Текст книги "На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927"

Тем не менее в начале XIX века турецкий султан владел в Европе обширными территориями. Ему принадлежал весь остров Крит с его тогдашней столицей, городом Кандия; и даже воинственные сфакиоты (на юго-западе Крита), добившиеся определенной независимости, были вынуждены платить ему «харач» (поголовный налог), введенный в 1770 году. Остальная часть современной Греции также была турецкой, за исключением Ионических островов. Эти острова, являясь республикой, находились под совместным протекторатом русского царя и турецкого султана. Все бывшие владения этих островов на материке, за исключением Парги, были турецкими, ибо их захватил Али-паша Янинский, а потом формально передал Турции, выполняя условия конвенции, заключенной в 1800 году с Россией.

То, что называется теперь Европейской Турцией, было в ту пору частью Османской империи, а современные Болгария, Сербия, Албания, Босния и Герцеговина, а также более половины Черногории напрямую подчинялись султану. За Дунаем два княжества – Валахия и Молдавия, включавшая в себя Бессарабию и простиравшаяся до самого Днестра, являлись государствами, которые платили дань (султану), но управлялись греческими правителями, избранными Портой из членов богатых семей фанариотов, живших в Стамбуле. Площадь турецких владений в Европе в 1801 году составляла более 600 тысяч квадратных километров: здесь проживало 8 миллионов человек. Их площадь в начале XIX века составляла 27 596 квадратных километров, а население 2 миллиона человек[9]9
  С учетом присоединенной в 1939 г. области Хатай – редактор добавил к цифре, приведенной автором.


[Закрыть], которые в основном жили в Стамбуле. Таков результат консолидации, как называл ее лорд Биконсфилд, занявшей больше столетия.

Основным оплотом Турции были ее азиатские владения; из Азии турки пришли и туда же однажды вернутся. Их потери здесь были поэтому гораздо меньше, чем в Европе. В начале XIX века азиатские границы Турецкой империи были сильнее вытянуты вдоль побережья Черного моря, чем сейчас. В Африке Триполи и Киренаика в 1911 году были «помещены под итальянский суверенитет». Египет в XIX веке попал под власть независимого суверена и перестал быть доминионом Турции, Триполи, где Ахмет Караманли добился виртуальной независимости в 1714 году, превратились в номинальную провинцию, платящую дань, а на самом деле стали «царством пиратов», главой которого в ту пору был печально знаменитый Юсуф-паша. Тунис, находившийся под властью бея, и Алжир, управляемый выборными деями, теоретически были подданными султана. Впрочем, местные вожди редко признают такое подданство – разве только тогда, когда какая-нибудь морская держава угрожает покончить с пиратством варварских государств.

Европейские владения Турции на тот период были разделены на пять губернаторств, которые делились на провинции, а те, в свою очередь, на районы. Кроме этих губернаторств, существовали еще два Дунайских княжества, которые, к несчастью для них, обладали квазинезависимостью. Это было хуже, чем прямое правление султана. Пять европейских губернаторств назывались: Румелия, Босния (включавшая в себя болгарский Видин), Силистрия (включая Белград), Дьезаир (включая Пелопоннес и многие греческие острова) и Крит. Губернатор Румелии, которого по-турецки называли бейлербеем или «беком всех беков», во время войны возглавлял всю турецкую армию в ее европейских владениях.

Пять европейских губернаторств делились на девять пашалыков: Румелия, Белград, Босния, Скутари, Янина, Негропонт, Морея, Кандия и Архипелаг. Подданные султана в европейской части империи принадлежали к разным народам: это были турки, греки, болгары, сербы, албанцы и румыны. Всем им жилось очень тяжело, хотя мусульманам было гораздо легче, чем христианам. Первые имели возможность достучаться до султана; их интересы в провинциях защищали небольшие группы местных дворян, которые помогали губернатору выполнять свои обязанности. Но и сто лет назад судьба провинциалов была такой тяжелой, что вызывала сочувствие даже у тех, кто назвал себя сторонником турок. Когда читаешь, как страдали простые жители турецкой Османской империи, то на ум приходят мрачные описания притеснений, которые приводят римские сатирики в своих произведениях. И дело было не в том, что фиксированные налоги в империи были очень высоки, а в том, что вся система управления, какой бы прекрасной она ни была в теории, на практике полностью прогнила. В Блистательной Порте царила коррупция, купить можно было все. Паша, назначенный губернатором провинции на год, вынужден был платить большую сумму за свое назначение; все эти деньги он потом выбивал из жителей провинции. Когда срок его пребывания у власти подходил к концу, он, желая сохранить свой пост, снова начинал давать взятки чиновникам Стамбула (Константинополя), за это тоже расплачивались несчастные жители провинции.

Эта система была плоха, если паша был человеком богатым и имел свой собственный капитал, но гораздо хуже, если он был беден, как это обычно и случалось, и ему приходилось занимать деньги у какого-нибудь греческого или армянского ростовщика под огромные проценты. Ростовщик получал свою долю дани, которую платила провинция. Судьи, назначавшиеся, как и губернаторы, Стамбулом, безо всякого стыда брали взятки, а офицеры, исполнявшие их приговоры, отличались еще большей жадностью. Власти любили вводить временные налоги для местных нужд, которые потом неизменно превращались в постоянные. Было подсчитано, что около половины продукции каждого предпринимателя доставалось правительству провинций; а если учесть, какую нужду в деньгах испытывали губернаторы, то не приходится удивляться, что налоги забирали у людей большую часть их доходов. Постоянные разъезды паши, подарки администрации, которые были привычным явлением в Турции, необходимость по самому мельчайшему поводу посылать гонцов, ибо почтовой службы не существовало, а также роскошь и содержание дворцов, в которых жили крупные чиновники, – все это требовало огромных расходов. Жизнь в империи была небезопасной, ибо повсюду бродили шайки разбойников, а это мешало развитию промышленности; люди боялись вкладывать деньги в дело, опасаясь, что они пропадут; дороги находились в ужасном состоянии, а ведь когда-то английские путешественники рассказывали, что они гораздо лучше, чем в Англии, – все это мешало развивать торговлю и промышленность.

Селим III, который в то время сидел на троне Турции, был султаном-реформатором; он хотел вывести империю из состояния упадка и использовал в качестве образца западные страны. На какое-то время ему удалось очистить Болгарию и Македонию от грабителей, а Эгейское море – от пиратов. Он отремонтировал разрушенные крепости и поручил французским кораблестроителям построить для Турции военные корабли. Но, как и большинство аристократов, он был бессилен изменить одним росчерком пера всю прогнившую систему управления. Албания и Эпир, всегда бывшие самыми опасными районами европейской части Турции, находились в таком состоянии, что ни один турок не осмеливался здесь появиться, поскольку всех путешественников жители этого горного региона безжалостно убивали. Во многих районах империи наследственные тираны, которых называли деребеями («господами долин»), терроризировали своих менее кровожадных соседей. То там, то здесь великие паши, вроде Али-паши из Янины и Османа Пазван-оглу (Пазвантоглу) из Видина, воевали за свои земли и вели себя как полунезависимые суверены. Об «Янинском Льве» читатель узнал из произведений лорда Байрона и прозы Йокая, который, как предтеча греческой революции, удостоился занять свое место в современной истории Востока. Али-паша был выходцем из албанской мусульманской семьи правителя города Тепелена, которая когда-то исповедовала христианство. Его отец, во время осады Корфу в 1718 году, обратился в ислам. Став в 1718 году пашой Янины, он прославился своей жестокостью, талантом и тщеславием; греческие поэты писали стихи о том, как он бросил в озеро прекрасную женщину и отомстил за обиды, причиненные его семье, безжалостным уничтожением христианского и мусульманского поселений. Один британский путешественник охарактеризовал его нрав как «смесь злобы и величия». Осман Пазван-оглу, почти позабытый сейчас, в свое время не уступал по значимости Алипаше. С фанатизмом истинного боснийского мусульманина он боролся против реформ своего суверена, утверждая, что является его единственным настоящим другом. Возглавляя гарнизон «неприступной крепости» Видин, он продемонстрировал свою лояльность, разгромив армии султана и обобрав до нитки своих подданных. Он создал свою личную армию, вводил свои собственные налоги, чеканил деньги и послал своих представителей в Париж, чтобы от своего имени вести переговоры с французским правительством. Его двор посещал британский консул; имя Османа Пазван-оглу внушало такой ужас, что, когда его войска подошли к Бухаресту, оттуда бежали все жители. Как бы ни страдали от его притеснений румыны и болгары, содержание армии, которая смогла бы ему противостоять, стало еще большим бременем для крестьян Валахии. Именно для этого валашский князь (господарь) Хангерли конфисковал у своего народа практически весь скот, оставив его во время зимы без средств к существованию[10]10
  Господарь Александр мурузи сумел разбить Османа Пазван-оглу.


[Закрыть]. Это называли одним из четырех бедствий жестоко угнетаемого княжества.

Болгары, в свою очередь, подверглись обычной напасти, которая обрушивалась на страну, через которую проходила турецкая армия. Говорили, что в Южной Болгарии почти не осталось населения, а в столице Сирии тогда на улицах лежали груды трупов и обгорелых бревен, из которых когда-то были сложены дома. Ко всем этим бедам присоединилась чума, которая свирепствовала в большинстве турецких городов; империя была опустошена, хотя ее европейские владения пострадали меньше, чем азиатские.

Причиной больших зол в империи султана было разделение его подданных на два резко отличающихся друг от друга класса: мусульман и людей другой веры. Однако стоит отметить, что турецкое правительство проявляло гораздо больше терпимости к религиозным верованиям своих подданных, чем правительства многих так называемых христианских наций. В конце XV века турки по-доброму приняли у себя испанских евреев, а в XIX веке евреев, бежавших из России[11]11
  Из Испании евреи, не пожелавшие принять католичество, были изгнаны. Причина – тесное сотрудничество с мусульманскими оккупантами в период 711–1492 гг. В России преследований не было, были определенные ограничения, связанные с чертой оседлости.


[Закрыть]. Это резко контрастировало с преследованиями евреев в католической Испании и православной России. А ненависть одной ветви христиан к другой была столь велика, что богомилы Боснии предпочли быть завоеванными султаном, чем подчиниться папе римскому, да и православные греки решили стать подданными неверных турок, а не католиков-венецианцев. Мехмед II, великий государственный деятель, сразу понял, что греческая церковь в его руках может оказать мощную поддержку турецкому правлению. Поэтому он восстановил экуменический (Вселенский) патриархат в Константинополе и превратил православного патриарха в орудие своей власти.

Тем не менее, при всей терпимости, мусульмане считали христиан низшей кастой (их называли «райя» – стадо). Православные подвергались многочисленным унижениям; им явно давали понять, что они находятся за пределами господствующей религии. Для них ввели множество унизительных ограничений; они должны были носить одежду определенного цвета, строить дома определенного вида. Многие профессии были им недоступны. Их девушки подвергались праву первой ночи и становились сексуальными жертвами родовитых мусульманских юношей. Детей христианских женщин забирали и воспитывали в духе ненависти к немусульманам – они становились янычарами. Остальные должны были снабжать турецкую армию провизией и выполнять всю черную работу – строить дороги и крепости, перевозить артиллерию и переносить на себе военные грузы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что слабые люди отказывались от христианства и принимали ту религию, которая обеспечила им уважение турок и право презирать и угнетать своих бывших собратьев, которое эти отступники очень ценили.

Многие сербы в Боснии, греки на Крите, богомолы в Болгарии после турецкого завоевания приняли ислам, и эти боснийцы, жители Крита, болгары и албанские мусульмане стали самыми активными противниками реформ, наиболее фанатичными мусульманами, которые были безраздельно преданы закону пророка Мухаммеда. Таких людей тоже называли «турками», но это маскирует тот факт, что люди, которые были самыми ярыми преследователями христиан, турками на самом деле не являлись. Это были христианские отступники, принадлежавшие к тому же народу, что и люди, которых они преследовали. Чтобы достичь высоких почестей, надо было исповедовать ислам; со временем даже появилась такая пословица: «Чтобы достичь самых высоких постов в Турецкой империи, надо быть сыном христианского отступника».

Так, турецкий губернатор Боснии, хотя его и присылали из Константинополя, был лишь ширмой; вся реальная власть принадлежала высшим боснийским аристократам, которые постепенно стали наследственными правителями всех областей этой страны. Влияние этих мусульманских сербов было настолько велико, что они позволяли паше оставаться в Сараеве лишь на сорок восемь часов и сопротивлялись всем попыткам перенести туда из Травника официальную столицу Боснии. Боснийские беги управляли этой провинцией как феодалы и были вполне довольны системой, которая позволяла им у себя дома делать все, что угодно, и время от времени баловать себя поездками за границу. Только после того, как турецкая военная мощь начала ослабевать и Босния была оккупирована австрийской армией, боснийские мусульмане начали сомневаться в мудрости султанского правительства.

В Сербии, где не было, как в Боснии, своей собственной аристократии, несколько боснийских бегов поселились в качестве землевладельцев; они составили большинство в рядах спагов – кавалеристов, которые были владельцами земли, полностью лишив райю всех прав на владение ею. В тот период в Турции насчитывалось около 132 тысяч таких военных землевладельцев, из них около 900 жило в пашалыке Белграда. За владение землей они обязаны были служить в армии султана; но даже в мирные годы они, в большинстве своем, уклонялись от этой повинности, проводя дни в безделье в городах, в то время как презираемые ими христиане работали на их землях.

В добавление к спагам, по всем провинциям были рассыпаны другие воинские части, полки янычаров. Их командиры, которых называли дагами, часто бывали более влиятельными, чем представители самого султана, и не только притесняли христианских земледельцев, но даже безнаказанно отбирали земли у мусульман-спагов. Коренные жители имели небольшую долю в управлении; и если, как это было в Сербии того периода, паша был человеком справедливым, избранные ими представители могли немного облегчить жизнь своим соотечественникам. Глава сельской общины, ее магистрат, и, во многих случаях, чиновник, возглавлявший этот район, называемый сербами оборкнесом, в обязанности которого входил сбор налогов и который выполнял роль посредника между пашой и налогоплательщиками, избирался народом. Выбранный сельчанами или назначенный пашой оборкнес, занимая эту должность пожизненно – а когда-то она была наследственной, – приобретал большое влияние среди турецких чиновников и сербских крестьян. Несколько таких оборкнесов позже стали лидерами сербских революций.

Одна ветвь сербов создала единственное независимое государство на Балканах – княжество Черногорию, которым с 1696 года управляли князья-епископы или владыки из семейства Петровичей. Этот пост переходил от дяди к племяннику, ибо владыкам запрещалось жениться. (Исключением стал лишь Арсений Пламенац, правивший с 1779 по 1781 г.) В фирмане 1779 года утверждалось, что черногорцы никогда не были подданными Порты.

Албанцы под командованием своего героя Скандербега оказали самое упорное сопротивление турецкому завоеванию. Даже в начале XIX века, как и в последующие годы, земли этой страны почти не контролировались ее номинальным сувереном. Исповедуя три религии: католичество, православие и ислам, образуя две основные ветви – гегов и тосков, разделенные на многочисленные племена, албанцы имели одну общую черту – любовь к войне. Самые лучшие полки турецкой армии, а также ударный полк королевства Неаполь состояли из албанцев. Одно время даже отряд телохранителей султана был по своему составу албанским. Еще до того, как турки завоевали Грецию, там уже существовали албанские колонии; много албанцев живет и на юге Италии.

В Северной Албании одно племя – католики мирдиты – жило практически независимо; им правила семья Гиона (Иоанна) Марку. Подданные называли его «капитаном», а европейцы – принцем. Но это был неправильный перевод имени Пренк (Петр), которое носили все сменявшие друг друга вожди албанцев.

На Эпире православные сулиоты, великолепная смесь греков с эллинизированными албанцами, которые заслужили восхищение Байрона, образовали нечто вроде военного содружества, состоявшего сначала из четырех, а потом из двенадцати деревень. Эти поселения в мирное время платили десятину и поголовный налог Порте, а в годы войны были практически независимы, защищая свою свободу мечом. Одновременно правители и подданные, они взимали налоги с парасулиотов, жителей около шестидесяти завоеванных ими деревень. Эти люди зависели от них до тех пор, пока в 1803 году, после трех лет борьбы, жители Сули не были предательски отданы на расправу Али-паше Янинскому. Женщины, прижимая к себе детей, бросились со скалы Залонго, а те, кто уцелел, бежали на остров Корфу (Керкира).

Из всех христианских народов, находившихся под властью Турции, самыми богатыми и значимыми были греки. Подобно части сербов в начале XVIII века, оказавшихся под властью западной державы (Австрии), хотя и на очень короткое время, часть греков попала под власть другой державы Запада – Венецианской республики. Венецианское правление Мореей (Пелопоннесом) в 1699–1718 годах, совсем непопулярное в ту пору и вспоминаемое без особой благодарности, было гораздо более мягким, чем турецкое иго. Россия, вторгшаяся в Морею в 1770 году, четко продемонстрировала грекам, что не собирается даровать им свободу, а мечтает превратить их в своих подданных[12]12
  Русские пришли на помощь греческим повстанцам. Были высажены два десанта (Баркова и Долгорукова), общей численностью всего 2 тыс. человек. У Триполиса Барков потерпел сильное поражение – повстанцы разбежались под натиском регулярного турецкого войска, а стойко сражавшиеся русские были перебиты. В живых остались лишь четыре человека, которые сумели вынести с поля боя раненого Баркова и знамя. В апреле 1770 г. русский десант при огневой поддержке флота овладел крепостью Наварин (Пилос). Однако у крепости Медон (Метони) отряд Долгорукова потерпел поражение от крупного турецкого войска. После этого эскадра под командованием Орлова была вынуждена покинуть Морею в июне и перенести боевые действия в Эгейское море.


[Закрыть]. По условиям Кючук-Кайнарджийского мира Россия сделала их более или менее зависимыми от себя, а более поздние договора заставили торговые суда островитян ходить под ее флагом.

Французская революция не только снабдила греков, в особенности тех, что жили на Ионических островах в эпоху первой французской оккупации, высокопарными фразами о свободе народов и равенстве всех людей, но опосредованно способствовала греческой торговле, благодаря тому факту, что турецкое управление было в целом нейтрально и под ее флагом корабли могли ходить куда угодно.

Греки сочетают в себе два обычно несовместимых качества – большую способность к бизнесу и огромную любовь к книжному знанию. Оба этих качества, уже развившиеся к началу XIX века, подготовили их к национальной независимости, хотя ни коммерция, ни философия не дали им того политического знания, которое нации приобретают, как правило, в течение нескольких столетий. Благодаря своей торговле греки посетили страны, которые управлялись гораздо лучше, чем их собственное государство, и они сделали соответствующие выводы; греческая литература, созданная Евгением Булгарисом с острова Корфу (Керкира) и другими (Дионисион Соломос, А. Калвос, Я. Полилас, Терцетио и т. д.), помогла сформировать узы национального братства, а Ф. Ригас из Велестино подарил приближающейся греческой революции свою «марсельезу» («Пламенный гимн»). По словам одного греческого писателя, «Греция обязана возрождением своего образования» Ионическим островам.

Путешественники отмечали, что греки несли «турецкое иго с большим возмущением, чем другие христиане», хотя им-то, возможно, было легче, чем другим странам, за исключением разве только Крита. Греки занимали привилегированное положение по сравнению с другими христианскими подданными Порты. Греческий патриарх был церковным главой всего христианского населения Балканского полуострова, независимо от страны. Заслуги греческой церкви и ее священнослужителей очень велики; но болгары и сербы, а еще больше жители Молдавии и Валахии считали греческих епископов вражескими агентами. После подавления двух древних автокефальных церквей – сербской и болгарской – в городах Ипек и Охрид в 1766–1767 годах последний церковный бастион этих народов пал под влиянием греческого духовенства, которое долгое время возглавляло духовную жизнь Балканского полуострова, точно так же, как турецкие чиновники были главными в политических делах империи.

Греческий патриарх, избираемый из фанариотов Константинополя, вынужден был покупать свое место, подобно тому как турецкий паша приобретал свой пост за деньги, а после этого заставлял подчинявшихся ему людей компенсировать свои затраты. Священники на местах, как правило, были очень ценными союзниками каждого паши, ибо тот нуждался в их помощи, чтобы заставить крестьян выполнять свои требования. В ответ паша оказывал священникам различные дипломатические услуги. Под влиянием духовных пастырей, которые обычно знали только греческий язык и, конечно же, проводили на нем службы, славяне и румыны стали внешне весьма эллинизированными. Их языки греки с презрением именовали варварскими; знание греческого языка считалось неотъемлемым признаком благородного происхождения; на греческом языке были написаны два румынских кодекса, и даже деловая переписка болгар велась на этом языке, как на самом распространенном на Ближнем Востоке. Поэтому можно простить иностранцев, которые наивно полагали, что православие исповедует весь греческий народ, а греками они считали всех христиан Балканского полуострова.

Регас писал, что «все македонцы восстанут как один человек», а все «болгары и албанцы, сербы и румыны поднимут меч за дело Греции и свободы». Многие энтузиасты представляли себе прекрасную картину единения христианских народов Востока против турок. Но главная беда этого региона заключалась в том, что до создания Балканского союза в 1912 году христианские народы Балканского полуострова враждовали между собой. Болгары мечтали освободиться не только от власти турок, но и от церковного доминирования греков, а в наши дни ссоры между сторонниками власти патриарха и власти экзархов носили не менее серьезный характер, чем между христианами и мусульманами.

Если отвлечься от разногласий в вопросах веры, то можно сказать, что греки имели много возможностей сделать карьеру на турецкой службе. Высокий интеллект и лингвистические способности эллинов позволяли им занимать должности переводчиков и послов Порты. Места приложения способностей греков находились за Дунаем, в Молдавии и Валахии, где знаменитые фанариотские семьи Стамбула (Константинополя) покупали себе троны, а многие чиновники сколачивали состояние. Путешественники отмечали, что греки, жившие в турецкой столице, были развращены гораздо сильнее, чем те, кто обитал на островах, а описания квартала Фанар, оставленные нам современниками, где располагалась резиденция патриарха, изображают его в этот период как академию интриг – единственное оружие, которым слабые могут победить сильных.

Греческие историки обвиняют фанариотов в том, что они презирали своих соотечественников, забывая о том, что их собственное положение зависело от милости тирана. И вправду, в восточной истории нет более поучительных случаев, чем правление фанариотских господарей в Бухаресте и Яссах в конце XVIII и начале XIX века. Роскошь этих государей иностранного происхождения столь же резко контрастировала с нищетой их подданных, как и их высокомерное презрение к румынам и показное смирение перед турками.

«Эти два господаря, – как гласит турецкая пословица, – являются глазами Османской империи, обращенными в сторону Европы». Они и вправду были настоящими иностранными секретарями султана; но, когда им стало выгоднее играть в австрийские и российские игры в ущерб турецкому султану, они предали своего господина. Главной задачей, которую поставил перед собой господарь более богатого княжества Валахия, было сохранение своего места и обогащение за его счет; главной целью господаря Молдавии было получение перевода в Бухарест. Поэтому они превратились в двух злейших врагов, а в Стамбуле было много охотников до занимаемых ими мест, готовых в любой момент их сбросить. При таком раскладе обе эти провинции, справедливо называемые «житницами столицы», превратились в самые бедные территории во всей империи. Природа была к ним щедра, наделив их обширными равнинами, по которым протекал Дунай, и прекрасными склонами Карпат; но бездарное управление разрушило экономику княжеств и разорило румынских крестьян. В своих песнях румыны горько жаловались на судьбу и обличали угнетателей, которые довели их до нищеты: на турок, владевших землей; на русских, которые приходили их освободить; на евреев, которые их ограбили, и на фанариотов, которые бездарно управляли ими под властью султана. Однако, справедливости ради, следует признать, что фанариоты обладали дипломатическими способностями, высокой культурой, утонченностью и политическим опытом; к тому же они подарили греческой революции ее лидера, Александра Маврокордатоса[13]13
  Маврокордатос А. (1791–1865) – президент Греции (1822–1823) во время Греческой национально-освободительной революции 1821–1829 гг. В 1844, 1854–1855 гг. – премьер-министр.


[Закрыть], и стали ценным элементом общества в молодом греческом королевстве.

Что касается самой Греции, то, хотя в ней и не имелось таких блестящих возможностей для проявления талантов, как в Молдавии или Валахии, греки могли найти приложение своим административным способностям и здесь. Примасы церкви, или «кодьябаши», как их называли турки, составляли нечто вроде официальной аристократии, в обязанности которой входило определение размера налогов для жителей Греции. Они служили агентами турецких правителей, которые собирали эти налоги и, в некоторых делах, подражали своим турецким патронам. На полуострове Пелопоннес, где местная административная власть была организована лучше, чем в других местах, делались даже попытки создать органы самоуправления. В каждой деревне крестьяне выбирали себе старост, которые, совместно с жителями городов, избирали представителей, а те, в свою очередь, выбирали примаса провинции. Все примасы жили в Триполисе, столице Пелопоннеса, а в Стамбуле их представлял один де легат.

То там, то здесь греческие сообщества обладали еще большими привилегиями. Больше всего их имелось у жителей острова Хиос. До захвата турками он принадлежал Генуэзской торговой компании – это был первый пример одной из тех компаний с хартиями, которых так много развелось в наши дни. Изгнав просвещенных генуэзцев из Хиоса, турки сохранили их систему управления, ибо она была очень эффективной, и в начале XIX века хиосцы жили лучше всех других греков. Три «морских» острова: Гидра (Идра), Спеце и Псара, которые в будущем станут колыбелью греческого флота, неожиданно превратились в процветающие сообщества, где моряки имели свою долю в кораблях и их грузах.

В то время Гидрой (Идрой) управлял Георгий Булгарис, талантливый администратор, Спеце – такой же местный чиновник, которого называли зампитес (полицейский), а Псарой – Совет старейшин. Другим греческим островом, в дела которого турки почти не вмешивались, был Тинос, где пять веков господствовали венецианцы. Наксос, бывшая столица католического княжества, сохранил, вместе с другими остатками латинской цивилизации, свое самоуправление и свои прежние обычаи. Двенадцать островов под общим названием Южные Спорады (крупнейшие – Родос и Кос) пользовались особыми привилегиями, которые подтверждали все сменявшие друг друга султаны, правившие после завоевания Родоса турками.

В горных районах (горы Пинд на западе Балканского полуострова в Греции и массив Олимп, также в Греции) христиане имели еще одну, более опасную привилегию – право носить оружие и создавать отряды местного ополчения, которые назывались арматоли. В своих свободных деревнях или элевтерохориях (это слово сохранилось здесь до наших дней) христиане формировали военные отряды, которые в XVIII веке вызывали сильные опасения у центрального правительства. Предпринимались попытки ослабить эти отряды, но только во времена Али-паши Янинского эти усилия увенчались успехом.

«Двадцать четыре деревни Воло», каждая из которых имела свою школу, вызывали восхищение у путешественников, а процветающее поселение Амбилакия, раскинувшееся на склонах горы Оса в Фессалии, благодаря своим красильням соперничало в богатстве с деревнями на горном массиве Пелион (Пилион), пока местная вражда и конкуренция со стороны британских товаров не разорили Амбилакию, а меч Али-паши не уничтожил автономию всех «двадцати четырех деревень», за исключением Загоры.

На полуострове Халкидики конфедерация сел под названием Мадемохория имела право избирать свои местные власти. Привилегией самоуправления обладала и Святая гора Афон, и турецкий чиновник, живший в Карье, столице этой теократической республики, так же мало вмешивался в ее дела, как и мадем-ага в жизнь Халкидской конфедерации.

На крайнем юге Греции Майна (на юге Пелопоннеса), после восстания 1770 года, стала управляться местным вождем, которого султан назначал пожизненно. Этот вождь носил титул бея, а дань включала в себя столько монет, сколько могло уместиться на плоском лезвии сабли. Левадия, в ту пору главный город Восточной Греции, находилась под управлением местных магнатов, президент которых представлял этот город во всех переговорах с турецкими гражданскими и военными властями. И наконец, Афины были частной собственностью султана, который отдавал их в пожизненное владение тому, кто на торгах предлагал самую высокую цену.

В состав турецких властей входили: войвода (губернатор), которого назначал турецкий Монетный (Денежный) двор в Стамбуле, кади (судья), муфтий (епископ) и дисдар-ага (начальник гарнизона), живший со своим гаремом в Эрехтейоне на Акрополе. Офицеры ежегодно выбирали себе «старейшин», и все дела с турецкими чиновниками вели их собственные агенты, которых назвали эпитропоями.

Население Афин составляло около десяти тысяч человек, но тирания Хаджи Али Хасеки, который в конце XVIII века несколько раз подряд занимал пост войводы, а также две эпидемии чумы уменьшили население города и его богатство. Но даже тогда Афины могли похвастаться выдающимся историком Иоанном Венизелосом, который работал учителем в афинской школе.

Таким образом, на рубеже XVIII и XIX веков подданных султана разделяла вовсе не их национальная принадлежность, а религия. Господствующей кастой были мусульмане – не важно, турки или потомки болгар, боснийцев, албанцев или жителей Крита, которые приняли ислам. Христиан, за исключением небольшого числа католиков в Боснии, Албании, Сербии, Болгарии и тех, что жили на одном или двух греческих островах, называли общим именем «греки», ибо они принадлежали к православной церкви и подчинялись вселенскому патриарху. Европейские политики вряд ли осознавали тот факт, что восточный вопрос был связан не с требованиями греков, а с потребностями других христианских народов империи (за исключением, вероятно, сербов), ибо греки были законными наследниками земель в некоторых частях Османской империи. Национальный принцип еще не стал мощной силой в политике, и карьера Наполеона на Ближнем Востоке и в других местах была построена на отрицании этого принципа.