицеры потребовали, чтобы Арбенс отказался от создания народной милиции.

В какой-то момент ЦРУ предложило большую суммуденегсамому Арбенсу, но он отверг их. Деньги, размещенные в швейцарском банке, предлагались, видимо, для того чтобы подтолкнуть Арбенса к отставке или затем обвинить его в коррупции.

На экономическом фронте были предприняты чрезвычайные меры: прекращение иностранных кредитов и поставок нефти Гватемале, массовое изъятие ее банковских вкладов за рубежом [23]. Но наиболее ярко американское мастерство проявилось на пропагандистском фронте. Поскольку правительство Гватемалы должно было быть свергнуто по причине его коммунистических убеждений, этот факт должен был быть доведен до сознания остальной Латинской Америки. Соответственно, Информационное агентство США (United States Information Agency, USIA) начало в своих заграничных газетах помещать анонимные статьи, которые развешивали ярлыки коммунистов на гватемальских чиновников и объясняли происками коммунистов различные действия правительства Гватемалы. В течение нескольких недель до падения Арбенса в латиноамериканской прессе вышло более 200 статей о Гватемале.