Текст книги "Миссис Крэддок"

Глава Х

Итак, мистер и миссис Крэддок отправились в путешествие по великому пути, который именуется Законным Браком. Пришла весна и вместе с ней – новые радости. Берта наблюдала за тем, как удлиняются дни, как из-под земли выскакивают подснежники и разноцветные крокусы. Теплый и сырой февраль подарил первоцветы, позже появились фиалки. Февраль – месяц сонного томления: сердце земли налито тяжестью, оно глухо и безразлично к волнующему гудению апреля и кипучей жизни мая. Природа пробуждается от зимней спячки и ощущает в себе биение жизни – так же, как женщина чувствует под сердцем первый толчок ребенка.

Туманы, поднимавшиеся над Северным морем, накрывали Кент влажной пеленой, белой и почти прозрачной, отчего нагие деревья казались причудливо искривленными – их ветви, словно длинные руки, извивались и корчились, стараясь избавиться от оков зимы. Болота покрылись изумрудной травой, и ягнята уже скакали и резвились на ней, тонким блеянием перекликаясь с матерями. В перелесках щебетали дрозды. В мир ворвался шумный март, и облака, более пышные и высокие, чем обычно, неслись по небу, подгоняемые неистовым ветром. Они сбивались в огромные кучи, а затем вновь разлетались порознь и устремлялись на запад, в спешке наталкиваясь друг на дружку. Природа как будто отдыхала, переводила дух перед тем, как отдать все силы чуду рождения.

Постепенно Берта стала лучше узнавать мужа. Выходя за Крэддока, она знала лишь, что любит его. Обоими двигали одни только чувства: Берта и Эдвард были марионетками, которых природа свела вместе и сделала привлекательными в глазах друг друга во имя продолжения рода. Берта, обуреваемая пылким желанием, бросилась в объятия супруга. Она любила Крэддока так, как любят звери – и боги. Он был мужчиной, она – женщиной, а мир – Эдемским садом, сотворенным силой страсти. Познание мужа породило в Берте еще большую любовь. Постепенно проникая в мысли Эдварда, она, к своему восторгу, обнаружила в них удивительную чистоту. С радостным изумлением Берта убедилась в совершеннейшей непорочности своего супруга. Было видно, что прежде Крэддок никогда не любил, что женщина для него – странное, почти неведомое существо. Она гордилась, что муж пришел к ней не запятнанным чужими объятиями, что губы, прикасавшиеся к ее губам, целомудренны. Супруги ни разу не затрагивали эту тему, но чутье Берты безошибочно говорило в пользу исключительной добродетели Крэддока. Его душа была поистине невинна. А если так, могла ли Берта не боготворить его?

Она чувствовала себя счастливой только рядом с мужем, ей доставляло особое удовольствие сознавать, что связующие их узы неразрывны, что она и Эдвард до самого конца, до последнего вздоха будут неразлучны. Берта с трогательной покорностью ходила за ним по пятам, как собачка; гордость ушла из ее сердца, она мечтала только о том, чтобы раствориться в Эдварде, сплестись характерами и существовать как одно целое. Она желала, чтобы он был ее единственной яркой чертой, и сравнивала себя с плющом, обвивающим ствол дуба, ведь Эдвард был мощным дубом, столпом и опорой, а она всего-навсего слабой женщиной.

Утром после завтрака Берта сопровождала мужа в обходе полей и ферм. Она оставалась дома и присматривала за хозяйством лишь тогда, когда ее присутствие могло ему помешать. Берта пробовала читать, но попытки заканчивались безуспешно, и она отшвыривала книгу в сторону. К чему ей читать? Для развлечения? Нет, поскольку она постоянно занята своим супругом, и если Берта знает, как любить, зачем нужны прочие знания? Частенько, ненадолго оставшись в одиночестве, она раскрывала ту или иную книгу, но довольно скоро опять уносилась мыслями к Эдварду и мечтала очутиться рядом с ним.

Берта жила точно в волшебном сне, который длился без конца; ее счастье было не бурным, порождающим вихри и водовороты, но безмятежным и гладким. Она обитала в раю, расцвеченном всевозможными оттенками розового, где не было ни слепящего света, ни лиловых теней. Берта парила в небесах, и единственной связью с земной жизнью служила еженедельная поездка в Линхэм на воскресную службу. Было нечто восхитительно человеческое в этой бедной церквушке с ее сосновыми скамьями, густо покрытыми лаком, запахами помады для волос и бельевой синьки. Эдвард был одет в воскресный костюм, органист вымучивал ужасные звуки, фальшиво пел деревенский хор. Монотонное чтение молитв мистером Гловером напрочь лишало их всей красоты, служба велась сухо и прозаично. Два часа в церкви опускали Берту на землю ровно в той степени, в какой требовалось для осознания того факта, что жизнь состоит не только из высокой духовности.

Наступил апрель. На вязах перед Корт-Лейз начали распускаться листья – почки усыпали ветви мелким дождем, нежной зеленой дымкой, которая была заметна издалека, но исчезала при приближении. Коричневые поля оделись в летний наряд: буйно поднялся сочный клевер, дружно двинулись в рост посевы. Стояли дни, когда в воздухе разливалось благоухание, пригревало солнышко и сердце сладко замирало, радуясь долгожданному приходу весны.

Благодатные дожди напитывали почву водой, и бессчетные капли, свисавшие с ветвей, сверкали на солнце, которое вскоре проглядывало из-за туч. Застенчивые тюльпаны раскрывали бутоны и устилали землю цветистым ковром. Облака над Линхэмом поднялись выше, раздвинув горизонт. Птицы, робко пробовавшие голос в марте, теперь пели в полную силу и наполняли воздух звонким щебетом. В зарослях боярышника позади Корт-Лейз продемонстрировал красоту своей песни первый соловей. Повсюду поднимался густой дух земли – запах плодородной почвы и дождя, солнца и ласкового ветра.

Порой дожди заряжали без перерыва на несколько дней, и тогда Эдвард довольно потирал руки.

– Хоть бы лило всю неделю, полям обязательно нужна влага!

В один из таких дней Берта лежала на кушетке, а Крэддок стоял у окна, слушая ровный стук капель. Она вспомнила ноябрьский день, когда вот так же стояла у этого самого окна и глядела на унылый зимний пейзаж, а в ее сердце горел жаркий огонь любви и надежды.

– Эдди, милый, посиди со мной, – промолвила она. – Мы не виделись почти целый день.

– Мне нужно отъехать, – не оборачиваясь отозвался Крэддок.

– Нет, не нужно. Иди же ко мне.

– Хорошо, побуду с тобой пару минут, пока не подали двуколку.

Крэддок сел на кушетку, Берта обняла его за шею.

– Поцелуй меня, – попросила она.

Он поцеловал.

– Какой ты странный! – со смехом воскликнула Берта. – Тебе как будто все равно!

Крэддок ничего не ответил, потому что в этот момент к крыльцу подкатила двуколка, и он вскочил с кушетки.

– Куда ты едешь?

– На ферму Эрн, к старому Поттсу, договориться насчет покупки овец.

– И только-то? Неужели ты не можешь остаться со мной, когда я тебя об этом прошу?

– С какой стати? Что мне делать дома? Гостей, насколько я знаю, мы не ждем.

– Я хочу побыть с тобой, Эдди, – жалобно протянула Берта.

Крэддок рассмеялся.

– Боюсь, ради этого я не могу отменить встречу.

– Тогда можно мне с тобой?

– Это еще зачем? – удивился Эдвард.

– Хочу быть рядом. Мне ужасно плохо от того, что мы всегда порознь.

– Ничего не всегда, – возразил Крэддок. – Черт побери, по-моему, мы не расстаемся ни на минуту!

– Значит, ты не скучаешь по мне так сильно, как я по тебе, – тихо проговорила Берта, опустив глаза.

– На улице льет как из ведра! Ты насквозь промокнешь.

– Какая разница? Зато я буду с тобой.

– В таком случае поехали.

– Тебя не волнует, поеду я или нет! Тебе это безразлично!

– Я считаю, очень глупо с твоей стороны выходить под дождь. Уверяю тебя, я сам ни за что бы не поехал, если б мог.

– Тогда поезжай.

Берта с трудом сдержала злые слова, готовые сорваться с языка.

– Будет гораздо лучше, если ты подождешь меня дома, – бодро сказал Крэддок. – Я вернусь к ужину. Ну, пока!

Эдвард мог выразить свою мысль иначе. Например, что будет счастлив, если Берта составит ему компанию, или что встреча может катиться к чертям, а он остается с любимой женой. Вместо этого он просто ушел, весело насвистывая. Ему было все равно. Щеки Берты запылали от унижения.

– Он меня не любит, – потерянно произнесла она и вдруг разрыдалась – впервые после свадьбы, впервые после смерти отца. Собственные слезы заставили ее устыдиться. Она попыталась их унять, но не сумела и продолжала горько плакать.

Слова Эдварда показались ей невероятно жестокими. Как у него только язык повернулся!

– Этого следовало ожидать, – вслух сказала Берта. – Он меня не любит.

Она разозлилась на мужа, припомнив все маленькие проявления холодности, которые так ранили ее сердце. Нередко Эдвард почти отталкивал ее, когда она хотела приласкать его, а он в тот момент был занят чем-то другим; часто никак не отвечал на ее страстные заверения в вечной любви. Неужели Эдвард не понимает, что его поведение задевает Берту? Она говорит, как сильно обожает ненаглядного Эдди, а того интересует, не закончился ли завод у часов!

Пока Берта размышляла о своем несчастье, незаметно прошло два часа. Услышав за окном стук колес, она удивилась. Первым ее желанием было побежать в прихожую и встретить Эдварда, однако она сдержала свой порыв. Берта очень сердилась на мужа.

Крэддок вошел и, крикнув с порога, что должен переодеться в сухое, отправился наверх. Разумеется, он и внимания не обратил, что в первый раз за все время супружества Берта не встретила его у дверей, – он вообще ни на что не обращал внимания!

Эдвард вошел в гостиную. На свежем воздухе его лицо раскраснелось.

– Ей-богу, хорошо, что ты со мной не поехала. Дождь сыплет стеной! Ужин готов? Я просто умираю от голода.

Он способен думать об ужине, в то время как Берта ждет от него смиренного раскаяния, робких оправданий и мольбы о прощении! Эдвард был весел, как обычно, и совершенно не подозревал, что жена довела себя рыданиями почти до истерики.

– Ну что, купил своих овец? – негодующе вопросила она.

Ей страстно хотелось, чтобы Эдвард заметил ее расстройство, и тогда она упрекнула бы его в грехах, но муж оставался слеп.

– Нет, – бодро ответил он. – Я бы не дал и пятерки за все стадо.

– С таким же успехом ты мог остаться дома, как я просила, – едко заметила Берта.

– Что касается дел – вполне, – согласился Крэддок. – Хотя поездка по свежему воздуху не помешала. – Этот человек в любой ситуации умел видеть хорошее.

Берта взяла книгу и принялась читать.

– А где газета? – спросил Крэддок. – Я сегодня еще не читал передовицу.

– Понятия не имею, – надулась Берта.

Они просидели в гостиной до ужина. Эдвард методично просматривал статьи в «Стандард», Берта переворачивала страницы книги и старалась вникнуть в содержание, однако все ее мысли сосредоточивались вокруг обиды. Ужин супруги провели почти в полном молчании. Эдвард не отличался разговорчивостью, беседы, как правило, заводила Берта. Крэддок лишь упомянул, что скоро появится молодой картофель и что по дороге он встретил доктора Рамзи. Берта отвечала односложно.

– Ты какая-то тихая, – чуть позже отметил Крэддок. – Что случилось?

– Ничего.

– Разболелась голова?

– Нет.

Больше вопросов он не задавал, успокоившись тем, что молчаливость Берты вызвана естественными причинами. По-видимому, Крэддок не замечал в состоянии жены ничего необычного. Берта сдерживалась до последнего, но в итоге ее все-таки прорвало.

– Какое тебе дело до того, болит у меня голова или нет! – крикнула она в ответ на реплику часовой давности. Ее восклицание содержало в себе не вопрос, но горький упрек.

Крэддок удивленно посмотрел на нее.

– Что стряслось?

Берта бросила на мужа взгляд, полный боли, и отвернулась, раздраженно махнув рукой. Крэддок приблизился к ней и обнял за талию. Теперь в ее глазах стояли слезы, она судорожно всхлипнула.

– О, Эдди, приласкай меня, – пролепетала Берта, вдруг обмякнув.

– Ну, расскажи скорей, в чем дело.

Эдвард привлек Берту к себе и поцеловал в губы. Это прикосновение погасило обиду, бушующую в ее сердце вот уже целый час. Молодая женщина вновь разрыдалась.

– Не злись на меня, Эдди, – задыхаясь от слез, проговорила Берта. Оказалось, что это она оправдывается и просит прощения. – Я вела себя ужасно. Прости, я ничего не могла с собой поделать. Ты ведь не сердишься?

– Да за что же? – недоумевал Крэддок.

– Сегодня днем мне стало очень обидно, потому что я решила, будто не нужна тебе. Ты должен меня любить, Эдди, иначе я не смогу жить.

– Глупенькая, – засмеялся он.

Берта вытерла слезы и улыбнулась. Получив прощение, она совершенно утешилась и теперь чувствовала себя счастливой втройне.

Глава XI

Эдвард отнюдь не был страстным любовником. Берта не помнила, когда впервые обратила внимание на то, что муж весьма вяло отзывается на ее страсть. Поначалу она знала только, что любит Крэддока до безумия, и своей пылкостью сумела разжечь его слабое влечение, так что оно раскалилось, почти как ее собственное. Однако постепенно Берта начала замечать, что, щедро одаряя мужа роскошествами любви, получает взамен ничтожно мало. Поводы, ведущие к ее неудовлетворенности, почти не поддавались объяснению: легкий отстраняющий жест, равнодушие к жаркому проявлению чувств – тонкие штришки, казавшиеся почти комичными. Сперва Берте нравилось сравнивать Крэддока с Ипполитом из «Федры» – дикарем, которого пугали женские поцелуи. Бесстрастие, замаскированное под грубую неотесанность, умиляло, – Берта не раз повторяла, что ее страсть растопит лед в мужнином сердце. Вскоре, однако, пассивность Крэддока перестала казаться ей привлекательной. Иногда она укоряла его, а чаще, оставшись наедине с собой, плакала.

– Если бы ты только знал, как больно иногда меня ранишь, – вздыхала Берта.

– Ничего такого я не делаю, – отвечал Крэддок.

– Ты просто не замечаешь. Когда я подхожу к тебе, чтобы поцеловать, ты не задумываясь отталкиваешь меня, как будто… как будто терпеть не можешь!

– Не говори ерунды.

Эдвард был уверен, что за четыре месяца семейной жизни ничуть не изменился.

– Ты ведь не думаешь, что мужчина всю жизнь будет таким же, как в медовый месяц? Не всегда же только нежничать и ласкаться, всему свое время.

После дневных трудов Крэддок любил спокойно почитать газету, поэтому, когда Берта подсаживалась рядом, он легонько ее отстранял.

– Умничка моя, сделай милость, не приставай, – просил он.

– Ты меня не любишь! – кричала Берта, чье сердце разрывалось от боли.

Крэддок никак не реагировал и продолжал внимательно изучать передовицу.

– Почему ты молчишь? – возмущалась Берта.

– Потому что ты говоришь чепуху.

Крэддок обладал редкостным добродушием, и Бертины вспышки гнева никогда не выводили его из равновесия. Он знал, что женщины порой бывают раздражительны; главное – дать им накричаться вволю, и тогда через некоторое время они успокоятся.

– Женщины – что куры, – говорил он приятелю. – Посади их в загон, огороженный прочной сеткой, чтоб не набедокурили, и не обращай внимания на кудахтанье.

Женитьба не произвела сколь-нибудь значительных перемен в жизни Крэддока. У него всегда были свои привычки, которым он продолжал следовать и после того, как обзавелся семьей. Разумеется, теперь у него появилось больше удобств.

– Что верно, то верно – мужчине нужна жена, чтобы за ним присматривала, – однажды сказал он доктору Рамзи, с которым порой встречался, когда тот обходил пациентов. – Раньше глазом моргнуть не успеешь, а рубашка уже сносилась до дыр, зато сейчас все по-другому. Как только увижу, что рукав обтрепался, – сразу к жене, а уж та все зашьет, и рубашка опять как новенькая.

– У вас, верно, прибавилось работы с хозяйской фермой?

– Благословение Богу, доктор, это мне только в радость. Для меня не бывает много работы. В наши дни, если хочешь, чтобы хозяйство давало прибыль, нужно расширять масштабы.

Целыми днями Эдвард был занят – если не на фермах, то где-нибудь в Блэкстебле, Теркенбери или Фаверсли.

– Не люблю праздность, – сказал он. – Правду говорят, лень – мать всех пороков.

Мисс Гловер, к которой он обращался, естественно, полностью согласилась с этим утверждением. После того как Крэддок вышел, оставив ее в компании Берты, мисс Гловер воскликнула:

– Какой чудесный человек ваш муж! Вы не против, что я так говорю?

– Нет, если это доставляет вам удовольствие, – сухо ответила Берта.

– Я со всех сторон слышу о нем только добрые отзывы. Чарльз, разумеется, тоже очень высокого мнения о мистере Крэддоке.

Берта промолчала.

– Вы не представляете, как я радуюсь вашему семейному счастью! – прибавила сестра викария.

– У вас доброе сердце, Фанни, – улыбнулась Берта.

Разговор не клеился, и, просидев пять минут в гнетущей тишине, мисс Гловер стала прощаться. Когда дверь за ней закрылась, Берта села в кресло и задумалась.

Сегодня выдался один из черных дней. Эдди ушел в Блэкстебл и не взял ее с собой.

– Не надо тебе со мной, – сказал он. – Я тороплюсь и пойду быстрым шагом.

– Я тоже могу идти быстрым шагом, – надулась Берта.

– Знаю я твой быстрый шаг. Если тебе так хочется, можешь встретить меня на обратном пути.

– Ты делаешь все, чтобы меня обидеть! Как будто нарочно ищешь повод!

– Будь же благоразумна, Берта! Неужели не видишь, что у меня нет времени прогуливаться и по пути нюхать цветочки?

– Давай возьмем повозку.

– Не получится. Кобыла прихворнула, а пони нужно дать отдых после вчерашних трудов.

– Ты просто не желаешь, чтобы я пошла с тобой. И так каждый день! Всякий раз выдумываешь причину, чтобы отделаться. Отпихиваешь меня даже тогда, когда я хочу тебя поцеловать.

Берта расплакалась. Она сознавала, что ее слова несправедливы, но все равно чувствовала, что с ней обошлись очень дурно. Эдвард широко улыбнулся с раздражающей снисходительностью.

– Когда успокоишься, сама будешь переживать, что наговорила ерунды, а потом станешь просить прощения.

– Считаешь меня глупым ребенком? – вспыхнула Берта.

– Нет, просто полагаю, что ты сегодня не в духе.

Насвистывая веселый мотив, Крэддок вышел. Берта слышала, как он давал распоряжения садовнику в своей обычной бодрой манере, словно ничего не произошло. Она знала, что муж уже выбросил из головы недавнюю сцену. Ничто не способно было испортить ему настроения: Берта могла задохнуться в рыданиях, вырвать из груди сердце и разбить его об пол (образно выражаясь), Крэддок не повел бы и бровью, сохраняя неизменное спокойствие. «Брань на вороту не виснет, – любил повторять он. – Женщины что куры; не обращай внимания на их кудахтанье».

По возвращении Эдвард даже не заметил скверного настроения жены. Он всегда пребывал в одинаково благодушном расположении и, кроме того, не отличался наблюдательностью.

Берта отвечала односложно, а Крэддок говорил без умолку, довольный удачной сделкой в Блэкстебле. Берта жаждала, чтобы он встревожился ее состоянием, и тогда она осыпала бы его упреками, но Эдвард был безнадежно слеп или же, наоборот, все видел и намеренно лишал ее возможности высказаться. Берта, пожалуй, в первый раз испытывала такую жгучую злость на мужа и сама этого испугалась. Крэддок вдруг показался ей врагом, которому она стремилась причинить вред. Она не понимала саму себя. Что же будет дальше? Почему Эдвард молчит, не дает ей излить обиду и гнев, а затем помириться с ним?

День проходил, а Берта продолжала хранить угрюмое молчание; внутри у нее все ныло. Наступил вечер. Эдвард не показывал и виду, что что-то не так. Берта искала любого повода, чтобы устроить скандал, и не находила его. Когда супруги легли в постель, Берта повернулась к мужу спиной и сделала вид, что спит. Она лишила его поцелуя – сладкого поцелуя влюбленных, которым они каждую ночь обменивались перед сном. Эдвард обязательно это заметит, спросит Берту, чем та расстроена, и вот тогда-то она поставит его на колени.

Крэддок, однако, ничего не сказал. После тяжелого трудового дня он жутко устал и мгновенно провалился в сон. Через пять минут до Берты донеслось глубокое ровное дыхание. Услышав его, она потеряла остатки самообладания. Разве сможет она заснуть, не пожелав Эдди спокойной ночи, не поцеловав его на ночь?

«Он сильнее, чем я, – подумала Берта, – потому что не любит меня». Она тихонько всхлипнула: сколько можно злиться? Она согласна на все, лишь бы не проводить эту ночь в яростных метаниях, а завтрашний день – в таком же отчаянии, как сегодня. Она полностью повержена. В конце концов, не в силах дольше терпеть муку, Берта разбудила мужа.

– Эдди, ты не сказал мне спокойной ночи.

– Ах ты черт, я и забыл, – сонно отозвался Крэддок. Берта сглотнула комок в горле.

– Эй, что случилось? Надеюсь, ты плачешь не из-за того, что я тебя не поцеловал? Знаешь, я сегодня устал как собака.

Эдвард действительно ничего не заметил. Пока Берта тонула в пучине страданий, он, как обычно, был доволен собой и целым светом. И все же эта новая вспышка гнева в ее душе быстро угасла. Сейчас ей нельзя проявлять гордость.

– Ты на меня не сердишься? – робко спросила она. – Я не могу уснуть без твоего поцелуя.

– Глупышка! – шепнул Крэддок.

– Ты ведь любишь меня, правда?

– Конечно.

Он поцеловал Берту так, как ей всегда нравилось, и от этого экстаза ее гнев моментально улетучился.

– Я не могу жить без твоей любви, – всхлипывала она, уютно устроившись на плече Крэддока. – Если бы ты только знал, как я тебя люблю! Мы снова друзья, да?

– Мы с тобой всегда были и будем друзьями.

Берта облегченно вздохнула и, лежа в объятиях мужа, почувствовала себя совершенно счастливой. Еще через минуту равномерное дыхание Эдварда подсказало ей, что он уснул. Она не шевелилась, чтобы, не дай Бог, не разбудить его.

* * *

Лето принесло Берте новые развлечения, и она отдалась давно предвкушаемым радостям пасторальной жизни. Вязы в Корт-Лейз потемнели от листвы, и этот густой, плотный зеленый покров придавал дому величественный вид. Вяз – самое благородное дерево; пожалуй, немного помпезное, зато исключительно культурное, и тень, которую он отбрасывает, – не простая тень, но солидная и уверенная, как положено дереву, растущему во владениях дворянского рода. Рухнувший ствол увезли; на свободных местах осенью планировалось посадить молодые деревца. Эдвард охотно взялся привести имение в порядок. Весной Корт-Лейз покрасили свежей краской, отчего дом стал выглядеть аккуратно и щеголевато, точно загородный особняк биржевого маклера. Клумбы, за которыми много лет никто не ухаживал, теперь резали глаз пестротой коврового цветника: квадраты кроваво-красных гераней контрастировали с ярко-желтыми кальцеоляриями, высаженными аккуратными кругами. Заросли самшита подровняли до нужной высоты. Живая изгородь из боярышника была обречена на выкорчевку; вместо этого Эдвард решил огородить владения дощатым палисадом и лавровыми деревьями.

Подъездную аллею засыпали свежим гравием, так что она стала настоящим предметом гордости наследников старинного, но нерадивого аристократического рода. Не прошло и двух недель с тех пор, как Крэддок воцарился в усадьбе, а чумазых овец уже изгнали с лужаек по обе стороны аллеи, после чего траву на газонах стали регулярно косить и убирать. Специальное место отвели под теннисный корт, который, по словам Эдварда, добавлял поместью уюта. Чугунные ворота, выкрашенные в блестящий черный цвет и щедро покрытые роскошной позолотой, наконец обрели достойный вид, подобающий входу во владения благородного джентльмена, да и сам обновленный дом служил явным доказательством того, что Корт-Лейз находится в руках человека, который понимает, что к чему, и находит удовольствие в соблюдении должных приличий.

Берта питала отвращение к этим новшествам, однако покорно принимала все меры по благоустройству, проводимые Эдвардом, поскольку они служили нескончаемой пищей для разговоров между супругами, и вдобавок ее искренне восхищал энтузиазм мужа.

– Клянусь, твоя тетушка так и подскочит на месте, когда увидит перемены, – довольно потирал руки Крэддок.

– Да уж, – с улыбкой отвечала Берта, хотя внутренне содрогалась, представляя едкие замечания мисс Лей.

– Она просто не узнает Корт-Лейз! Дом смотрится словно только что выстроенный, а участок как будто разбили всего с полдюжины лет назад. Дай мне еще лет пять, и даже ты не узнаешь собственных владений!

Мисс Лей наконец-то приняла одно из приглашений, которые по настоянию Эдварда отсылались ей в больших количествах. В письме она сообщила, что приедет погостить на неделю. Само собой, Крэддок был очень доволен. По его словам, он хотел установить дружеские отношения со всеми, и ему казалось неправильным, что единственная родственница Берты намеренно избегает общения с ними.

– Она ведет себя так, будто не одобряет наш союз. Уже всякие пересуды пошли!

Крэддок приехал на вокзал и, к полному смятению мисс Лей, устроил ей бурную встречу.

– Ну, наконец-то вы приехали! – обрадованно заревел он. – Мы уж думали, не дождемся! Эй, носильщик! – От его зычного голоса сотрясалась вся платформа.

Крэддок схватил мисс Лей за обе руки, и у нее пронеслась ужасная мысль, что сейчас он кинется целовать ее на глазах у всей толпы – шести человек. «Изображает из себя сквайра, – подумала она. – Лучше бы он этого не делал».

Крэддок всучил носильщикам бесчисленные чемоданы, с которыми путешествовала мисс Лей, а по пути к экипажу даже предложил ей взять его под руку, но от этой чести она решительно отказалась.

– Будьте любезны, обойдите с той стороны, я помогу вам сесть в коляску. Багаж привезут позже.

Крэддок распоряжался уверенно и властно. Мисс Лей обратила внимание, что после женитьбы исчезла его застенчивость – черта, которую тетушка Берты находила весьма привлекательной. В добродушии Крэддока появилась некоторая грубоватость. Кроме того, Эдвард заметно раздался: достаток и сознание собственной важности распрямили его плечи, расширили грудь, обхват которой увеличился на три дюйма с тех пор, как мисс Лей в первый раз увидела его. Живот Крэддока тоже изрядно потолстел. «Если этот здоровяк и дальше будет так прибавлять, к сорока годам он сделается колоссом», – невольно подумала мисс Лей.

– Сами понимаете, тетя Полли, – начал Крэддок, дерзко опустив учтивое «мисс Лей», с которым неизменно обращался к ней прежде, хотя мало кто из мужчин осмеливался обращаться к его новой родственнице без должной почтительности, – ваши намерения уехать от нас через неделю – полный вздор. Вы должны остаться по меньшей мере на два-три месяца.

– Вы очень любезны, дорогой Эдвард, но у меня другие планы, – сухо ответила мисс Лей.

– Стало быть, отмените их. Не могу же я допустить, чтобы гости уезжали из моего дома, едва переступив порог!

Мисс Лей удивленно вздернула брови и улыбнулась. Значит, это уже его дом? Ну и ну!

– Мой милый Эдвард, – промолвила она, – у меня есть правило не задерживаться где-либо дольше двух дней. В первый день я разговариваю с людьми, на второй слушаю их, а на третий уезжаю. В гостиницах я живу по неделе, получая таким образом en pension[25]25
  Полный пансион (фр.).


[Закрыть] и хорошо просушенное белье.

– Выходит, наш дом для вас все равно что гостиница, – засмеялся Крэддок.

– Между прочим, это серьезный комплимент. В частных пансионах отвратительно обслуживают.

– Ладно, не будем больше об этом. Только имейте в виду: я велю сложить ваши чемоданы в кладовой и заберу ключ.

Мисс Лей издала короткий смешок, означавший, что ее позабавила не фраза собеседника, а какая-то собственная мысль.

Коляска подкатила к Корт-Лейз.

– Ну, видите, как все переменилось? – весело спросил Крэддок.

Мисс Лей поводила взглядом по сторонам и поджала губы.

– Прелестно, – сказала она.

– Я знал, что от удивления вы так и подскочите! – с довольным смехом воскликнул Крэддок.

Берта встретила тетю в прихожей и обняла ее с благопристойной сдержанностью, которая всегда отличала их отношения.

– Как умно с твоей стороны, Берта, – промолвила мисс Лей, – что тебе удалось сохранить чудесную фигуру.

С этими словами она приступила к тщательному анализу семейного счастья молодой пары.