Текст книги "Разлучающий поток"

Глава XVII
Гибель Хардкастла

Втроём они спустились на луг. Там уже собрались все остальные. Дед малодушно ёжился, Мрачный Джон был бледен и беспокоен, женщины скорбно жались друг к другу, и бабушка голосила. Проходя мимо, Стефан коснулся бабушки и спросил:

– Ты видела когда-нибудь маленького Давида?

– Нет, – всхлипнула она.

– Тогда смотри туда, – сказал он, – и увидишь его своими глазами.

И вот двое противников вышли на выбранное место. Было два часа до полудня. Обещая первый зимний снег, небо затянули тучи. В этом году снега ещё не было, и земля оставалась сухой и жёсткой. Хардкастл первым обнажил Весельчака, а за ним и Осберн снял с пояса Широкого Косаря и развязал завязки. Одно мгновение он стоял неподвижно, пристально глядя на врага, который закричал:

– Поспеши, парень, я хочу поскорее с этим покончить.

Тогда Осберн вынул клинок, и показалось, будто серость зимнего дня, окутывавшая всё вокруг, отступила. Как рассказывали те, кто стоял тогда ближе всех к месту схватки, когда Широкий Косарь обнажился, пронёсся громкий гул, и Осберн, надев на руку щит, закричал:

– Теперь ты, воин!

И сразу же Хардкастл прыгнул в его сторону. Осберн ждал его с поднятым мечом и, легко увернувшись, сделал Широким Косарём выпад вперёд, коснувшись бока противника, и зрители увидели, что клинок немного обагрился в крови. Быстро и свирепо Хардкастл повернулся к юноше, но тот, оказавшись на расстоянии удара от разбойника, уже держал наготове, у груди, Широкий Косарь, и лезвие его вонзилось в бок Хардкастла, и рана была так глубока, что Харкастл даже опустил свой меч. Тогда Осберн вскричал:

– Что такое? Ты же хотел стащить с меня штаны, разве нет? Но, похоже, это я задам тебе трёпку.

А в это время Косарь нанёс широкий косой удар и с быстротой молнии вернулся в исходное положение, а в боку Хардкастла и на месте ягодицы осталась огромная дыра, и на землю полилось море крови. Когда же Хардкастл, шатаясь и дико озираясь, с усилием поднял меч, Осберн отразил его удар щитом и пронзил его грудь, Косарь целиком, словно в тесто, вошёл в тело противника. Хардкастл же, рассечённый чуть ли не пополам, соскользнул с меча на землю, спиной вниз.

Осберн глядел на противника и молчал. Подбежал Стефан и, опустившись на колени, пощупал запястье Харкастла и положил руку ему на грудь, затем он обернулся и посмотрел на Осберна, который теперь тоже встал на колени рядом с ним и стирал подолом куртки убитого кровь с Широкого Косаря. Наконец, Осберн поднялся, вложил клинок обратно в ножны и завязал все завязки. И тогда с уст его сорвалась песня:

 
На размеченном поле
Встретились меч и меч,
Значит, скатится вскоре
Голова с чьих-то плеч.
И от радости пляшет
Славный Косарь в руках,
Кто-то замертво ляжет
В землю сырую, в прах.
Меч помогает юноше, жестокий, верный меч
Теснить врага ударами, рубить, колоть и сечь!
Вот и кончилась битва,
И отдыхает клинок,
Наступил для молитвы
И для веселья срок.
Вниз и вверх по долине
Песня течёт рекой,
День окончился мирно,
Впредь даровав покой.
Не прокрадётся ворогом полночный страх в дома,
Лишь вьюжит, длится, тянется спокойная зима.
 

Затем он воскликнул:

– Подойдите ближе, хозяин и хозяйка! И вновь вступите во владение домом и землями Ведермеля, как было прежде наступления вчерашнего дня!

Хозяин подошёл к нему и поцеловал, смиренно и искренне поблагодарив. Женщины же, приблизившись, кинулись обнимать отрока. А вот Мрачный Джон ускользнул сразу, как только увидел падение своего хозяина, и когда теперь о нём вспомнили и начали искать, он был уже маленькой точкой, быстро направлявшейся в сторону нижней долины. Увидев его, все разом рассмеялись, и смех этот облегчил их сердца, и они почувствовали себя свободными и счастливыми.

– Так, – сказал Стефан, – что мы будем делать с этим павшим воином, ещё утром таким яростным и свирепым?

Осберн ответил:

– Мы предадим его тело земле здесь, не снимая с него одежды, ведь он пал смертью мужа, хотя, возможно, и жил словно зверь. Но меч его я отдам тебе – в награду за то, что ты верно следовал за мной и в этот раз, и раньше.

Стефан сходил за мотыгой и киркой и вырыл для воина могилу как раз посередине того места, где свершился бой. Там Хардкастла и погребли, насыпав над могилой небольшой курган из камней. И по сей день место это зовут низиной Хардкастла, а чаще короче – просто Хардкастлем.

И сделав это, все пошли в дом, веселясь и радуясь.

Глава XVIII
Эльфхильд узнаёт об убийстве

Два дня спустя наступил назначенный день, в который Осберн должен был увидеть свою подругу с другого берега. Он почти спокойно отправился на встречу и, подойдя к реке, увидел Эльфхильд над водой напротив. Девочка спросила, не случилось ли с ним за эти дни чего нового.

– Многое, – ответил отрок, – ибо я совершил дело не по своим годам, не по детским плечам: я убил человека.

– Ну и ну, – удивилась она, – и ты можешь спать после этого?

Осберн сказал:

– Да, и без снов. Ведь, скажу я тебе, правда была на моей стороне.

Эльфхильд спросила:

– И что же такого он сделал, что ты должен был убить его?

Осберн ответил:

– Он заносчиво вошёл в наш дом, собираясь присвоить себе всё наше добро, а нас выставить на улицу или обречь на неволю.

Эльфхильд вновь спросила:

– Но скажи мне, как ты убил его? Он был пьян или спал?

– Нет, – ответил Осберн, – я вызвался стать защитником деда, и грабитель взял в руку меч, а я другой, и мы сражались, и я одолел его.

Девушка спросила:

– Он был малодушным, трусом или не умел обращаться с оружием?

Осберн покраснел:

– Он был крепким мужем, храбрым человеком и, говорят, обладал большим умением по части сражений.

Эльфхильд, бледная, с потупленным взором, застыла в молчании.

Осберн же спросил:

– В чём дело, Эльфхильд? Я-то думал, ты будешь расхваливать меня за мой поступок. Знаешь ли ты, что этот человек был чумой для всей округи и я освободил мирных людей от проклятья?

– Не гневайся на меня, Осберн, – ответила девочка. – Я и в самом деле как в воду опущенная, ибо теперь вижу, что ты больше не можешь быть моим другом, ты станешь мужчиной прежде времени и будешь искать того, что желают мужчины, и тебе больше подойдут стройные расцветшие девы, а не такой нелепый оборвыш, как я.

– Послушай, Эльфхильд, – произнёс Осберн, – зачем бежать навстречу беде? Неужели я стал хуже, чем был в прошлый раз?

– Нет, – ответила она. – Я вижу в тебе славного воина, и с твоей стороны так любезно приходить сюда, не пропустив ни одну из наших встреч.

– Вот теперь ты мила, – сказал Осберн, – не сделаешь ли что-нибудь мне на радость? Не созовёшь ли дудочкой овец?

– Нет, – ответила девочка, – не созову, я не хочу скакать, словно дурочка, показывая тебе свои худые костлявые ножки. Была бы я взрослой женщиной, то не обнажила бы ног и до щиколотки. Кроме того, ты смеёшься над тем, как я скачу и прыгаю среди этих глупых комков шерсти, а я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся.

– Эльфхильд, милая моя, – произнёс он, – ты не права. Я не насмехался над тобой, я смеюсь только от удовольствия видеть твои милые движения и изящный танец, подобный трепетанию липовых листьев свежим летним утром.

– Так откуда же мне это знать? – возразила она. – В любом случае, не проси меня сегодня танцевать, я лучше сяду и расскажу тебе славную сказку о давно прошедших временах, такую, какой ты никогда ещё не слышал. Она будет о море и кораблях, да о морской жене, пришедшей в людские жилища.

Осберн сказал:

– Я бы очень хотел посмотреть на море и походить под парусом.

– Да, – согласилась Эльфхильд. – Но возьмёшь ли ты меня с собой тогда?

– О да, – ответил Осберн.

И оба они забыли о Разлучающем потоке, о том, что никогда не смогут встретиться. Они сидели, каждый на своём берегу, а посередине текла страшная река, и только сказка да нежные речи их не ведали водных границ. Так прекрасно закончился день и их встреча.

Глава XIX
Проходит зима, и Эльфхильд рассказывает о смерти своей родственницы

Осберн и Стефан поговорили с хозяином и попросили его жить не столь скаредно, ибо у них был не только хороший запас еды, одежды и тому подобного, скопившийся за долгое время, но и прекрасные дары Странника. Более того, запасы пополнились и трофеями Хардкастла, ибо после него остались многочисленные богатства, по большей части серебро и золото, и всё это, кроме оружия, Осберн отдал деду. И хозяин послушался их, позволив себя уговорить, и пока зима была ещё молода, прежде чем выпал снег, заваливший дороги, он поехал с Осберном вниз по течению, заглядывая во многие самые разные поселения, в том числе побывал и там, где жила девица, составившая Осберну пару в праздник середины зимы на Расколотых холмах. Осберн решил, что девица эта красива и мила, она же радостно поприветствовала его и поцеловала, правда, он был уже не столь расположен к этому, как в тот раз, ибо решил, что она поцеловала его как ребёнка, а не мужчину.

Но что бы там ни было, а хозяин нанял шестерых работников, троих мужчин, двое из которых были молоды, и трёх женщин, всех молодых: одну пригожую, одну сварливую и одну серединка на половинку. Между делом следует сказать, что если бы он дождался весны, чтобы нанять их всех, то вряд ли нанял бы, ибо о Ведермеле в округе ходила дурная слава. Зато, когда все прослышали, что господин Николас нанимает работников с середины зимы, этого известия хватило, чтобы решить, будто он изменился, став теперь более щедрым. А потому Николас возвратился домой с работниками, ехавшими за ним верхом (ибо он захватил для них коней), и с тех пор хозяйство в Ведермеле было не хуже, чем в любом другом месте долины.

В середине зимы Осберн вновь ездил к Расколотым холмам, и вновь та самая девица по имени Гертруда веселилась с ним. На этот раз Осберну показалось, что целовала и ласкала она его не совсем так, как ласкают ребёнка, хотя вы скажете, что о таких вещах он знал мало. Ибо когда они, как и подобает всем парам на празднике, целовались, она совсем не хотела отрывать свои уста от его уст. И когда в самом конце праздника им нужно было расстаться, девушка подставила ему щеку для поцелуя, тяжело вздохнув. Он же поцеловал её беспечно, ибо тогда всматривался в толпу на том берегу, пытаясь среди других женщин различить очертания Эльфхильд, как делал он всякий раз в тот день, когда на то выпадал случай, впрочем, желаемого он не достиг ни разу.

Три дня спустя Осберн встретился с Эльфхильд и спросил её, ходила ли она на праздник, и она ответила, что там её не было, что её тётушки ходят туда каждую зиму, но всегда оставляют её дома. Затем, улыбнувшись, она добавила:

– На этот раз они вернулись, расхваливая тебя на все лады, ибо до нашей стороны дошла весть об убийстве грабителя. Одной из моих тётушек, той, что помладше, тебя показали, и она говорит, что ты самый красивый юноша, какого ей когда-либо приходилось видеть, и не сильно ошибается на этот счёт.

Осберн засмеялся и покраснел, и поделился с ней тем, как провёл время на празднике. Казалось, Эльфхильд не доставило удовольствия услышать о прекрасной девушке, которой так нравилось целоваться, зато она искренне обрадовалась, когда Осберн поведал, как усердно он высматривал её на другом берегу. Так прошла большая часть короткого дня их встречи. Этот день был очень важен для них, ибо всю зиму, когда землю покрывал снег и трава на берегу не зеленела, овец запирали в загонах и овчарнях и не пасли, и Эльфхильд трудно было придумать предлог, чтобы выбраться из дома. Встречи с Осберном случались реже, чем прежде, более того, часто Осберн напрасно приходил к условному месту – Эльфхильд не было там, и юноша, хотя и знал, что в этом не было вины его подруги, всё же возвращался домой печальным.

Так, без происшествий, прошла зима, и вновь наступила весна, и встречи опять стали частыми. В первый день весны дети устроили большой праздник. Эльфхильд пришла на мыс, по-зимнему укутав голову и бёдра волчьей шкурой. Стоял тёплый и очень ясный февральский день, Эльфхильд захотела поиграть овцам на дудочке и танцевала среди них, а Осберн пылко смотрел на неё. Он решил, что она стала выше, изящнее и прекрасней, её ноги и ступни (ибо она ходила босой) теперь, без летнего загара, выглядели такими нежно-белыми, что ему очень сильно захотелось погладить их и поцеловать. Возможно, это было началом томительного юношеского безумия, которое потом станет таким болезненным: желание быть со своей подругой, обнимать её и ласкать.

Той весной они встречались часто, а когда стало теплее, и ещё чаще. С Осберном в то время, кроме этих встреч, не происходило ничего, о чём стоило бы рассказать. Но вот, когда май был ещё юн, Осберн трижды поднимался на утёс и не находил на том берегу Эльфхильд. На четвёртый раз она пришла, принеся с собой весть о том, что одна из её родственниц скончалась от болезни. Сказала она так:

– Это та, что была более сурова со мной. Чаще всего именно она меня наказывала. И вот её не стало, и ведь не раз она была ко мне добра, и до встречи с тобой я даже немного любила её. Но теперь всё изменится к лучшему, ведь другая тётушка, добрее умершей, приняла в дом ту старушку, о которой я тебе рассказывала, ту, что сделала меня мудрее и научила многим древним легендам. Хотя она стара и кожа её морщиниста, она добра и любит меня, и она на нашей с тобой стороне, я рассказала ей о тебе, и в ответ она поведала мне столько всего необычного, что я не дерзну передать тебе это, а потому просто порадуемся вместе.

Осберн произнёс:

– Да, может быть, но послушай, я хочу большего, чем обычной радости, я хочу перейти к тебе и поведать о том, что не могу кричать через этот ненавистный поток, я хочу взять тебя за руку, обнять и поцеловать. Не желаешь ли ты того же, что и я?

– О да, – ответила девушка, покраснев, – от всего сердца желаю. Но послушай, Осберн, старушка говорит, что всё это случится и что однажды мы встретимся с тобой лицом к лицу. Веришь ли ты этому?

– Да нет, как я могу поверить, – ответил он, немного помрачнев, – когда ты не говоришь мне всего?

– Прости, – сказала Эльфхильд, – но я не могу рассказать тебе больше. Прошу, давай порадуемся тому, что встречи наши стали чаще, а жизнь моя проще и веселее. Подумай, милый мой, ведь если жизнь моя наладится и я перестану так много работать и буду получать меньше побоев, а еды получше и побольше, то стану изящнее и нежнее, а ещё и стройней, и буду выглядеть старше и женственнее.

И она даже немного всплакнула, поэтому Осберн, подавив свою грусть, принялся утешать её, и тогда она засмеялась, и он вместе с ней, и им было радостно вместе.

И вот теперь, время от времени, они нежно и счастливо говорили друг с другом, и Эльфхильд день ото дня становилась всё прекраснее и милее, она лучше одевалась и хорошо обувалась и уже не прятала свои броши и ожерелья, хотя и сказала, что не все из них показывала старушке.

– Я имею в виду не все из подаренных тобой. Но ожерелье гномов, то славное, я ей показала, и она назвала его чудом, предсказывающим, что я стану королевой, и я вполне в это верю, так же, как и в то, что ты станешь великим мужем.

Так они проговорили ещё долго.

Глава XX
Осберн едет в Истчипинг и привозит подарки для Эльфхильд

Когда же настал июнь, господин Николас решил съездить в Истчипинг и взял с собой Осберна, и хотя юноша попал всего лишь в небольшое торговое поселение, он, как чуду, дивился множеству домов из камня и глины, да ещё и стоящих так близко друг к другу. Вне городских стен располагалось большое славное аббатство, где жили монахи, была там и своя церковь, прекрасная, как и все церкви, и когда юноша вошёл внутрь, его очаровало изя-щество высоких колонн, арок и свода над головой, восхитили росписи стен и витражи, шпалеры и украшения над алтарями. А во время святой мессы, когда монахи и менестрели запели хором, он едва мог понять, где находится: на небесах или на земле. И всё же, чем бы он ни восхищался, он желал, чтобы вместе с ним восхищалась и его подруга с другого берега реки, как было бы славно, если бы она могла видеть и слышать всё, что видел и слышал он, и если бы он мог поделиться с ней всем, что было у него на душе. Рынок, где они с хозяином торговали, и торговцы в своих прекрасных необычных для тех мест плащах самого странного покроя, и их чужеземные лица, поселяне с телегами и подводами да с крупными лоснящимися конями – всё казалось ему чудесным. Когда же торговля закончилась, юноша нашёл в своём кошельке несколько серебряных монет, да не одну и не две, ведь и он привёз на торг свои товары, добытые доблестью и меткостью: он с копьём и щитом пошёл на громадного медведя и одолел его в одиночку, а ещё двух с помощью Стефана Едока, волков же, лис, горностаев и бобров без счёта. Вырученные деньги так и манили его зайти в торговый шатёр и истратить их все на что-то, что можно перебросить через поток, для Эльфхильд, например, на ажурные туфли, расшитые рейтузы, изящные сорочки, шёлковые платки и диадемы. Так и поступив, Осберн вернулся на улицу, к деду, и пока он с ним стоял, от замка отделилась группа всадников в кожаных куртках без рукавов, шлемах с забралом* и длинными копьями, среди всадников были и два рыцаря в белых, сверкающих на солнце доспехах со знаменем славного города. Как только Осберн заметил их, сердце его встрепенулось, и он размечтался о подвигах, что принесут ему славу. Хлопнув в ладоши, юноша пожелал всадникам удачи, и несколько из них обернулись и, улыбнувшись друг другу, похвалили милого мальчика, не зная, что тот убил мужчину, который был сильнее любого из них.

Кроме того, в тот день был церковный праздник, и юноша не мог не приметить принаряженных во всё самое лучшее молодых женщин. Он так откровенно таращился на них, что дед даже сделал ему замечание, которое не ускользнуло от слуха разодетых барышень, привлекших внимание Осберна, и те из них, что были помилее, засмеялись, похвалив юношу, ибо посчитали его вправе смотреть на них: такой он был пригожий. Одна женщина лет тридцати, очень красивая, даже подошла и попросила старика не ругать мальчика.

– Ибо, – произнесла она, – юноша так хорош собой, что имеет полное право обращаться с женщинами по собственному желанию. Вот подрастёт он ещё лет на десять, и – Боже сохрани! – какая из нас сможет ему отказать? Хотела бы я быть помоложе, чтобы составить ему компанию в его странствиях по миру, в которые он вскоре отправится.

И с этими словами она поцеловала Осберна в переносицу и ушла. Но, как и раньше, поцелуй не доставил Осберну большой радости, ведь целовали его как ребёнка. Коротко говоря, хозяева Ведермеля славно провели время, торгуя, а через день-другой поскакали обратно, в долину, и в полном здравии прибыли домой.

На следующую встречу с Эльфхильд Осберн принёс все те прекрасные вещи, что приобрёл в городе. Девочка уже стояла на мысу, милая и смущённая, ибо он предупредил её, что поедет на торг. Она уже не распускала волосы, как раньше, но крепко закручивала у головы. Из одежды на ней было домотканое платье с чёрными рейтузами и кожаными, плотно зашнурованными туфлями, и всё это, несомненно, шло ей.

После первых приветствий сразу же началась суматоха с переправкой подарков через поток. А когда с этим было покончено, Эльфхильд, по-детски до слёз обрадованная тем, что теперь все эти чудесные вещи принадлежат ей, и пуще прежнего влюблённая в своего доблестного друга, отвязала свёртки от стрел и села близ края уступа, прижимая их к груди со словами:

– Теперь, мой возлюбленный, я жду твоего рассказа, ибо ты должен поведать мне, что видел и что делал.

Осберн и сам был рад рассказать о своём путешествии и не упустил ни одной подробности. Глаза девочки сверкали, лицо её сияло. Когда же её друг напоследок вспомнил о женщинах и о той, что поцеловала его, она воскликнула:

– Ах, именно об этом говорила моя старушка: все женщины будут любить тебя, а ведь, похоже, так и случится. Что мне делать тогда, ведь я буду так далеко!

И юноша поклялся Эльфхильд, что всегда будет любить её, что бы ни случилось, и, казалось, девушку порадовали его слова. Но в глубине души она понимала, что Осберн чересчур легко произнёс их и гораздо меньше тревожится тем, что сильно печалит её.

Прежде чем они расстались в тот день, Эльфхильд отошла от берега и надела на себя всё, что подарил ей Осберн, то, что можно было надеть. Одним из таких подарков было тонкотканое зелёное платье (юноша придумал, как переметнуть его, связав в узел, ведь с той новой силой, что даровал ему Железноголовый, это было просто сделать). Разодетая, Эльфхильд встала так, чтобы Осберн мог её видеть, и он, пристально разглядывая девушку со всех сторон, восхищался её красотой и остался вполне доволен. На этом они и расстались. Правда, после ухода Осберна Эльфхильд опустилась на землю и немного поплакала, а почему, она и сама не знала. Но вскоре она поднялась, переоделась в свою обычную одежду и направилась домой.