Текст книги "Армадэль, или Проклятие имени"

– Я не смею признаться, мистер Армадэль, – сказала она поспешно, прежде чем Аллан успел произнести слово, – но я пришла сюда в надежде встретить вас. Я была очень огорчена, я только сейчас узнала случайно о том, как мама приняла ягоды, которые вы были так добры прислать ей. Извините ее! Она очень больна уже несколько лет. Вы были так добры ко мне и к папа, что я никак не могла удержаться, чтобы не прийти сюда сказать вам, как я этим огорчена. Пожалуйста, простите и забудьте, мистер Армадэль.

Голос ее ослабел при последних словах, и от сильного желания помирить его с матерью она положила свою руку на его руку.

Аллан несколько сконфузился. Ее очевидное убеждение, что он обиделся, и удивило его, и огорчило. Не зная, что ему делать, он последовал внутреннему побуждению и прежде всего взял руку мисс Мильрой.

– Любезная мисс Мильрой, если вы скажете еще слово, вы огорчите меня, – отвечал он, бессознательно прижимая к себе ее руку. – Я нисколько не обиделся. Я приписал это – честное слово! – болезни миссис Мильрой. Обиделся! – вскричал он энергично, возвращаясь к комплиментам. – Мне хотелось бы, чтобы каждый день мне отсылали назад корзину с ягодами, если бы только я мог быть уверен, что это заставит вас прийти сюда утром.

Пропавший румянец мисс Мильрой опять начал появляться на ее щеках.

– О, мистер Армадэль! Доброта ваша бесконечна, – сказала она. – Вы не знаете, как вы меня успокоили!

Она замолчала, веселость возвратилась к ней, как к ребенку, и заблистала в глазах. Она с улыбкой застенчиво посмотрела Аллану в лицо.

– Как вы думаете, – спросила она скромно, – не пора ли вам выпустить мою руку?

Глаза их встретились, Аллан последовал внутреннему побуждению во второй раз. Вместо того чтобы выпустить ее руку, он поднес ее к губам и поцеловал. Вся яркость пропавшего румянца в одно мгновение вернулась на лицо мисс Мильрой. Она вырвала свою руку, как будто поцелуй Аллана обжег ее.

– Я уверена, что это дурно, мистер Армадэль, – сказала она и быстро отвернулась, потому что невольно улыбнулась.

– Я сделал это в извинение за… то, что я так долго держал вашу руку, – пролепетал Аллан. – Извинение не может быть дурно или может?

Бывают случаи (хотя немного), когда женский ум оценивает обращение к силе чистого рассудка. Это был один из таких случаев. Отвлеченное предложение было сделано в извинение. Она соглашалась, что это составляло разницу.

– Я только надеюсь, – сказала маленькая кокетка, лукаво смотря на Аллана, – что вы не ошибочно представляете мне это. Хотя теперь это ничего не значит, – прибавила она серьезно, качая головой. – Если мы и сделали несколько не совсем приличных поступков, мистер Армадэль, вряд ли мы будем иметь случай делать их еще.

– Неужели вы уезжаете! – с испугом воскликнул Аллан.

– Хуже, мистер Армадэль. Моя новая гувернантка едет.

– Едет? – повторил Аллан. – Уже едет?

– Почти едет, следовало мне сказать. Мы получили ответы на объявление сегодня утром. Папа и я распечатывали их и читали, и оба выбрали одно письмо из всех. Я выбрала его, потому что оно было написано так мило, а папа выбрал его, потому что требования были так умеренны. Он пошлет это письмо к бабушке в Лондон с сегодняшней почтой, и если она останется довольна расспросами, то гувернантка будет нанята. Вы не знаете, как ужасно я беспокоюсь: незнакомая гувернантка так страшна, но все-таки это лучше, чем поступить в школу, а я имею большие надежды на эту даму, потому что она написала такое письмо! Я говорила папа, что это уже почти примиряет меня с ее ужасным, неромантическим именем.

– Как ее зовут? – спросил Аллан. – Браун? Гребб? Скраггс? Что-нибудь в этом роде?

– Нет, нет, не так отвратительно. Ее зовут Гуилт. Ужасно поэтично, не правда ли? Должно быть, та особа, на рекомендацию которой она ссылается, порядочная дама, потому что она живет в одной части Лондона с бабушкой… Постойте, мистер Армадэль, мы не туда идем. Нет, я не могу смотреть на ваши хорошенькие цветы сегодня. Очень вам благодарна, но я не могу принять вашу руку, я уже слишком долго здесь оставалась. Папа ждет завтрак, и я должна бегом бежать назад. Благодарю вас за ваше снисхождение к мама, благодарю вас еще и еще. Прощайте.

– Вы не хотите пожать руку? – спросил Аллан.

Она подала ему руку.

– Пожалуйста, без извинений, мистер Армадэль, – сказала она лукаво.

Опять глаза их встретились, и опять полненькая, кругленькая ручка была поднесена к губам Аллана.

– На этот раз это не извинение! – вскричал Аллан, поспешно защищаясь. – Это знак уважения.

Она отступила на несколько шагов и засмеялась.

– Уж вы не найдете меня опять в вашем саду, мистер Армадэль, – сказала она весело, – пока со мной не будет мисс Гуилт.

С этими словами прощания она подобрала платье и опрометью побежала из зверинца.

Аллан смотрел ей вслед с безмолвным восторгом, пока она не скрылась из виду. Его второе свидание с мисс Мильрой произвело на него необыкновенное действие. Первый раз с тех пор, как он сделался владельцем Торп-Эмброза, погрузился он в серьезное соображение о том, какие обязанности налагало на него его новое положение в жизни.

– Вопрос состоит в том, – рассуждал Аллан, – не лучше ли мне помириться с моими соседями, сделавшись женатым человеком? Я буду думать об этом целый день и, если мысли мои не переменятся, посоветуюсь с Мидуинтером завтра утром.

Когда настало утро и Аллан сошел в столовую, решившись посоветоваться со своим другом относительно обязанностей к его соседям вообще и к мисс Мильрой в особенности, Мидуинтера тут не было. При расспросах оказалось, что его видели в передней, что он взял письмо, полученное с утренней почтой, и сейчас пошел в свою комнату. Аллан немедленно поднялся опять на лестницу и постучал в дверь своего друга.

– Могу я войти? – спросил он.

– Не теперь, – было ответом.

– Вы получили письмо? – настаивал Аллан. – какое-нибудь дурное известие? Случилось что-нибудь неприятное?

– Ничего. Я не совсем здоров сегодня. Не ждите меня завтракать, я приду так скоро, как только смогу.

Ничего более не было сказано ни тем, ни другим. Аллан воротился в столовую несколько раздосадованный. Он решился начать совещание с Мидуинтером, и вот это совещание отложено на неопределенное время.

«Какой он странный! – думал Аллан. – Что он может там делать, запершись один?»

Мидуинтер не делал ничего. Он сидел у окна с письмом, полученным в это утро. Почерк был мистера Брока, который писал следующее:

«Любезный Мидуинтер!

Я буквально имею только две минуты до отхода почты сказать вам, что я сейчас встретил в Кенсингтонском саду женщину, которую мы оба знаем под именем женщины в красной шали. Я пошел за нею и за ее спутницей (пожилой дамой почтенной наружности) до ее квартиры и ясно слышал имя Аллана, произносимое ими. Положитесь на меня, я не потеряю из виду этой женщины, пока не удостоверюсь, что она не замышляет каких-нибудь бед в Торп-Эмброзе, и ожидайте получить от меня известие, как только я узнаю, чем кончится это странное открытие.

Истинно вам преданный Дециму с Брок».

Прочитав это письмо во второй раз, Мидуинтер сложил его и спрятал в свой бумажник, рядом с рассказом о сновидении Аллана.

– Ваше открытие не кончится вами, мистер Брок, – сказал он. – Делайте что хотите с этой женщиной, а когда наступит время, эта женщина будет здесь.

Он посмотрел в зеркало, увидел, что настолько успокоился, что может встретиться с Алланом, и пошел вниз занять свое место за завтраком.

Глава V
Матушка Ольдершо настороже

1.

От миссис Ольдершо (улица Диана, Пимлико) к мисс Гуилт (Вест Плейс, Олд Бромптон)

Дамский косметический кабинет

20 июля, 8 часов вечера

Любезная Лидия. Уже прошло, как мне помнится, около трех часов с тех пор, как я бесцеремонно втолкнула вас в мой дом в Вест Плейсе и, успев только сказать, чтобы вы подождали меня, закрыла дверь и оставила вас одну. Зная вашу чувствительную натуру, моя милая, я боюсь, что, прождав столько времени, вы уже решили, что мое обращение с вами, как с гостьей, беспримерно грубо.

А между тем, поверьте мне, я задержалась с объяснением своего странного поведения не по своей вине. Случилось затруднение деликатного свойства, одно из многих, случающихся в таких конфиденциальных делах, как мои. Это произошло в Кенсингтонском саду, где мы с вами прогуливались, чтобы подышать свежим воздухом. Я никак не смогу вернуться к вам еще несколько часов, но мне надо срочно предупредить вас. Пользуюсь свободной минутой и вот пишу вам.

Предупреждение первое. Ни в коем случае не выходите из дому в этот вечер. Днем тоже будьте очень осторожны и не выглядывайте из окон со стороны фасада. У меня есть причина опасаться, что некая очаровательная персона, гостящая сейчас у меня, то есть вы, моя милая, можете оказаться под наблюдением. Не волнуйтесь особенно и не проявляйте излишнее нетерпение. Вы узнаете почему.

Я могу объяснить все, только вернувшись к тому моменту, когда мы несчастливо встретились в саду с «милым» джентльменом, который был настолько «любезен», что «проводил» нас до самого дома.

Мы были уже у самой двери в мой дом, когда мне вдруг пришла в голову мысль, что пастор, следуя за нами до дому, был побуждаем к этому мотивом, объясняющимся не его изысканным вкусом, а причинами, которые намного опаснее для нас обеих. Короче, Лидия, я очень сомневаюсь, что мы имеем здесь дело с вашим новым воздыхателем, и, наоборот, сильно подозреваю, что мы вместо этого встретили в его лице нового врага. У меня не было времени сказать вам об этом. Времени хватило только для того, чтобы благополучно водворить вас в дом, не упустить пастора и попытаться проверить мои опасения, поступив по отношению к пастору так же, как он поступил. Я имею в виду, что я в свою очередь последовала за ним.

Сначала я держалась за ним на некотором расстоянии, проворачивая все в голове, сомневаясь, не обманываюсь ли я в своих подозрениях. Мы, моя милая, ничего не скрываем друг от друга, и вы поймете, в чем были мои сомнения.

Я не удивилась, что вы как будто узнали его. Он – не случайный человек, и вы видели его дважды в Сомерсетшире. Один раз, когда вы спросили, как пройти к дому миссис Армадэль, и второй раз, когда вы возвращались к железнодорожной станции. Но я была несколько озадачена тем, что и он вас узнал. Ведь ваша вуаль была опущена в те два раза в Сомерсетшире, а также, когда мы были в саду. Я сомневаюсь, что он запомнил вашу фигуру в летнем одеянии: ведь он видел ее только в зимнем платье. И несмотря на то, что мы разговаривали, когда он встретился (а ваш голос – одно из ваших очаровывающих достоинств), я сомневаюсь также, что он вспомнил вас по голосу. Тем не менее я была убеждена, что он узнал вас. «Как же это?» – спросите вы. Моя милая, к несчастью в тот момент мы говорили об Армадэле. Я твердо уверена, что это имя было тем словом в нашем разговоре, которое поразило его. А уж потом, когда он это услышал, ваш голос, наверное, и ваша фигура, вероятно, пришли к нему на память. Вы можете спросить: «Ну и что, если так?» Подумайте, Лидия, и скажите, разве не мог пастор в том месте, где жила миссис Армадэль, быть другом миссис Армадэль? А если он был ее другом, то первое лицо, к которому она могла обратиться за советом после того, как вы ее напугали, и после всего того, что вы неосторожно наговорили там по отношению к ее сыну, мог быть прежде всего священник тамошнего пастората.

Вы теперь поймете, почему я таким нецивилизованным образом оставила вас, и я могу теперь рассказывать о том, что произошло далее.

Я шла следом за стариком, пока он не свернул в тихую улочку, а затем обратилась к нему с выражением высочайшего уважения к церкви, которое (я тешу себя надеждой) отражалось в каждой черточке моего лица.

«Надеюсь, вы извините меня, – сказала я, – если я осмелюсь спросить, не узнали ли вы ту леди, которая прогуливалась со мной, когда вы проходили мимо нас в саду?»

«Надеюсь, вы извините меня, мадам, если я спрошу, почему вы задаете мне этот вопрос?» – только и ответил он.

«Я осмелюсь сказать вам, сэр, – сказала я, – если моя подруга не совсем незнакома для вас, то я хотела бы привлечь ваше внимание к очень деликатному предмету, связанному с леди, которая уже умерла, и ее сыном, который еще жив».

Он был сражен, я ясно это видела. В то же время у него хватило сил сдержаться, и он держал язык за зубами, ожидая, что я еще скажу.

«Если я ошибаюсь, сэр, предполагая, что вы узнали мою подругу, – проговорила я, – то извините меня. Но я с трудом могу поверить, что джентльмен вашей профессии станет шпионить за леди, которая ему совсем не знакома».

Тут я его поймала. Он покраснел (надо же, и это в его возрасте!) и выложил правду, надеясь защитить свою репутацию.

«Я встречал ту леди однажды и признаюсь, что узнал ее в саду, – сказал он. – Вы извините меня, если я уклонюсь от обсуждения вопроса, следовал ли я за ней с умыслом или без умысла. Если вы хотели удостовериться в том, что ваша подруга не совсем незнакома для меня, то теперь вы удостоверились в этом. И если у вас есть что-то особенное сказать мне, то оставляю на ваше усмотрение решить, пришло для этого время или нет».

Он ждал и смотрел по сторонам. Я ждала и смотрела по сторонам. Затем он сказал, что улица вряд ли подходящее место для разговора о деликатном предмете, но к себе домой тем не менее не пригласил. Вы, моя милая, наверное, наблюдали, как иногда две кошки подозрительно принюхиваются одна к другой. Если наблюдали, то можете себе представить, какую картину мы представляли в этот момент – я и пастор «Ну, так как, мадам, – сказал он наконец, – будем продолжать наш разговор, невзирая на обстоятельства?»

«Да, сэр, – ответила я, – к счастью, мы оба уже в таком возрасте, когда можно пренебречь этими обстоятельствами». (Я заметила, как эта старая калоша посмотрел на мои седые волосы и, видимо, решил, что его репутация не пострадает, если кто-нибудь увидит его со мною.) После всех этих виляний мы наконец заговорили по существу. Я начала говорить ему о своих опасениях, что его заинтересованность в вас не проистекает из дружеского расположения. Он с готовностью подтвердил это, конечно же, заботясь и на этот раз больше о своей репутации. Потом я сказала, что как раз тогда, когда мы заметили, что он шел за нами, вы рассказывали о своем визите в Сомерсетшир, и я повторила все, что вы рассказали. Не волнуйтесь, моя милая, я делала это из принципа. Если вы хотите, чтобы блюдо вашей лжи проглотили, добавьте немного гарнира из правды. Так вот, почувствовав, что разбудила таким образом доверие «милого джентльмена», я сообщила, что вы стали совсем другой женщиной с тех пор, как он видел вас. Я оживила старую развалину – вашего мужа (конечно, не упоминая имен), переместила его по делам в Бразилию (первое, что пришло в голову) и пересказала письмо, которое он якобы написал и в котором он изъявлял готовность простить заблудшую жену, если та опомнится и вернется к нему. Я заверила пастора, что благородное поведение вашего мужа смягчило вашу грубую натуру. Потом, решив, что произвела на него нужное впечатление, я резко перешла к предмету, который, очевидно, больше всего интересовал его. Я сказала: «Как раз в то время, когда вы встретили нас, сэр, моя несчастная подруга рассказывала о ее поведении по отношению к миссис Армадэль и всячески сожалела о том, что так нехорошо вела себя. В порыве откровенности она раскрыла свое искреннее желание хоть как-нибудь загладить свою вину перед сыном миссис Армадэль, если только это возможно. И вот она попросила меня (поскольку не осмеливается показаться вам на глаза лично) узнать у вас, находится ли мистер Армадэль все еще в Сомерсетшире и не согласится ли он принять небольшими суммами те деньги, которые (она сознается в этом) она получила от миссис Армадэль путем вымогательств, спекулируя на ее страхе». Я именно так и сказала. Согласитесь, столь тонкую версию (так детально продуманную во всем) вряд ли кто придумает. Камень и тот расплавился бы. Но этот сомерсетширский пастор оказался тверже камня. Хоть бы для вида скрыл, что не верит ни одному моему слову о вашем изменившемся характере, о вашем муже в Бразилии и о вашем желании непременно вернуть деньги! Куда там! Это было бы слишком для него! Воистину, надругательство, что такой человек служит в церкви. Такая бесчувственность неслыханна в человеке этой священной профессии!

«Ваша подруга намерена отбыть к своему мужу со следующим пароходом?» – вот все, что он соизволил сказать, когда я кончила.

Признаюсь, я была ошеломлена, очень разозлилась и выпалила: «Да, со следующим пароходом».

«Как же я свяжусь с нею?» – спросил он.

Я снова выпалила: «Письмом – через меня».

«А по какому адресу, мадам?»

Тут я ему снова влепила: «Вы ведь сами узнали мой адрес, сэр, – сказала я. – В справочнике по адресу вы узнаете мое имя, если хотите узнать его самостоятельно. Впрочем, вот, пожалуйста, моя карточка».

«Большое спасибо, мадам. Если ваша подруга захочет связаться с мистером Армадэлем, то я тоже дам ей свою карточку».

«Спасибо, сэр».

«Спасибо, мадам».

«До свидания, сэр».

«До свидания, мадам».

Так мы расстались. Я пошла своей дорогой – у меня было свидание на работе, а он пошел своей дорогой – очень поспешно, что уже само по себе подозрительно. Что я не выношу в нем, так это его бессердечность. Господи, помоги тем людям, которые вынуждены посылать за ним в свой смертный час!

Соображение следующее: что же нам делать? Если мы не найдем способ вывести эту старую развалину из игры и скрыться от него, то он может разрушить все для нас в Торп-Эмброзе. Подождите меня, пока я не приду, надеюсь, свободной от головной боли по поводу другого затруднения, которое беспокоит меня сейчас здесь. Надо же так не повезти. Подумайте только, этот пасторишка оставляет свой приход и прибывает в Лондон именно в тот момент, когда мы отозвались на объявление майора Мильроя и можем подвергнуться расспросам буквально на следующей неделе! Я не вынесу этого! Его епископ должен вмешаться.

Преданная вам Мария Ольдершо.

2.

От мисс Гуилт к миссис Ольдершо

Вест Плейс

20 июня

Моя бедная милая старушка! Плохо же вы знаете мою чувствительную натуру, как вы изволили выразиться! Нисколько не обидевшись, когда вы оставили меня, я села за фортепьяно и, забыв обо всем на свете, играла до тех пор, пока не появился ваш посланный. Ваше письмо невыносимо. Я до изнеможения смеялась, читая его. Надо же придумать столь абсурдную историю, которую вы преподнесли сомерсетширскому священнику! Ничего забавнее я никогда не читала. А ваше интервью с ним на улице! Не смыть нам этого греха. Вот насладилась бы публика, если бы представить все это в виде фарса в каком-либо театре!

К счастью для нас обеих (если перейти к серьезным вещам), ваш посланный оказался довольно расторопным. Он послал наверх узнать, будет ли ответ. Это отвлекло меня от веселья, и у меня хватило ума послать вниз и сказать: «Да».

Какой-то бесцеремонный мужчина, герой книги, которую я когда-то читала, сказал, что никакая женщина не в состоянии держать в голове две мысли одновременно.

Заявляю вам, что вы почти убедили меня в том, что этот мужчина прав. Если вам удалось пробраться незамеченной на ваше рабочее место и если вы подозреваете, что ваш дом, где я сейчас нахожусь, под прицелом соглядатаев, то как же вы собираетесь вернуться сюда и позволить таким образом пастору снова напасть на ваш след? Что за безумие! Оставайтесь там, где вы есть. А когда справитесь со своим затруднением в Пимлико (здесь, конечно же, замешана женщина, ох уж эти женщины!), то потрудитесь, будьте добры, прочесть то, что у меня есть сказать вам о вашем затруднении в Бромптоне.

Во-первых, как вы и предполагали, дом находится под наблюдением.

Через полчаса после того, как вы оставили меня, мою игру на фортепьяно прервали громкие голоса на улице. Я подошла к окну. У дома напротив, где сдаются комнаты, стоял кэб. Какой-то пожилой человек, на вид почтенный прислужник, препирался с кэбманом о гонораре. Другой пожилой человек вышел из дому и остановил их. Затем этот пожилой человек вернулся в дом и осторожно занял свое место у фасадного окна. Вы знаете его, моя драгоценнейшая, несколько часов назад он показал себя беспардонным грубияном и усомнился, что вы говорите ему правду. Не бойтесь, он меня не заметил. Когда он взглянул наверх после того, как перепалка с кэбманом затихла, я уже была за занавеской. Еще один или два раза после этого я подходила к занавеске, и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться, что он и его слуга будут, заменяя друг друга, дежурить денно и нощно у окна, чтобы постоянно держать ваш дом в поле зрения. Чтобы пастор догадывался о наших подлинных намерениях, это, конечно, невозможно. Но то, что он твердо уверен, что я замышляю против юного Армадэля что-то недоброе и что вы полностью подтвердили эту его уверенность, так же ясно, как дважды два четыре. И это случилось (как вы справедливо пишете мне) именно в тот момент, когда мы отозвались на объявление и когда в ближайшие несколько дней о нас могут расспрашивать доверенные майора!

Не правда ли, ужасная ситуация для нас с вами? К черту эту ситуацию. У нас есть прекрасный выход из нее. И это, матушка Ольдершо, благодаря тому, что я лично принудила вас предпринять не далее как три часа перед тем, как этот сомерсетширский священник встретился нам.

Неужто вы забыли ту милую небольшую перепалку между нами сегодня утром, сразу же после того, как мы обнаружили в газете объявление майора? Неужто вы забыли, как упорно я настаивала на мнении, что вас слишком хорошо знают в Лондоне, чтобы вам можно было безопасно от своего имени выдать мне рекомендацию или даже принять доверенное лицо майора в вашем доме (что вы, между прочим, поспешили предложить)? Не помните ли, в какой ярости вы пребывали, когда я положила конец нашему диспуту, заявив, что не сделаю ни шагу в нашем деле, пока не получу возможности обратиться с предложением к майору Мильрою, сообщив ему адрес, где вас совершенно не знают, и указав ему в качестве рекомендателя чье угодно имя, только не ваше? Как вы посмотрели на меня, когда поняли, что вам ничего не остается делать, как согласиться со мной или выйти из игры! Как вы разъярились по поводу апартаментов на другой стороне парка! И как вы ворчали по поводу бесполезной траты денег, когда вернулись и сообщили о снятых по моему настоянию меблированных апартаментах в респектабельном Бэйсуоторе!

Что вы думаете об этих меблированных апартаментах теперь, вы, глупая старая женщина? Нам грозит разоблачение, и у нас нет другой надежды спастись, как только сбежать от пастора под покровом темноты. И тут как раз кстати наши комнаты в Бэйсуоторе, куда еще ни вы, ни я не привели любопытствующих незнакомцев. Они ждут, готовы поглотить нас. В них мы избавимся от треволнений и сможем спокойно ждать расспросов доверенных майора. Можете ли вы взглянуть наконец чуточку далее вашего носа? Может ли что-либо на белом свете помешать вам сегодня же вечером покинуть Пимлико и не далее как через полчаса после этого надежно укрыться в новых апартаментах, вполне соответствующих характеру моих рекомендаций? О! Фи, фи, матушка Ольдершо! На колени, старая злая фурия! И благодарите ваши звезды за то, что этим утром вам подвернулась такая каналья, как я!

Давайте вернемся теперь к единственному стоящему упоминания затруднению – к моему затруднению. Я под прицелом сижу в этом доме. Так как же мне воссоединиться с вами и не навести при этом пастора или его слугу на наш след?

Будучи по всем признакам заключенной здесь, я не вижу другого выбора, как попытаться осуществить старый, как мир, план побега с переодеванием. Я тут присматривалась к вашей служанке. Мы обе худощавы. Лицо и волосы, правда, очень разные, но она почти такая же, как я, по весу и размерам, а фигура у нее (если бы только она умела одеваться и если бы нога была у нее поменьше) намного лучше, чем можно было ожидать от женщины в ее положении.

Моя идея вот в чем: одеть ее в платье, которое было на мне сегодня в саду, и выслать ее, с тем чтобы она увела с собой нашего преследователя, а самой, как только горизонт прояснится, выскользнуть отсюда и воссоединиться с вами. Это было бы, конечно, невозможно, если бы меня увидели с поднятой вуалью. Но обстоятельства так сложились (и это одно из преимуществ, полученных мною в результате ужасных приключений после моего замужества), что я редко показываюсь на публике (и конечно же, никогда в таком многолюдном месте, как Лондон) без плотной, опущенной вуали. Если служанка наденет мое платье, то я не вижу причины, почему ее не смогут принять за меня.

Единственный вопрос: можно ли доверять этой женщине? Если да, то пришлите мне приказ для нее поступить в мое распоряжение. Я не скажу ей ни слова, пока не получу от вас весточку.

Жду ответа сегодня же. Пока мы только говорили о месте гувернантки для меня, я не очень заботилась о том, как все это закончится. Теперь же, когда мы отозвались на объявление майора Мильроя, у меня будет наконец все всерьез. Я намерена стать миссис Армадэль Торп-Эмброзской, и горе тому мужчине или той женщине, кто попытается остановить меня!

Ваша Лидия Гуилт.

P.S. Я снова распечатываю письмо, чтобы сообщить вам следующее: не бойтесь, что за вашим посланным будет слежка по пути в Пимлико. Он поедет в трактир, где его знают, там отпустит кэб у двери и выйдет с заднего входа, которым пользуется только хозяин и его друзья.

Л. Г.

3.

От миссис Ольдершо к мисс Гуилт

Улица Диана

10 часов

Любезная Лидия, вы написали мне бездушное письмо. Если бы вы находились в моем неприятном положении, измученная донельзя, как в то время, когда я писала к вам, вы извинили бы вашего друга, если бы приметили, что он не так проницателен, как обыкновенно. Порок настоящего века состоит в недостатке уважения к людям преклонных лет. Ваша душа находится в печальном положении, моя милая, и для вас необходим хороший пример. Вы будете иметь этот хороший пример – я прощаю вам.

Успокоив душу добрым поступком, я теперь хочу доказать вам (хотя и протестую против пошлости вашего выражения), что я могу видеть немножко далее моего бедного старого носа.

Прежде я буду отвечать на ваш вопрос о горничной. Вы можете, безусловно, на нее положиться: она имела свои неприятности и научилась скромности. Она также, кажется, одних с вами лет, хотя справедливость требует сказать, что она несколькими годами вас моложе. Я включаю в это письмо необходимые распоряжения, по которым она будет во всем вам повиноваться.

О чем же теперь следует толковать? О вашем намерении присоединиться ко мне в Бэйсуоторе. Ваш план очень хорош, но его следует несколько исправить. Есть серьезная необходимость (почему, вы это узнаете сейчас) обмануть пастора, причем более, чем вы намеревались обмануть его. Я желаю, чтобы он увидел лицо горничной при таких обстоятельствах, которые убедили бы его, что это лицо ваше. Я делаю еще шаг далее и желаю, чтобы он увидел, как горничная уехала из Лондона, и думал, что он видел вас отправляющейся в Бразилию. Он не верил этому путешествию, когда я сказала ему о нем на улице. Может быть, он поверит, если вы последуете предписанию, которое я теперь вам изложу.

Завтра суббота. Пошлите горничную в вашем платье, как вы намеревались, но сами не выходите и не приближайтесь к окну. Велите этой женщине спустить вуаль, погулять с полчаса и потом воротиться к вам. Как только она явится, пошлите ее тотчас к открытому окну, велите небрежно поднять вуаль и посмотреть из окна. Велите ей потом отойти, снять шляпку и шаль и опять подойти к окну, а еще лучше выйти на балкон. Она может опять показаться несколько раз (только не слишком часто) в этот день. В воскресенье – так как мы имеем дело с пастором – непременно пошлите ее в церковь. Если это не убедит пастора, что лицо горничной принадлежит вам, и если это не заставит его поверить перемене в вашем характере более, чем когда я говорила ему, стало быть, я даром прожила шестьдесят лет, душа моя, в сей юдоли слез.

Следующий день будет понедельник. Я смотрела в объявлении о пароходах и нашла, что во вторник из Ливерпуля в Бразилию отходит пароход. Ничего не может быть удобнее. Вы поедете в ваше путешествие на самых глазах пастора. Вот каким образом можете вы это устроить.

В час пошлите человека, который чистит вилки и ножи, за кэбом и, когда он приведет его к вашей двери, пошлите его привести другой кэб, который должен ждать за углом на сквере. Пусть горничная (все в вашем платье) поедет с чемоданами в первом кэбе на железную дорогу. Когда она уедет, бегите к тому кэбу, который будет ждать за углом. Может быть, они будут готовы следовать за кэбом горничной, потому что видели его у двери, но они не будут приготовлены следовать за вашим кэбом, который был спрятан за углом. Когда горничная приедет на станцию и постарается спрятаться в толпе (я выбрала самый многолюдный поезд, в 2 ч. 10 мин. чтобы дать ей более возможности), вы благополучно будете у меня, а узнают они или нет, что она не едет в Ливерпуль, не будет составлять важности в то время. Они потеряют ваш след и пусть следят за горничной по всему Лондону, если хотят. Я приказала ей оставить пустые чемоданы и отправиться к своим знакомым в Сити и остаться там, пока я ей не напишу.

Какая же цель всего этого? Любезная Лидия, эта цель – ваша безопасность (и моя). Мы можем иметь и успех, и неудачу в убеждении пастора, что вы поехали в Бразилию. Если это нам удастся, нам нечего будет бояться его. Если нам не удастся, он предупредит молодого Армадэля, чтобы он остерегался женщины, похожей на мою горничную, а не женщины, похожей на вас. Это последнее очень важно. Может быть, миссис Армадэль сказала ему ваше имя. В таком случае его описание «мисс Гуилт», которая проскользнула мимо его пальцев здесь, будет совершенно не похоже на «мисс Гуилт», поселившуюся в Торп-Эмброзе. Это внушит вам, что тут только сходство имен, а не лиц.

Что вы теперь скажете о том, как я улучшила вашу идею? Так ли пуста моя голова, как вы думали, когда писали? Не думаю, чтобы я чересчур хвалилась моей изобретательностью. Мошенники играют с публикой фокусы поискуснее моих, и каждую неделю о них упоминают в газетах. Я желаю только показать вам, что моя помощь не менее необходима теперь для успеха армадэльской операции, как была в то время, когда я сделала наше первое важное открытие посредством невинной наружности молодого человека и конторы для справок на Шэдисайдской площади.

Более не о чем говорить, как мне кажется, сообщу только, что сейчас я отправлюсь в новую квартиру с чемоданом, на котором написано мое новое имя. Истекают последние минуты миссис Ольдершо в дамском косметическом магазине, а рождение миссис Мэндевилль, рекомендующей мисс Гуилт, произойдет в кэбе через пять минут. Должно быть, я еще молода сердцем, потому что я уже влюбилась в мое новое романтическое имя. Оно звучит почти так же приятно, как миссис Армадэль Торп-Эмброзская, не правда ли? Спокойной ночи, душа моя, и приятного сна. Если что-нибудь случится до понедельника, напишите мне тут же по городской почте. Если ничего не случится, вы поспеете ко мне как раз вовремя для справок, которые майор захочет сделать. Мои последние слова: не выходите из дома и не приближайтесь к окну до понедельника.