Текст книги "Среди дикарей и пиратов"

Глава V

Рассвет. – Вижу землю. – Дик поправляется. – Взяты в плен туземной лодкой. – Высажены на берег. – Принуждены работать, как невольники. – Теряем надежду на бегство. – Новая болезнь Дика. – Его смерть. – Я хороню Дика. – Приготовления к войне. – Гарри присоединяется ко мне. – Мы присутствуем при единоборстве. – Поражение нашего чемпиона. – Взяты в плен неприятелем. – Дурное обращение. – Гарри исчезает. – Я бегу к берегу. – Вижу лодку. – Дикари преследуют меня. – Спасен Меджем.

Я с тревогой вглядывался вдаль, не зная, насколько нас унесло к западу и с какой стороны может показаться земля. Может быть, я уже прошел на запад так далеко, что остров остался позади.

Сидя на корме, я наблюдал за Тилльярдом. По-видимому, он крепко спал, и я надеялся, что после сна он почувствует себя гораздо лучше. Я проделал дыру в кокосовом орехе и приготовил рыбу, чтобы накормить его, как только он проснется. Но он продолжал спать, и на меня напал страх, что этот сон предшествует смерти. Будь я в другом положении, я не подумал бы этого, но я устал и был в полном упадке духа.

По временам я вставал, чтобы посмотреть, не видно ли желанной земли. Наконец легкий туман, висевший над водой, рассеялся благодаря горячим лучам солнца, и, к большой моей радости, я увидел величественный мыс, обогнуть который я надеялся накануне. Он подымался из синих вод океана ближе, чем я ожидал. Я воспрянул духом и начал надеяться, что Дик поправится и все мои тревоги и беспокойства окончатся. Я невольно крикнул:

– Земля! Земля! – Звук моего голоса разбудил Дика.

– Земля, мистер Рэйнер! – также воскликнул он. – Я думал, что мы входим в гавань, чтобы встретиться с мистером Меджем и остальными.

Я пробовал объяснить ему, что случилось, но он несколько времени не мог прийти в себя.

– Как! Неужели вы всю ночь просидели на руле? Вы, должно быть, совершенно измучились, сэр, – сказал он. – Пустите меня на руль, а сами ложитесь. Вам нужно отдохнуть.

По тому, как он говорил, я видел, что он еще не вполне пришел в себя. Я сказал ему, что уже спал и отлично могу править теперь рулем.

Дал ему молока и немного рыбы. Он поел очень охотно, и, казалось, ему стало лучше. Он сел и заговорил разумно.

Рассчитав время, употребленное нами на то, чтобы добраться до мыса, Дик решил, что мы будем в гавани никак не раньше захода солнца. Он советовал быть экономным с пищей на случай, если нас задержит штиль.

Наконец мы стали приближаться к острову. С западной стороны его тянулся ряд высоких утесов. По мере того как приближался вечер, ветер свежел, и мы быстро шли по воде. Мы прошли около мили вдоль берега, когда я заметил парус.

– Ура! – крикнул я. – Может быть, это корабль и экипаж может взять на борт нас и наших товарищей.

– Это туземный челнок, – заметил Дик. – И большой вопрос, кто сидит в нем – друзья или враги. Если враги, то наше путешествие может окончиться самым неожиданным образом.

Судно, на которое мы смотрели, было большой двойной лодкой, встречающейся в этих водах, с треугольным парусом из белой циновки. Она шла таким ходом, что бесполезно было стараться уйти от нее. Две лодки, составлявшие нижнюю часть судна, были очень длинны и узки. Наверху была большая, довольно высокая платформа – палуба.

На палубе, насколько мы могли разглядеть, было только трое людей. Будь Дик здоров, мы могли бы противиться им, в случае если бы они обнаружили враждебные намерения. Но он был слишком слаб, чтобы бороться, и поэтому мы решили принять отважный, спокойный вид и продолжать свой путь, предоставляя им делать что угодно. Однако, когда мы приблизились, в нижней части судна показалось еще трое людей с луками и копьями в руках. Копья они положили на палубу, а в луки вложили стрелы. При виде этого я спустил парус и, подняв руки, старался дать понять, что сдаюсь. Они вынули стрелы, и судно приблизилось к нашей лодке. Я показал на Дика, желая объяснить, что он болен. Дикари не обратили внимания на мои знаки; двое или трое из них вскочили в лодку, которую привязали канатом к своему судну, и втащили Дика и меня к себе на палубу. Сначала я думал, что они сейчас же убьют нас. Дик был слишком слаб, чтобы сопротивляться, а сам я ничего не мог сделать. Однако я постарался не выказывать страха, взял руку одного из дикарей, потряс ее и улыбнулся, желая показать, что хочу быть в дружеских отношениях.

Дикари переговорили между собой и, по-видимому, решили пощадить нашу жизнь; потом они переставили парус и направились к берегу, таща на буксире нашу лодку. Дику позволили сидеть на палубе, я стоял рядом, и никто не трогал нас.

– Плохо наше дело, мистер Рэйнер, – заметил Дик, – но не надо предаваться отчаянию, а оставаться бодрым. Будь я здоров и в состоянии помочь вам, я не обратил бы на это много внимания; но я чувствую себя слабым, как ребенок, и это мучит меня.

– Я надеюсь, что скоро вам станет лучше, Дик, и мы попробуем бежать, – ответил я.

– Боюсь, что раньше дикари захватят наших, – заметил он. – Меня удивляет, что они не нашли нас раньше; но почему-то мне кажется, что южная часть острова обитаема.

Я думал то же и надеялся, что Медж вовремя узнает о пребывании туземцев на острове. Я сожалел, что он разделил наш отряд; будь мы все вместе, мы смогли бы бороться с дикарями или, в худшем случае, убраться от них на лодках. Однако нечего было думать о том, что сделано, и я чувствовал, что нам нужно употребить все наши силы на улучшение нашего положения.

Я постарался придать себе довольный вид, как будто вовсе не боялся дикарей, взявших нас в плен. Я стал расхаживать по палубе, разглядывая устройство судна.

Нижняя часть его состояла из двух лодок, сделанных из полых стволов деревьев и соединенных между собой на расстоянии около трех футов друг от друга поперечными деревянными брусьями, выдававшимися сбоку на протяжении около фута. На этих брусьях лежала палуба, сделанная из маленьких, круглых, плотно прилегавших друг к другу брусьев и обнесенная низкой решеткой. На глиняном очаге горел огонь. Я заметил повешенный над ним горшок, из которого шел вкусный запах.

Вместо руля на корме этого странного судна было длинное весло, рукоятка которого возвышалась на четыре-пять футов над палубой. Впоследствии я заметил, что в тихую погоду туземцы всегда пользовались только этим веслом: на носу стоял человек, управлявший им обеими руками. Лодки двигаются очень медленно; вообще они лучше приноровлены к плаванию под парусами, чем к гребле.

Я был очень голоден и знаками показал дикарям, что мне хотелось бы поесть; показал и на Дика, желая объяснить им, что он также нуждается в пище. Один из дикарей подошел к горшку и помешал содержимое концом копья. Удостоверясь, что кушанье готово, он спустился в одну из лодок и принес палку с крючком и несколько листьев смоковницы; за исключением рулевого, все собрались вокруг горшка, из которого тот же человек вынул рыбу и коренья и разделил между своими товарищами, дав нам с Диком столько же, сколько другим. Мы поблагодарили их как могли, съев нашу долю. Дику кушанье очень понравилось; он качал головой, поглаживая живот, и приговаривал:

– Вопо, вопо – очень хорошо, господа дикари. – Рыба была действительно очень вкусная и, очевидно, безвредная. Дик сказал, что после еды он чувствует себя гораздо лучше и не так безнадежно смотрит на все случившееся.

Лодка между тем плавно скользила по воде. Признаюсь, я не хотел бы быть на ней в бурю. Приближаясь к острову, я увидел бухточку, к которой мы направлялись. Над бухтой подымались высокие утесы; в глубь страны шла долина; внизу, у берега, росли кокосовые и другие деревья. Вид был чрезвычайно живописный и привлекательный.

Я разглядел множество темнокожих дикарей, почти совсем голых. Некоторые занимались в воде рыбной ловлей; другие прохлаждались на берегу, наблюдая рыболовов. Сначала они не обратили внимания на лодку; но, когда заметили нас и привязанную за кормой четверку, не занятые ловлей бросились к пристани. Лодка между тем дошла до удобного места у камня, на который экипаж мог сойти.

Капитан, или начальник лодки, произнес собравшимся на берегу туземцам длинную речь, очевидно, описывая встречу с нами; я и Дик, которому стало гораздо лучше, – мы оба пожали оратору руку в надежде, что он говорил за нас. Это, по-видимому, понравилось ему и его землякам; нас повели на берег с большим уважением, чем мы рассчитывали вначале. Некоторые из дикарей принялись осматривать нашу лодку; другие окружили нас, рассматривая нашу одежду, с любопытством смотря на нашу светлую кожу.

Наконец нас повели в селение. Тут посмотреть на нас вышло несколько стариков и много женщин и детей, и нам снова пришлось подвергнуться пристальному осмотру.

Через несколько времени мы узнали, что капитан лодки, взявший нас в плен, был сын старого вождя селения, под покровительство, или, вернее, во владение которого нас отдали. Я спросил старика, как его зовут, назвав мое имя; я указал на Дика и назвал его имя. Старик понял меня и ответил:

– Пеоуанг.

Тогда я спросил у сына его имя. Он ответил:

– Ухего.

Дик и я снова пожали ему руку в благодарность за сообщение.

– Ну, мистер Пеоуанг, надеюсь, мы будем друзьями, – сказал Дик. – И мы были бы очень обязаны вам, если бы вы указали нам дом для житья; мы были бы рады укрыться от зноя и вздремнуть спокойно; а если бы к ужину вы велели вашим людям принести нам рыбы или чего найдете нужным, мы были бы еще более обязаны вам.

Пеоуанг не понял слов Дика, но жесты его были понятны, и дикарь указал нам на хижину вблизи его собственной. Хижина была простой постройки; она была сделана из стоявших вертикально жердей; циновки, натянутые на них, служили стенами; крыша состояла из листьев смоковницы. На полу были разбросаны грубые циновки. В хижине мы могли укрыться от толпы, что нам очень хотелось.

Вид большинства дикарей был не особенно привлекательный; но лица вождя и его сына имели добродушное выражение. Женщины носили юбки из рогожи, а мужчины – пояса, которые спускались до бедер; цвет кожи у них был скорее коричневый, чем черный; многие из них покрывали себе тело какой-то краской, смешанной с землей или углем, отчего казались темнее, чем были на самом деле. У пожилых были короткие лохматые бороды и целая шапка похожих на шерсть волос на голове. Кроме копий и луков, у них в руках были тяжелые резные дубины различной формы, очень грозные на вид. Были у них еще метательные снаряды с заостренными краями, которые они выбрасывали из особого рода пращи. Этими снарядами они убивали птиц и рыбу на расстоянии 80 ярдов. Инструменты, которые мы видели, были сделаны из камня и раковин.

Более всего возмущало Дика и меня, что бедные женщины должны были исполнять всю тяжелую работу и терпеть побои и брань от своих сердитых властелинов.

Нас оставили в покое до вечера, когда вождь прислал нам с одной из своих дочерей рыбы и нечто вроде теста из плодов хлебного дерева. Ночью нам дали выспаться. Но на следующее утро вождь дал нам понять, что нас не будут кормить даром и что мы должны или работать на поле, или ходить на охоту и рыбную ловлю. Дик сказал, что мы отправимся ловить рыбу в нашей лодке. Он шепнул мне, что, может быть, нам удастся спастись бегством. Я посоветовал ему не выказывать нетерпения, чтобы дикари не заподозрили нас.

Так как мы могли разговаривать только жестами, мы с трудом могли объяснить, в чем дело. Дику удалось это лучше, чем мне. Он показал, что мы не можем охотиться, так как у нас нет оружия; потом он сделал вид, что копает землю, покачивая отрицательно головой в знак того, что это занятие не нравится ему; потом он стал представлять, что закидывает удочку и вытаскивает рыбу. Вождь утвердительно кивнул головой, указал на море и позволил идти в гавань. Мы показали наши крючки, попросили мелкой рыбы для приманки и с радостью сели в лодку, воображая, что поедем одни и через несколько дней можем обмануть бдительность наших тюремщиков, как вдруг три чернокожих молодца с тяжелыми дубинами и острыми топорами вышли вслед за нами. По их ухмыляющимся лицам видно было, что они подозревали о наших намерениях.

Дик не подал виду, что огорчен, дал им в руки весла, сказал, чтобы они садились и гребли. Они не имели ни малейшего понятия о гребле, поэтому нам пришлось самим грести. Двое из них просили дать им попробовать, но проба не удалась. Один опрокинулся на спину и чуть было не потерял весло; другой полетел вверх ногами, ударившись головой о скамью. Дик и я невольно расхохотались при виде ужасных гримас дикаря. Он рассердился и, схватив дубину, занес ее над головой Дика. Дик погладил его по спине, советуя не горячиться; потом велел ему править рулем, а сам взял весло и показал, как следует управляться с ним.

Отплыв недалеко от берега, Дик предложил попробовать счастья. К восторгу дикарей, мы в три часа наловили столько рыбы, сколько попадало за день в их сети.

Вождь был очень доволен и дал Дику прозвище «Человек – Большая рыба».

Прошло несколько дней. Пеоуанг относился к нам чрезвычайно милостиво, и остальные обходились с нами очень ласково, но все же мы были невольники, к тому же нас тревожила судьба наших товарищей. Если дикари нападут на них и они будут защищаться, с ними не будут обходиться так, как с нами; а если их возьмут в плен, то убежать нам будет еще труднее.

Прошло недели две; туземцы стали обращаться с нами хуже, чем вначале. К этому времени многие из них научились грести. Иногда они заставляли Дика ловить с ними рыбу; иногда посылали меня, а Дика оставляли работать в поле. Когда я оставался, то работал также в поле вместе с женщинами и девушками. Все было бы ничего, если бы не палящий зной. Дик очень страдал от жары; у него был нездоровый вид, и я боялся нового припадка болезни.

Мои худшие предчувствия вскоре оправдались. Однажды вечером, когда я вернулся с рыбной ловли с моим черным экипажем, я нашел Дика лежащим в хижине. Он едва мог говорить. Целый день он провел в полях, ел очень мало, и с ним сделался солнечный удар. Он был в сильном жару. Я побежал к вождю и молил его дать мне кокосового молока, чтобы смягчить страдания моего друга.

Вождь ответил, что я могу достать орехов, но не предложил мне помощи. В отчаянии я взобрался на ближайшее дерево и сбросил висевшие на нем орехи; два из них разбились, и молоко пролилось, но три я принес домой. Однако, давая молоко моему бедному приятелю, я опасался, что было уже слишком поздно. Я просидел с ним всю ночь, давая ему прохладительное питье; но ему, видимо, становилось все хуже. Только раз он сказал мне:

– Уезжайте в лодке, мистер Рэйнер, это единственная возможность спасения. Надейтесь на Бога, Он поможет вам в нужде.

Он замолчал. Измученный и усталый, я уснул. Когда я проснулся, сквозь дверь хижины пробивался свет. Я взглянул на Дика; лицо его было спокойно, выражение его приятно. Я взял его руку, она упала. Я понял, что мой бедный друг умер, и разрыдался.

Придя в себя, я пошел к вождю и рассказал ему, что случилось; я попросил дать мне людей, чтобы выкопать могилу. Вождь исполнил мою просьбу; мы вырыли могилу на вершине холма, невдалеке от селения, в виду моря. Вечером мы снесли его туда и я в последний раз взглянул на его честное лицо, прежде чем его засыпали землей. Я посадил молодые побеги вокруг его могилы, а на могилу – цветущие кусты. На следующий день я вырезал дощечку, на которой написал его имя и приблизительно число, в которое он умер.

Вскоре я заметил, что в селении происходит что-то необыкновенное. Вождь, очевидно, получил какие-то важные вести; воины вооружались, женщины волновались. Я не понимал, в чем дело, а дикари не желали объяснить мне. Однако они продолжали заниматься работой в полях, куда послали и меня.

Я отправился на рассвете, чтобы наработать насколько возможно больше в прохладные часы дня. Во время работы я вдруг услышал шум в кустах вблизи, взглянул и увидел, что оттуда кто-то выскочил. В следующее мгновение я увидел Гарри Гудсона, который бежал ко мне.

– Бежим! – крикнул он. – Меня преследуют, и нас обоих могут схватить. Я расскажу, в чем дело, когда мы доберемся до безопасного места.

Я бросился с ним к селению. Наше появление и наш рассказ заставили всех воинов отправиться на встречу неприятеля. По словам Гарри, к селению подходил вражеский отряд, который мог испортить все поля и срубить все деревья на своем пути.

Вождь поблагодарил Гарри за предупреждение и обещал защитить его в случае, если его захотят поймать. К моему удивлению, дикари хорошо понимали Гарри, хотя диалект, на котором он говорил, значительно отличался от диалекта Пеоуанга и его племени.

– Мне так хочется узнать, как ты пробрался сюда и узнал, что я здесь, – заметил я.

Гарри рассказал мне, как все тревожились о Дике и обо мне. Рассказал также, что однажды он с Тамаку отправились за кокосовыми орехами и другими плодами, так как количество их все уменьшалось вокруг них. Они зашли дальше к северу, чем обыкновенно, перешли реку, которая отделяла, по-видимому, южную часть острова от северной. В то время как они шли по лесу, спускавшемуся к морю, на них внезапно напали дикари. Тамаку, пробовавший защищаться, был, вероятно, убит. Дикари захватили Гарри и отвели его в свое селение, где довольно хорошо обращались с ним. Но он все же боялся, что в случае, если он чем-нибудь оскорбит дикарей, они убьют его без всяких церемоний, и намеревался бежать, чтобы предупредить Меджа и остальных о грозившей им опасности. Так как он достаточно хорошо понимал язык дикарей, то узнал, что какой-то взрослый белый и мальчик – он сейчас же понял, что речь шла о Дике и обо мне, – были взяты в плен в лодке врагами дикарей на северном конце острова. Кроме того, он узнал, что предполагается нападение на племя Пеоуанга.

Вождь племени, в руки которого попал Гарри, по имени Дамо, был, по-видимому, свирепый, кровожадный дикарь, и Гарри чувствовал, что жизнь его не в безопасности. Поэтому он решился бежать к нам, рассчитав, что это легче всего сделать и что дикари, по всем вероятиям, не станут искать его в нашей стороне. В ту же ночь ему удалось добраться до нас.

Пеоуанг и Ухего ускорили приготовления, и воины под предводительством последнего выступили в боевом порядке, взяв с собой Гарри и меня. Мы были очень удивлены, так как у нас не было оружия, да и будь оно, мы вовсе не хотели сражаться; но Ухего настаивал, и мы принуждены были согласиться.

Мы быстро шли, пока не приблизились к широкой реке, отделявшей территорию Пеоуанга от территории Оамы. На противоположной стороне мы увидели войска Оамы. Обе армии, вместо того чтобы пустить в дело убийственные орудия, стали осыпать друг друга бранью. Эта брань возбуждала их мужество и гнев. Гарри сказал, что, насколько он понимает, оба отряда вызывали друг друга перейти через реку и вступить в бой.

Наконец Ухего вызвал Оаму на единоборство. После некоторого колебания вызов был принят, и Оама с двадцатью воинами, перейдя реку вброд, остановился ярдах в пятидесяти от нашего отряда. Чемпионы пошли навстречу друг другу, вооруженные страшными дубинами, одним ударом которых, казалось, должна была решиться битва. Они медленно приближались, пристально смотря друг на друга, поджидая удобного момента, чтобы нанести первый удар. Ухего был молод и ловок, но Оама казался сильнее. Он подвигался осторожно, держа обеими руками опущенную к земле дубину; Ухего держал свою поднятой, как бы готовясь опустить ее на голову врага.

С минуту они стояли друг против друга с горящими глазами. Внезапно, с быстротой молнии, Оама одним прыжком бросился к врагу и нанес удар, сила которого могла повалить быка; но Ухего ловко отскочил и приготовился к ответному удару. В одно мгновение Оама, овладев собой, поднял дубину в ожидании нападения противника. Несколько времени враги стояли друг против друга, не желая рисковать бесцельным ударом.

Наконец Ухего потерял терпение и кинулся внезапно на Оаму. Но тот быстро обернулся и занес удар над его головой. Ухего избег его, упав на колено и приняв удар на тупую сторону дубины. В одно мгновение он снова был на ногах и, сделав другой прыжок, пытался нанести удар по незащищенному плечу Оамы. Последний был слишком опытен для того, чтобы допустить это.

Враги продолжали прыгать вокруг друг друга. Оама, очевидно, намеревался истощить силы противника. Наконец ему удалось нанести Ухего страшную рану в левое плечо; кровь хлынула так сильно, что, казалось, вскоре ее не останется совсем в жилах. Но он как будто не обратил внимания на рану, только ярость его усилилась и заставила его забыть осторожность.

Я начал серьезно тревожиться об исходе поединка. Оама видел свое превосходство и предоставлял Ухего тратить силы.

– Что нам делать, Гарри, если наш друг будет побежден? – спросил я.

– Нужно попробовать бежать, иначе я очень боюсь, что нас отдадут победителям, – ответил он.

– Они убьют нас? – спросил я.

– Не убьют, если Оама не будет ранен, – ответил он, – они будут в таком восторге от своей победы, что оставят нас как трофеи. Но дело плохо.

Наши опасения еще усилились, когда Оаме удалось нанести Ухего удар по бедру. Он отпрыгнул назад с быстротой молнии, чтобы избегнуть ответного удара. Ухего, ослабленный ранами, порывисто бросился и потерял равновесие; прежде чем он успел подняться и занести дубину, Оама со страшной силой опустил оружие на его незащищенную голову, одним ударом расколол ее пополам, и наш чемпион упал на землю мертвым.

Спутники Оамы с громкими победными криками бросились вперед и, прежде чем мы с Гарри успели опомниться от ужаса, окружили нас. Отряд Ухего, увидя поражение своего вождя, убежал с быстротой испуганной серны. Оама удовольствовался победой и не стал преследовать врагов; вероятно, он предвидел, что Пеоуанг с остальными членами своего племени скоро появится, чтобы отомстить за смерть своего сына.

Нас перетащили через реку, и затем отряд пошел обратно к югу с пением победных песен.

Дикари шли не останавливаясь до своего селения. Навстречу им вышли толпы женщин, чтобы приветствовать их и посмотреть на нас. Я ожидал пытки и смерти. Но даже Оама смотрел на нас не свирепо; может быть, он был так рад, что одержал победу, что отнесся к нам добрее, чем сделал бы это в другом случае. Но все-таки мы стали невольниками, и я предполагал, что нам не удастся бежать.

– А я не отчаиваюсь, – сказал Гарри, когда мы обсуждали с ним этот вопрос. – Они не знают, что я понимаю их язык, а таким образом я могу узнать их намерения, и мы можем бежать, дождавшись удобного случая. Из того, что я понял, южная часть острова представляет из себя табу, так как принадлежала вождю, которого считали чем-то вроде святого. Он отправился в какую-то экспедицию, из которой не вернулся, вместе со своими подданными, и перед отъездом угрожал страшным проклятием всякому, кто займет его владения во время отсутствия. Поэтому нас и не трогали все время, так как Оама и его племя боялись занять эту территорию. Я надеюсь, что если нам удастся перебраться через реку, отделяющую эту местность, мы будем в безопасности.

Слова Гарри сильно подняли мой дух и помогли мне легче перенести тяжесть нашего положения.

День проходил за днем. Мы вели ту же жизнь, что у Пеоуанга. Только нас не посылали ловить рыбу, и по очень простой причине: у наших новых хозяев не было лодки. Гарри узнал, что и у Пеоуанга была только одна лодка; так как Ухего умер, то, по всей вероятности, она или лежала на берегу, или стояла в гавани. Сначала это показалось нам неважным, но по размышлении мы увидели, что если нам придется бежать в нашей лодке, то вряд ли нас станут преследовать.

Чем дальше шло время, тем тяжелее становился для нас плен. Одно утешение было, что нам позволяли оставаться вместе. По вечерам, окончив работу, я с удовольствием занимался с Гарри. К счастью, я помнил кое-что из Библии и много отрывков прозы и стихов. Я повторял ему, пока он не выучил все наизусть. Я рассказывал об Англии, о различных производствах; учил истории, географии и даже арифметике, употребляя для этого камешки. Эти занятия приносили пользу и мне, так как заставляли припоминать многое.

Однако эта сравнительно приятная жизнь пришла к концу. Неизвестно, заподозрили ли нас дикари в желании бежать или почему-нибудь еще, только нас разлучили, заставив спать в разных хижинах и работать отдельно. Гарри однажды вечером пробрался ко мне. Я умолял его бежать, если представится случай, одному и не подвергаться опасности, заходя ко мне. Я говорил, что последую его примеру. Может быть, Меджу удастся освободить меня, если он не покинул острова. Мы согласились, что последнее очень вероятно, и Гарри сказал, что он согласен лучше вернуться ко мне, чем жить одному в «земле Табу», как мы прозвали эту местность.

Прошло еще несколько дней. Я не видал Гарри и начал надеяться, что ему удалось бежать. Иногда мне приходила на ум ужасная мысль, что дикари убили его. В этой мысли поддерживало меня и обращение дикарей, более жестокое, чем прежде. Меня заставляли работать гораздо больше; женщины, до сих пор ласково смотревшие на меня, теперь отворачивались; я часто голодал и радовался объедкам, которые давали мне женщины после того, что оставляли на их долю их господа и властелины. Но по живости характера я не поддавался отчаянию и надеялся, что мне удастся бежать. Я составлял различные планы. Если бы мне удалось добраться до берега, то днем я мог бы скрываться среди скал, а ночью идти по воде у самого берега так, чтобы не оставалось следов.

Так как я возвращался в мою хижину по вечерам очень аккуратно, то дикари ослабили надзор за мной. Плен стал так тягостен, что я решил во что бы то ни стало привести мой план в исполнение. Вечером я, как всегда, вернулся в свою хижину, съел мой скудный ужин и, притворясь, что ушиб ногу, лег спать. Тревожно ожидал я, пока все замолкло в селении; тогда я тихонько прокрался из хижины. Когда я отошел настолько, что шагов моих нельзя было слышать, я побежал как можно быстрее к ближайшему западному берегу. Приблизительно через час я добежал до воды и пошел, как предполагал, вдоль берега. Во всяком случае Оама не мог узнать, направился ли я к северу или к югу. К счастью, вода была высока, так что песок был мягкий. Я быстро шел вперед. По временам мне приходилось влезать на утесы, которые в этой части острова не подымались прямо из воды, что помешало бы мне идти.

Я шел в продолжение целой ночи. Взошедшая луна облегчала мне путь. На рассвете, несмотря на искушение, я спрятался между скалами.

Я не мог рассчитать, как много я прошел, но полагал, что во всяком случае мне еще далеко до гавани, где я надеялся найти Меджа. Так как прилив не мог застигнуть меня, я улегся на жестком ложе и уснул. Я проснулся от сознания, что надо мной веют два больших крыла, и, подняв глаза, увидел большую морскую птицу величиной с альбатроса, которая собиралась броситься на голову мне. Я вскочил и, заслонив лицо рукой, принялся громко кричать, чтобы испугать ее. Мои крики подействовали; следя за полетом птицы, я заметил на море маленькую точку. Я тревожно вглядывался в нее; то была лодка, а не местный челнок. Лодка приближалась, очевидно, идя к берегу. Я боялся, что меня не увидят в утесах, среди которых я прятался, – и не надеялся, чтобы меня могли услышать на таком расстоянии. Мне оставался единственный шанс: бежать по мягкому песку и размахивать руками, чтобы привлечь внимание друзей в лодке, – что это мои друзья, я был вполне уверен.

Не раздумывая больше, я выбежал из моего убежища и начал отчаянно махать руками и кричать что было сил. На одно мгновение я замолчал и вдруг услыхал эхо, повторявшее мои крики. Я оглянулся через плечо и увидел кучу темнокожих дикарей, спускавшихся с горы к берегу. Я мельком увидел, что они отличались от тех, у которых я был в плену; увидел, что у них не было ни луков, ни копий. Со свирепыми криками они бежали с горы в мою сторону. Я кричал все громче и громче и все сильнее размахивал руками. Дикари с заостренными кинжалами в руках были уже у подножия горы; я уже впадал в отчаяние, как вдруг увидел, что лодка повернула к берегу; на носу стоял человек, махавший мне, а до слуха моего долетали приветственные крики.

Через несколько минут дикари были на берегу. Я не раздумывал больше; хотя я знал, что у берега много акул, но все же нырнул, проплыл под водой, сколько мог, и поплыл к лодке. Мне некогда было снять куртку, и я бросился в воду совсем одетый. Бросив взгляд назад, я увидел дикарей не более как в двенадцати ярдах от меня. Если они поплывут за мной, у меня нет надежды на спасение. Но эта мысль не остановила меня. Я смело продолжал плыть, а мои друзья в лодке гребли изо всех сил.

Я лег на спину, чтобы отдохнуть, но продолжал плыть и увидел, что дикари, добежав до края воды, бешено грозили мне кинжалами, не решаясь плыть в погоню. Я почувствовал сильное облегчение, но все же у меня могли сделаться судороги, я мог ослабеть от утомления. Существовала еще большая опасность быть схваченным громадной акулой. Мои друзья знали все это так же хорошо, как я, и продолжали грести изо всех сил. Но время казалось очень, очень долгим, и я почти лишился чувств от усталости, когда почувствовал, что чья-то сильная рука схватила меня за ворот куртки и Медж – это был он – втащил меня в лодку и положил на корму.

Я скоро пришел в себя, и мой первый взгляд упал на лицо Гарри. Радость при виде его быстро возвратила мне силы. Он рассказал мне, что бежал так же, как я, но ему пришлось несколько дней скрываться между утесами. Как только он добрался до гавани, он рассказал Меджу, который уже не надеялся увидеть меня в живых, о моем плене и сговорился с ним о том, как спасти меня. Гарри намеревался пристать к берегу с наступлением темноты и смело отправиться в селение; он знал, где находилась моя хижина, и рассчитывал найти меня и отвести к лодке до рассвета. Но сначала лодку надо было перевезти на восточную сторону. Медж, Гарри и Том прошли островом и привели ее.

На следующий день они уже укладывали в лодку провизию, когда Попо, отправившийся на охоту с луком и стрелами, вдруг прибежал назад, говоря, что он видел отряд туземных дикарей, очевидно, направлявшихся к гавани. Мои друзья только что успели вскочить в лодку, бросив много провизии, и отъехать от берега, когда дикари бросились к берегу с угрожающими жестами и криками. Из рассказа Гарри видно было, что они походили на дикарей, от которых я убежал, и мы решили, что, вероятно, это та часть племени, которая уходила и вернулась теперь в «землю Табу».