Текст книги "Разлучающий поток"

Глава XXI
Воины из Истчипинга прибывают в долину

Лето прошло, не оставив о себе памяти. Так же и осень, а за ней и зима, вновь наступила весна, и миновали уже почти два года с тех пор, как двое отроков впервые встретились на берегу реки. Осберну исполнилось пятнадцать лет, Эльфхильд же была младше его лишь на месяц с половиной. И встречи их наполняла та же радость, что и прежде. Ведермель в это время процветал. В Восточной долине царил мир, и с тех пор, как пал Хардкастл, дневной свет больше не освещал лезвие Широкого Косаря.

Но в начале мая того года в долину прибыли всадники, правда, хоть они и ехали в полном вооружении, они не собирались нападать на жителей Ведермеля. Это были воины Истчипинга, как раз те самые, которых Осберн в свою недавнюю поездку в город видел у замка. Дело же у них было вот какое: для славного торгового города настало время войны и борьбы, ибо барон Дальней долины бросил ему вызов по какому-то делу, в котором город считал свою правоту неоспоримой. Понимая, что барон не шутит, в городе приняли решение постоять за себя, дав сражение. Потому-то рыцарь, находившийся на службе у города, и был послан с отрядом своих воинов посмотреть, какую помощь в этом стеснённом положении можно найти у друзей из долины. Ведь было хорошо известно, что жители этих мест, хоть и славятся своим миролюбием, но могут, если придёт нужда, быть мужественными воинами, как пешими, так и верховыми.

Имея это поручение, воины прибыли в долину, и первым поселением, в которое они вошли, стал Ведермель, ибо он первым лежал на их пути. Теперь в Ведермеле насчитывалось уже много рабочих рук, ибо, не считая Стефана Едока, проживало там двенадцать мужей, умеющих постоять за себя, из них пятеро сыновья землевладельцев.

И вот ясным майским вечером городские воины, сияя, словно груда освещённого солнцем льда, въехали в ограду Ведермеля, и многие жители вышли из дверей дома, чтобы посмотреть на приезжих. Осберн, одетый в алое, стоял самым первым, ибо хозяин Николас подался немного назад, как делал всегда, стоило ему решить, что приближается неприятность. Осберн поприветствовал гостей и, не задавая лишних вопросов, не говоря ни слова помимо приветствия, пригласил их в дом. Гости, а было их ровным счётом двадцать пять человек, соскочили с коней и вошли внутрь. Там, радушно встреченные женщинами, они сняли с себя оружие и доспехи, вскоре на стол были поданы еда и питьё, и все принялись за ужин. Хозяева были гостеприимны, гости дружелюбны. Осберн посадил рыцаря, капитана отряда, по правую руку от себя, и они весело разговаривали. А когда ужин подошёл к концу, рыцарь спросил у Осберна и Николаса:

– Сэры, могу ли я открыто рассказать о своих делах в долине?

Осберн ответил:

– Если бы ты сам не упомянул о них, достойный сэр, мы скорее предложили бы тебе выпить ещё кружку-две, но не стали бы расспрашивать. Но раз уж ты заговорил об этом, то и мы желаем услышать твой рассказ, ведь мы знаем, что вы наши друзья из Истчипинга.

Тогда рыцарь начал говорить и поведал обитателям Ведермеля мельчайшие подробности ссоры барона Дальней долины с торговым городом, упомянув и о том, что жители города считали себя правыми в этом споре. Время от времени, желая прояснить дело, Осберн задавал вопросы, и рыцарь отметил, что они уместны и мудры. Наконец, рыцарь произнёс:

– И вот, соседи, мы просим вас о помощи. И помощь, что нам нужна, не столько в деньгах, животных или оружии, сколько в сильных руках и храбрых сердцах крепких и мужественных мужей. Что скажете вы, жители Ведермеля, желаете ли вы сохранить место своих торгов, место, где мы принесли столько добра друг другу, или же вы бросите Истчипинг на произвол судьбы?

– Достойный сэр, – ответил Осберн, – сперва ответь нам: ты просишь нас вступить в войну на твоей стороне, но это приказ от того, кто считает себя вправе приказывать, или просьба о помощи от соседа, с которым нас связывают давняя дружба да общие дела? Я спрашиваю об этом потому, что мы, жители долины, считаем себя свободным народом, и мы не состоим на службе ни у лорда, ни у графа, ни у короля.

Рыцарь произнёс:

– Мы не требуем от вас никакой службы ни по праву, ни по обычаю, но просим вашей помощи, просим наших храбрых и свободных соседей, которые по дружбе, может быть, захотят помочь своим нуждающимся соседям.

Осберн сказал:

– Тогда больше не о чем говорить. Добавлю только, что найдётся тот, кто захочет поехать с тобой, – это я. И пусть я молод, но удар мой крепок, и среди сидящих за этим столом есть мужи, способные подтвердить мои слова. Если ты согласен, я могу поехать с тобой вниз по течению, чтобы уговорить местных поселян присоединиться к нам. Что же до этих добрых ребят – кто из вас хочет выступить с рыцарем против врагов славного города и наших врагов?

Все закричали в знак согласия и, продолжая кричать, поднялись со своих мест. Но Осберн произнёс:

– Хорошо, но кому-то следует остаться, чтобы приглядывать за хозяином и женщинами да чтобы ухаживать за полем и животиной. Я выберу себе шестерых, да ещё Стефана Едока, моего слугу.

И он назвал поимённо одного за другим.

Кому теперь было радоваться, как не рыцарю и его воинам. Все выпили за молодого хозяина, но, по правде сказать, некоторые сомневались, что юноша мог бы повести их в бой. Другие же говорили, пусть будет как будет, не может статься, чтобы он оказался трусом, если его так любят.

Так они радовались в зале и пили по кругу, но веселье продолжалось недолго, ибо капитан не хотел, чтобы его люди напились допьяна, иначе назавтра они не смогли бы крепко держаться в седле. Поэтому все выпили чашу расставания, и Осберн провёл рыцаря к его постели, пожелав покойной ночи. Но сразу заснуть рыцарю не удалось: к его кровати подошёл Стефан и спросил, не хочет ли сэр послушать на ночь какую-нибудь историю. Рыцарь согласился, и тогда Стефан долго рассказывал о долине, её народе, о гномах и духах земли. Наконец, он начал говорить и о своём хозяине: о том, который молод, о его доблести, доброте и умении. Напоследок он рассказал и о кончине Хардкастла от руки Осберна. Капитан дивился его рассказам, а потом произнёс:

– Мне просто повезло увидеть этого юношу и стать его соратником, ведь такие чудеса свершаются реже, чем один или два раза за две сотни лет. И похоже, здесь как раз такой случай.

Глава XXII
Осберн прощается с Эльфхильд

Утром все, проснувшись, облачились в доспехи, а Осберн надел длинную кольчугу Хардкастла и позолоченный шлем*, к поясу прикрепил Широкий Косарь, в руку взял копьё, за спину же повесил свой щит. Свой лук и чудесные стрелы Осберн поручил нести Стефану. Сам Стефан и другие работники Ведермеля были весьма неплохо снаряжены, да и капитан отряда сказал, что если какого оружия или доспеха не нашлось бы, то это не беда, ибо в торговом городе имеется хороший запас и того, и другого.

Все позавтракали, выпили, но только по одной кружке и отправились в путь вниз по течению. Если что и стоит рассказать об этом путешествии, так только то, что с помощью Осберна воины Истчипинга благополучно выполнили своё поручение в большинстве поселений средней и нижней долины. На ночь они остановились в местечке под названием Вуднеб, лишь немногим отстоящим далее вверх по течению от того места, где жители западной и восточной долин справляли праздник Расколотых холмов, а значит, недалеко и от места тайных встреч двух влюблённых.

Тем вечером в доме, где остановился отряд, все единодушно решили на следующее утро устроить собрание и послали гонцов, которые должны были донести стрелу войны в селения вверх и вниз по течению. Казалось, всё шло хорошо. Осберн без страха и без лести высказывал свои мысли самым храбрым и самым опытным воинам, что были в отряде. Когда же он, оставшись один, лёг спать, сердце его пронзила острая боль, ибо он вспомнил, что следующим утром наступит тот самый день, в который они с Эльфхильд условились встретиться у Излучины Расколотого холма. Заснул он той ночью позже обыкновенного. А когда следующим утром проснулся, большинство воинов ещё спали. И вот, пока солнце ещё не поднялось высоко, он оделся, надел на себя доспехи, вышел из дома, а затем и за ограду. Спустившись к реке, он прошёл вверх по течению, и когда поднялся на своё обычное место напротив мыса, солнце вместе с ним поднялось над горизонтом. Осберн стал ждать. Но не прождал он и получаса, как увидел Эльфхильд, взбиравшуюся по склону. Одета она была в то платье из тонкой ткани, что он ей подарил, именно в нём в это время весны и раннего лета она чаще всего и приходила на место свиданий. Плечи девушки покрывала гирлянда, сплетённая из белых майских цветов. Когда Эльфхильд увидела на Осберне переливающуюся серую кольчугу*, сияющий шлем, разглядела на поясе Широкий Косарь, а в руке копьё, она протянула к нему обе руки и вскричала:

– О, если б ты только мог быть здесь, чтобы обнять меня! Ибо я вижу: случилась беда, и ты уж одет, чтобы покинуть долину и оставить свою подругу. О, боевое облачение и шлем! Увы, милый, ты идёшь на погибель, но как же ты юн! А ведь я предчувствовала это, ибо прошлым вечером в наш дом зашли два мужа и рассказали, будто видели вооружённых воинов, скачущих по восточной долине. Но поведай мне, что всё это значит? Будешь ли ты драться в долине или уйдёшь далёко за её пределы? И ещё скажи мне, сколько тебя не будет?

Когда юноша отвечал, по лицу его струились слёзы, так сильно тронула его сердце её печаль. А сказал он вот что:

– Это правда, я пришёл попрощаться с тобой на время, и вот почему мне приходится уходить.

И он поведал ей всё, как есть, и как бы между прочим сказал:

– Теперь я ничего не могу сделать, кроме как попросить тебя не бояться и не ранить своё сердце безудержной печалью. Послушай, милая моя, ты только что сказала, что страстно желаешь моих объятий: теперь мы оба больше не дети, и, признаюсь тебе, уже много дней, как я сам жажду того же и знаю, что и ты хотела бы, чтобы наши тела соединились. Может, ты решишь, что я суров и себялюбив, но скажу тебе, что скорее радуюсь твоему желанию, чем печалюсь, видя твою скорбь.

– Нет, нет, ты не себялюбив, – ответила она, – но ты ещё сильнее дорог мне после этих слов.

– Послушай тогда, возлюбленная, – продолжил он. – В какое время и как может случиться, что мы встретимся лицом к лицу, если я останусь в Ведермеле, в долине, в покое и тишине, тогда как ты всё ещё будешь жить со своими старушками на другом берегу этого свирепого потока? Разве не следует мне взять случай за руку и последовать за ним, чтобы узнать широту земли, обогнув землю и море, и, наконец, обойти Разлучающий поток, и найти тебя, милая, тебя в этом огромном мире? Может статься, сегодня начнётся мой путь.

Теперь девушка, немного утешенная, через силу улыбаясь, спросила:

– Ты, наверное, опять будешь торговать? Помнишь, как весело было, когда ты дарил мне вещи, метая их через воду? На этот раз к твоему возвращению в долину я попрошу тебя принести мне на радость ещё один подарок.

– Да, возлюбленная, чего же ты хочешь?

На самом деле, ему было не по душе, что в самый момент их расставания она, словно малый ребёнок, выпрашивает гостинец. Но она сказала:

– О, дорогой мой, чего же ещё я хочу? Привези мне себя самого, целого и невредимого.

Тут уж она больше не могла сдерживать своей любви и вновь разразилась горьким плачем, да таким сильным, что за слезами не видела юноши. До неё с того берега долетали слова утешения, слова прощания и слова печали, и всё равно она не могла перебороть своих слёз, и Осберн расплывался перед ней, и она не могла вымолвить ему в ответ ни слова. Когда же, наконец, она взглянула на другой берег, то увидела, что перед ней никого нет и лишь ниже по течению ещё смутно виднеется фигура Осберна. Вот он обернулся, поднял руку и помахал. И в тот день она его больше не видела, разве что алый его плащ да шлем ещё пару минут сверкали под майским солнцем.

У Осберна сперва щемило на сердце, и он торопливо шёл вперёд, думая, что это его несколько успокоит. Через некоторое время он и в самом деле чуть-чуть утешился, но всё ещё торопился уйти подальше от берега. А немного погодя ему показалось, что он слышит вдалеке звук большого рога, и он вспомнил, что это сигнал к началу собрания, и тогда его мысли обратились к тому, что сейчас должно было произойти.

Глава XXIII
Осберна избирают капитаном отряда жителей долины

Когда Осберн подошёл к поселению, он увидел множество людей и сверкавшее вокруг холма на расстоянии полёта стрелы от ограды села оружие. Юноша изо всех сил заторопился на собрание. А когда он подошёл ещё ближе, к нему из толпы бросилось сразу несколько человек.

– Быстрее, – закричал один из них, – собрание обсуждает тебя.

Осберн поспешил за ними. Когда же он вошёл в густую толпу, раздались громкие крики, и все стали подталкивать его вперёд, к подножию холма, на вершине которого стояло трое знатных землевладельцев, хранитель закона долины и капитан воинов Истчипинга. Они подозвали юношу к себе, и хранитель законов произнёс такую речь:

– Осберн Вульфгримссон, – сказал он, – ты опоздал на собрание, а оно уже почти закончилось. Суть же дела такова: у нас здесь имеется две сотни и ещё шесть добрых мужей, что связали себя обязательством отправиться верхом вместе с нашими друзьями из Истчипинга. Но мужи эти потребовали себе капитана, избранного из жителей дола. Если вспомнить, что в долине не случалось ни войн, ни какого иного сражения с тех самых пор, как Белый Рыцарь свершил на нас набег, а с того дня минуло уж тридцать лет, то сразу поймёшь, что мы, по большей части, не сильны в военном искусстве. Мы все знаем, что в твоём юном теле бьётся сердце храброго мужа, что ты убил могучего воина, мастера битвы. По этой самой причине некоторые из жителей долины предложили тебя в капитаны нашего отряда. Теперь я сообщаю тебе, что сперва дам слово всему собранию, и если люди согласятся, то ты станешь капитаном, хочешь ты того или нет.

К тому времени, когда законник кончил говорить, лицо Осберна покраснело, как огонь. Юноша произнёс:

– Господин, прошу тебя вспомнить, что я молод, и никогда не учился военному делу, и совсем ничего не знаю: ни как приказывать, ни как строить отряд в битву. Это же совсем не то, что защищать жизнь и дом от разбойника, когда на беду никого не оказалось рядом и когда вспоминаешь то, что впитал с молоком матери.

Капитан воинов Истчипинга по-доброму улыбнулся ему и сказал:

– Сын мой, тот, кто может вспомнить, что впитал с молоком матери, когда обнажены клинки, уже знает большую часть военного искусства. Да и всего-то несколько часов прошло, как я сам видел тебя, когда ты, словно зрелый муж, отдавал приказания слугам. Не бойся, сын мой, этого будет достаточно. Более того, обещаю научить тебя всему, что умею сам. И знай ещё одно: ежели ты откажешься, то храбрости в сердцах этих ребят, которые между малодушием и помощью славному городу выбрали последнее, поубавится, ручаюсь в этом. Не отказывайся, мой мальчик, не отказывайся.

Сердце Осберна колотилось о рёбра и от внезапного удивления, и от надежды на новую жизнь, мелькнувшую пред ним, словно внезапный проблеск чудесного света. И вместе с тем так же неожиданно юноша подумал: «Коли и суждено мне обогнуть Разлучающий поток, то вот оно, начало пути, если, конечно, и в самом деле добрый рыцарь станет моим другом и наставником в военном искусстве, и я возмужаю, и те, кому недостаёт храбрости встать лицом к лицу с противником, будут смотреть на меня с восхищением».

Тогда Осберн повернулся к законнику и произнёс:

– Господин, достаточно слов. Если собрание общинников изберёт меня капитаном, я не откажусь, и да сопутствует мне удача, и да сгладится ею мой юный возраст. А ежели нет, то пусть я положу свою жизнь в битве, чтобы не возвращаться назад и не выслушивать проклятия матерей и дев за то, что я погубил жизни их сыновей и милых.

Тогда, улыбнувшись Осберну и положив руку на его плечо, заговорил хранитель законов:

– Жители Восточной долины! Вы собрались ныне, чтобы узнать, можете ли оказать какую помощь нашим друзьям и соседям в Истчипинге. Вы решили, что для этого надо послать вооружённых мужей в город, а у них должен быть капитан. И мне сказали, что тот, кто лучше всех справится с названным делом, это юноша Осберн Вульфгримссон из Ведермеля. Если всё это верно, я хочу услышать ваше согласие. Но и тогда любой желающий может назвать имя другого мужа, выбрать того, кто будет лучшим капитаном, и мы обсудим этих мужей, сколько бы их ни было названо. Итак, во-первых, согласны ли вы на Осберна Вульфгримссона?

Тут же раздались громкие возгласы одобрения, люди забряцали оружием. Казалось, почти все на собрании кричат «да». Когда же гомон и крики утихли, хранитель законов попросил любого желающего назвать другое имя. Сперва все молчали, но потом вперёд протолкнулся Мрачный Джон. Он произнёс:

– Я называю имя Эрлинга Томассона, славного и верного мужа!

Собравшиеся рассмеялись и заулюлюкали, ибо этот Эрлинг был всем известным скупцом и трусом, он мог ночью вспотеть от страха в своей собственной постели только от мышиного писка за стеной. А один человек проговорил нараспев:

– Эй, законник, а я называю Мрачного Джона.

И опять поднялся громкий смех, с разных сторон Джона начали пихать и толкать, пока не вытолкали из толпы, посоветовав лучше заняться охотой на волков, чем выступать на собраниях.

Тогда законник взял Осберна за руку и подвёл его к краю холма, а там, остановившись, произнёс:

– Жители долины, вы желаете идти на войну под началом Осберна Вульфгримссона. Свою судьбу вы выбрали сами, без принуждения, по собственной воле, а потому не следует сожалеть, если выйдет не так, как вы того ожидаете. Теперь же прошу всех, кто отправляется в поход, поднять правую руку и поклясться в верности вашему капитану Осберну Вульфгримссону во всём – в жизни и в смерти.

И каждый из собравшихся по доброй воле принёс клятву вместе со всеми. Тогда заговорил Осберн. Переговорив с рыцарем сэром Медардом, он произнёс:

– Воины мои, выслушайте, что я хочу вам сказать. Я знаю, что вы люди верные и доблестные и сильные бойцы. Но и знаю также, что вы, как и все жители долины, привыкли во всём поступать по своей воле, а ведь этого, почитай, достаточно, чтобы уберечь человека от дел, которые захочет увидеть от него другой. Но теперь вы идёте на войну, и этот обычай следует нарушить: если я скажу вам «идите направо» или «налево», то вам ни о чём более не следует раздумывать, кроме как о том, которая рука у вас правая, а которая левая. Впрочем, я хорошо знаю, что некоторые из вас так упрямы, что даже этот вопрос может ввергнуть их в споры и ссоры. Теперь же, храбрые сердца, друзья мои, солнце совсем недавно перевалило за полдень, а мы можем оставаться здесь, в долине, не дольше, чем до завтрашнего утра, ибо на рассвете нам следует отправиться в Истчипинг, а потому осмотрите оружие да одежду, и те из вас, кто недалеко ушёл от своего дома, попрощайтесь со своими родными, жёнами и возлюбленными. А когда окажемся в поле, среди обнажённых лезвий, сделаем всё, что в наших силах, чтобы потом любой чужеземный воин мог бы сказать своему другу: «Ты доблестен, словно те жители долины, которые отправились сражаться за Истчипинг».

Собравшиеся одобрили эти слова громкими криками, чуть не прослезившись от переполнявшей их радости и любви к капитану, хотя за минуту до того большинство улыбалось: такими мудрыми, смелыми и славными показались им слова Осберна, да и сама его манера держать речь.

На этом собрание закончилось, и все начали готовиться к походу. У Осберна было много забот: он раздавал приказы и учился у сэра Медарда основам военного искусства, и если у него и была надежда ещё раз сходить к месту встречи, то он быстро забыл об этом. Рано утром следующего дня все, как жители долины, так и воины Истчипинга, тронулись в путь. Ехали они в полном согласии и за два дня прибыли в Истчипинг. Мастера цехов славного города приняли отряд у себя, но Осберна сэр Медард пригласил в свой замок, чтобы юноша мог лучше изучить новое для него искусство, ведь он оказался прилежным учеником. На следующее утро капитан по распоряжению городской управы снабдил воинов долины доспехами и оружием: длинными копьями, острыми мечами, луками, стрелами, куртками, шлемами и щитами*. Чтобы быть уверенней в бою, воины учились, как лучше обращаться с оружием, нашлось для этого и место: луг под стенами замка. Оба капитана, да и сами воины решили, что лучше им сражаться пешими, ибо хотя они на свой манер и были хорошими всадниками, им пришлось бы учить искусство конного боя с самого начала.