Текст книги "На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927"

Глава 5. Война Греции за независимость (1821–1829)

Не прошло и месяца с тех пор, как Ипсиланти перешел Прут, как в Морее вспыхнуло восстание. Время и место для него были выбраны очень удачно. Турки были заняты подавлением двух мятежей: одного – за Дунаем, а другого – в Янине, куда явился губернатор Мореи, чтобы разгромить Али-пашу; одновременно с этим туркам пришлось вести войну с Ираном. На полуострове Пелопоннес, где христиане составляли большинство, имелись богатые и влиятельные люди, которые могли возглавить восстание. Здесь же совсем недавно была создана комиссия из семи «эфоров», которым было поручено составить его план и распространить по всей стране. В начале весны 1821 года пришло время начать борьбу.

По традиции началом греческого восстания считается 6 апреля (25 марта по старому стилю). В этот день Германос, митрополит Патраса, поднял священное знамя с изображением Успения Пресвятой Богородицы. Это произошло в монастыре Агия Лавра около города Калаврита. Но, как и большинство греческих восстаний, это тоже началось с отдельных нападений на мусульман, которые к концу марта сделались все более частыми. 2 апреля мятеж охватил всю Грецию; в тот день греки осадили турок в Калаврите, а на следующее утро Петро-бей окружил Каламату. Обе крепости сдались; был отслужен торжественный молебен, в котором греки воздали Всемогущему Богу хвалу за его помощь, а бей Мореи, избранный президентом сената Мессении, зачитал обращение ко всем христианам Европы. Одновременно с падением Каламаты началось восстание в Патрасе; слова популярной песни, в которой говорилось, что «в Морее не должно остаться ни единого турка», были воплощены в жизнь – по всему полуострову было убито несколько тысяч мусульман. Греки одержали победу под Валтецией, неподалеку от Триполиса, которая продемонстрировала их силу и отвагу.

Оттуда борьба перекинулась на другой берег Коринфского залива, где Салона, увенчанная своим прекрасным средневековым замком, снова стала христианской. Служивший Али-паше Афанасиос, по прозвищу Дьякос (Диакос), поскольку в молодости он был монахом, добился сдачи Левадии в Беотии, мусульманское население которой разделило судьбу своих соотечественников, живших в Морее. Но героический дьякон погиб, пытаясь удержать мост Аламан между Фермопилами и Ламией, где ему поставили памятник, увековечивший то мужество, с которым этот «Леонид современной Греции» сражался за то, чтобы его соотечественников не сажали на кол. Не менее храбрый, но более удачливый, Одиссеос оборонял перевал в Гравии. Крестьяне Парниса без особого труда захватили город Афины, в котором тогда проживало около 10 тысяч человек (во время переписи 1822 года там насчитали всего 1235 домов). В Афинах жили французский и австрийский консулы, находилась резиденция турецкого воеводы и стоял небольшой гарнизон. В 1778 году тиран Хаджи Али Хасеки поспешно обнес город стеной, поскольку к нему приближались вражеские отряды. Но афинский Акрополь, заново укрепленный турками после венецианской осады, сопротивлялся до середины лета следующего года. На западе Месолонгион и Агринион тоже присоединились к общему восстанию, так что в течение трех месяцев после начала революции вся страна к югу от заливов Малиакос и Амвракикос, за исключением крепостей, оказалась в руках восставших греков.

В северных районах страны этерист Антимос Газис, который за десять лет до этого стал издавать в Вене первую в истории греческую газету, зажег пламя восстания в деревнях, которые располагались «в складках Пилиона», и для управления делами этого региона было создано временное правительство под названием Ассамблея Фессало-Магнисии.

Борьбу эллинов поддержали и жители трех полуостровов, которые вдаются в море на побережье Македонии; даже монахи на горе Афон вооружились, чтобы постоять за свою религию и свободу. Однако из-за внутренних раздоров фессалийцы вскоре попали под гнет паши Драмали, и все атаки турок пришлось отбивать одному лишь Трикериону, стоящему у входа в залив Воло (Пагаситикос). Абулабад, губернатор Салоников, еще до конца года подавил восстание на трех полуостровах, захватив Касандру и оккупировав Святую гору Афон. На островах первым поднял греческий флаг Спеце; вдова одного из жителей этого острова, героическая Бубулина, не только заблокировала за свой счет залив Навплия (Арголикос), но и лично приняла участие в его блокаде. За Спеце сразу же последовал остров Псара, но жители Гидры (Идры), из-за нежелания богатых примасов помогать восставшим, сомневались до тех пор, пока капитан одного из кораблей, которого звали Ойкономос, связанный с Союзом друзей, не встал во главе восставших и не заставил местных богачей снарядить эскадрон под командованием жителя острова Идра Томбазиса.

Остров Самос заявил о том, что поддерживает союз с Грецией, заключенный девять лет назад. Крит, на котором жило 160 тысяч мусульман и 100 тысяч христиан, что сильно отличалось от соотношения, сложившегося в годы поздних восстаний, воспринял известие о революции с нескрываемым безразличием, несмотря на то что в те времена, по выражению Пэшли, это «была провинция, которая во всей Турецкой империи управлялась хуже всего». Французский консул в Ханье, единственный представитель европейской страны, которому было позволено поднимать свой флаг, сообщал, что «власть паши» в этом городе «сошла на нет». Местные власти не имели сил контролировать янычар, отряды которых состояли здесь из одних критских мусульман, греков по происхождению и языку, но всегда наиболее фанатичных сторонников ислама. «Ни один христианин, – сообщают нам источники, – не чувствовал себя хозяином в своем доме». В здешних краях существовал такой обычай: шантажисты посылали своей жертве пулю, завернутую в записку, в которой требовали выплатить означенную сумму денег. Если человек отказывался платить, его тут же убивали. Короче говоря, «ужасы и зверства, которые почти ежедневно происходили на Крите, вряд ли имели свои параллели на всем протяжении Османской империи».

Единственным исключением были жители Сфакии, которых удалось принудить платить подушный налог всего лишь за пять лет до этого. Летом 1821 года гибель тридцати христиан в Ханье и убийство митрополита Кандии (итальянское название острова Крит) и пяти епископов прямо в алтаре местного собора показали критянам, жившим в горах, какая судьба их ждет. Приказ сфакиотам сложить оружие заставил их выйти в поле. Они восстали против турок и осадили Ханью, а суда, пришедшие из Кассоса, перерезали пути снабжения со стороны моря. Но греческий флот сжег турецкий военный корабль, а потом занялся спасением греков, населявших процветавший приморский город Айвали (Айвалык) в Малой Азии, вместо того чтобы использовать свое преимущество в силе в Эгейском море. В этом отношении 1821 год стал предвестником 1897 года, а не 1912-го.

Султан Махмуд II был не тем человеком, который мог позволить своим подданным отвергать его власть; он применил привычное для турок средство подавления и предотвращения мятежей – устроил резню среди соотечественников-революционеров. Когда до него дошли вести о том, что в княжествах погибли турки, он велел казнить тех греков, на которых пало его подозрение; когда же стало известно о том, что в Морее были вырезаны все жившие там турки, он казнил Мурузиса, греческого переводчика Порты, и нескольких других ведущих фанариотов. Не удовлетворившись этим, он решил нанести удар по греческому народу, уничтожив самого почитаемого грека – константинопольского патриарха Григория V, уроженца Мореи. В Пасхальное воскресенье патриарх был повешен на воротах своего дворца, а после того, как его тело три дня оставалось выставленным на всеобщее обозрение, оно было отдано евреям, непримиримым врагам эллинизма (и православия). Они протащили его по улицам города и выбросили в море. Греки выловили тело мученика; оно было похоронено в Одессе (в России), а через пятьдесят лет перевезено в митрополичий собор в Афинах.

За казнью Григория V последовали другие: Карл (Скарлат) Каллимаки, которого султан назначил господарем княжеств, был убит в тюрьме; на парапетах Салоников были выставлены головы казненных греков; от рук мусульманских фанатиков погибли многие жители Смирны, Родоса и Кипра. У греков 1821 года, как и у армян, жертв резни 1915-го, не было своего собственного государства, к которому они могли бы обратиться за помощью. Тем не менее у них была возможность вызвать сочувствие культурной Европы во имя своих великих предков, которое так часто их спасало; они могли рассчитывать на помощь русского царя, который был их единоверцем и проводил политику защиты православных христиан. Но Александр I находился в сложном положении: как член Священного союза, он не имел права поддерживать революционное движение; но как покровитель православного населения Турецкой империи, не мог спокойно смотреть на его уничтожение. Он удовлетворился тем, что разорвал дипломатические отношения с Портой и в течение пяти лет колебался между страхом перед революцией и своей преданностью православию.

Так началась война за независимость Греции – без помощи иностранных держав и без участия добровольцев из других стран, которые появятся позже. В этой войне можно выделить три этапа: первый, с 1821 по 1825 год, когда греки одерживали победы; второй, который начался после высадки войск сына правителя Египта Ибрахим-паши в Морее в 1825 году и продолжался до 1827 года, когда удача от греков отвернулась; и третий, начавшийся с вмешательства Великобритании, Франции и России и завершившийся в 1829 году последней битвой греков с турками.

Первые победы греков в Морее были одержаны военачальниками, которые действовали независимо от каких-либо властей. В это время в Каламате появился Мессинский сенат, а в Пилионе – Ассамблея Фессало-Магнисии, однако ощущалась нужда в создании какого-нибудь совета, который мог бы руководить действиями на всем Пелопоннесском полуострове. Поэтому 7 июня 1821 года на собрании в монастыре Калтезей был создан Пелопоннесский сенат. Сначала он состоял из шести, а позже – из восьми магнатов и верховных чинов церкви. Он был наделен диктаторскими правами. Главнокомандующим греческой армией был назначен Петро-бей; он должен был оставаться на этом посту до взятия Триполиса.

Но через двенадцать дней после его назначения в Грецию приехал князь Деметриос Ипсиланти, младший брат вождя этеристов, который стал представителем брата. В эпоху телеграмм тщета претензий вновь прибывшего немедленно сделалась бы достоянием людей, ибо в день его высадки кампания его брата практически завершилась – при Драгашани он был разгромлен. Но вести в те годы путешествовали медленно; поэтому Деметриос Ипсиланти сумел произвести впечатление на греков; даже Петро-бей признал главенство этого двадцатипятилетнего отставного капитана, который приехал из России, чтобы освободить Грецию и править ею.

Впрочем, когда пришли известия о Драгашани, пелопоннесские сенаторы сказали себе: «Почему мы должны подчиняться власти того, кто представляет разгромленного и дискредитированного лидера?» Только угроза его отъезда и последующего солдатского бунта заставила их подчиниться Ипсиланти, как своему главнокомандующему.

Тем не менее, несмотря на разногласия между Ипсиланти и сенатом, Монемвасия и Наварин (Пилос), который называли греческим Портсмутом, были оставлены турецкими гарнизонами и сданы грекам. Воды прекрасного залива покраснели от крови убитых турок. В тот день, когда сдалась Монемвасия, в Грецию приехал еще один талантливый человек – Александр Маврокордатос, представитель старинной фанариотской семьи, из которой вышло пять молдавских князей и два валашских, а сам он имел придворную должность.

Начало революции застало его в ссылке, в Пизе в Италии, откуда он уехал в Грецию, чтобы отдать свою судьбу в распоряжение своего народа. Однако, возмущенный ссорами между Ипсиланти и Пелопоннесским сенатом в лагере у Триполиса, Маврокордатос принял предложение организовать органы управления в Этолии и Акарнании и созвал в Месолонгионе Ассамблею Западной континентальной Греции, президентом которой и стал.

Еще один фанариот, Теодор Негрис, создал более представительную организацию в восточной части континентальной Греции, присвоив ей название Ареопаг. Она заседала в Салоне. А тем временем 5 октября пала турецкая столица Мореи, а ее обитатели были безжалостно вырезаны. По оценкам современников, при штурме города и последовавшей за ним резне погибло не менее 8 тысяч мусульман и евреев, а после разграбления Триполиса разбогатели многие греческие семьи Мореи. Но природа им отомстила – вскоре после резни вспыхнула эпидемия.

Считалось, что после захвата пелопоннесской столицы Пелопоннесский сенат прекратит свое существование; Ипсиланти с большой радостью издал воззвание о созыве Национальной ассамблеи, которая должна была покончить, как он ясно дал понять, не только с тиранией турок, но и примасов. Эта ассамблея собралась в Аргосе, но очень быстро была переведена в деревню Пояда, расположенную неподалеку от Эпидавра, по которому и получила свое название, сохранившееся в истории. Здесь 13 января 1822 года, в греческий Новый год, была провозглашена Эпидаврская конституция – первая попытка создать в Греции централизованное управление. Согласно этой конституции, был создан совет из семидесяти ежегодно избираемых членов и исполнительный совет – из пяти членов. Президентом послед него органа был назначен Маврокордатос; он назначил министров восьми департаментов. Основными принципами работы этих органов были: равенство всех перед законом, веротерпимость, свобода еще не существовавшей прессы и республиканская форма управления. Но эти принципы вряд ли могли быть осуществлены в стране, только что освободившейся от многовекового турецкого деспотизма, а также из-за особенностей, связанных с коммунальной структурой ее организации. Эту конституцию писали в основном итальянцы, в ней хорошо заметна любовь латинских народов к симметрии, которая никак не соответствовала реальным условиям жизни в Греции. Пелопоннесская конституция была составлена примасами Мореи, которые создали сенат своей провинции из двадцати членов, призванных защищать их интересы.

Впрочем, какое-то время фортуна улыбалась ассамблее. Пока она еще заседала, пришло известие о захвате Коринфа, и этот город, благодаря своему расположению в самом центре страны, сделался первой столицей свободной Греции. Над коринфским акрополем взвился бело-голубой флаг молодого греческого государства.

Пока греки на Коринфском перешейке и южнее его торжествовали, турки в Эвбее разбили армию старшего сына Петро-бея Элиаса; самого его убили, а на северо-западе Греции восстановили свою власть. Операции Хуршид-паши против Али-паши Янинского были прерваны из-за того, что позади него вспыхнула революция. Однако осенью ему удалось овладеть крепостью Лифарица, которую правитель Янины построил на командной высоте неподалеку от озера.

После этого он захватил цитадель, откуда Али-паша удалился на остров, который был местом летнего отдыха горожан. Али-паша получил от Хуршида Ахмед-паши обещание, что его жизнь будет сохранена, но преемник Хуршида Махмуд Драмали-паша нарушил это обещание, которое, как он утверждал, связывало его по рукам и ногам. 5 февраля 1822 года он посетил Али-пашу в небольшом женском монастыре на острове и убил его ударом кинжала в сердце. Однако автору этой книги показали следы пуль, которые, согласно местному преданию, остались от выстрелов солдат, убивших «старого льва», стреляя через деревянную дверь. Так в центре прекрасного озера в возрасте 72 лет погиб талантливый, но беспринципный тиран, который видел смерть многих своих жертв. Романтическая поэма связывает его кончину с тем, что в водах этого озера утонула прекрасная девушка Евфросинья.

Голову старого паши вместе с головами трех его сыновей и внука привезли в Стамбул и выставили на всеобщее обозрение, а потом похоронили за воротами Селимбрия. Гробница на утесе, который высится над озером в Янине, и греческая надпись за затвором шлюза сохраняют в его резиденции память об одном из тех албанцев, слава которых разнеслась далеко за горами их дикой родины.

Если смерть Али-паши продемонстрировала европейским государственным мужам усиление власти султана в Эпире, то после другого события греки обрели симпатии всего цивилизованного мира. Из всех островов архипелага в Эгейском море самым богатым и наиболее спокойным был Хиос, знаменитые мастиковые деревья которого находились во владении султанских жен. Жители Хиоса были богаты и миролюбивы. Они вовсе не собирались рисковать своими жизнями и владениями ради сомнительного дела революции. Из-за этого они сильно упали в глазах других греков, не приобретя взамен симпатии турок. Не обращая внимания на явно выраженное желание жителей Хиоса воздержаться от действий, направленных против султана, ибо они вовсе не желали быть спасенными от тирании, которая им совсем не мешала, хиосец по имени Бурниас, когда-то служивший во французской армии, и авантюрист с остроса Самос Ликургос Логофетес, который на своем острове сделался чем-то вроде диктатора, в марте 1822 года высадили свои войска на Хиосе и оккупировали его столицу. После этого капудан-паша Кара-Али[23]23
  Кара-Али – командующий военно-морским флотом Османской империи.


[Закрыть] отправил на этот остров большую армию; турки захватили город и вырезали в нем всех греков, которые попались им под руку. Только желание сохранить сады с мастиковыми деревьями заставило капудан-пашу предложить помилование тем, кто сумел уцелеть.

Два негодяя, поднявшие неудачное восстание, бежали с острова, где дымящиеся развалины сорока шести деревень, разрушенный город и горы трупов свидетельствовали о провале их авантюры. Тысячи жителей Хиоса были увезены с острова в качестве рабов; тысячи других бежали и превратились в нищих, умолявших подать им милостыню, ибо они не могли купить себе хлеба. Страдания хиосцев вызвали у их соотечественников желание отомстить, и к опустошенному острову направился флот, которым командовал Андрей Мяулис, храбрый моряк с острова Идра (Гидра), который прервал свой заслуженный в тяжелых боях отдых, чтобы помочь соотечественникам. Ночью 18 июня, когда капудан-паша праздновал Ураза-байрам, молодой моряк с острова Псара по имени Константин Канарис направил к судну турецкого адмирала свой горящий брандер. Флагман турецкого флота загорелся и взорвался; погибла почти вся его команда. Увидев это, капитаны других кораблей обрубили в панике якорные канаты и бежали. Зато их соотечественники на острове отомстили за смерть адмирала, которого привезли на берег, где он и умер. Они разграбили все уцелевшие в прежних боях деревни и вырубили мастиковые деревья.

Этот акт возмездия завершил разгром самых богатых греческих островов; было подсчитано, что из 115 тысяч христиан, населявших Хиос еще в апреле, до августа дожили лишь 1800 человек! 23 тысячи было убито, 47 тысяч продано в рабство, а другие рассеялись по разным частям эллинского мира.

Уничтожение Хиоса стало благом для острова Сирос, ибо беглецы с Хиоса основали на этом острове новый православный город и создали производство восточных сладостей, на которые Сирос имел монополию. В 1825 году новый город получил название Гермополис (Эрмуполис) в честь бога торговли Гермеса. Главным делом трудолюбивых переселенцев была торговля.

Весной 1822 года султан, овладевший к тому времени Фессалией и Яниной, приказал начать покорение Греции одновременно с востока и запада. Но еще до того, как Махмуд-паша Драмали, которому было поручено командовать западной армией, начал боевые действия, турки, державшие до этого в своих руках Акрополь в Афинах, сдались. 21 июня была подписана капитуляция; вторая статья этого договора гарантировала сохранение жизни гарнизону, однако слухи о наступлении Махмуда Драмали вызвали в Афинах панику. Многие, как и в старину, бежали на остров Саламин, а солдаты напали на афинских турок и вырезали несколько сотен; другим удалось спастись благодаря тому, что консулы проявили храбрость, а в порту появились два французских военных корабля.

Анархию, царившую в городе, удалось победить лишь после того, как Одиссеос занял Акрополь. Здесь до 1888 года еще сохранялся бастион, который он построил, чтобы защитить древнюю клепсидру и обеспечить своих воинов водой. Имя этого революционного лидера с тех пор ассоциировалось с этой священной горой.

А тем временем Махмуд Драмали с большой помпой вошел в Морею. Это было сделано при таких обстоятельствах, что все вспомнили о турецком походе столетней давности, целью которого было отбить это венецианское владение. Акрокоринф (акрополь Коринфа) был оставлен гарнизоном, и турецкий командующий сумел дойти до самого Аргоса, но болезни и отсутствие фуража заставили его вернуться на перешеек.

Греками командовал прославленный вождь иррегулярных войск Теодор Колокотронис, которому в начале революции уже исполнилось 51 год. Воспитанный в спартанском духе в Майне (Мани) на юге Пелопоннеса, куда его отец бежал от турок из Каритены в центральной части Пелопоннеса, где он родился, Теодор служил партизаном, пока земля в Морее не стала гореть у него под ногами. Во времена Республики Семи Островов он бежал на остров Закинф и принял участие в последней Русско-турецкой войне в качестве пирата. Когда англичане отбили у французов Закинф, он поступил на службу английскому правительству и помогал англичанам захватить остров Айия-Мавра (Лефкас). После этого он занимался торговлей скотом, но тут до него дошли слухи о революции; вернувшись с острова Закинф на Майну (Мани), он стал свидетелем падения Каламаты. Опыт Колокотрониса, который он приобрел в предыдущих войнах, в сочетании с природным здравым смыслом помог ему занять первое место среди военных лидеров. Он носил шлем с плюмажем, который знали все, кто путешествовал по Греции; этот шлем придавал ему живописный вид. Из всех вождей войны за независимость он по-прежнему был самым популярным, а его статуи в Афинах и в Науфлионе напоминают нам о том восхищении, которое вызывают у греческого народа приключения и служба на благо родной страны.

Но на этот раз слава великой победы досталась его племяннику Никите. На перевале Дервенакия, по которому теперь проходит железная дорога из Коринфа в Аргос, Никита наткнулся на турецкий авангард, и его личная доблесть завоевала ему славу «пожирателя турок». Сам Махмуд-паша Драмали с остатком своего войска тоже потерпел поражение и умер в Коринфе еще до конца года. Так позорно провалилось большое турецкое вторжение в Морею 1822 года.

Однако на западе, где командовал Маврокордатос, греки достигли меньшего успеха. 16 июля греки и корпус филэллинов, сформированный двумя месяцами ранее, были разгромлены при Петре, в 3 км выше знаменитого моста в Арте. Причиной тому стала измена местного вождя. Филэллины, многие из которых были закаленными в боях бойцами, после героического сопротивления были изрублены в куски. В тот же самый день неподалеку от гавани Фанари в Эпире, желая помочь сулиотам, погиб брат бея Майны (Манн) Кирьякулис Мавромихалис. Оба этих поражения заставили фил эллинов капитулировать, и они вернулись на Ионические острова, где охваченные ужасом крестьяне Акарнании пытались найти убежище под британским протекторатом.

Однако самый знаменитый из сулиотов Марко Боцарис продолжал сражаться и погиб за греческое дело на континенте. Так, избавившись от опасности нападения со стороны сулиотов, Омер Врионес (Омер-паша Вриони, Омер-Врионе, Омер-бей), ставший пашой Янины после Али-паши, смог наконец двинуться на юг и осадить Месолонгион. Но первая осада этого города не принесла успеха, а на другой стороне Греции в конце года капитулировал турецкий гарнизон Нафплиона, который спасло вмешательство британского филэллина капитана Гамильтона. На Крите, однако, второй год восстания сложился для христиан неудачно. Ипсиланти по просьбе жителей Крита в конце 1821 года послал туда русского грека, который называл себя Михаилом Комнином Афентульефом и хвастался своим происхождением от византийских императоров. Он называл себя лидером и представителем греков, живущих на Крите. Однако дипломат, не умеющий воевать, – это не тот человек, который мог бы справиться с неуправляемым населением острова. Рослые воины Крита с презрением смотрели на этого невысокого прихрамывающего человека, называвшего себя «генералиссимусом и управителем Крита».

Еще больше ослабило дело христиан убийство Антония Мелидониса, одного из самых успешных его лидеров. Он погиб от руки сфакиотского вождя, который жестоко ему завидовал. Греческое правительство отправило на Крит нового организатора, но, пока он осваивался, в залив Суда вошел флот египтян. Сфакиоты, начавшие восстание, были полны решимости руководить им, и потомку дома Комнинов, «оказавшемуся между тигром и пантерой», пришлось бежать на Мальту. Вместо него приехал Манолис Томбазис, представитель хорошо известной семьи с острова Идра. Его называли гармостесом (или комиссионером); так стали именовать губернатора большого греческого острова, это слово было уже хорошо знакомо жителям Ионических островов.

К тому времени первый срок Национальной ассамблеи закончился, и новая ассамблея собралась в Астросе, расположенном на берегу залива Арголикос, в начале 1823 года. Введя несколько поправок в конституцию Эпидавра, депутаты выбрали новый исполнительный совет из пяти депутатов. Президентом его стал Петро-бей, а Маврокордатос – государственным секретарем. Ипсиланти вообще не получил никакого поста.

К сожалению, дискуссии в Астросе только усилили разногласия между партией примасов, лидером которой был Петро-бей, и военной партией, возглавляемой Колокотронисом, а местные и личные раздоры в рядах обеих партий продемонстрировали, что человеческая натура со времен Древней Греции изменилась столь же мало, как и рельеф местности. Всем становилось ясно, что единственным подходящим кандидатом на пост главы греческого государства может быть лишь иностранный принц, ибо ни один грек не согласится признать своим сувереном кого-нибудь из соотечественников. Взоры людей уже начали обращаться к Саксен-Кобургскому дому, специальностью которого было снабжать королями любую страну с любой религией. Более того, стало очевидным, что общественное мнение Западной Европы в конце концов заставит правительства своих стран обратить внимание на требования греков. Греческий комитет был создан в Лондоне, а его филиалы – в Германии и Швейцарии. Веронский конгресс мог, конечно, отказаться принять греческих депутатов, но Джордж Каннинг, которому Кастельро передал свой пост министра иностранных дел Англии, был известен своими симпатиями к филэллинам. Он признавал, что Греция находится в состоянии войны, и отдал остров Каламос, один из Ионических островов, в распоряжение беженцев. Строгие меры Томаса Мейтленда не помешали жителям Ионических островов проявлять сочувствие к своим соотечественникам на континенте; но нарушение нейтралитета островов Сериго (Китира), Занте (Закинф) и Итаки подверглось суровому наказанию, а последовавшая за этим казнь нескольких жителей Ионических островов привела к тому, что британский протекторат перестал быть популярным.

С другой стороны, Россия в январе 1824 года предложила создать три отдельных вассальных княжества: Восточную Грецию (Фессалия, Беотия и Аттика); Западную Грецию (Эпир и Акарнания) и Морею, к которой мог бы присоединиться Крит. Всеми этими княжествами должны были управлять чиновники из коренного населения, назначаемые султаном и подчиненные ему. По мнению автора книги, это разочаровало всех, кто еще верил в искренность филэллинизма России.

Однако предложение русских, хотя и включало в себя Эпир и Крит, не затрагивало островов архипелага в Эгейском море, которые должны были возродить свои старые муниципальные привилегии и перестать быть частью Греции. Они должны были последовать примеру Дунайских княжеств – слабых, разделенных и зависимых от России. Самые большие преимущества при таком раскладе должны были получить ведущие греческие семьи, подобно фанариотам в Молдавии и Валахии. Они бы стали ждать милостей от султана, а константинопольский патриарх, которого Россия предложила сделать защитником трех княжеств перед лицом султана, назначался бы им самим.

Военные операции 1823 года не были такими крупными, как в прошлом году. В самом начале турки лишились боеприпасов после пожара в арсенале Стамбула. В этом преступлении обвинили янычаров, которые якобы искали предлог, чтобы отложить свой поход против греков. Тем не менее султану теперь не нужно было отвлекаться на борьбу, которая вынуждала его сражаться на два фронта – в Европе и Азии.

Турецкие военачальники подавили последний очаг восстания в Фессалии, разрушив город Трикерион и разграбив селение Кастри, в котором хранились богатства Дельфов (теперь их там нет). Из Скутари (Шкодера) в Албании армия Мустаи-паши из 15 тысяч «геков» (северных албанцев) и мирдитов (албанских христиан-католиков), которые были только рады сразиться с православными, вторглась в Западную Грецию. В битве против этих северных албанцев, состоявшейся при Карпенисионе в Эвритании 21 августа, героически погиб сулиот Марко Боцарис. Его тело было привезено в Месолонгион и погребено под всеобщие рыдания. Его могилу и сейчас можно увидеть в местном «Геруне», где чуть позже суждено было обрести вечный покой сердцу человека, знаменитого на весь мир.

Лорд Байрон приехал на остров Кефалонию (Кефалинию) в том же самом месяце, когда погиб Боцарис. Его участие в греческой войне больше, чем любое другое событие, способствовало популяризации греческого дела в Европе. Великий поэт хорошо знал Грецию и был знаком с ее языком. Двенадцатью годами ранее он написал стихотворение «Проклятие Минервы»; его вдохновил на это интерьер памятника Лисикрату, переделанный в кабинет монахов-капуцинов. Это стихотворение было направлено против того, кто «разграбил» мраморы Элгины. Байрон перевел знаменитый «Пламенный гимн» Ригаса, а теперь приехал, чтобы доказать, что он может не только славить подвиги Древней Греции, но и следовать им. Впрочем, лорд Байрон, будучи поэтом, не тешил себя иллюзиями. Он вовсе не думал, что найдет в Элладе людей, похожих на героев, которых описал Плутарх; он был готов к тому, что несколько веков турецкого ига превратили их в тот народ, какой был нужен туркам. Соответственно, Байрон не расстроился и не почувствовал себя обманутым в своих ожиданиях, когда ему пришлось иметь дело с людьми, совсем не похожими на святых или мудрецов. Это были человеческие существа, только что освободившиеся от деморализующей формы управления, которой еще не было найдено подходящей замены. Не желая присоединяться ни к одной политической партии, не разобравшись в положении дел, Байрон прожил четыре месяца в Кефалинии; в это же время шли переговоры о выдаче Греции денежной субсидии. Сначала греки собирались возвратить ордену рыцарей-иоаннитов остров Родос, которым он когда-то принадлежал, вместе с островом Сиросом и тремя другими островами поменьше. Но от живописного возрождения Греции эпохи франков жители этой страны отказались ради более практичного проекта, с помощью которого они рассчитывали получить от Лондона 800 тысяч фунтов (на самом деле им досталось всего 280 тысяч).