Текст книги "В чем фишка? Почему одни люди умеют зарабатывать деньги, а другие нет"

Как-то я брал интервью у Фрэнсиса Форда Копполы, гуру кинематографа, снявшего «Крестного отца» и «Апокалипсис сегодня», и он был на грани отчаяния. Он сказал, что дошел до того, что читает Джона Гришэма и подчеркивает ключевые абзацы, чтобы понять секрет мастерства и популярности этого писателя. Но видели бы вы дом Копполы! У него очень впечатляющий дом. Он находится в долине Напа, у подножия холма. Первое, что бросается в глаза, – это огромное, простирающееся во все стороны крыльцо.

В итоге Коппола адаптировал книгу Гришэма и снял по ней неплохой фильм. Можно попробовать обратиться к Копполе или Скорсезе. У того я тоже брал интервью во времена выхода в прокат его страннейшего фильма «Кундун», и Скорсезе тоже казался несколько потерянным. Он сидел, быстро и нервно отвечал, и я помню, как он сказал, что сразу же увидел, какая это замечательная история, просто нужно было придать ей накала, но с этим вышел перебор. Да, можно попробовать обратиться и к Скорсезе, потому что история о гангстерах очень хороша. Роскошное времяпрепровождение в гостевом доме на побережье океана всколыхнуло во мне чувства грандиозности, что, впрочем, всегда происходит со мной в подобных местах, на подобных курортах и ретритах, которые я никогда бы не мог себе позволить. С одной стороны, это заставляет меня чувствовать себя бедным и неполноценным, а с другой – очень вдохновляет. Я сижу один, в домашних трусах, накачанный кофеином, и делаю записи для сценариев и триллеров, которые никогда не напишу.

Проклятье! Со Скорсезе я лоханулся: он реабилитировал себя, сняв триллер «Отступники» – историю о соперничестве бандита, внедренного в полицию, и полицейского, внедренного в криминальную группировку; о двух половинах одного и того же мозга, преследующих друг друга в огромном зеркальном коридоре… Дважды проклятье, потому что сейчас Скорсезе снимает фильм о Белфорте. Как только я прочитал историю о Белфорте, даже в черновом варианте, я подумал, что это идеальный сценарий для фильма Скорсезе. Я думаю о том, что всегда упускаю такие возможности, но тут же себя одергиваю. Не следует упиваться прошлыми неудачами.

* * *

Итак, Джо, герой гангстерской истории, сначала рассказывает о своем задании номер двадцать восемь. Оно идеально. Каждый шаг заранее просчитан. Джо изучил парня, которого собирается убить. Он проник в его сознание. Он знает, где этот парень бывает и как этот парень думает.

Парень сидит в одном из ресторанов Бруклина. На дворе 1968 год. Эра больших автомобилей. Эра Motown. Синатра еще на пике популярности. Бандиты еще носят костюмы. Просто сразу представляешь себе эту картину. А вы представляете? Поздний вечер. Джо заходит в ресторан, идет в мужскую уборную с пушкой в руке, а дальше – классика жанра: приглушенный свет, тени, звук трех выстрелов, крики официантов, распахнутая дверь, Джо, выбегающий на улицу, – и здесь, пожалуй, можно сделать стоп-кадр.

Затем пустить голосовую заставку: «Это я, сразу после выполнения двадцать восьмого задания. Все прошло как по маслу. Я стал богаче на двадцать тысяч долларов. Единственная проблема заключалась в том, что на тот момент мне нужно было сорок тысяч долларов».

Поэтому он идет на очередное убийство. Двадцать девятое по счету.

С этого момента разворачивается основной сюжет фильма.

В книге Джо рассказывает о своей жизни – другими словами, о гангстерских делах. Он убивает людей и работает вышибалой долгов в нелегальной индустрии азартных игр. Он громила. Немногословен, неказист. Как ни странно, вызывает симпатию.

Вы видите, что этот парень успешен, потому что его уважают, а уважают его потому, что знают, что он долго не разговаривает.

Если он не продолжит убивать, в какой-то момент лишат жизни его.

Это заставляет его нервничать, поэтому он ищет выход. Он начинает играть в азартные игры, и у него с этим проблемы. С женщинами тоже: он тратит уйму денег на жену и подругу. Чтобы разрядиться, то есть снять стресс, ему приходится убивать людей. Это, естественно, вызывает еще больший стресс и заставляет его сорить деньгами, и так далее по замкнутому кругу.

Он трудоголик.

Он на грани выгорания, но не может остановиться.

Он делает неверный шаг – и оступается. До сих пор он подходил к своей работе хладнокровно и тщательно, а сейчас он в отчаянии. Ему нужны еще двадцать тысяч долларов, поэтому он берется за заказ, в котором не совсем уверен. Заказывают парня по имени Джо Сквилланте.

Фишка в том, что этот Сквилланте… просто копия Джо. Тот же возраст. Та же работа. То же имя. Сквилланте, как и Джо, – гангстер. Он, как и Джо, работает вышибалой долгов в нелегальной индустрии азартных игр. У него, как и у Джо, сильнейшая игровая зависимость. Он, как и Джо, находится в глубокой долговой яме. Поэтому он крадет деньги у других гангстеров. Он переступил черту.

Сквилланте, как и Джо, трудоголик.

Он, как и Джо, на грани выгорания.

И теперь Джо должен проникнуть в его голову…

Понимаете? Это еще один зеркальный коридор, психологический лабиринт, исследование паранойи. В умелых руках классика. О том, что происходит, когда вы больше не видите общую картину, когда вы не парень на лошади, окидывающий взором бескрайние просторы, а белка в колесе, бегущая в замкнутый мирок собственного ума.

* * *

На мгновение я визуализирую свой триумф. Вот я покупаю авторские права. Набиваю на них цену. Веду телефонные переговоры. Алхимия превращения «может быть» в «да». А затем неизбежный результат – богатство и процветание.

Сколько всего я мог бы иметь! Новый дом, огромный, современный, брутальный, окруженный парком из самшитовых скульптур. Комнаты, напоминающие художественные галереи. Предметы искусства, гармонично украшающие стены.

Роскошный особняк. У богачей всегда или роскошный особняк, или сельская вилла. Я никогда не мог определиться с выбором – до недавнего времени. Прогуливаясь по тихой улочке в паре километров от своего дома, я увидел идеальный особняк, огромный, красивый, постройки начала 1960-х годов. В таких домах жили «плохие парни» из криминальных боевиков 1970-х.

Идеальный особняк идеально вписывается в окружающий ландшафт. Я хочу, чтобы он был моим. Ни в какое сравнение не идет с сельской виллой. Выбор сделан, решил я.

Белфорту, конечно, не приходилось выбирать, потому что у него было и то и другое. Большой дом из красного кирпича на Олд Бруквилль с хозяйственными пристройками, домиками для прислуги, искусственным прудом, мощеными подъездными путями и садовниками, подстригающими живые изгороди. Это сельская вилла. И дом на побережье в Хэмптонсе: белый, сверкающий, отороченный балконами и террасами, напичканный деньгами и идеальными женщинами – роскошный порноособняк.

Белфорт хотел иметь и то и другое. Он хотел иметь Ferrari, и Range Rover, и Aston Martin, и Mercedes, и лимузин, и водителя, и яхту, и вертолет, и личный самолет. Никто не может находиться одновременно в двух местах, но наступает момент, когда вы хотя бы можете попытаться это сделать. Теперь я понимаю, что именно с этого момента все начинает лететь в тартарары. Это своего рода помешательство. Вы переступаете черту и продолжаете идти по запретной полосе.

Он хотел все и сразу: владеть акциями и продавать их, баловаться кокаином и метаквалоном, заниматься сексом с женой и с моделью Миллер Лайт, а когда Миллер Лайт стала его женой, он хотел заниматься сексом с ней и с проститутками, или секс-брокерами (надо спросить его об этом, когда наладится беседа и выстроится доверие; до тех пор – ни слова о проститутках и наркотиках).

Я начинаю его раскусывать. Он взбирался на гору. Перешел допустимую грань риска. Обстановка резко изменилась. Он упал.

Совершил преступление, потопил яхту, разбил Mercedes, потерял жену, семью, дома и деньги, загремел в тюрьму – и вот сейчас его освободили, при условии что он выплатит все свои долги, сумма которых приближается к 100 миллионам долларов.

Я начинаю его раскусывать.

Черт! Все-таки я опаздываю.

Что со мной не так? Что не так?

Поезд медленно вползает на станцию.

Но это не моя станция.

Моя – следующая.

Мне нужно было сесть на предыдущий поезд, раньше лечь, раньше встать и вообще жить иначе, по другим принципам.

Что со мной не так?

В животе неприятный холодок.

Почему бы просто не спрыгнуть на этой станции? Если бы я смог спрыгнуть, если бы я смог поймать такси, если бы я выбежал на улицу… Нет, в этой идее есть какая-то проблема.

Проблема есть, но я не могу ее сформулировать, не могу о ней думать.

Проблема.

В чем она заключается?

Мои руки нащупывают карманы, проверяя основной и запасной диктофоны. Мое плечо поправляет ремень сумки, надежно его фиксируя. Меня охватывает сильный, безудержный порыв спрыгнуть. Спрыгнуть, а потом бежать и бежать что есть сил.

Двери открываются.

2

Двери открываются.

Я выхожу из одних раздвижных дверей, а через тридцать три минуты вхожу в другие раздвижные двери – двери гостиницы Chelsea Harbour, закамуфлированного мира денег.

Здесь к вам относятся как к богатому человеку, потому что, если вы здесь (и у вас нет явно выраженных признаков функциональных нарушений), вы как минимум можете быть богаты.

Ранее я сказал, что пишу о богатых людях. Однако никто и никогда не просил меня написать о бедняках. Ладно, ладно, корейцы, с которыми я молился на коленях, были достаточно бедны. У них был маленький дом, очень опрятный и чистый. Возможно, они сделали уборку к моему приходу. Но думаю, что они просто аккуратные люди. Были еще жители трущоб Мехико, но темой моей статьи были трущобы, а не эти конкретные люди. А если точнее, темой моей статьи было перенаселение – скопление большого количества людей в одном месте. Эти люди по каким-то причинам оставили свои фермы, насаждения, лошадей, свой образ жизни, чтобы переехать в город и достичь чего-то большего, но это не сработало, верно?

Раньше журнал Sunday периодически заказывал статьи о бедности.

Сейчас это случается крайне редко.

В той статье я писал о том, что, передвигаясь по городу в направлении трущоб, все больше замечаешь глубину бедности. Через несколько миль исчезают все надписи и дорожные знаки, потому что люди здесь безграмотные. Они построили все эти лачуги и достаточно хорошо их организовали: рядами, как садовые навесы или пляжные бунгало.

Когда я вышел из машины, народ попрятался в свои лачуги, поэтому я сделал несколько снимков и вернулся.

Колоритные снимки социальной нищеты – изобретение СМИ 1970-х годов. При умелом использовании они неплохо привлекают внимание читателей к рекламе. Фотографии открытых шахт, изможденных лиц, убогих жилищ, улыбающихся людей с недостающими зубами и пальцами, огромных груд мусора… Вы понимаете, насколько они огромны, когда видите взбирающихся по ним людей – покорителей мусорных вершин. Глядя на эти снимки, читатели встряхиваются и, возможно, даже испытывают желание обновить свою садовую мебель.

Когда я, взмыленный и зачуханный, ступаю в закамуфлированный мир денег, то не думаю о корейцах, стоящих на коленях в своем маленьком чистом доме, или о мексиканцах, юркающих в свои лачуги.

Я думаю о богачах. Если бы вы захотели сделать моментальный снимок моего отношения к богачам, это был бы самый подходящий момент.

Моя вынесенная вперед нога активирует ультразвуковой датчик. Мои глаза сканируют стеклянные панели. Пространство между панелями увеличивается. Мое собственное отражение исчезает из моего поля зрения, уступая место богатому окружающему пространству.

Моментальный снимок моего разума: я думаю о деньгах, финансовом благополучии, богатых людях – мизерной доли населения мира, но подавляющем большинстве героев моих историй.

Я пишу о супербогатых людях. Иногда о просто богатых. Английское слово rich – «богатый» – произошло от латинского rex – «правитель» (раньше так называли монархов и других верховных руководителей). Со временем rex трансформировалось во французское riche, испанское rico, английское rich и стало означать более высокий уровень благополучия и определенный социальный статус.

Потом идея богатства обрела новый оттенок. В наши дни под богатым подразумевают «плодородный», «продуктивный», «обильный». Бурно развивающийся. Богатая почва дает богатый урожай; богатое место – это источник исследования, прогресса.

Мы считаем, что быть богатым – значит иметь море вещей, и в какой-то степени это верно.

* * *

Пока я иду между стеклянными панелями, сканируя вытаращенными глазами Белфорта, мне на ум приходит похожая ситуация примерно годичной давности, когда я въезжал в Дорсингтон, графство Уорикшир, где находятся владения Феликса Денниса – финансового магната, заработавшего почти 500 миллионов фунтов стерлингов на издании глянцевых журналов. Он прочувствовал огромный, стремительно растущий спрос на гаджеты и нашел способ удовлетворить его, создав международную империю журналов, посвященных всевозможным электронным устройствам, куда позже вклинил фотографии полуобнаженных девушек. Но первоначальная грандиозная идея Денниса, гениальная вспышка озарения, ставшая отправным пунктом к его успеху, представляла собой постер Брюса Ли, который можно было сложить, как карту.

Дорсингтон! Путешествуя по тихой, пустынной дороге, я гадал, где заканчивается сельская местность и начинается Дорсингтон. Я проехал крошечную деревушку, где предположительно родился Уильям Шекспир. Никаких дорожных знаков. Старые дома с соломенными крышами. Кто-то недавно заменил и одинаково подстриг солому на всех домах, что показалось мне необычным. Живые изгороди, слишком аккуратные, чтобы быть настоящими. Но они были настоящими. Кусты с сидящими в них животными. Правда, животные были ненастоящими – бронзовыми.

Я вышел из машины и направился к якобы амбару: даже издалека было понятно, что это не настоящий амбар.

Где же Деннис?

Идя, я вспомнил, как пару лет назад поднимался по ступеням кирпичного офисного здания в пригороде Лондона в поисках другого финансового магната, Алана Шугера. Шугер заработал 700 миллионов фунтов стерлингов на продаже оборудования hi-fi и персональных компьютеров. Он умел сделать из дешевой вещи конфетку, чтобы эта вещь выглядела как дорогие аналоги.

В здании никого не оказалось, несмотря на то что было утро понедельника. Бежевый Mercedes Шугера стоял на парковке, а сам Шугер, как мне сказали, должен быть на месте. Внезапно у меня из носа пошла кровь, поэтому я заскочил в уборную для персонала, свернул из туалетной бумаги тампон и заткнул им кровоточащую ноздрю, после чего вымыл раковину и тщательно изучил свое отражение в зеркале. От паров алкоголя, не выветрившихся со вчерашнего вечера, зеркало сразу запотело.

Однажды, в начале 1960-х годов, когда Шугер гостил у своей тещи, он взглянул на прозрачную крышку пластиковой масленки и его осенила идея стоимостью в миллионы долларов или фунтов стерлингов. Крышка была миниатюрной версией защитного экрана систем hi-fi, но значительно дешевле имеющихся на рынке аналогов. В итоге компания Шугера стала стремительно расти и расширяться, приобретая все новые здания, включая и то, в котором находился я.

Я отскреб с подбородка запекшуюся кровь и вспомнил еще один день, когда шел по последнему этажу одной из башен отеля Westin в Сиэтле в поисках очередного финансового магната, Говарда Шульца. По договоренности он должен был ожидать меня в президентском люксе. Окна отеля выходили на Пьюджет-Саунд, где Курт Кобейн сказал режиссеру, снимавшему о нем документальный фильм, что деньги однозначно не делают вас счастливыми. Он страдал от того, что я называю «синдромом Курта Кобейна», – особой формы депрессии, которая случается у очень успешных людей.

Как бы то ни было, Шульц заработал, наверное, миллиард долларов на создании сети кофеен Starbucks. Я наблюдал за тем, как он выступал перед стадионом сотрудников Starbucks; под каждым пластиковым стулом – и под моим тоже – была прикреплена долларовая купюра.

Выступление Шульца было очень похоже на выступление мотивационного оратора Тони Роббинса, которое я посещал ранее. Шульц даже чем-то похож на Роббинса. Так вот, он сказал, что усвоил очень важный урок. Этот урок – «Лови момент!». Насколько я помню, он тут же попросил всех присутствующих заглянуть под свои стулья, что все и сделали.

Грандиозная идея насчет кофеен посетила Шульца во время поездки в Италию, когда он сидел в кафе. Правда, она заключалась не только и не столько в распитии кофе, сколько в привлечении жителей городов в комфортные заведения, где бы они, жители, тратили свои деньги, то есть в максимально продуктивном использовании городской недвижимости. Шульц сказал, что эта идея была чем-то вроде озарения, а потом он воплотил ее в реальность. Воспользовался моментом.

Я находился в вестибюле последнего этажа отеля Westin – в серебристо-бронзово-белом кубе, и в моей голове проносились образы других финансовых магнатов, в некотором смысле преследуемых мной, например Стива Винна, заработавшего сотни миллионов долларов на игорном бизнесе. Я думал также об Ингваре Кампраде, основателе IKEA, и о Соле Керцнере, южноафриканском владельце сети казино и пятизвездочных курортов, и о Флавио Бриаторе, управляющем Benetton. Я думал о коллекции «старых мастеров» Винна в Лас-Вегасе, о принадлежащих ему работах Гогена и Ван Гога, Поллока и Пикассо; я думал о желтом гостевом доме Кампрада на берегу озера, принадлежащего Кампраду, в шведском лесу Кампрада; о владениях Бриатора, напоминающих студенческий кампус; об острове Керцнера на Багамах. В то время мне еще только предстояло посетить остров Гилмора. На самом деле у Гилмора остров получше, чем у Керцнера. У Керцнера тоже красивый остров, но не слишком живописный, как и большинство тропических островов.

Многие из богатых людей хотят иметь острова.

Возможно, мы все хотим иметь метафорический остров. Но эти парни хотят настоящий остров, или кампус, или поместье, или корпорацию, или культ. Когда их желания сбываются и они становятся королями острова, или культа, или чего бы то ни было, с ними что-то происходит. Как произошло с Генрихом VII, когда он в 1485 году заполучил английский трон. До этого он, должно быть, думал: «Погоди-погоди, вот я стану королем!» А став королем, испытал горечь и разочарование. По сути, это все тот же синдром Курта Кобейна.

Я постучал в дверь президентского люкса. Шульц ответил, и я вошел. Открывая дверь, я ощутил приступ меланхолии, которой страдал в последнее время. В Сиэтле я был с девушкой, но наши отношения разладились, и я начал слишком много выпивать. Прошло уже одиннадцать лет со дня казни серийного убийцы Теда Банди, но я почему-то думал, что десять. Я упустил целый год. Я прошел мимо пары мест, где он зверски расправлялся с людьми, и в душу закрался невольный страх.

Банди вырос в бедности. В колледже он увлекся красивой богатой девушкой по имени Стефани Брукс, но ее семья считала, что молодой человек не вписывается в их окружение (не дотягивает до их уровня), и Стефани отвергла его. После этого Банди годы работал над собой, пытаясь стать лучше. Он получил работу в сфере общественных коммуникаций и место в юридическом вузе и снова позвонил Стефани. На этот раз она его приняла. Потом что-то произошло, и они расстались во второй раз. По одной из версий, Банди бросил Стефани в отместку за то, что она его отвергла, когда он был бедным. Думаю, причина лежит глубже. Возможно, он чувствовал, что все равно не дотягивает до уровня своей избранницы. Банди понял, что, даже став успешным адвокатом, заработав много денег и получив благосклонность родных Стефани, он все равно будет чувствовать себя неполноценным – и низкая самооценка разъедала его изнутри.

Они расстались. Именно тогда у Банди появилась одержимость похищать и убивать красивых женщин. Красивые женщины вызывали у него ненависть – к самому себе. Он убил их не менее тридцати пяти.

За день до смертной казни Банди объявил себя жертвой глянцевых журналов, пестреющих сексуальными фотографиями женщин – объектов вожделения. Он якобы ничего не мог с собой поделать. Опасность, мол, исходит от «стеллажей с журналами».

Когда вы смотрите на фотографии женщин в этих журналах, как он сказал, в вашей психике происходит надлом. Банди смог лишь констатировать факт, что в его психике произошел надлом, но не сказал, в чем этот надлом заключается.

Копаться во всем этом слишком болезненно.

Говард Шульц, как и Банди, тоже вышел из бедной семьи. Он вырос в Бруклине, в районе Канарси, в жилом комплексе Бэйвью. В своей автобиографической книге «Как чашка за чашкой строилась Starbucks» Шульц рассказывает историю о том, как девушка, с которой он встречался, знакомила его со своим отцом. Отец спросил Шульца, где он родился. «В Бруклине», – ответил Шульц. «В каком районе Бруклина?» – поинтересовался отец. «Канарси», – сказал Шульц. «Где именно в Канарси?» – «В Бэйвью». – «Оу», – вырвалось у отца девушки.

Шульц навсегда запомнил это «оу».

Охваченный маниакальной одержимостью, Банди похищал и убивал красивых женщин – иногда по две за день. Шульц пошел другим путем. Он тоже был охвачен одержимостью – открыть сеть кофеен. Иногда он открывал по две кофейни за день. Он был кофейным злодеем, уничтожавшим своих конкурентов в больших и малых городах Запада.

Украшением президентского номера было резное панорамное окно. Шульц сидел на большом диване, поедая картошку фри. Над гаванью стояла легкая дымка, и она смягчала солнечный свет, наполнивший комнату и временно поднявший мне настроение.

Я думал о Говарде Шульце, смотрясь в зеркало уборной Алана Шугера, и об Алане Шугере, направляясь к так называемому амбару в поисках Феликса Денниса. Эти ребята зациклены на успехе. Зациклены до такой степени, что могут смотреть на масленку, или на обстановку бара, или на изображение Брюса Ли – и видеть горы денег. Однако в них есть что-то такое, чему я определенно не завидую.

Возможно, потому, что, глядя на масленку, я хочу видеть масленку.

Но где же Деннис? Честно признаться, я опасался за его психическое состояние. Во-первых, не так давно он сообщил журналисту, что несколько лет назад убил человека, столкнув его с обрыва. Потом он сказал, что не делал этого, а просто подумал, что сделал, – продолжительный прием алкоголя с медикаментами может вызывать бредовые галлюцинации. По его словам, у него было видение убийства, и это видение казалось реальным.

Тогда возникает вопрос: если вы считаете, что кого-то убили, зачем говорить об этом в интервью? Существует определенный тип убийц, которым хочется рассказать о своих злодеяниях. Они хотят убивать открыто, как Ронни Крэй.

Для Крэя открытое насилие было смыслом жизни. Он считал, что настоящий гангстер не боится совершить преступление на глазах у свидетелей. Крэй не просто хотел убивать – он хотел, чтобы все знали, что он киллер. Публичность была самым важным моментом, чем-то вроде валюты. Вот почему Крей принудил своего брата, Рега, убить Джека Маквити: набить цену Креям.

Что касается Денниса, я считаю, что на самом деле он никого не убивал, а просто хотел, чтобы люди так думали, и это желание слетело у него с языка в пьяном угаре.

* * *

Я вошел в термальный спа-комплекс Денниса, Highfield, стоимостью в полмиллиарда долларов. Деннис сделал его в стиле «Острова сокровищ» – по мотивам любимой в детстве книги. Там были две огромные деревянные скульптуры – Роберта Льюиса Стивенсона, автора книги, и Джона Сильвера, главного пирата. Там был аквариум с тропическими рыбами, бассейн, джакузи, душевые кабины и парилки, росли комнатные пальмы, возвышались мачты с крепежными тросами и вороньими гнездами, и вы могли подняться на мачту, чтобы посмотреть сверху на бассейн и джакузи.

«Остров сокровищ» – это история о подростке по имени Джим Хокинс. После смерти отца он сбегает на корабль и отправляется на поиски спрятанных сокровищ. За время своих приключений он многому учится. Одним из самых крупных открытий для Джима становится алчность людей: все, кому он показывает карту с необитаемым островом, где спрятаны сокровища, сразу же бросают все дела и пытаются добраться до этого острова. По дороге они обманывают, предают и убивают друг друга – и все ради того, чтобы стать богатыми.

Что Стивенсон хотел сказать нам о человеческой сущности? То, что в глубине души все являются пиратами, хотя большинство людей всю жизнь пытаются это отрицать, и что быть пиратом – это не самая страшная вещь в мире, а охота за сокровищами интереснее, чем обладание ими. Иначе говоря, кайф не в том, чтобы быть богатым, а в том, чтобы становиться богатым.

Я прошелся вокруг бассейна. Дно было выложено мозаикой, изображающей кораблекрушение и сундук с золотом и драгоценностями; под определенным углом изображение казалось трехмерным – эффект, создаваемый оптоволоконными кабелями. Своеобразное напоминание о «Рундуке Дэви Джонса» – иносказательном названии морской пучины, принимающей мертвых моряков.

Над бассейном находилась галерея с деревянной скульптурой Джона Гаррисона, сидящего за своим столом, в натуральную величину. Гаррисон был часовщиком-самоучкой, который изобрел хронометр, позволивший морякам определять долготу во время длительного плавания.

Работа над этим изобретением заняла у него сорок лет, но в итоге он создал идеально точное устройство.

О Highfield можно еще долго рассказывать. К примеру, там мини-кинотеатр в стиле ар-деко 1930-х годов с огромными мягкими кожаными сиденьями для максимального комфорта; гараж для Rolls-Royce Денниса, оборудованный вращающимся полом, чтобы водителю было удобно заезжать и выезжать; небольшой а-ля средневековый банкетный зал; кабинет с библиотекой редких книг; спальня с балдахином и деревянными скульптурами исторических личностей.

Я вышел из спа-комплекса Highfield и направился дальше. На выходе администратор дала мне альбом с фотографиями Highfield и сказала, что Деннис может находиться в следующем здании, «Приюте странника», где он иногда предается размышлениям или пишет стихи.

Лет десять назад Деннис слетел с катушек, после чего решил стать поэтом. Ему нужно было создать для себя литературный уголок, и в итоге он создал несколько таких уголков: в своих поместьях на Карибах, в Коннектикуте, на Манхэттене и в центральном Лондоне.

Когда Деннис попадал в жуткие передряги, поэзия помогала ему прийти в себя.

Слететь с катушек для богатого человека – очень серьезное дело, потому что он дольше достигает предела, известного как «самое дно». У богатого человека, как бы он ни разорился, всегда есть или машина с водителем, или целый парк машин. У него всегда есть крыша над головой, роскошные дома в нескольких странах. Он может арендовать личный самолет, остановиться в пентхаусе или президентском номере любой гостиницы, которую пожелает. Деннис лет шесть или семь сидел на крэк-кокаине, путешествуя по миру и предаваясь безумным оргиям в компании дорогих секс-работниц. Он все больше и больше скатывался в бездну ментальной и физической деградации.

Потом он завязал с крэком и эскортами и стал писать стихи – в «Приюте странника».

Приближаясь к «Приюту странника», я думал обо всем этом: о наркотиках, эскортах, поэзии. Деннис чуть не умер, а духовно, возможно, и умер. Он пытался выплеснуть свою горечь через поэзию. Вот такая необычная бизнес-модель. Но, казалось, она работала – по крайней мере, до появления видения, что он сбросил кого-то с обрыва. Подозреваю, что человеком, которого убил Деннис – в метафорическом смысле, – был он сам.

«Приют странника», который официально назывался «Садом героев и злодеев», находился на вершине холма, и к нему вела аллея из двадцати или около того бронзовых статуй. Позже Деннис расскажет мне, что рынок бронзовых статуй в натуральную величину очень ограничен: только он и еще несколько магнатов. Эта аллея напомнила мне авеню, ведущую к павильону «Каприз» – искусственным руинам типа греческих на острове Керцнера. Авеню! Должно быть, в жизни очень богатого человека однажды наступает момент, когда этот богатый человек осознает, что может позволить себе авеню.

Нет, это была действительно красивая авеню. Ничуть не хуже, чем авеню Фрэнсиса Форда Копполы в долине Напа, или авеню Сола Керцнера на Багамах, или авеню Стива Винна у его отеля в Лас-Вегасе.

Да, ничуть не хуже.

Если вдуматься, эти авеню похожи на вагину: тропа, обрамленная аккуратно подстриженной растительностью в виде кустов или деревьев, ведущая к входу, за которым скрывается главный аттракцион. По случаю гостей часто устраивается водная феерия. К примеру, Коппола и Винн устраивали водные феерии. Винн даже делал светомузыкальные шоу с использованием фонтанов и ездой на водных мотоциклах под композиции Майкла Джексона или Би Джиз, что может показаться полной безвкусицей… но почему-то не кажется в силу уверенности Винна.

Эти люди настолько уверены в себе!

Недавно я читал статью о Винне. Он купил картину Пикассо «Сон». Она была написана 1932 году. На ней художник изобразил свою возлюбленную, Марию-Терезу Вальтер, голова которой символически разделена на две части. Позже Винн согласился продать картину миллиардеру Стиву Коуэну за 139 миллионов долларов, но накануне сделки случайно проткнул локтем бедро Вальтер. Оформление сделки было приостановлено; картину отдали на реставрацию, и через год Коуэн купил ее уже за 155 миллионов, потому что за это время спрос на картины Пикассо вырос.

Люди не то чтобы ожидали, что за год шедевр «Сон» станет еще шедевральнее. Возможно, они просто считали, что так подумают другие. Как бы то ни было, Винн стал только богаче от того, что повредил картину. На секундной оплошности он заработал столько, сколько среднестатистический американец не заработает и за восемь жизней.

Я поднялся по аллее к «Приюту странника». Через каждые пару метров стояли бронзовые статуи. Они стоили тысячи долларов. Их изготовление заняло месяцы. Глядя на них, можно представить себе психическое и душевное состояние Денниса, когда он создавал эту аллею под воздействием крэка.

Вот некоторые из статуй: Чак Берри со своей знаменитой утиной походкой; юный Боб Дилан, бренчащий на гитаре, рядом с пожилым Вуди Гатри, лежащим при смерти на больничной койке; Стивен Хокинг в моторизованной коляске; молодой Чарльз Дарвин верхом на гигантской галапагосской черепахе; Эйнштейн, жарящий яичницу; Галилей в престарелом возрасте, слепо вращающий глобус; художник-аниматор Роберт Крамб; вымышленные персонажи, герои военно-морских приключений, Джек Обри и Стивен Мэтьюрин; Ван Гог, пишущий картину «Стул»; Мухаммед Али с поднятыми над головой руками в боксерских перчатках; Брюс Ли, выполняющий прием кунг-фу.