Текст книги "Аллея кошмаров"

Хотли испарился. Стэн повернулся и неторопливо пошел к выходу с ярмарочной площади. Там и сям люди собирались группками, негромко, но возбужденно переговаривались. Полицейские разгоняли цирковых, приказывали горожанам разойтись по домам. Стэн шел медленно, продолжая говорить мягким, вкрадчивым голосом. Старик брел рядом, глядя прямо перед собой.

– Я очень рад нашему знакомству, шериф. Потому что в один прекрасный день я снова сюда вернусь, и мне очень хочется узнать, верно ли мне подсказывает моя шотландская кровь. Но я уверен, что все это чистая правда. Надеюсь, вы не думаете, что я, совсем еще молодой человек, осмелился дать вам совет, потому что, честное слово, я этого и в мыслях не держу. Вы прожили дольше меня, много повидали и гораздо лучше знаете жизнь. Но как только я вас увидел, то сразу подумал: «Вот праведник, слуга закона, у которого отчего-то тяжело на душе», а потом мне стало ясно, что вам совершенно не о чем беспокоиться, потому что все обернется именно так, как вам хочется, только не сразу, а немного погодя…

«Господи, как мне все это закончить? – мысленно беспокоился Стэн. – Если сейчас не остановиться, то как бы хуже не вышло…»

У выхода с площади Стэн умолк. Помощник шерифа повернул к нему грубое, до красноты обветренное лицо. Молчание обволокло Стэна тугой пеленой. Вот он, миг триумфа – или расплаты. У Стэна екнуло сердце. Говорить было больше нечего. Надо было что-то делать, но Стэн понятия не имел, что именно. Внезапно ему пришло в голову, какой жест сработает наверняка. Он отвернулся, сделал одухотворенное лицо, воздел руку и благоговейно коснулся свернутого брезента. Так сказать, поставил точку в конце предложения.

Помощник шерифа шумно выдохнул, сунул большие пальцы в петли ремня и замер, глядя на площадь. Смеркалось. Потом он посмотрел на Стэна и произнес обычным старческим голосом:

– Знаешь, малец, жаль, что я не встретил тебя раньше. Передай остальным, чтобы вели себя прилично, в нашем городе не терпят беспорядков. Видит бог, когда – если – меня изберут шерифом, то мы всегда рады будем вас принять. Без непотребства, конечно. Спокойной ночи, сынок.

Он расправил плечи и пошел прочь, в сгустившуюся темноту. Тяжелая кобура – символ власти – при каждом шаге колотила по бедру.

Воротник рубашки сдавил Стэну горло, в жилах гулко пульсировала кровь. Голова кружилась. Его словно бы лихорадило.

Черт возьми, теперь весь мир – мой! Весь мир – мой! Я все могу и со всеми справлюсь. Всех заманю. Гика заманивают вискарем, а всех остальных заманивают обещаниями. Все упиваются надеждой. И я дам им надежду. Она меня переполняет. Я все могу заполучить. Если я сумел вглухую просчитать этого старого пердуна, то смогу просчитать и сенатора. И губернатора.

Потом он вспомнил, где спряталась Молли.

На темной стоянке за грузовиками виднелся фургон Зены. Стэн осторожно открыл дверцу кабины и забрался внутрь. Сердце отчаянно билось.

– Молли!

– Я здесь, Стэн, – донесся шепот из темноты.

– Все в порядке, малышка. Я его заболтал. Он ушел.

– Ох, Стэн, ты такой молодец!

Стэн перелез через сиденье, коснулся мягкого теплого плеча. Плечо дрожало. Он приобнял его.

– Молли!

Ее губы прильнули к его губам. Он повалил ее на груду одеял.

– Стэн, а ты меня защитишь?

– Конечно. С тобой ничего не случится, пока я рядом.

– Ах, Стэн, ты совсем как мой папа!

Он дрожащими пальцами расстегнул крючки лифа, усеянного блестками. Ладони коснулись гладкой девичьей груди, язык скользнул между губ.

– Стэн, только не делай мне больно, пожалуйста…

Воротник сдавил горло, кровь туго билась в жилах.

– Ах, Стэн… еще… еще…

Карта V
Императрица

Восседает на троне Венеры среди колосящихся полей и рек земных.

Наконец-то ночью все стихло, только стрекотали кузнечики. Скелет колеса обозрения белел на фоне звездного неба. Одинокие огни кухни сияли в ночной мгле.

Стэн вышел из фургона на траву, протянул руку Молли, сжал ее влажную горячую ладонь. Молли на миг прильнула к нему, прижалась лбом к его щеке. Они были почти одного роста. Ее волосы пахли чем-то сладким и щекотали ему губы. Он нетерпеливо тряхнул головой.

– Стэн, милый, а ты меня любишь?

– Конечно, детка.

– Только ты никому не говори. Обещаешь? Я к себе никого не допускала.

– Правда? – Стэн, наслаждаясь обретенной властью, хотел еще раз услышать страх в голосе Молли.

– Да, милый. Правда. Честное слово. Вначале мне было очень больно, знаешь…

– Да…

– А если бы я кого к себе допускала, то больно бы сейчас не было. Но я рада, что ты сделал мне больно. Потому что ты у меня первый.

Молли поежилась от ночной прохлады. Стэн снял пиджак и набросил ей на плечи.

– Ой, ты так обо мне заботишься!

– Я всегда буду о тебе заботиться.

– Всегда? – Молли повернулась к нему, обеими руками схватила его руку. – Что ты имеешь в виду?

– Ну – всегда.

– То есть до тех пор, когда сезон закончится и все разъедутся кто куда? – В вопросе слышался иной, глубокий смысл.

Стэн принял решение. Он мысленно представил огни рампы. Себя, стоящего на сцене. Уверенного. И Молли в вечернем туалете медленно идет по проходу. Лохи – зрители – во все глаза глядят на нее. Она красавица. На растяжках над сценой написано одно слово: «СТЭНТОН». Высшая лига. Успех.

– Молли, тебе нравится шоу-бизнес?

– Да, конечно. Папа всегда хотел, чтобы я выступала на сцене.

– Так вот, я имею в виду… Давай развернемся по-настоящему. Попробуем пробиться в высшую лигу. Мы с тобой. Вдвоем.

Она обняла его за пояс, и они медленно пошли дальше.

– Ах, милый, я так рада. Я очень надеялась, что ты мне это предложишь.

– Я не шучу. Вдвоем мы обязательно добьемся успеха. У тебя есть и стиль, и формы… В смысле ты ослепительная красавица. Мы с тобой такой код разработаем, что все только ахнут.

Молли обняла его покрепче.

– Стэн, я всегда именно этого и хотела. И мой папа гордился бы нами, я точно знаю. Ты бы ему понравился, Стэн. Особенно то, как ты ловко выкручиваешься из всяких неприятностей. Он очень ценил тех, кто на это способен. И тех, кто не предает друзей. Никогда и ни за что. Папа хотел, чтобы на его надгробье так и написали: «Здесь лежит Денни Кэхилл. Он никогда не предавал друзей».

– Так и написали?

– Нет. Дедушка запретил. На надгробье просто надпись «Деннис Кэхилл» и даты рождения и смерти. Однажды ночью, перед тем как я сбежала из Луисвилла, я прокралась на кладбище и мелом вывела на камне то, что хотел папа. Наверное, следы мела еще остались.

Они дошли до балагана «Десять в одном». Внутри горела одинокая лампочка. Стэн заглянул за полог.

– Никого нет, детка. Иди забирай вещи. Интересно, куда все делись?

Молли переоделась за кулисами на сцене Зены, а Стэн подошел к кухне, где повар мыл кофеварку.

– Где народ?

– Разбежались кто куда. Копы прицепились к ребятам из балагана с рулеткой и азартными играми, уволокли их в каталажку. И даже «Сбей кота» заставили разобрать. Ничего, завтра наш человек все устроит. А я согрею чан воды побольше, чтобы ребята искупались и одежду от вшей пропарили. Кофе будешь?

– Нет, спасибо. Я хочу найти своих. Не знаешь, где они?

Повар вытер руки и прикурил сигарету.

– Хотли пошел в придорожную закусочную. Она тут неподалеку, ты ее не пропустишь. Сказал, что сегодня не хочет ночевать в балагане. Оно и понятно, кому ж захочется, если дело такое… Кто-то настучал копам про гика. И про рулетку. Говорят, это ваш татуированный, ну, который с Пласки поцапался, пошел в город и местным проболтался.

– Мартин-мореход?

– Он самый, сволочь. Настропалил городских нажаловаться в полицию. Представляешь? Тоже мне, цирковой. Вот бы ему в жопу мясницкий нож вставить и ручку обломать.

Услышав негромкий свист снаружи, Стэн пожелал повару доброй ночи. Молли стояла в тени балагана, аккуратно одетая в строгий темный костюм и белую шелковую блузку. Стэн взял Молли под руку и повел ее по дороге.

Из закусочной доносились голоса и смех. Стэн толкнул сетчатую дверцу.

– …И едва я услыхал, как малец завел речь про Иисуса и все такое, так сразу понял, что пронесло, – говорил Хотли. – И скажу я вам, зрелище было незабываемое. Старый придурок рот раззявил так, что челюсть до колен отвисла, и слушал каждое слово мальца, как Божье откровение.

Он перевел дух, заметил Стэна с Молли и радостно заулюлюкал.

Остальные бросились их приветствовать. Зена обняла и расцеловала Молли.

– Ох, милочка, как же я рада тебя видеть! Садись сюда, рядышком с Зеной. Ты где пряталась? Нет, мы знали, что копы не тронули ни тебя, ни Стэна. Клем за всем наблюдал. А я тебя обыскалась.

– Я спряталась в твоем фургоне. – Молли потупилась и провела пальцем по застежке сумки.

– А ты, Стэн! – Зена порывисто обняла его и поцеловала в губы. – Ты очень благородно поступил. Не зря я всегда говорила, что из тебя выйдет замечательный менталист. Подумать только – вглухую просчитать копа и выйти сухим из воды. Ах, я тебя просто обожаю.

Послышался писклявый скрипичный голосок майора Москита:

– Иди сюда, Стэн, выпей с нами. Хотли угощает. Ну скорее же. Я и так уже упился вусмерть.

Все расселись по местам, и тощий мосластый юнец с всклокоченной шевелюрой принес еще две порции жареной курицы.

– Ребята, поосторожнее с выпивкой, – предупредил он. – Городские власти не одобряют.

Стэн сидел рядом с Молли. Оба ужасно проголодались и с жадностью накинулись на еду.

– А ты хорошо соображаешь, малец, – сказал Джо Пласки. – Не занервничал, головы не потерял. Видно, ты и впрямь цирковой.

Бруно ничего не сказал. Перед ним стояла четвертая порция жареной курицы, но он к ней не притрагивался. Молли пожала руку Стэна под столом, и они украдкой переглянулись.

Зена наполнила свой бокал и осушила его в два глотка.

– Гадость жуткая, Клем, – сказала она. – Такую мерзость приходится пить через силу, как говорят шотландцы.

Клем Хотли ковырял в зубах заостренной спичкой.

– Ничего другого не нашлось. Я спросил одного из помощников шерифа, того, что помоложе, где разжиться выпивкой, и он послал меня к свояку. Вообще-то, городок тут неплохой, только надо загодя аккуратно все места разведать. И неприятностей у нас больше не будет. Тот старик, что сегодня всех разгонял, самый въедливый. Зато нам сделали такую рекламу, что завтра вечером сбегутся толпы.

– А это не опасно? – встревожилась Молли.

Хотли усмехнулся:

– Ничего, наденешь сапоги для верховой езды и бриджи. У тебя для них фигура подходящая. Не волнуйся понапрасну.

Зена обгрызла куриную косточку и сказала:

– По-моему, Стэн заслуживает оваций. Нам всем было бы несдобровать, если бы не он. Вот верно я говорю, ясновидение всегда вывезет. Человек, который умеет хорошо предсказывать будущее, не умрет от голода. – Она повернулась к Стэну. – Вот только я и не подозревала, что ты Библию знаешь наизусть. Клем нам рассказал… – Помолчав, она добавила: – Стэн, признавайся, ты раньше был проповедником?

Он помотал головой, плотно сжал губы.

– Мой отец прочил мне церковную карьеру, но меня к этому не тянуло. Потом он решил, что я должен заняться куплей-продажей недвижимости. Только там все оборачивается медленно. А мне хотелось чудес и фокусов. Отец всю жизнь цитировал Библию по памяти, целыми страницами, вот мне и запомнилось.

Майор Москит обхватил ручонками стакан, поднял его и заявил:

– Так выпьем же за Великого Стэнтона, поставщика развлечений, чудес, фокусов и лапши на уши. Потому что он славный малый, потому что он славный ма…

– Заткнись, – оборвал его Бруно Гертц. – Откуда в такой малявке столько болтовни? – Он печально взглянул на Молли и вдруг спросил: – Молли, ты выходишь замуж за Стэна?

В закусочной стало тихо, словно иглу сняли с граммофонной пластинки. От неожиданности Молли поперхнулась. Зена похлопала ее по спине.

– С чего ты… – запинаясь и краснея, залепетала Молли, – откуда ты…

Бруно, которому отчаяние придало смелости, продолжил:

– Вы со Стэном слюбились. Ты выходишь за него замуж?

Стэн в упор взглянул на силача:

– Мы с Молли собираемся попытать счастья в варьете. Мы уже все обдумали. Там ее никто не попрекнет откровенными нарядами.

Зена опустила стакан на столешницу.

– Что ж, по-моему, прекрасная задумка. Клем, слышишь? Они собираются в варьете. Я считаю, это замечательно. Великолепно. – Она снова обняла Молли, потом протянула руку и взъерошила соломенные волосы Стэна. – Ну ты и хитрюга! И все это время притворялся, что не замечаешь нашу малышку. – Она плеснула виски в стакан и сказала: – Что ж, ребята, давайте выпьем за молодых. Живите долго и счастливо, и пусть беды обходят вас стороной. Так, Молли?

Хотли приветственно поднял кружку с кофе.

– Ура! – пискнул майор Москит. – А в первую брачную ночь я спрячусь у вас под кроватью. Буду сидеть тише мыши.

Бруно Гертц наполнил свой стакан, посмотрел на Молли:

– Prosit, Liebchen![4]4
  Твое здоровье, любимая! (нем.)


[Закрыть] – И пробормотал себе под нос: – Надо пожелать тебе удачи. Тебе нужна удача. Без удачи тебе не обойтись…

Лазарева улыбка Джо Пласки сияла, будто светильник:

– Желаю вам всего наилучшего, ребятки. Рад за вас. Я дам вам рекомендательные письма к парочке антрепренеров в Нью-Йорке.

Зена неловко отодвинула стаканы и тарелки подальше, расчищая место на столе, потом достала из сумки колоду карт.

– Вот что, милые, сейчас самое время взглянуть, что вам посулят карты Таро. Таро правду знает. – Она перетасовала колоду. – Давай, милая, сними. Посмотрим, что тебя ждет.

Молли сняла колоду, Зена схватила карты и перевернула.

– Надо же! Императрица! Вот она, красавица. Видишь, сидит на троне, под знаком Венеры. Венера – это любовь. А в волосах звезды – значит, муж тебе принесет много хорошего.

Майор Москит захихикал, и Бруно шикнул на него.

– Императрица означает удачу в любви. Ты получишь все то, чего желаешь больше всего на свете. – Зена снова перетасовала колоду и протянула ее Стэну, который встал за спинкой стула Молли. Молли приложила его ладонь к своей щеке.

– Сними колоду, Стэн. Поглядим, что тебе выпадет.

Стэн высвободил руку. Краешек одной из карт был темнее остальных. Стэн срезал по нему и машинально перевернул верхнюю половину колоды.

Майор Москит взвизгнул. Зена опрокинула бутылку, а Хотли ловко подхватил ее, чтобы не пролить виски на стол. Молли недоуменно смотрела на карту, а Стэн расхохотался. Лилипут колотил по скатерти ложкой и пьяно вопил:

– Ха-ха-ха! Повешенный!

Карта VI
Воскрешение мертвых

По зову ангела с огненными крыльями разверзаются могилы, и нагие мертвецы встают из гробов.

– …Я вижу, мэм, что многие из вашего окружения завидуют вашему счастью, вашей интеллигентности и вкусу, вашей удаче и, скажу вам честно, вашей красоте. Мой вам совет, мадам, следовать зову вашего сердца и поступать так, как вы в глубине души считаете нужным. Я совершенно уверен, что ваш муж, сидящий рядом с вами, со мной согласен. Против злобной ненависти нет иного оружия, кроме уверенности в себе и в том, что вы ведете праведный образ жизни, независимо от того, что говорят завистники. Один из которых, мэм, как вам известно, отравил вашу собаку.

Послышались редкие хлопки. Зрители недоумевали. Они были поражены. Потом на задних рядах зааплодировали, овация волной прокатилась по залу. Последними захлопали те, кто шептал вопросы на ухо Молли, а отвечал им Стэн. Буря аплодисментов. За тяжелым занавесом Стэн слушал громоподобные звуки, упивался ими, как горным воздухом.

Занавес разъехался. Стэн вышел на второй поклон, медленно склонил голову перед залом, протянул руку, и из-за кулис на сцену выпорхнула Молли. Взявшись за руки, они поклонились одновременно, занавес сомкнулся, и они прошли за кулисы к бетонным ступеням, ведущим в гримерки.

Стэн открыл дверь гримерной, пропуская Молли, сам вошел следом и захлопнул дверь. Потом присел на плетеный диванчик, сдернул с шеи белый галстук-бабочку, расстегнул воротничок крахмальной сорочки и закурил сигарету.

Молли сняла облегающее вечернее платье и аккуратно повесила его на вешалку, оставшись нагишом. Она рассеянно почесала ребра, накинула халат, забрала волосы в узел на затылке и начала стирать грим кольдкремом.

– Два вечера подряд – это уже слишком, – сказал Стэн.

Молли замерла, прижав руку к губам.

– Извини, Стэн, – не поворачивая головы, сказала она. – Извини, пожалуйста. Я очень устала.

Он подошел к ней и встал за спиной.

– За пять лет ты так ничего и не выучила. Боже мой, где твои мозги? Что такое восемьдесят восемь?

Распахнутые дымчато-серые глаза наполнились слезами.

– Стэн, я… Я сейчас вспомню. Когда ты так внезапно спрашиваешь, я не могу сосредоточиться. Дай мне подумать, – залепетала Молли.

– Восемьдесят восемь, – холодно повторил он.

– Организация! – выпалила Молли и улыбнулась. – Примут ли меня в клуб, братство или иное общество. Вот видишь, я не забыла. Честное слово, милый, я все помню.

Он отошел и улегся на диван.

– Перед сном сто раз повторишь все это в прямом и в обратном порядке. Договорились?

– Да, конечно, Стэн.

Она приободрилась, обрадованная тем, что напряжение спало. Отняла от лица полотенце, на котором розовели следы грима, припудрила лоб, накрасила губы обычной помадой. Стэн снял сорочку, накинул на плечи халат. Привычными движениями смазал лицо кольдкремом, поморщился, разглядывая свое отражение. Голубые глаза заледенели. В уголках губ виднелись тонкие морщинки. Раньше они появлялись, когда он улыбался, но теперь были там всегда. Время беспощадно.

Молли застегнула юбку.

– О господи, как я устала. Не хочу сегодня никуда идти. Так бы целую неделю и проспала.

Стэн сидел, уставившись на образ в зеркале. Подсветка рамы делала черты жестче. Он словно бы смотрел на неизвестного. Что скрывает это знакомое лицо с квадратным подбородком и соломенными волосами? Он был тайной для самого себя. Впервые за долгое время он вспомнил о Цыганке, сквозь дымку прошедших лет вдруг четко увидел, как пес носится по лугу, поросшему густым летним разнотравьем.

– Молодец, – пробормотал он.

– Что, милый? – На плетеном диванчике Молли перелистывала журнал о кино, дожидаясь, когда Стэн переоденется.

– Ничего, – ответил он, не оборачиваясь. – Так, ворчу себе под нос.

Кто отравил мою собаку? Люди, которые вам завидуют. Номер четырнадцать.

Один: «Будь». Четыре: «любезен». «Будь любезен, скажи этой даме, о чем она думает».

Стэн помотал головой и аккуратно вытер лицо полотенцем. Повесил фрак на вешалку, надел твидовый костюм, причесался и повязал галстук.

За окном гримерки падал снег, снежинки липли к темному замызганному стеклу.

Стэн и Молли вышли из служебного входа в ледяное дыхание зимы. Сели в такси. Молли взяла Стэна под руку, прильнула щекой к его плечу и замерла.

– Приехали. Отель «Плимут».

Стэн вручил таксисту доллар и помог Молли выйти.

Сквозь вертушку двери они прошли в сонную жару гостиничного вестибюля. Стэн остановился у табачного ларька купить сигарет. Он посмотрел на стойку консьержа и оцепенел. Молли обернулась, поспешно направилась к нему.

– Стэн, милый, что с тобой? Ты такой бледный… Ты заболел? Отвечай же! Тебе плохо? Ты на меня сердишься?

Он резко отвернулся и вышел из гостиницы в зимнюю ночь. Морозный воздух приятно холодил лицо и шею.

– Молли, не задавай лишних вопросов. Я только что увидел человека, с которым не хочу встречаться. Иди в номер, собери вещи. Мы уезжаем. У тебя есть деньги? Отлично. Расплатись и вели посыльному принести багаж к выходу.

Она кивнула и вернулась в гостиничный вестибюль.

Женщина за стойкой консьержа оторвалась от детективного романа и с улыбкой взглянула на Молли.

– Будьте любезны, счет. Мистер и миссис Стэнтон Карлайл.

Женщина снова улыбнулась. У нее были седые волосы, и Молли в который раз удивилась, почему седые женщины предпочитают яркую губную помаду, которая делает их похожими на старых мегер. «Если я поседею, то буду краситься только нежно-розовой помадой, не ярче тона „страстоцвет“», – подумала Молли. Судя по всему, в свое время эта женщина слыла красавицей и пожила в свое удовольствие. И похоже, когда-то пытала счастья в шоу-бизнесе. Хотя, конечно, многие привлекательные люди в молодости этим занимаются, но ведь это ничего не значит. Главное – сделать карьеру и добиться успеха. Удержаться на плаву, не выйти в тираж. И подкопить деньжат, пока делаешь приличные сборы. Вот только надо останавливаться в лучших гостиницах, угощать распорядителей и репортеров, а в конце сезона выясняется, что денег скопилось не так уж и много. В общем, приличные сборы обходятся недешево.

– Восемнадцать долларов и восемьдесят пять центов, – сказала женщина за стойкой и вопросительно посмотрела на Молли. – А ваш… ваш муж за вами вернется?

Молли заподозрила неладное.

– Нет, он встретит меня на вокзале. У нас поезд…

Женщина больше не улыбалась. На лице ее появилось отчаянное, какое-то затравленное, но в то же время жадное выражение. Молли это очень не понравилось. Она расплатилась и вышла.

Стэн нетерпеливо расхаживал по тротуару. У обочины стояло такси с включенным счетчиком. Вещи погрузили в багажник и поехали.

Позже, в полутьме, лежа рядом со Стэном, Молли думала, что все гостиницы одинаковы. В окна всегда светят уличные фонари, мимо то и дело проезжают трамваи, лифты гудят прямо над ухом, а этажом выше кто-то громко топает. Что ж, все равно это гораздо лучше, чем никуда не уезжать и не видеть ничего нового.

Она смотрела, как Стэн раздевается, и в ней вспыхнуло желание. Им всегда было хорошо вместе. Сейчас оба устали, как собаки, но, может быть, ему захочется… В последнее время он часто сердится и жалуется на усталость… «Неужели я ему разонравилась?» – испуганно подумала Молли. Стэн такой милый. При одной мысли об этом у нее сладко защекотало внутри. Лучше дождаться, когда ему по-настоящему захочется развлечься, оно того стоит. Тут она вспомнила свое обещание и начала повторять про себя:

– Восемьдесят восемь – организация. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество…

На третьем повторе она уснула, чуть приоткрыв рот и подложив ладонь под щеку. Черные волосы разметались по подушке.

Стэн протянул руку, нащупал сигареты на прикроватном столике. Чиркнул спичкой. Под окнами проехал запоздалый трамвай, постукивая по стальным рельсам. Стэн не обратил внимания.

Он вспоминал детство. День, когда ему исполнилось одиннадцать лет.

День был такой же, как и прочие летние дни. Он начался со стрекота цикад в деревьях за окном спальни. Стэн Карлайл открыл глаза. Ярко сияло солнце.

Цыганок забрался в кресло у кровати, тихонько поскуливал и тыкался лапой в руку мальчика.

Стэн лениво потрепал дворнягу по голове. Пес взвизгнул от радости и прыгнул на кровать. Стэн окончательно проснулся и вспомнил. Он столкнул Цыганка с кровати и начал стряхивать с постельного белья рыжую глину – следы собачьих лап. Мама всегда сердилась, если Цыганок прыгал на кровать.

Стэн выглянул в коридор. Дверь в родительскую спальню напротив была закрыта. Он на цыпочках подошел к кровати, натянул белье и вельветовые штаны, сунул за пазуху книгу в мягкой обложке и завязал шнурки на ботинках.

Потом выглянул во двор. Дверь гаража была открыта. Отец уехал на работу.

Стэн спустился на первый этаж. Осторожно, стараясь не шуметь, вытащил из ледника бутылку молока, буханку хлеба и банку варенья. Положил ломоть в миску Цыганка на полу, плеснул туда молока.

В утренней тишине Стэн сидел на кухне, резал хлеб, намазывал ломти вареньем и читал каталог:

«…Профессиональный набор, подходящий для театра, клуба или светской вечеринки. Программа часового выступления. Пособие с подробным описанием, прекрасно оформленное, в тканевом переплете. Заказывайте непосредственно у поставщика или в ближайшем магазине игрушек. $15,00».

После восьмого куска хлеба с вареньем Стэн убрал остатки завтрака, взял каталог и вышел на заднее крыльцо. Солнце пригревало жарче. Яркость летнего утра вызывала странную, но приятную печаль, как мысль о давно прошедших временах чудес, благородных рыцарей и крепостей с неприступными башнями…

Со второго этажа донесся перестук каблучков по половицам, плеск воды, льющейся в ванну. Мама проснулась рано.

Стэн вбежал в дом. За журчанием воды слышался мамин голос – звонкое, переливчатое сопрано: «Ах, милый, милый мой, люблю берет я твой, серебряные пряжки, чулки твои в обтяжку, и плед, и килт, и спорран…»

Песня Стэну не нравилась. Мама пела ее, когда его отправляли спать, а все собирались в гостиной, и Марк Хамфрис, грузный темноволосый учитель пения, играл на рояле, пока отец в столовой курил сигару и негромко обсуждал дела со своими приятелями. Песня была частью мира взрослых, с его секретами и необъяснимыми, внезапными сменами настроения. Стэн ее ненавидел.

Он вошел в спальню, где всегда пахло духами. Начищенное медное изголовье кровати торжественно и важно сверкало в лучах солнца, пробивавшихся сквозь шторы. Постель была смята.

Стэн подошел к кровати, уткнулся носом в подушку, от которой веяло мамиными духами, втянул в себя воздух. Соседняя подушка пахла макассаром.

Он опустился на колени у кровати, представляя Ланселота и Элену – как по реке медленно плывет ладья, в ней покоится Элена, а Ланселот стоит на берегу и оплакивает ее смерть.

Журчание сменилось плеском и музыкальными руладами. Чпокнула пробка, вода с бульканьем устремилась по стоку.

В зашторенной спальне было сумрачно и прохладно. За окном застрекотала цикада – сначала тихонько, потом все громче и громче, и внезапно оборвалась. Верный признак жары.

Стэн еще раз вдохнул запах подушки, вжался в нее поглубже, чтобы не слышать и не видеть ничего, а только ощущать ее податливую мягкость и сладость.

Лязгнула защелка двери в ванную. Стэн лихорадочно разгладил подушку, обежал широкую кровать, выскочил в коридор и влетел к себе в спальню.

На заднем крыльце раздались шаги Дженни. Заскрипел кухонный табурет – она грузно присела отдохнуть, прежде чем снять шляпку и переодеться в рабочее. Сегодня Дженни предстояла стирка.

Стэн услышал, как мама вышла из ванной. Хлопнула дверь родительской спальни. Стэн пробрался в коридор.

В родительской спальне босые ноги зашлепали по полу. В двери тихонько щелкнул замок. Взрослые почему-то всегда запираются. Стэна охватило странное волнение. По спине, от поясницы до лопаток, пробежал холодок.

За запертой дверью звякнуло стекло: на трюмо поставили флакон духов. Ножки стула шаркнули по полу. Стул чуть-чуть скрипнул, снова шаркнул по полу; в горлышко флакона с тихим шорохом вошла стеклянная пробка.

Из спальни мама выйдет уже в прогулочном наряде, готовая уехать в город, но прежде надает множество поручений – например, навести порядок в шкафу или подстричь газон.

Стэн крадучись прошел по коридору к чердачной двери, выскользнул на лестницу, тихонько прикрыл за собой дверь и поднялся по ступеням, старательно избегая тех, что скрипят. На чердаке было жарко и душно, пахло деревом и старым шелком.

Стэн растянулся на железной кровати, застеленной лоскутным покрывалом. Оно было двусторонним, с полосами шелковых квадратов разного цвета, а в самом центре – черный квадрат. Бабушка Стэнтон шила покрывало всю зиму, а потом умерла.

Стэн лежал ничком. Откуда-то издалека долетали звуки дома. Поскуливал Цыганок, выдворенный на заднее крыльцо. Дженни возилась в подвале, где бормотала новая стиральная машина. Звонко щелкнул замок маминой спальни, по лестнице зацокали каблуки. Мама резко окликнула Стэна, потом сказала что-то Дженни.

Из подвального окна послышался глубокий печальный голос:

– Хорошо, миссис Карлайл. Я ему передам, если увижу.

На миг Стэн испугался, что мама выйдет на заднее крыльцо. Если Цыганок на нее прыгнет, то она рассердится и снова начнет говорить, что от пса надо избавиться. Но мама вышла через парадную дверь. Задребезжала крышка почтового ящика. Мама спустилась по ступенькам.

Он вскочил и подбежал к чердачному окну. Сквозь кроны кленов виднелся газон перед домом.

Мама быстро шла к трамвайной остановке. Наверное, отправилась в город, на урок пения к мистеру Хамфрису. Значит, это надолго. Она задержалась у застекленной доски объявлений перед церковью. Там была написана тема воскресной проповеди доктора Паркмена, но доска была такой черной, что в стекло можно было глядеться, будто в зеркало. Делая вид, что читает объявления, мама придирчиво покрутила головой, поправила шляпку и пригладила прическу.

Она пошла дальше, теперь уже медленнее. Стэн смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

На каждом пригорке Стэн оборачивался и глядел вдаль, через луга, туда, где за ярко-зелеными кленами виднелась крыша его дома.

Солнце жарило.

В воздухе сладко пахло летними травами. Цыганок носился по лугу, убегал далеко-далеко, но всегда возвращался.

Стэн перелез через изгородь, пересек пастбище, а потом перевалил пса через невысокую каменную оградку и вскарабкался на нее сам. За стеной простиралось поле, заросшее густым кустарником, молодыми дубами и сосенками, а уж дальше начинался собственно лес.

В темной прохладе чащи Стэн снова ощутил между лопаток волнующий холодок. Лес – место, где убиваешь врагов. Рубишь их боевым топором, а сам бегаешь без всякой одежды, нагишом, и никто слова сказать тебе не смеет, потому что топор всегда с тобой, привязан ремешком к запястью. В лесу стоит древняя крепость. Расщелины между камнями затянуло зеленым мхом, а крепостной ров полон воды, глубокой и неподвижной, как смерть. И в самой крепости нет никаких признаков жизни.

Стэн шел медленно, едва дыша, вслушиваясь в зеленую тишину. Трава мягко пружинила под ногами. Он переступил поваленный ствол, посмотрел в небо, где среди ветвей сияло солнце.

Он начал фантазировать. Они с леди Синтией ехали верхом по лесу. Маму зовут Синтия, но леди Синтия – совсем не мама, хотя внешне они похожи. Леди Синтия – красавица на белой лошади. Уздечка осыпана самоцветными камнями, которые сверкают в солнечных лучах, пробивающихся сквозь кроны. Стэн облачен в доспехи, волосы у него длинные, ровно подстриженные, а лицо загорелое дочерна, без всяких веснушек. Он восседает на боевом скакуне, черном как ночь. Скакуна так и зовут – Ночь. Они с леди Синтией отправились искать приключений, потому что в лесу живет старик, великий волшебник.

Стэн вышел к заброшенной просеке. Фантазии развеялись. Он вспомнил, что уже приходил сюда, на пикник с мистером и миссис Моррис. Марк Хамфрис подвез маму, отца и Стэна в своем автомобиле с опущенным верхом. А еду для пикника сложили в корзинки.

Внезапно Стэн разозлился, вспомнив, как отец попытался испортить праздник и затеял ссору с мамой. Он говорил негромко, но потом мама сказала: «Мы со Стэном пойдем прогуляемся» – и с извиняющейся улыбкой взглянула на остальных. Тогда Стэн тоже ощутил приятный волнующий холодок на спине.