Текст книги "Возвышение Сайласа Лэфема"

6

У семьи Кори был дом в Наханте; раз или два они сдали его на летний сезон, убедились, что могут без него обходиться, и продали, по настоянию сына, который предвидел, что, если все пойдет так и дальше, им придется вообще изменить образ жизни. Они стали одними из тех, о ком говорят, что они летом надолго задерживаются в городе; а когда дамы наконец уезжали, то ненадолго, на какой-нибудь летний курорт. Отец вообще оставался дома; а сын наезжал к ним в перерывы между попытками что-то предпринять – перерывы, увы, слишком частые.

В Бар-Харборе, куда он теперь поехал к ним после зимы, проведенной в Техасе, он признался матери, что там он ничего для себя не нашел. Можно пойти по стопам Лоринга Стэнтона, но ведь и Стэнтон не слишком преуспел. Потом он упомянул о новом проекте, который уже обдумывал. Она не отрицала, что в этом что-то есть, однако не знала ни одного молодого человека, который занялся подобным делом; отчего тогда не патентованные лекарства или печная политура?

– По пути сюда, – сказала она, – мы видели эту его ужасную рекламу, намалеванную на рифе.

Кори улыбнулся.

– Что ж, если ее там не смыло, это доказывает, что краска годится для корабельного корпуса.

– Мне это очень не нравится, Том, – сказала его мать, и если что-то еще имела в виду, то не высказалась прямо и только добавила: – Дело не только в том, чем ты станешь заниматься, но с какими людьми тебе придется общаться.

– По-моему, они не показались тебе такими уж плохими, – сказал Кори.

– Я тогда еще не повидала их дома, на Нанкин-Сквер.

– Когда вернешься в город, их можно будет увидеть на набережной Бикона.

И он рассказал о своей встрече с семьей Лэфем в их новом доме. Но мать сказала только: – Там теперь селится очень смешанная публика, – и больше не отговаривала его от нового замысла.

Вскоре, вернувшись в Бостон, молодой человек отправился к Сайласу Лэфему. Он пришел к нему в контору, и если бы специально хлопотал о простоте своего летнего костюма, не мог бы больше понравиться практическому человеку. С его рук и шеи еще не сошел техасский загар, и вид у него был не менее деловой, чем у самого Лэфема.

В общей комнате красивая девушка за пишущей машинкой подняла на него глаза.

– Мистер Лэфем у себя? – спросил он; и после паузы для размышления, которой клерки любят отвечать постороннему, один из них, подняв голову над конторской книгой, кивком указал на внутреннее помещение.

Лэфем узнал его по голосу и встал, весьма озадаченный, навстречу Кори, когда тот открыл дверь матового стекла. День был жаркий, и Лэфем был без пиджака. В его обращении не было и следа хвастливого радушия, с каким он несколько дней назад встретил Кори в своем доме. Он смотрел на молодого человека, ожидая, что тот объяснит, какое невообразимое дело могло привести его сюда.

– Не присядете ли? Как поживаете? А меня прошу извинить, – добавил он, разумея отсутствие пиджака. – Я прямо изжарился.

Кори засмеялся.

– Я готов сам просить разрешения снять пиджак.

– Снимайте! – воскликнул с удовольствием полковник. Есть нечто в человеческой природе, отчего человеку, снявшему пиджак, хочется видеть всех других в том же неглиже.

– Так я и сделаю, но прежде отниму у вас две минуты, – сказал непринужденно молодой человек, подвигая предложенный ему стул к бюро, за которым уселся Лэфем. – Но, может быть, у вас нет для меня этих двух минут?

– Есть, – сказал полковник. – Я как раз собрался кончать работу. В вашем распоряжении двадцать минут, а потом я за пятнадцать успею на катер.

– Отлично, – сказал Кори. – Я хочу, чтобы вы взяли меня в свою фирму.

Полковник онемел. Он повернул к двери толстую шею, чтобы убедиться, что она закрыта. Ему не хотелось, чтобы кто-либо в конторе услышал это, но, кажется, дал бы любую сумму, чтобы слова Кори слышала сейчас его жена.

– Полагаю, – продолжал молодой человек, – что мог бы просить нескольких известных вам лиц подтвердить мое трудолюбие и трезвость и рекомендовать меня за деловые качества. Но я решил не утруждать никого рекомендациями, пока не узнаю, что есть надежда или хоть тень надежды, что я вам нужен.

Лэфем справился, как мог, со своим изумлением. Он еще не простил Кори заявление миссис Лэфем, что тот не снизойдет до занятия минеральной краской; и хотя был сперва ошеломлен, не собирался допустить даже предположения, будто кто-то может его краской гнушаться.

– А как вы думаете, на какую должность я вас возьму? – На его фабрику требовались рабочие, и Лэфем притворился, будто Кори именно туда и нанимается. Было ли это приятно Лэфему или нет, но, спросив, он все же слегка покраснел.

Кори ответил, не чувствуя обиды:

– Боюсь, что мне самому это не вполне ясно; но я кое о чем справился.

– Надеюсь, – прервал его Лэфем, – вы не придали значения, ну, тому, что он понаписал в «Событиях»? – Появление в печати интервью, написанного Бартли, Лэфем встретил со смешанными чувствами. Сперва он ощутил тайное удовольствие, но вместе и опасение, понравится ли жене то, что Бартли написал там о ней. Она как будто не обратила на это особого внимания, и Лэфем был благодарен ей уже за это. Потом дочери стали над ним потешаться; и он, отмахиваясь от шуток Пенелопы, с досадой заметил, что Айрин уязвлена вульгарностью статьи. Деловые знакомые встречали его понимающими улыбками, намекавшими на небескорыстный характер похвал, – улыбками людей, которые сами через это прошли и знают, что к чему. Лэфем имел сомнения насчет того, как приняли это его клерки и подчиненные; он некоторое время вел себя с ними с суровым достоинством, а в общем остался недоволен. Он предполагал, что все эту газету прочли.

– Не знаю, о чем вы, – ответил Кори. – Я редко читаю «События».

– Да так, пустяки. Прислали одного малого взять у меня интервью, и он там все напутал.

– Кажется, это всегда так, – сказал Кори. – Нет, я не читал. Вероятно, номер вышел, когда меня еще здесь не было.

– Да, вероятно.

– Мысль, что я могу быть вам полезен, подсказал мне один из ваших рекламных буклетов.

Этими буклетами Лэфем гордился; он считал, что они отлично составлены.

– Что же там было?

– Я мог бы вложить в дело небольшой капитал, – отважился Кори. – У меня найдутся кое-какие суммы, но я не думаю, что вам это нужно.

– Нет, сэр, не нужно, – напрямик ответил полковник. – У меня был одно время компаньон, и с меня хватит.

– Да, – согласился молодой человек, имевший свое представление о возможностях или, быть может, смутные надежды, свойственные молодым. – Я на это не претендую. Но я знаю, что вы вывозите вашу краску за границу. Тут я мог бы быть полезен вам, и себе тоже.

– Как? – коротко спросил полковник.

– Видите ли, я неплохо знаю два-три языка. Французский, немецкий и немного испанский.

– То есть можете говорить на них? – спросил полковник со смешанными чувствами робости и пренебрежения, какие подобный человек испытывает к подобным познаниям.

– Да, и написать грамотное письмо на любом из них.

Лэфем потер нос.

– Ну, письма мы можем давать перевести.

– Кроме того, – продолжал Кори, если и обескураженный, то не показывая этого, – я знаю страны, куда вы намерены сбывать свою краску. Я там бывал. И в Германии, и во Франции, и в Южной Америке, и в Мексике; ну и конечно в Италии. Думаю, что в любой из этих стран я мог бы выгодно продавать ее.

На лице Лэфема мелькнуло одобрение, но он покачал головой.

– Она находит сбыт, где только есть спрос. Нам невыгодно посылать кого-то присматривать за этим. Вся прибыль уйдет на ваше жалованье и оплату ваших расходов.

– Да, – храбро ответил молодой человек, – если надо платить мне жалованье и оплачивать расходы.

– Не предлагаете же вы работать задаром?

– Я предлагаю работать на комиссионных началах. – Полковник снова хотел покачать головой, но Кори поспешно добавил: – Я навел справки о краске прежде, чем идти к вам. Я знаю, как ее ценят все, кто в этом смыслит. Я верю в нее.

Лэфем, глубоко тронутый, поднял голову и взглянул на молодого человека.

– Это лучшая краска во всем божьем мире, – произнес он торжественно, точно молитву.

– Это лучшая, какая есть в продаже, – сказал Кори и повторил: – Я в нее верю.

– Вы в нее верите, – начал полковник и умолк. Если бы деньги обладали подобной силой, он отдал бы годовой доход, лишь бы миссис Лэфем была сейчас тут. Сердце его смягчилось по отношению к молодому человеку не только как ко всякому, кто верил в его краску; но и потому, что он чувствовал себя виноватым перед ним: выслушивал клевету на его разум и деловое чутье, терпел, когда его обвиняли совершенно напрасно.

Кори встал.

– Не стану отнимать у вас более условленных двадцати минут, – сказал он, вынимая часы. – Я не жду немедленного ответа. Прошу лишь обдумать мое предложение.

– Не спешите, – сказал Лэфем. – Сядьте! Я хочу рассказать вам о краске, – добавил он голосом, осипшим от волнения, о котором не догадывался слушатель. – Я хочу все о ней рассказать.

– Я мог бы проводить вас до катера, – предложил молодой человек.

– Ничего! Могу ехать и на следующем. Вот поглядите. – Кори снова сел, а полковник открыл один из ящиков и вынул фотографию местности, где находились залежи. – Вот где мы ее добываем; на фотографии все гораздо хуже, – сказал он, словно неумелый фотограф исказил черты любимого лица. – Местность – из самых красивых во всей стране. А вот тут, – он указал толстым пальцем, – самое то место, где отец нашел краску – больше сорока лет назад. Да, сэр!

Он рассказал всю историю, не опуская подробностей и позабыв о катере; клерки в общей комнате сняли холщовые рабочие пиджаки и облачились в пиджаки из фланели или дешевой ткани в полоску. Ушла и молодая особа; остался один лишь швейцар, который время от времени шумно и с явными намеками то закрывал где-то ставень, то водружал что-то на место. Полковнику пришлось прервать наслаждение, какое доставляла ему самому автобиографическая история краски.

– Вот оно как было, сэр.

– Очень интересно, – сказал Кори, переводя дух; оба они поднялись, и Лэфем надел пиджак.

– Вот именно, – сказал полковник. – А почему бы, – добавил он, – нам не продолжить разговор? Для меня все это неожиданно, и я еще не вижу, как вы возьметесь за дело, чтобы оно окупилось.

– Я готов рискнуть, – ответил Кори. – Повторяю, что я в это верю. И сперва попытался бы в Южной Америке, скажем, в Чили.

– Слушайте-ка, – сказал Лэфем, держа в руке часы. – Я люблю все доводить до конца. Мы как раз поспеем на шестичасовой. Вот бы и вам со мной в Нантакет. И ночевать оставлю. Тут мы все и обговорили бы.

Молодое нетерпение Кори откликнулось на страстное нетерпение старшего.

– Пожалуй, я мог бы, – позволил он себе сказать. – Мне бы тоже хотелось окончательно все выяснить, особенно выяснить к общему удовольствию.

– Посмотрим. Деннис! – позвал Лэфем швейцара, и тот появился. – Хотите, пошлем сказать к вам домой?

– Нет. Мы с отцом приходим и уходим как хотим, не спрашиваясь. Если я сегодня не вернусь, он так и будет знать. Вот и все.

– Удобно. Когда женитесь, так у вас не получится. Вы свободны, Деннис, – сказал полковник.

На пристани он успел купить пару газет, прежде чем сел на катер вместе с Кори.

– Как раз успели, – сказал он. – Вот это я и люблю. Не терплю торчать на борту больше чем минуту до отправки. – Одну из газет он дал Кори и вместе с ним занял сиденья в той части катера, где, как он знал по опыту, было всего удобней. Свою газету он сразу развернул и стал бегло просматривать новости; а молодой человек смотрел, как живописно удаляется от них город, но видел одновременно и окружавших его людей, и веселую игру воды вокруг катера. Стало свежо; судов попадалось меньше; встречались большие парусники, медленно шедшие к берегу в закатном свете; островки в заливе проплывали мимо, потом таяли в отдалении, и катер оставлял их позади.

– Плохо, что они опять будоражат южан, – сказал полковник сквозь газету. – Пора бы, кажется, забыть старое.

– Да, – сказал молодой человек. – А о чем они сейчас?

– Будоражат конфедератов в Конгрессе. Не нравится мне это. Если у нашей партии нет другого товару, лучше уж совсем закрыть лавочку. – Просматривая газету, Лэфем продолжал отрывочно высказываться о политике, а Кори терпеливо слушал и ждал, когда тот вернется к делу. Наконец полковник сложил газету и сунул ее в карман пиджака. – Одно я взял себе за правило, – сказал он, – пока я на катере, давать себе полный отдых. Чтобы и душа, и тело дышали свежим воздухом. Надо давать мозгам отдохнуть, все равно как ногам или спине. Но тут нужна сила воли. Если б я не взял себе это за правило, при такой работе вот уж десять лет, меня бы давно в живых не было. Поэтому люблю править лошадью. Тут требуется все ваше внимание, если не хотите сломать себе шею; не то – на катере; вот тут и нужна сила воли, чтоб отвлечь мысли туда, куда хотите. И у меня правило – на катере читать газету. Погодите! – прервал он свою речь, видя, что Кори собирается платить за проезд подошедшему кондуктору. – Билеты у меня. А когда прочту газету, завожу с кем-нибудь разговор или наблюдаю людей. Хотел бы я знать, откуда все они берутся. Я уже лет шесть-семь езжу этим катером, но почти никого не узнаю. Словно всякий раз набираются новые. Ну да, конечно. Летом в городе полно приезжих, едут и из сельских мест. Всем хочется побывать на пляжах, все слышали, что они освещаются электричеством, всем охота поглядеть. А возьмите их лица! Самое интересное – не то, что на них написано, а то, что скрыто. Ведь каждый мужчина, каждая женщина чего только не пережили, пока дожили до тридцати. Все должно бы на них отпечататься. Так нет! Люблю тоже наблюдать за парочками и угадывать. Какие обручены или собираются, какие женаты, каким бы уже следовало. Но большей частью не угадаешь. Конечно, когда зеленая молодежь – еще что-то видно. А тех, что постарше, никак не разобрать. Так ведь?

– Вы, вероятно, правы, – сказал Кори, которому хотелось не философии, а деловой беседы; но приходилось терпеть.

– Что ж, – сказал полковник, – видно, оно и лучше, чтобы мы не знали, что у каждого из нас на уме. А иначе человек сам себе не хозяин. Пока он себе хозяин, из него еще может быть толк. А если его видят насквозь – пусть даже и не видят ничего очень уж плохого, – тогда это человек конченый. Нет, сэр. Не хотел бы я видеть людей насквозь.

Большую часть пассажиров катера – а он был, разумеется, полон – можно было, по-видимому, видеть насквозь не только легко, но и спокойно. Здесь не было изысканной публики – просто люди, которые ехали на пляж развлечься или отдохнуть и могли себе это позволить. Лица были будничные и если чем-то освещались, то только целеустремленностью, составляющей поэтическое начало американца. Зато все почти выражали смышленость, доброжелательность и присущую всем нам готовность к шутливому общению. Женщины были нарядны в меру своих средств и вкуса, а мужчины различались лишь разной степенью безразличия к одежде. Толпа в соломенных шляпах, увенчивающих летом каждую голову, не может выглядеть с достоинством. В отличие от англичан, поражающих причудливостью одежды, когда они отказываются от обычной, мы неспособны привлечь внимание наблюдателя. В наших соломенных шляпах и саржевых или фланелевых пальто мы не более импозантны, чем толпа мальчишек.

– В один прекрасный день, – сказал Лэфем, когда катер подходил к конечной остановке, – тут случится несчастье. Смотрите, сколько их столпилось.

Он говорил о людях, теснившихся на пристани; сдерживаемые запертой решеткой, они готовились ринуться на борт катера и заполнить его, прежде чем высадятся прибывшие в Нантакет.

– Катера всегда перегружены, – продолжал он, говоря о возможной катастрофе так, словно его она не коснется. – Они берут вдвое больше пассажиров, чем следует, и в десять раз больше, чем сумеют спасти, если что случится. Да, сэр, случится непременно. Ага! Вон моя дочь. – Он вынул сложенную газету и помахал ею фаэтонам и ландо, стоявшим у пристани поодаль от толпы; с одного из них барышня в ответ взмахнула зонтиком.

Когда он вместе со своим гостем пробрался сквозь толпу, она заговорила с отцом прежде, чем заметила Кори.

– Ну, полковник, это был ваш последний шанс. Мы уже с четырех часов встречаем каждый катер – то есть сперва встречал Джерри, а я сказала маме, что поеду сама, может, мне удастся; а если нет – дойдете пешком. Вы у нас совсем отбились от рук.

Полковник с удовольствием выслушал этот выговор и только потом сказал, гордясь немного своим гостем и уверенный, что она не растеряется:

– А я привез мистера Кори, он у нас и переночует; надо было все ему показывать по дороге, вот мы и задержались.

Молодой человек, стоя возле открытого экипажа, быстро поклонился, а Пенелопа Лэфем протянула:

– Здравствуйте, мистер Кори, – прежде чем полковник кончил свое объяснение.

– Садитесь сюда, рядом с мисс Лэфем, – сказал он, взбираясь на сиденье подле кучера. – Нет, нет, – поспешно добавил он, когда молодой человек стал из вежливости отказываться. – Я лучшего места никому не уступаю. Джерри, дайте-ка на минуту вожжи.

Он отобрал вожжи и быстрее, чем говорил это, умело развернул экипаж среди толпившихся пассажиров и помчал по дороге мимо отелей с верандами и ресторанов, выходивших прямо на песок пляжа.

– Здесь очень оживленно, – сказал он, проезжая мимо и указывая на них кнутом. – Вот только отелями я сыт по горло. В этом году я решил снять коттедж. Ну, Пэн, как вы все живете? – Он полуобернулся к ней в ожидании ответа и сумел подмигнуть, выражая полное удовольствие. Не имея иных замыслов и довольный лишь своим триумфом над миссис Лэфем, полковник чувствовал себя, как бы он сказал, в полном порядке.

Дочь улыбнулась мальчишескому поведению отца.

– С утра особых перемен не наблюдалось. Когда ты уезжал, у Айрин уже болела голова?

– Нет, – сказал полковник.

– Ну тогда есть о чем доложить.

– На тебе! – сказал с досадой полковник.

– Сожалею, что мисс Айрин нездорова, – вежливо сказал Кори.

– Верно, слишком долго гуляла по берегу. Воздух здесь такой свежий, что не чувствуешь, как палит солнце.

– Вот именно, – подтвердил Кори.

– Выспится, и все пройдет, – сказал полковник, не оборачиваясь. – Но вы, девочки, осторожнее с этим.

– Если вы любите прогулки, – сказал Кори, – то пляж – большой соблазн.

– Нет, не такой уж, – ответила девушка. – Идешь и идешь, потому что дорога прямая и гладкая. Мы здесь столько раз бывали, что все знаем наизусть – каков берег во время прилива, каков при отливе и как выглядит после шторма. Нам знакомы все крабы, все медузы, все дети, копающиеся в песке, и все люди под пляжными зонтами. Они, по-моему, всегда одни и те же.

Полковник предоставил разговор молодым. Он заговорил только, чтобы сказать: – Приехали! – свернул с дороги и остановился перед коричневым коттеджем с красной крышей и клумбой герани возле скалы, стоявшей на излучине дороги. Вокруг было безлесно и голо, и слишком большой океан плескался менее чем в ста шагах. В воздухе носился гостеприимный запах ужина; на веранде появилась миссис Лэфем; вопрос по поводу опоздания мужа отражался в ее глазах, но замер на ее устах, как только она увидела Кори.

7

Торжествующий полковник легко спрыгнул с сиденья.

– Я привез мистера Кори, – пояснил он небрежно.

Миссис Лэфем приветствовала гостя, а полковник повел его в его комнату и убедился, что там есть все необходимое. Затем пошел мыть руки, словно не обращая внимания на нетерпение, с каким жена догнала его.

– Отчего это у Айрин болит голова? – спросил он, намыливая волосатые руки.

– Да ладно об Айрин, – прервала поспешно жена. – Как вышло, что он приехал? Ты, что ли, уговорил? Если да, я тебе этого не прощу, Сайлас!

Полковник засмеялся, а жена схватила его за плечо, чтобы смеялся тише.

– Шш! – шептала она. – Хочешь, чтоб он все слышал? Отвечай, ты уговорил?

Полковник все еще смеялся. Он решил извлечь из ситуации все возможное удовольствие.

– Нет, я не уговаривал. Он сам захотел.

– Не верю. Где ты с ним встретился?

– В конторе.

– В какой?

– В моей.

– Чепуха! Что ему там было делать?

– Да ничего особенного.

– Зачем же он приходил?

– Зачем? Он сказал, что хотел бы заняться минеральной краской.

Миссис Лэфем опустилась на стул и смотрела, как муж ее трясется от сдерживаемого смеха.

– Сайлас Лэфем, – произнесла она. – Если ты и дальше будешь меня морочить…

Полковник вытирал руки полотенцем.

– Он считает, что мог бы сбывать ее в Южной Америке. Я пока не знаю, что он задумал.

– Ладно! – воскликнула жена. – Я еще с тобой расквитаюсь.

– Я и предложил ему поехать сюда и обо всем договориться, – продолжал полковник с притворным простодушием. – Я ведь знал, что он и притронуться не захочет к минеральной краске.

– Поговори мне еще! – грозно сказала жена.

– Ведь я правильно сделал?

В дверь постучали, и миссис Лэфем подошла к ней. Служанка объявила, что ужин готов.

– Ладно, – сказала она, – идем к столу. Но ты у меня заплатишь за это, Сайлас.

Пенелопа едва вошла в дом, как тотчас прошла к сестре.

– Как голова, Рин? Лучше? – спросила она.

– Немножко, – откликнулся голос с постели. – Но я к столу не выйду. Мне не хочется есть. Если полежу, к завтрему все пройдет.

– А жаль, – сказала сестра. – Ведь он приехал вместе с отцом.

– Не может быть! Кто? – вскричала Айрин, одновременно отрицая и вопрошая.

– Если не может быть, так не все ли равно кто?

– Ну что ты меня мучаешь! – простонала больная. – Ты о ком, Пэн?

– Лучше не скажу, – ответила Пенелопа, наблюдая за ней, словно кошка, играющая с мышью. – Раз ты не выйдешь к столу, зачем мне тебя понапрасну волновать?

Мышка стонала и металась на постели.

– О, я бы тебя так не мучила!

Кошка уселась поодаль и сказала спокойно:

– Ну, а что ты сделаешь, если я скажу, что это и вправду мистер Кори? Ты говоришь, что не можешь выйти к чаю. Но он тебя извинит. Я же сказала, что у тебя болит голова. Теперь уж выйти нельзя! Слишком было бы откровенно. Но не печалься, Айрин, я постараюсь, чтобы он не скучал. – Тут кошка тихонько хихикнула, а мышка на миг вооружилась мужеством и достоинством.

– Как не стыдно тебе – пришла и дразнишь меня.

– Почему же ты мне не веришь? – спросила Пенелопа. – Почему бы ему не приехать сюда с отцом, если отец его пригласил? А он, наверное, так и сделал бы, если бы сообразил. Не вижу я, чем эта лягушка лучше всякой другой, ничего в ней нет особенного.

Беспомощность сестры была слишком сильным искушением для любительницы дразнить; она смеялась приглушенным смехом, убеждавшим ее жертву, что это всего лишь неуместная шутка.

– Я бы с тобой так не поступала, Пэн, – сказала Айрин жалобно.

Пэн бросилась на кровать рядом с нею.

– Бедняжка! Да здесь он, здесь. Это непреложный факт. – Она ласкала и успокаивала сестру, продолжая давиться смехом. – Надо встать и выйти. Не знаю, что привело его сюда, но он здесь.

– Поздно! – сказала горестно Айрин. И добавила в совершенном отчаянии: – Какая же я дура, что выходила гулять!

– Ничего, – уговаривала сестра. – Идем, выпьешь чаю, это поможет.

– Нет, нет, нельзя. А чаю вели принести сюда.

– Хорошо; ты можешь увидеться с ним попозже.

– Нет, я совсем не выйду.

Через час Пенелопа снова вошла к сестре и застала ее перед зеркалом.

– Лучше бы полежала, Рин, и к утру все прошло бы, – сказала она. – Как только мы встали из-за стола, отец сказал: «Извините нас, дамы, нам с мистером Кори надо поговорить об одном деле». И посмотрел на маму так, что ей, верно, было трудно выдержать. Слышала бы ты, как полковник распространялся за ужином. Все, что он говорил в тот раз, тебе показалось бы пустяком.

Внезапно вошла миссис Лэфем.

– Слушай, Пэн, – сказала она, закрыв за собой дверь. – Достаточно я сегодня вытерпела от твоего отца, и если ты сию минуту не скажешь мне, что все это значит…

Что тогда будет, она предоставила им догадываться. Пенелопа ответила с обычной притворной степенностью:

– Полковник, мэм, очень важничает. Но не спрашивай, что у него за дела с мистером Кори, потому что я не знаю. Знаю только, что встретила их на пристани, и они всю дорогу сюда беседовали – на литературные темы.

– Чепуха! Как думаешь, что тут такое?

– Если хочешь знать мое мнение, то разговоры о делах – просто ширма. Жаль, что Айрин не встала встретить его, – добавила она.

Айрин бросила на мать умоляющий взгляд, но та была слишком озабочена, чтобы оказать помощь, о которой просил этот взгляд.

– Отец говорит, будто он хочет к нему в контору.

Теперь взгляд Айрин выразил изумление и недоумение, а Пенелопа сохраняла невозмутимость.

– Что ж, он свою выгоду видит.

– Не верю я этому! – вскричала миссис Лэфем. – Я так и сказала отцу.

– А он как? Согласился с этим? – спросила Пенелопа.

Мать не ответила.

– Я одно знаю, – заявила она. – Если он не расскажет мне все, слово в слово, не спать ему сегодня.

– Что ж, мэм, – сказала Пенелопа со своим особенным смешком. – Я этому не удивлюсь.

– Оденься, Айрин, – приказала мать, – и приходи вместе с Пэн в гостиную. Дадим им на дела два часа, а потом мы должны принимать его все вместе. Не так уж болит у тебя голова.

– Уже прошло, – сказала девушка.

К концу срока, который она отвела полковнику, миссис Лэфем заглянула в столовую, где воздух был сизым от дыма.

– Думаю, джентльмены, что вам теперь будет лучше в гостиной, но и мы оттуда не уйдем.

– И не надо, – сказал ее муж. – Мы в общем закончили разговор. – Кори уже стоял. Поднялся и Лэфем. – Можем теперь идти к дамам. А последний пункт отложим до завтра.

Обе барышни были уже в гостиной, когда туда вошел Кори вместе с их отцом; и обе явно не проявляли интереса к двум-трем книгам и множеству газет, разложенных на столе, где горела большая лампа. Но Кори, поздоровавшись с Айрин, взглянул на книгу, которая была у него перед глазами, и, не зная, что еще сказать, как бывает в такие минуты, спросил:

– Вы, кажется, читаете «Мидлмарч»? Вам нравится Джордж Элиот?

– Кто? – переспросила девушка.

Пенелопа сказала:

– Айрин, вероятно, еще не прочла ее. Я только что принесла ее из библиотеки. Об этой книге столько говорят. Лучше бы автор давал нам самим судить о его персонажах, – добавила она.

Но тут вмешался отец.

– У меня на книги нет времени. Тут и газеты еле успеваешь прочесть, а к вечеру я так устаю, что лучше уж пойти в театр или на лекцию, если со стереоскопом. Но мы, кажется, больше всего любим театр. Я хочу, чтобы меня рассмешили, а трагедии ни к чему. Их хватает в жизни, зачем еще представлять это на сцене? Видели «Джошуа Уиткома»?

В разговор вступила вся семья, и у каждого оказалось свое мнение о пьесах и актерах. Миссис Лэфем вернула беседу к литературе.

– Пенелопа у нас читает за всех.

– Мама, зачем все сваливать на меня! – сказала девушка с комическим негодованием.

Мать засмеялась и добавила со вздохом:

– Я в девушках любила хорошую книгу, но в ту пору нам не очень-то разрешали читать романы. Моя мать считала их все враньем. И пожалуй, насчет некоторых она не так уж ошибалась.

– Конечно, это вымыслы, – сказал Кори, улыбаясь.

– Мы, в общем, покупаем немало книг, – сказал полковник, очевидно, имея в виду дорогие подарочные издания, которые они покупали друг другу к дням рождения и праздникам. – Мне хватает и газет. А когда девочки хотят почитать роман, пусть берут в библиотеке. Для чего же тогда библиотеки? Фу! – отмахнулся он от бесполезного разговора. – Как у вас, женщин, душно в комнатах! Едете на море или в горы ради свежего воздуха, а сами законопачиваетесь в комнате. Тут уж тебе никакого воздуха. Надевайте-ка шляпы, девочки, и покажите мистеру Кори вид со скал на отели.

Кори заявил, что будет в восторге. Девушки переглянулись друг с другом и с матерью. Айрин вздернула хорошенький подбородок по адресу неисправимого отца, Пенелопа состроила смешную гримасу, но полковник оставался убежден, что ведет дело весьма тонко.

– Я отправил их погулять, – сказал он, едва они ушли и прежде чем жена успела на него напуститься, – потому что с ним уже переговорил, теперь надо с тобой. Все так и есть, Персис, как я говорил. Он желает служить у меня в конторе.

– Твое счастье, – сказала жена; она имела в виду, что теперь ему не достанется за попытку ее морочить. Но ей было слишком интересно, чтобы она продолжала эту тему. – Как думаешь, зачем ему это надо?

– Я понял, что он после колледжа пробовал себя в разных делах и не нашел такого, где бы ему нравилось. Или где бы он нравился. Не так это легко. А сейчас ему думается, что он мог бы взяться за краску и протолкнуть ее в Южную Америку. Он знаток испанского языка, – так Лэфем пересказал скромное заявление Кори, что он немного знает этот язык, – он там побывал, знает обычаи. И он верит в мою краску, – добавил полковник.

– Полагаю, он верит еще кое во что, – сказала миссис Лэфем.

– Ты о чем?

– Ну, Сайлас Лэфем, если ты и сейчас не видишь, что он нацелился на Айрин, не знаю, когда у тебя откроются глаза. Вот и все.

Полковник сделал вид, что обдумывает эту мысль, словно она не приходила ему раньше в голову.

– Если так, то уж больно кружной путь он выбрал. Я не говорю, что ты неправа, но если дело в Айрин, зачем бы ехать за ней в Южную Америку? А он именно это и предлагает. Думаю, Персис, что краска тут тоже замешана. Он говорит, что верит в нее, – полковник благоговейно понизил голос, – и готов сам открыть там агентство и работать за комиссионные с того, что сумеет продать.

– Конечно! Он берется за дело так, чтобы не быть тебе обязанным. Слишком он для этого гордый.

– Ни за что не дам ему взяться за это, если на первом месте не будет краска. А уж потом Айрин. Я не против ни того, ни другого, только незачем смешивать две разные вещи; и не хочу я, чтобы он мне втирал очки – или еще кому. Пока что краска у него на первом и на втором месте. С этим я его и возьму. У него очень стоящие задумки; раззадорили его нынешние разговоры насчет завоевания внешних рынков. Мы ведь совсем затоварились; надо все сбыть или закрыть производство, пока опять не появится спрос внутри страны. У нас уже подымалась два-три раза суматоха, но так ничем и кончилась. Говорят, мы не можем расширить нашу торговлю при нынешних высоких тарифах, потому как не идем никому навстречу – хотим, чтобы навстречу нам шли только другие, – вот англичане во всем нас и обгоняют. Не знаю, так ли это. Моей краски это не должно касаться. В общем, он хочет попытаться, и я решил – пусть себе. Не допущу, конечно, чтобы он брал весь риск на себя. Я тоже верю в краску, и я его расходы оплачу.

– Значит, опять берешь компаньона? – не удержалась миссис Лэфем.

– Да, если это, по-твоему, называется компаньон. По-моему, нет, – сухо ответил муж.

– Ну, раз ты все решил, Сай, самое время дать тебе совет, – сказала миссис Лэфем.