Текст книги "Покоритель Африки"

– И что же, у нее совсем не было ухажеров?

– Полагаю, она не из тех, кого легко полюбить. Нужно быть изрядным смельчаком, чтобы нашептывать ей всякую приятную чепуху: уж больно глупо это звучало бы.

– В любом случае есть ведь Бобби Боулджер. Он наверняка просил ее руки уже раз двадцать.

Сэр Роберт Боулджер унаследовал от отца-промышленника титул баронета и тут же бросил к ногам Люси свое состояние, подкрепленное немалыми личными достоинствами. Его страсть для друзей давно уже не была секретом. Все они не раз выслушивали его торжественные заверения в вечной любви, которые Люси неизменно отвергала с ласковой улыбкой. Леди Келси прилагала всяческие усилия, чтобы объединить племянника и племянницу узами брака, который выглядел разумным со всех точек зрения. Бобби был в меру привлекателен, весьма богат, обладал отменными манерами – добродушный и милый юноша. Возможно, ему недоставало характера – так ведь у Люси его хватило бы на двоих. Ведомый ее твердой рукой, Бобби имел все шансы занять достойное положение в обществе.

– Никогда не встречалась с мистером Аллертоном, – наконец заметила миссис Кроули. – Наверное, он ужасный человек.

– Напротив, я в жизни не встречал особы очаровательнее. Фред как никто в Лондоне умеет попросить сотню фунтов в долг с таким видом, словно сам делает одолжение. Вы бы влюбились в него, не успев завести свой любимый спор о биметаллизме.

– Никогда в жизни ни с кем не спорила о биметаллизме, – запротестовала миссис Кроули.

– Все женщины одинаковы.

– Почему же?

– Все влюбляются в Фреда Аллертона. Он точно знает, о чем завести речь, и всегда говорит – убедительнее некуда. По-моему, леди Келси любит его уже четверть века. Какое счастье, что закон, позволяющий сочетаться браком с сестрой умершей супруги, еще не принят – иначе он женился бы на леди Келси и спустил все ее состояние – как в первый раз. Он все еще очарователен и столь подкупающе честен на вид, что, уверяю вас, устоять невозможно.

– Чем же он с тех пор занимался?

– Что ж, быть банкротом не особенно приятно, хотя я знавал людей, которые в этом статусе разъезжали в автомобилях и закатывали пирушки в «Карлтоне», причем чувствовали себя великолепно. Фреда же Аллертона разбирательства с временным управляющим, похоже, лишили последних остатков самоуважения. Он счастлив был избавиться от детей, заботы о которых с радостью приняла на себя леди Келси. Одному Богу известно, на что Фред живет последние два года, но он по-прежнему с головой в безумных финансовых схемах и неоднократно просил у меня на них деньги.

– Надеюсь, вам хватило ума ему отказать.

– Нет. Одно утешение: прямота у меня сочетается с добротой в нужной пропорции, и в итоге Фред всегда довольствовался пятеркой. Впрочем, боюсь, дела его все хуже. Нет уже той веселой живости, выглядит все хуже и несчастнее. Появилась в нем какая-то хитрость, словно Фред готов к предприятиям по меньшей мере сомнительным, а глаза так бегают, что оставаться в его обществе все неприятнее.

– Вы же не думаете, что он пойдет на мошенничество? – быстро спросила миссис Кроули.

– Нет, я не верю, что ему хватит смелости взять к ветру круче, чем дозволяет закон. Кроме того, несмотря ни на что, где-то в глубине души я верю, что Фред – честный малый. Когда он уходит – меня одолевают сомнения, а при встрече противостоять его обаянию невозможно. Я верю каждому его слову.

Они заметили, что к дому направляется Люси. Дик Ломас встал у окна, а миссис Кроули неподвижно следила за девушкой из кресла. Оба молчали. На губах миссис Кроули играла сочувственная улыбка, ее сердце болело от жалости к бедной девушке, на долю которой выпало столько бед. Что-то шевельнулось в ее памяти. Женщина озадаченно задумалась и все же сумела ухватить ускользающую мысль. Перед ее глазами вдруг встала восхитительная «Диана» Джона Ферса из Национальной галереи в Миллбанке[3]3
  Имеется в виду картина Чарльза Веллингтона Ферса «Диана на холмах» из собрания Британской национальной галереи в лондонском районе Миллбанк.


[Закрыть]. Миссис Кроули всегда ценила в этой картине не просто красоту и виртуозную кисть мастера, но и воплощение английского духа. Она, иностранка, с интересом наблюдала этот феномен и, будучи человеком весьма начитанным, подвергала его сравнительному анализу. В портрете молодой женщины с двумя борзыми на поводке, в ветре северных пустошей, развевающем ее одежды, подчеркивая гибкую фигуру, миссис Кроули поразительным образом виделось продолжение традиций восемнадцатого века. Если Рейнольдс с Гейнсборо и их элегантные напудренные дамы в платьях с высоким корсажем под сенью тенистых рощ изображали Англию эпохи Просвещения: благовоспитанную и прекрасную, чуть вычурную и бездушную, то Ферс – это современная Англия. Англия, где превыше всего чистота: телесная и духовная; Англия, где любят открытый простор и не боятся дикой природы и буйства стихий. Миссис Кроули достаточно долго прожила на родине предков, чтобы понимать: это и есть настоящая Англия – простая и искренняя; чуть ограниченная и предвзятая, но зато сильная, смелая, преданная великим идеалам. Эта девушка, голубые глаза которой так искренне смотрят на зрителя, – истинная наследница дам сэра Джошуа Рейнольдса, но она принимает по утрам ванну, любит собак и носит практичную короткую юбку. Миссис Кроули с молчаливой усмешкой отметила, что эта Диана вряд ли сведуща в английской литературе и наверняка впадает в тоску от Эмерсона, однако готова была простить мелкие недочеты столь поразительному воплощению могучего духа.

Вошла Люси, и хозяйка приветствовала ее кивком. Ей не хотелось прерывать столь приятных размышлений, и она отметила у Люси тот же прямой взгляд, что у «Дианы» Ферса, те же тонкие, нежные черты – свидетельство безупречной родословной, подчеркнутое здоровым образом жизни. Кожа девушки была безупречной, свежей – какая бывает у людей, не боящихся любой погоды. Ее яркие светлые волосы немного растрепались во время прогулки, и Люси направилась к зеркалу причесаться. Миссис Кроули с удовольствием отметила прямой нос и изящную линию губ. Девушка была высокой, сильной, но очень стройной, а очаровательная гибкость выдавала в ней отличную наездницу.

К удивлению миссис Кроули, лишь очень зоркий наблюдатель отметил бы, что на долю Люси выпали невиданные для ее сверстниц испытания. Всякий восхитился бы открытой улыбкой и дружелюбным взглядом девушки – но только зная о перенесенных невзгодах, увидел бы, что она уже женщина, а не ребенок. Давно легшая на плечи ответственность наградила ее самообладанием и необыкновенной, хотя и скрытой за очаровательными манерами сдержанностью, которую отмечали, но не могли преодолеть даже самые близкие друзья. По-американски импульсивная миссис Кроули с присущей ей доброжелательностью пыталась прорваться сквозь этот барьер – безуспешно. Все внутренние терзания, всю боль, печаль, внезапное отчаянье и страстные надежды, а также приступы бурного гнева Люси скрывала глубоко внутри. Выставить чувства напоказ было для нее все равно что появиться перед гостями неодетой. Скромная и вместе с тем гордая, девушка скрывала свои переживания, не ожидая от других сочувствия.

– Звони, пусть подают чай, – сказала миссис Кроули, когда Люси поправила прическу. – Пока мистер Ломас не восстановит силы, он отказывается меня веселить.

– Вам понравился чай, что я присылал? – осведомился Дик.

– Весьма. Впрочем, я оскорблена: вы всегда присылаете так мало, что чая хватает лишь на время вашего визита.

– Посылка с чаем предваряет мои поездки в любую загородную усадьбу. На самом деле это лучший чай в мире. По моему поручению отец отправился на его поиски в Китай, где провел семь лет. Вы ведь не будете утверждать, что он прожил жизнь зря?

Подали чай, и миссис Кроули спросила Люси о брате, который уже два года учился в Оксфорде.

– Вчера я получила от него письмо, – ответила девушка. – Кажется, у Джорджа все отлично, и в следующем году он закончит университет.

Глаза девушки весело сверкнули, и она, покраснев, извинилась за свою несдержанность.

– Знаете, я ведь с десяти лет воспитывала Джорджа и стала ему как мать. Меня так подмывает выложить вам, как он перенес корь и сколь мужественно вытерпел прививку.

Люси очень гордилась братом, обожала его миловидное лицо и открытую улыбку. Она изо всех сил пыталась оградить его от невзгод, которые сносила сама, и делала все возможное, чтобы ничто не мешало ему безмятежно наслаждаться жизнью. Люси временами корила себя за то, что потакает желанию Джорджа во всем на нее полагаться, и в то же время не могла отказать себе в таком удовольствии. Мальчик скоро возмужает – не страшно, если она пока о нем позаботится. Девушка наслаждалась пылкой любовью брата, гордилась его безграничным доверием и уверенностью в правоте ее суждений, черпая в них силы справляться с трудностями. Люси все время думала о будущем и потому очень радовалась, видя, как обожают Джорджа его друзья. Каждый стремился ему помочь – отличное предзнаменование для уже намеченной карьеры.

Люси вдруг вспомнила последнюю встречу с братом. Летом они жили у леди Келси, на берегу Темзы. В тот день Джордж отправлялся к друзьям в Шотландию, а Люси уезжала раньше, с утра, и он пошел ее проводить. Тоскуя от предстоящей разлуки, она была тронута его печалью. На платформе Джордж поцеловал сестру, а в глазах его стояли слезы. Поезд устремился к Лондону, а он стоял и махал ей на прощанье – такой стройный и милый, совсем еще мальчик в белом костюме для крикета. Люси вдруг ощутила горячую благодарность: несмотря на все беды и несчастья, у нее есть Джордж.

– Вот бы он вырос хорошим стрелком, – невпопад добавила девушка, принимая от миссис Кроули чашку. – У нас в семье все отлично стреляли.

– Та еще семейка! – усмехнулся Дик. – Лучше бы он как следует считать научился.

– Да, считать тоже, – согласилась она.

Предполагалось, что Джордж займется делами фирмы, немалая часть которой все еще принадлежала леди Келси. Люси рассчитывала, что он заработает много денег, расплатится по долгам отца и, возможно, сумеет выкупить семейные угодья.

– Мне хочется, чтобы он был успешен в делах – ведь для Джорджа это теперь единственный путь – и стал превосходным охотником.

Люси стеснялась подробно описывать свои планы, однако в мечтах уже определила Джорджу славное будущее. В их семье все тяготели к вещам изысканным и утонченным – того же девушка желала и брату. Она представляла его преуспевающим дельцом – наподобие флорентийских купцов, благодаря которым ремесло торговца на многие века приобрело благородный ореол в глазах просвещенного человека. Джордж, как и они, будет заключать сложные сделки и богатеть, ведь богатство – самый верный путь к власти; при этом, как и они, будет ценить искусство и литературу, будет развиваться духовно, обладать безупречным вкусом и блистать в физических упражнениях. Его жизнь будет полна всем, что ценят мужчины, а обширные интересы привнесут в нее красоту и великолепие.

– Вот бы мне родиться мужчиной! – с улыбкой воскликнула Люси. – Мне остается только сидеть дома и понукать других, а так хочется чего-то добиться самой!

Миссис Кроули откинулась на спинку кресла и чуть одернула юбку, чтобы та лучше подчеркивала фигуру.

– А я рада, что родилась женщиной, – проворковала она. – Мне незачем привилегии пола, который я сама же с радостью называю «сильным». Пусть мужчины проявляют храбрость и благородство, защищают меня от тягот этого мира, заботятся и ухаживают за мной. Я безответственное создание, на мою требовательность невозможно злиться. Я легкомысленна и мила – как я могу кого-то раздражать? Пустое, это все нервы… Нет уж, лучше я останусь женщиной – слабой и беззащитной.

– Поразительный цинизм! – воскликнул Дик. – За мнимой беззащитностью прячется жестокость флибустьера, а ваша непосредственность – как пистолет, приставленный ко лбу со словами: «Кошелек или жизнь?»

– А вы удобно устроились, мистер Ломас, – перешла в наступление миссис Кроули. – Вас не затруднит подать мне скамеечку для ног?

– Весьма затруднит. – Он, улыбаясь, не двигался с места.

– Прошу вас, – жалобно взмолилась она. – Мне так неудобно, и нога уже онемела. Не будьте столь жестоки.

– Не думал, что вы это серьезно. – Дик послушно встал и выполнил ее просьбу.

– Разумеется, не серьезно, – ответила хозяйка, едва он передал скамеечку. – Просто, зная вашу лень, я решила проверить, сумею ли поднять вас с места при том, что секунду назад предупредила: я женщина до мозга костей.

– А смогли бы вы проделать такое с Алеком Маккензи? – добродушно рассмеялся Дик.

– Боже, я и пытаться не буду. Помните, женщины инстинктивно знают, каких мужчин можно дурачить, и применяют свои уловки только к ним. Молва о всемогуществе женщины зиждется на здравом смысле, который подсказывает ей атаковать лишь ту крепость, чьи стены пришли в негодность.

– Выходит, во всякой женщине кроется жена Потифара, но не во всяком мужчине – Иосиф[4]4
  Отсылка к истории Иосифа из библейской книги Бытия. Иосиф, попав в египетское рабство, был продан начальнику телохранителей фараона Потифару. Жена Потифара возжелала красивого юношу, а когда тот отверг ее ухаживания, обвинила в попытке насилия, за что Иосифа бросили в тюрьму. Подробнее см. Бытие, 39.


[Закрыть].

– Для остроумного ответа грубовато, – не осталась в долгу миссис Кроули, – хотя доля истины тут есть.

Девушка с улыбкой слушала шутливую перепалку. В их обществе она утрачивала чувство реальности: миссис Кроули была чересчур изящна, а Дик – слишком эксцентричен, чтобы их можно было воспринимать как обычных людей. Люси чувствовала себя взрослой, вовлеченной в игру, где дети перекидываются сумасбродными репликами, словно строками в буриме.

– Вы вечно уклоняетесь от темы! – возмутилась девушка. – Не могу понять, как мистер Маккензи, который не подаст Джулии скамеечку, связан с женским сумасбродством.

– Не судите нас строго, – отозвалась миссис Кроули. – До его появления я буду легкомысленна, а потом сменю тон на подобающе величественный.

– Когда приезжает Алек? – осведомился Дик.

– С минуты на минуту. Я отправила за ним на станцию экипаж. Вы ведь не дадите ему нагнать на меня тоску?

– Тогда зачем вы его пригласили? – расхохоталась Люси.

– По-моему, Алек мне нравится. Он восхитительный и вообще благотворно на меня действует. К тому же он здесь по просьбе мистера Ломаса, да и в бридж играет превосходно. Думаю, будет интересно. Одно меня смущает: когда я говорю что-то умное, Алек никогда не смеется, а стоит сказать глупость – всегда смотрит так пристально…

– А вот я – смеюсь, стоит вам сказать что-то умное, – заметил Дик.

– Вовсе нет. Просто вы так искренне хохочете над собственными шутками, что я быстренько вставляю свою и тешу себя мыслью, что вы смеетесь именно ей.

– А тебе, Люси, нравится Алек Маккензи? – спросил Дик.

Девушка на мгновение задумалась.

– Не знаю. Временами я нахожу его неприятным, но, как и Джулия, искренне им восхищаюсь.

– Алек и вправду выглядит грозно, – заметил Дик. – Он непростой человек, не терпит в людях неестественности и пугает тех, кто его плохо знает.

– Он твой лучший друг?

– Да.

Дик помолчал.

– Мы знакомы уже двадцать лет, и Алек – замечательнейший человек из всех, кого я знаю. Быть его другом – великая честь.

– Не замечала, чтобы вы обращались к нему с каким-то особым уважением, – заметила миссис Кроули.

– Боже упаси! – воскликнул Дик. – Мой единственный шанс – постоянно над ним подшучивать.

– А он с беспрецедентным добродушием выносит ваши насмешки.

– Я не рассказывал, как мы познакомились? Это случилось на глубине в пятьдесят саженей по меньшей мере в тысяче миль от берега.

– Не лучшее место для знакомства!

– Вдобавок мы оба насквозь промокли. Я тогда по молодости валял дурака перед отправкой в Оксфорд, и мудрый папаша послал меня в Америку набираться ума-разума. Я упал за борт и стал тонуть, но Алек прыгнул вслед и вытащил меня за волосы.

– Теперь ему нелегко пришлось бы, – заметила миссис Кроули, намекая на редеющую шевелюру Дика.

– Поразительно, но он до смешного мне благодарен. Словно я оказал ему услугу и плюхнулся в Атлантический океан с единственной целью – позволить себя спасти.

Едва эти слова сорвались с губ Дика, к воротам Корт-Лейс подкатил экипаж.

– А вот и он! – радостно воскликнул Дик.

Дворецкий, распахнув дверь, объявил о приходе гостя, и в гостиную вошел Александр Маккензи.

Он был чуть ниже шести футов ростом, ладно сложен и на первый взгляд не выделялся исключительной силой. Однако крепкие руки и полное отсутствие лишнего веса намекали на недюжинную выносливость. Темные волосы подстрижены очень коротко, а рыжеватые усы и бородка скрывали квадратный подбородок и решительный изгиб рта. Небольшие глаза обладали странной способностью неподвижно впиваться в заинтересовавший объект. Во время разговора Алек не поглядывал по сторонам, а смотрел прямо на собеседника, что некоторых слегка раздражало. У него была мерная походка путника, способного покрыть за день немалое расстояние, а уверенное поведение выдавало человека, привыкшего командовать. Кожу Алека покрывал тропический загар.

Миссис Кроули с Диком беззаботно болтали, гость же явно не привык к пересудам и сразу погрузился в молчание. От чая он отказался, однако хозяйка все равно налила еще чашку.

– Можете не пить. Просто держите ее в руке. Терпеть не могу людей, которые во всем себе отказывают. Мой дом не место для умерщвления плоти.

Алек мрачно улыбнулся:

– Разумеется, я выпью, если вам так хочется. В Африке я привык есть два раза в день, да так и не отучился – хотя друзьям это и причиняет неудобства. – Он посмотрел на Ломаса. Губы его не дрогнули, однако в глазах загорелся нежный и немного лукавый огонек. – Вот Дик – тот ест слишком много.

– Боже милосердный, да я вообще единственный нормальный человек во всем Лондоне. Ем три раза в день и не отказываю себе в удовольствии выпить чая. Болезнями не страдаю, совершенно здоров. Никаких причуд у меня нет: я не грызу орехи, как белка, не клюю виноград, словно птица, и не верю в пепсин, протеин и прочую чепуху. Я хищник, а не вегетарианец; я пью, когда хочу пить, при этом сознательно предпочитаю алкоголь.

– Сегодня за ленчем мне подумалось, – заметила миссис Кроули, – что удовольствие, с которым вы поглощаете ростбиф, – признак грубой и бесстрастной натуры.

– Я наслаждаюсь вкусной едой наряду с другими радостями жизни и потому с уверенностью смотрю в будущее.

– Почему же? – спросил Алек.

– Потому что, когда человек стареет, ему остается лишь наслаждаться едой. Любовь? Какая любовь в пятьдесят пять, когда позорную лысину уже не скроешь! Честолюбие? Оно уходит, стоит лишь понять, что почести – удел наглых, а слава – крикливых. В конце концов, все мы достигнем возраста, когда всякая страсть кажется суетной, а всякое желание не стоит затраченных усилий – и вот тогда-то у человека с хорошим аппетитом останутся целых три радости: завтрак, обед и ужин.

Алек не спускал с друга глаз. Он привык видеть в Дике взбалмошного мальчишку, который несет чепуху просто ради смеха. Точно так же – умиленно, но свысока – сенбернар наблюдает за забавными трюками тойтерьера.

– Прошу, скажи хоть что-нибудь! – с ноткой раздражения воскликнул Дик.

– По-моему, ты ждешь, чтобы я возразил. Но зачем? Ты говоришь полную чушь: от первого до последнего слова. Но если тебе нравится нести чепуху – я не возражаю.

– Мой дорогой Алек, стальной кулак неуместен в дружеском разговоре. Что это за игра, когда у одного бирюльки, а у другого кувалда?

Люси молча разглядывала гостя, откинувшись на спинку кресла. Два месяца назад Дик пригласил их с миссис Кроули на ленч и познакомил с Алеком, который только-только вернулся из Момбасы. С тех пор они виделись довольно часто, однако Люси чувствовала, что знает о нем ровно столько же, сколько и в первый день, и все не могла понять, нравится ей Алек или нет. Удачно, что он задержится в Корт-Лейс – теперь-то она по-настоящему с ним познакомится: дело явно того стоило. Языки пламени отбрасывали на лицо Алека мрачные тени, придавая ему властный и непреклонный вид. Гость не замечал, что за ним следят, – он вообще никогда не замечал, что вызывает всеобщее внимание.

Люси рассчитывала расспросить о его делах: как прошлых, так и нынешних. Сама мечтая о великих свершениях, девушка жаждала услышать рассказы Алека, тем более что его жизненный путь усеивали загадочные лакуны, которых она не могла заполнить с чужих слов. Он мало кого знал в Лондоне, зато почти весь город знал его с той или иной стороны, причем все были на редкость единодушны во мнении. Алек считался непревзойденным знатоком Африки. За пятнадцать лет он побывал везде, в том числе там, где не ступала нога белого человека, однако ничего не писал о своих приключениях: отчасти из равнодушия к хронике собственных свершений, отчасти от природной скрытности и нежелания пересказывать свои подвиги всем и вся. Ему была свойственна инстинктивная сдержанность и стремление держать открытия при себе. При том, что деяния Алека были неизвестны праздной публике, специалисты ценили их крайне высоко. Его сообщения слушали в Географическом обществе с чрезвычайным интересом (хотя побудить Алека к выступлению стоило немалых усилий), а статьи время от времени появлялись в журнале «Нейчер» и различных этнографических изданиях – в них кратко сообщалось о каком-нибудь открытии или важном наблюдении. Время от времени он выступал в министерстве иностранных дел с докладами о странах, в которых побывал, причем Люси доводилось слышать, что власти ценят его за исключительную проницательность.

Она припомнила все, что знала о госте.

Алек Маккензи был весьма состоятельным человеком. Он происходил из старинной шотландской семьи и владел прелестной усадьбой в горах на севере, однако основной доход ему приносила угольная шахта в Ланкашире. Потеряв родителей еще в детстве, к совершеннолетию он стал еще богаче. От дяди ему досталось ранчо на Диком Западе, желая осмотреть которое Алек и покинул Англию в первый раз – в промежутке между Итоном и Оксфордом. Тогда-то и состоялось его знакомство с Ричардом Ломасом. Возможно, залогом столь тесной дружбы стала именно их непохожесть: безудержная энергия одного уравновешивалась беззаботностью другого. Закончив Оксфорд, Алек ненадолго отправился поохотиться в Африку и пленился загадками великого континента. Иногда новое место кажется неожиданно знакомым, и мы убеждаем себя, что уже бывали там прежде, – так и Алек вдруг почувствовал себя как дома на бескрайних просторах Африки. Когда перед глазами раскинулась бескрайняя пустыня, он ощутил радостное возбуждение, словно внутри проснулась сила, о которой он раньше не подозревал. Не считая себя честолюбивым, он тем не менее оказался охвачен честолюбием; будучи чужд поэзии, вдруг ощутил, как бурлит в жилах поэтический зов бродячей жизни. К проявлениям романтики Алек всегда относился с присущей здравомыслящему шотландцу насмешкой – как вдруг романтическая волна увлекла его куда-то в неведомое море.

По возвращении в Англию Алека охватило необычное беспокойство. Его не занимали охотничьи трофеи, которыми гордились друзья; мир казался тесным и ограниченным, воздух в городах – затхлым.

Кровь бурлила в жилах, когда он читал захватывающие книги об исследованиях Африки. Все началось с Мунго Парка – тоже шотландца, который хотел отыскать исток Нигера и пройти по его берегу до самого устья. Он рисковал жизнью, не страшась ни жары, ни свирепых дикарей, ни коварных магометан, и добрался до верхнего течения великой реки. В ходе второй экспедиции Парк собирался пройти по ней до самого моря. Часть его спутников сгубили болезни, другую перебили туземцы – никто не вернулся. От Мунго Парка осталась лишь книга, обнаруженная британскими путешественниками в хижине одного африканского вождя.

Затем Алек прочел о поисках Тимбукту – мечты всех исследователей девятнадцатого века. Этот город овладел их умами подобно тому, как влек путешественников елизаветинской эпохи Эльдорадо с золотым городом Маноа. Тимбукту считали столицей богатого и могущественного государства, и пылкие умы рассчитывали обнаружить в нем невиданные чудеса. Однако гнала их вперед не жажда наживы, а неуемное любопытство и безрассудная смелость. После множества отчаянных попыток до города добрался еще один шотландец – Александр Гордон Ленг. Его успех стал символом суетности подобных предприятий, ведь легендарный золотой город оказался заурядной деревушкой.

Изучая жизнеописания великих исследователей, Алек обнаружил, что лучшие из них отправлялись в путь без всякой армии, лишь с небольшими отрядами, а то и вовсе в одиночестве, а успех предприятия зависел не от физической силы, а от силы духа. Майор Дарем, ветеран Испанской революции, первым из европейцев пересек Сахару. Капитан Клаппертон и его слуга Ричард Ландер первыми прошли от Средиземного моря до побережья Гвинеи. Клаппертон умер в конце пути, и Алек видел нечто возвышенное в том, как его преданный слуга Ричард Ландер продолжил дело хозяина и в конце концов разгадал загадку Нигера. Он завершил великое дело и тоже умер от причиненных туземцами ран – у самого устья реки, вдоль которой так долго шел. Ни один из первых покорителей Африки не вернулся живым. Эти отчаянные, но вовсе не безрассудные люди осознанно шли на риск. Неизвестность манила их слишком сильно, а смерть казалась пустяком в сравнении с успехом задуманного предприятия.

Больше других Алека Маккензи интересовали двое: славный и загадочный Ричард Бертон, сам по себе заслуживавший восхищения даже больше, чем его свершения; и величайший исследователь Африки Ливингстон. Было в характере благородного шотландца что-то особенно трогательное. Маккензи редко чем-то всерьез увлекался, но многое отдал бы за знакомство с этим человеком. Алека странным образом волновала мысль об одинокой кончине Ливингстона и о его могиле в самом сердце любимого путешественником Черного континента. На ней вполне можно было бы начертать ту же эпитафию, что и на надгробном камне сэра Кристофера Рена[5]5
  Выдающийся английский архитектор Кристофер Рен похоронен в построенном им лондонском соборе Святого Павла. Эпитафия на могильной плите гласит: «Если ищешь памятник ему, оглянись вокруг».


[Закрыть].

Наконец Алек дошел до трудов Генри Стэнли. Этот человек вызывал не восхищение, не любовь, а беспристрастное уважение. Ему невозможно было отказать в величии. Стэнли был фигурой наполеоновского склада, умел подчинить всё цели и беспощадно сражаться ради ее достижения. Из его интереснейших записок можно было многое почерпнуть, и Алек изучил их с присущей ему тщательностью.

Покончив с чтением, Алек решился. Он нашел свое призвание.

Он не стал посвящать друзей в еще не продуманные планы, а принялся между делом разыскивать людей, которых мог бы порасспросить. Наконец он отплыл в Занзибар и отправился в первое путешествие – попробовать свои силы. Через месяц Алек заболел, и в миссии, куда его доставили носильщики, думали, что путешественник не выживет. Проведя десять недель между жизнью и смертью, он не сдался. Алек настоял, чтобы его переправили обратно на побережье, а там победил болезнь могучим усилием воли. Подходящее время для экспедиции было упущено – пришлось возвращаться в Англию. Любой на его месте опустил бы руки, Алек же лишь укрепился в своих намерениях. Смертоносный африканский климат стал ему личным врагом, которому Маккензи отказывался уступать. Он вынес из первой поездки необходимый опыт и, вернувшись в Англию, приобрел кое-какие знания медицины и других наук, необходимых путешественнику. Обладая потрясающей способностью погружаться во что-то с головой, он за год упорного труда освоил ботанику, геологию и основы картографии; изучил методы лечения тропических болезней и приобрел достаточно познаний в хирургии, чтобы вылечить сломанную конечность и провести несложную операцию. Чувствуя, что готов к серьезному предприятию, Алек в этот раз планировал выступить в путь из Момбасы.

Вот все, что было известно Люси: частью из собственных размышлений, а частью по рассказам Дика. Именно он дал девушке «Журнал королевского географического общества» с отчетом о пятилетних скитаниях Алека Маккензи. Исследованные им страны сформировали впоследствии Британскую Восточную Африку.

Размышления девушки прервал звонок к ужину.

Глава III

Сразу после ужина сели за бридж. Миссис Кроули считала беседу высоким искусством, которому нельзя предаваться, пока тело занято перевариванием пищи. Для нее игра в карты была приятным способом отвлечься и подготовиться к словесному поединку, который может последовать за утолением телесных потребностей. Люси выбрала в партнеры Алека Маккензи и следила за ним, когда приходила ее очередь выложить карты на стол. В отличие от Дика, не умолкавшего ни на секунду, Алек полностью отдавался игре и не ослаблял внимания. Остроумные замечания Дика он пропускал мимо ушей. Понемногу партнер стал занимать Люси куда больше, чем сама игра. Девушку поразили его сосредоточенность и энергия, а также удивительная способность: он словно знал, у кого какие карты, уже в начале каждого розыгрыша. Еще Люси отметила, что он с особенным увлечением ведет игру за себя и за партнершу: человека, привыкшего заботиться обо всем самому, тяготило любое разделение ответственности.

Доиграв роббер, Дик раздраженно откинулся на спинку кресла.

– Не понимаю! – воскликнул он. – Я играю гораздо сильнее тебя, и карты у меня лучше, а все взятки – твои!

Дик и правда считался превосходным игроком, так что его досаду можно было понять.

– Мы нигде не ошиблись, – заверил он партнершу, – расклад оказался удачный, однако ни одна наша хитрость не сработала. – Он обратился к Алеку: – Как ты, черт побери, догадался, что у меня две дамы?

– Я ведь знаком с тобой двадцать лет, – улыбнулся Алек. – Я знаю, что ты эмоционален и импульсивен, но при этом проницателен. Я знаю, что ты быстро соображаешь, легко рассчитываешь сложные комбинации – и так радуешься своей предусмотрительности, что играешь, словно рассчитанные тобой варианты обречены воплотиться в жизнь. На основании этого несложно уже после пары взяток понять, что у тебя за карты.

– Знать карты противника – это что-то сверхъестественное, – заявила миссис Кроули.

– Многое можно прочесть по лицу. Этому я научился в Африке. Туземцы там гораздо чаще лгут, чем говорят правду, поэтому быстро привыкаешь следить не за тем, что они говорят, а за тем, как при этом выглядят.

Пока миссис Кроули поудобнее устраивалась в полюбившемся ей кресле, Дик отошел к камину и загородил его от собравшихся в комнате.

– Почему вы впервые решили отправиться в Африку? – вдруг спросила хозяйка.

Алек медленно поднял на нее свой пристальный взгляд и улыбнулся:

– Не знаю. У меня была куча денег и совершенно нечем заняться.

– Неправда, – вмешался Дик. – Один сумасшедший мечтал отыскать какую-то страну, куда еще не ступала нога человека – да даже если бы и ступила, то ненадолго: кого не прикончат дикари, добьет местный климат. Назад он вернулся полумертвый от лихорадки и, заверив всех и вся, что из владений Рофы никому не вернуться живым, тут же испустил дух. Алек, разумеется, сразу собрал чемоданы – и прямиком туда.