Текст книги "Мой друг Пират"

Кристиан Лёйнинг
Мой друг Пират

Author: Ole Kristian Løyning

Min venn, Piraten

Copyright 2020 Min venn, Piraten

Vigmostad & Bjørke AS

Published by permission of Winje Agency A/S, Skiensgate 12, 3912 Porsgrunn, Norway

© Ольга Дробот, перевод, 2023

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

Ночи и мысли

Теперь оно всегда так. Привычка, можно сказать. Посреди ночи меня будит сон, всегда один и тот же: утро, лето, но небо затянуто тяжелыми серыми облаками, как будто в асфальт укатано. Дождь заливает лобовое стекло нашей машины, дворники включены на полную. Мы едем в наш норвежский Диснейленд – в парк развлечений Тюсенфрид.

Папа наклоняется к маме и чмокает ее в щеку. А я крепко сжимаю холодный металл подголовника и дрыгаю ногами. Сердце скачет в груди от предвкушения. Потерпи, чуть-чуть осталось, говорю я себе. Последний длинный туннель – и мы увидим верх самой здоровенной горки.

Надеюсь, я уже дорос до «Спиди-монстра». Но если вдруг нет, то до «Рагнарёка» и «Отвесного прыжка» наверняка, а они тоже отличные. Мне про них рассказывал Рубен из нашего класса. Говорил, они такие жуткие, что не у всех парней из десятого храбрости хватает прокатиться.

Но из туннеля на нас сквозь стену дождя вылетел белый грузовик. Его занесло, и он протаранил нас в лоб.

Дальше чернота.

Ни удара, ни пожара.

Только я опять проснулся посреди ночи на больничной койке и весь в поту таращусь в темноту.

Три минус два будет один

Прошло уже два года, но я думаю об аварии каждый день. Все прикидываю: а если бы мы не поехали в тот день в Тюсенфрид? Машина, к примеру, не завелась бы. Или водитель грузовика проспал бы и выехал позже. Или его бы тормознули за слишком быструю езду. Тогда все осталось бы как прежде.

А так вместо парка и горок я не на шутку развлекся в университетской больнице Осло. Четыре сломанных ребра, перелом лодыжки, лопнувшая барабанная перепонка, и сам весь побитый, сине-желтого цвета. Хуже всего дело обстояло с ногой: они вкрутили в нее столько штырей и железок, что она стала похожа на средневековый кистень (помните такой шар с шипами)? Шея умудрилась пережить столкновение с грузовиком не сломавшись, но левое ухо никогда не будет слышать хорошо. К нему прицепили коричневатую коробочку – слуховой аппарат. Парни из десятого срывают ее, когда им нечем заняться.

Не знаю точно, сколько времени врачи надо мной колдовали, но когда меня разбудили после наркоза, у кровати стоял лысый коротышка с розой в одной руке и Библией в другой. За ним теснилась кучка людей в белых халатах. Никто из них не плакал, но вид у них был скорбный, и, когда пастор положил розу рядом со мной на кровать и взял меня за руку, я все понял.

* * *

Десять дней спустя я выкатился на коляске из больничных дверей, за мной тащились двое сопровождающих из кризисной команды. От лекарств в голове висел влажный туман, так что дорогу до церкви я плохо помню. Только проблески мелькали перед глазами, как свет на стекле в дождь.

Потом были похороны: я спустился в царство холода и мрака и, похоже, до сих пор оттуда не выбрался. Еще помню дождь и туман, он змеился меж могильных камней как серые удавы. И черную дыру в зеленом газоне помню. Она была гораздо больше, чем в кино показывают. И гораздо глубже.

Но лучше всего я помню то, что случилось по окончании церемонии, после того как пастор кинул на гроб горсть земли.

Пират на мою голову

Я сидел в дебильной в плохом смысле слова коляске «Молния Маккуин», в которую меня засунули умники из кризисной команды. Ноги они мне прикрыли пледом в розово-бирюзовых тонах. А сами встали за коляской и раскрыли надо мной зонт.

И держали его чуть под наклоном.

Холодная вода текла мне за шиворот, все время прокладывая новые русла. Под мокрым пиджаком рубашка прилипла к коже, и меня знобило, как в лихорадке.

Я закрыл глаза и сразу оказался один в выстуженном кинозале. Красный занавес разъехался в стороны, и на экране замелькали кадры.

Быстрее.

Еще быстрее.

Вспышка! Еще вспышка! Еще!

Мама?.. О, папа?!

Добро пожаловать в Тюсенфрид!

«Спиди-монстр», первый вагон.

Чух-чух-чух.

Почти доехали до вершины.

Чух-чух-чух-чух-чух.

Люди, деревья и дома внизу похожи на кубики лего.

Темные тучи заасфальтировали горизонт.

…И ослепительный свет фар из черной дыры в скале.

* * *

Не знаю, надолго ли я вырубился, но, когда я в конце концов открыл глаза, размытый фокус навелся на резкость, все вокруг перестало расплываться и казаться сном. Боль в ноге разгорелась и колотила уже молотком. Обезболки вот-вот перестанут действовать, понял я.

Вот тогда я и увидел его. Издали, в конце парковки. Я знал его только по фотографиям, на всех он был в неизменной пиратской шляпе, с бутылкой рома в руке и черной повязкой на глазу. Вообще-то его зовут Бен, он папин дядя, но, глядя, как он идет ко мне, юркой черной тенью лавируя среди надгробий, я понял, почему папа всегда звал его Пиратом. Лицо в настоящих шрамах и с какими-то складками. Кожа обветренная и пересушенная, похожая на старую неструганую деревяшку. Руки жилистые и сплошь забитые татухами.

Когда он сжал своей моряцкой лапой мою ладонь, пальцы хрустнули, как сухие веточки.

– Хм, парень, так это ты Андре? – Пират ослабил хватку и отступил на шаг. – Ты небось меня не помнишь? Наверняка не помнишь. Ты был не больше своей бутылочки, когда Рой привез тебя показать. Слушай, он так тобой гордился! Надулся, что твоя морская черепаха. А потом еще ты… в смысле не ты, а Рой, папа твой…

Тихо накрапывал дождь, у меня над головой звенел комариный рой. Я прибил ладонями парочку и вытер руки о плед.

– Зудеть только утром начнут, – сказал я.

– Кто?

– Укусы.

Пират снял шляпу и быстро похлопал себя по шее, справа и слева.

– Ну хорошо, – сказал он и присел на корточки передо мной. – Тут такое дело… Я поговорил с разными людьми… Которые такие решения принимают, в управе. И с этими вот дамами тоже, – он мотнул головой в сторону кризисных теток, стоявших у меня за спиной.

Потом снова опустил глаза. Один глаз был голубой и блестящий. Но я с содроганием подумал: а что там под повязкой, как выглядит второй?

– Слушай, как ты смотришь на то, чтоб переехать жить ко мне? У меня маленький домик на берегу.

Мысли хлынули в голову потоком, как после прорыва дамбы. Меня замутило, тело онемело. Так со мной было, когда я однажды смешал вместе несколько соков. Тогда меня вывернуло прямо посреди кухни.

– Переехать к тебе?

Я выразительно посмотрел на кризисных теток. Я ждал, что они вежливо отправят его восвояси и объяснят ему, что произошло недоразумение.

Но ничего подобного, они молчали.

Пират поднялся на ноги и нахлобучил шляпу.

Я отер лицо рукой. Краем глаза я различал сквозь дождь два белых гроба. Кладбищенский рабочий уже убирал с них цветы.

Как же я мечтал отмотать время назад! Хотя бы на одиннадцать дней. А лучше на несколько недель, когда мама еще не зашла на сайт www.tusenfryd.no и не купила билеты. Мне хотелось заорать, что я против такого поворота судьбы. И против этого мужика в черном костюме, который свалился на мою бедную голову ниоткуда. Но я не мог сказать ни слова. Пропала связь с сервером, система зависла, и все – рот не включался.

В конце концов Пират развел руки в стороны и поклонился мне.

Кризисные дамы обнимали меня и желали удачи. Меня всего трясло.

Новым курсом

Вообще-то я мог бы, наверное, стиснуть зубы и спуститься пешком от кладбища до дома Пирата. Там всего метров семьсот, но на костылях я бы тащился часов пять минимум. Поэтому я расселся как падишах в коляске «Молния Маккуин», а Пират осторожно, точно вышколенный личный водитель, покатил ее по длинному пологому спуску вниз в центр города.

Мы пересекли главную площадь, она была заставлена торговыми палатками по случаю рыночного дня, и Пират на ходу молниеносно – никто и глазом не моргнул – выхватил из коробки две груши, кинул одну мне на колени и прибавил шаг. В сером заасфальтированном небе над нами солнечные лучи вдруг прорезали облака в нескольких местах, а потом появились небольшие голубые проплешины.

Улица Киркевейен кончилась, мы свернули направо и покатили в сторону кинотеатра, мимо паба «Телфордс». Там околачивались три седобородых мужика в моряцких шапках. Они окликнули Пирата и стали зазывать его в компанию. Но Пират не притормозил, а, наоборот, газанул в сторону городского пляжа и домика на краю мыса.

Папа много раз показывал мне «Приют шкипера», но внутри я никогда не бывал. В дом вели ступени, а по обе стороны стояли два огромных черных якоря. Их соединяла такая же черная толстая цепь.

Звякнули ключи на связке, грохнул, открывшись, навесной замок.

– Идешь? – спросил Пират и кивнул на дверь.

Я взял костыли и встал. Кистень-ногу обжигало болью при каждом движении.

– А что с коляской?

– А с ней что?

– Куда ее убрать?

– Оставь где стоит.

– Она же придет в негодность?

– Ну-у?

– Мама говорит… – Реальность снова проехала сквозь меня, как танк сквозь картонную стену. – То есть мама всегда говорила, что если берешь чужую вещь, тем более временно попользоваться, то ты за нее отвечаешь.

– Отвечаешь? – переспросил Пират. – Так это… Да, конечно. А ты шустрый, я гляжу. Давай, что ли, прислони ее к мусорному баку и топай в дом, не надо тебе долго на ногах не стоять.

* * *

Я вошел в дом, и в нос мне ударил тяжелый затхлый запах. Как когда старая одежда отсырела, заплесневела и завоняла гнилью.

В коридоре стоял огромный аквариум. На засыпанном камнями дне, между зелеными водорослями, виднелся разломанный надвое кораблик.

Но рыб не было.

Я прижался носом к стеклу. Увидел два крана, врезанных в заднюю стенку.

– Не надейся, не высмотришь, – сказал Пират.

– В смысле?

– Да в нем уж незнамо сколько лет рыбы не водятся.

Пират вставил вилку в розетку и мечтательно поглядел на остов корабля. В призрачном белом освещении он как будто сиял.

– Сам понимаешь, когда ты почти все время в море, не оставишь дома полный аквариум рыб. Но что-то никак у меня рука не поднимется его выкинуть, аквариум этот. А уж теперь, когда…

– Когда я здесь? Ты не обязан…

Пират выдернул вилку.

– Когда Эвенсен получил партию мраморных карнегиелл. Может, кто из них захочет здесь поселиться?

Окна в кухне были забиты досками, большое окно в комнате – плотно задернуто темно-зелеными шторами, и, если б не три-четыре одиноких лучика, пробивавшихся из слухового окошка, вряд ли можно было бы хоть что-нибудь разглядеть.

– А что у тебя с физией? – спросил Пират.

– С чем?

– С мордой лица.

– Просто у тебя здесь темно. И воняет чем-то. Что у тебя стухло?

– Я ведь только сошел на берег, двух дней не прошло. Не успел даже ставни снять. Тут никто не жил и не проветривал восемь месяцев. А что, прямо-таки воняет?

– Угу. Домом здесь не пахнет.

– Скоро запахнет, – сказал Пират и сдвинул шляпу повыше на лоб. – На моряцком языке такую благовонь кличут амбре, в старом, долго запертом доме оно всегда заводится.

Он раздвинул шторы двумя руками, и сразу комнату наполнил ясный, чуть голубоватый свет, отчего огромная люстра вспыхнула тысячью бликов, словно была из драгоценных камней.

– Нехило, скажи? – бросил Пират, не оборачиваясь.

Перед нами лежало море. Дождь почти прошел, и я видел море во всю ширь и даль до горизонта.

– Я… – Пират оглянулся на меня. – Ты небось голоден?

Видно, я подтвердил – словом или кивком. Во всяком случае, помню, что Пират скрылся за шторой из бусин, которая отгораживала крошечную кухню от комнаты.

Через некоторое время он просунул голову между шуршащими нитями и спросил:

– Гроб с тухлым фрицем пойдет?

– Что-о?

Пират крутил в руках две блестящие консервные банки.

– Гроб с тухлым фрицем, – повторил он.

«Гроб с тухлым фрицем»? Он издевается? С того момента, как маму с папой опустили в черную дыру на зеленом газоне, двух часов не прошло. У меня запекло в глазах.

– Прости. – Пират уставился в пол. – У меня встроенный цензор плохо работает. И слова вылетают раньше, чем я успеваю подумать. Это консервы армейские. «Говядина тушеная флотская», ГТФ. Поэтому на море ее зовут… Для смеха. Их куча разных банок, и все с именами. «Мертвяк с клопами» значит МК – «Макароны с курицей». О, черт, опять меня понесло, извини.

– Все в порядке. – Я шмыгнул носом, одновременно вытирая глаза. – Ты ничего такого не имел в виду, я понимаю…

– Спасибо, парень.

Пират протянул мне носовой платок, явно видавший виды.

Я переместился за Пиратом на кухню. Он мигом извлек откуда-то большую кастрюлю.

– Так что в банке-то?

– Говяжья тушенка с горохом и салом, – ответил Пират. – Они удобные, эти консервы, по двадцать лет хранятся, и вкус не меняется.

– А он ничего?

– Нормальный. Если зажмуриться, сойдет за жаркое с подливкой. Только надо готовить правильно. Секрет в том, чтобы греть прямо в жестянке – и сразу в рот. «На раз прокалил, на два проглотил», – у нас на борту такое правило.

Пока жестянки кипели и булькали в кастрюле, мы сели за кухонный стол.

– Надо бы ее смазать, – сказал Пират, пытаясь вправить на место какую-то штуковину от стола. Она скрипела нещадно.

– Кого?

– Петлю. – Пират снял шляпу и положил ее на стол между нами. – И не ее одну. Тут, знаешь ли, много чему техподдержка требуется.

– Тут в доме?

– Угу. Я в прошлом году заходил в порт, но якорь здесь не бросал. Заехал убедиться, что управа дом не снесла, – и снова в море.

– А с чего бы им дом сносить?

– Прислали мне письмо, понимаешь. Хотим сровнять вашу халабуду с землей и построить здесь музей. Скажи, дичь? Клоуны!

Пират вытащил пробку из бутылки и стал лить почти прозрачную жидкость себе в стакан.

– Пить хочешь? – спросил он, открывая банку колы.

Я кивнул.

– Глоточек отопью?

С этими словами Пират щедро налил себе стакан до края и вернул мне остатки колы. А потом взялся рассказывать, как несколько дней назад ему вдруг позвонили из управы с неожиданным вопросом.

– Так ты не хотел меня забирать? – уточнил я, когда он закончил.

– Хотел ли я, чтобы ты ко мне переехал? Ты об этом спрашиваешь?

– Да.

– Конечно, хотел. Просто это врасплох меня застигло. Где я, где ребенок, скажи?! А с другой стороны – не бог весть какое дело, поди, все ж как-то справляются.

Закипевшая вода выплеснулась из кастрюли на плиту, та зашипела и стала плеваться. Пират рванул к плите, опрокинул кастрюлю, она брякнулась на пол.

– О! Отбивная будет! За стол!

Расскажи мне про Мальдивы

Мы поели, и я снова ушел в комнату, а Пират остался на кухне. Было слышно, как он гремит в мойке мисками, кастрюлями и стаканами. Я сидел на табуретке и изучал обстановку.

Полки были заставлены разнообразными бутылками – темными и прозрачными, обычными винными и вычурными; все они были пыльные, и в каждой внутри топорщил паруса маленький кораблик. На картинах на стенах тоже были сплошь моряки да парусники. А посреди комнаты, прикрепленный к самой широкой потолочной балке, висел гамак, похожий на большую сеть.

Через пару минут из шуршащей завесы вынырнула голова Пирата со словами:

– Какой же это все-таки напряг!

– В смысле?

– Да посуду мыть! В море у нас для этого специальные люди имеются, а тут изволь сам… А ты, парень, едок еще тот, я смотрю. Тебе не понравилось?

– Нормально, – ответил я и сглотнул предательски поднявшийся к горлу ком сала с горохом.

– Просто я удивился, что ты отдал мне доесть почти полную банку.

Я достал с полки один из корабликов в бутылке, чтобы сменить тему.

– Где ты их взял?

– Я их сам делаю, когда в море больше нечем заняться.

– Суперские.

– Верни его на место лучше.

Пират повернулся и внимательно оглядел свой гамак, словно проверяя, не подпортил ли я его, потом наконец улегся в него и растянулся. Я спросил, не думает ли он спать, уже ночь вроде. Вместо ответа он вытащил откуда-то курительную трубку и сунул ее в рот. Пуф-ф, пуф-ф… – пыхнул он, и трубка разгорелась.

Папа курил сигареты, и прилично так, штук по восемь, а то и двенадцать в день, а потом в одночасье бросил. Я до сих пор помню приятный запах, когда он чиркал зажигалкой. Но вообще-то от сигарет одна мерзкая вонь.

Дымок, поднимавшийся из трубки Пирата, казался чернее сигаретного, вот как штормовые облака выглядят более грозными, чем обычные. Но запах оказался получше. Слаще и не такой удушливый.

* * *

Следующий день прошел так же, и еще один, и еще. Они все были одинаковые. Если мы не сидели на кухне, то шли в комнату, а когда комната нам надоедала, снова переходили на кухню. Я мучился со слуховым аппаратом, никак не мог к нему природниться. Он плохо сцеплялся с ухом, как будто был выгнут в неправильную сторону.

Рубен торчал в кемпинге на пляже в Февике – его приемные родители повернуты на автотуризме. И я злился на него: после того как меня выписали из больницы, он звонил всего один раз.

Я скучал по Рубену, лучший друг как-никак, но это была мелочь по сравнению с тоской по маме с папой. Поначалу я даже запах их чувствовал, стоило только закрыть глаза. И по нашим семейным завтракам я очень скучал. Как мама налегала на бутеры с сыром, а папа по воскресеньям непременно жарил колбаски. Стоило чуть расслабиться – и сразу рекой воспоминания: летние каникулы в Хамресандене, прохладные июльские вечера, когда мы с папой искали крабов, мамина улыбка, когда мы возвращались домой…

Но чем дальше шло время, тем сложнее было спасаться хорошими воспоминаниями; хвататься за них стало ненадежно, они будто погружали в вязкую кипящую смолу. Я стал изводить себя идиотскими вопросами: а кого бы я выбрал, если бы один из них мог выжить? Лучший способ растравить больную совесть и поехать крышей, это я точно могу сказать.

Я думал, прикидывал.

Завис на этом, как больной.

Мысли обрели голоса: Мама была самая добрая… А вспомни, сколько всего папа для тебя сделал! Ты помнишь ваши рыбалки?.. Рыбалки? Да сколько их там было?.. Ну, во всяком случае, компьютерные игры тебе покупал папа, а мама – никогда. Уж 16+ точно не покупала… А папа… Зато мама… И кого ты выбираешь? Давай решай уже!..

Я изо всех сил отгонял эти мерзкие мыслишки, но они тут же приползали назад.

Спал я на полу – если мне вообще удавалось уснуть, потому что над головой болтался в гамаке Пират и храпел на весь дом. А если не храпел, то бормотал что-то во сне или издавал странные звуки, да еще всю дорогу ворочался, как лыжной мазью намазанный.

Как-то мы сидели на кухне и пили газировку, и вдруг Пират сообщил, что собирается оборудовать для меня отдельную комнату.

– Думаю, мой бывший кабинет вполне сгодится, – сказал он, доставая молоток из ящика с инструментами. – Не спать же тебе на полу до двадцати годков.

– А куда ж ты денешь все свои карты и прочие штуки, которыми кабинет забит? – спросил я.

– Всего и делов – отсортировать ненужное да выбросить, – бодро ответил Пират.

Старый кабинет имел не менее моряцкий вид, чем остальной дом, если не более. Только здесь были собраны не бутылки с корабликами, а всякие практичные вещи: глобусы, астролябии, компасы и горы свернутых в рулоны карт.

– А эти мотки веревок тебе зачем? – спросил я.

– Вижу, ты портовый краб. В море не особенно выходил? – ответил Пират вопросом на вопрос.

Я объяснил, что стоит мне подняться на борт, как мой желудок начинает жить своей собственной жизнью и все, что должно было двигаться вниз, устремляется вверх.

– Что я и подозревал, – ухмыльнулся Пират. – А много стран ты повидал?

– Во-первых, Норвегию, – отрапортовал я. – Во-вторых, я дважды был в Дании.

– И все? Ну ты даешь! Бедный ребенок.

– А ты?

– Я? Я во всех бывал. Могу ошибиться, но вроде так.

– Докажи! – потребовал я.

– Запросто! Назови любую страну.

– Венгрия, – выпалил я первое, что пришло на ум.

– Венгрия?! Из всего мира ты выбрал Венгрию? А не хочешь вместо этого сказать: расскажи мне про Мальдивы? Или про острова Вест-Индии?

– Расскажи мне про Мальдивы. И про острова Вест-Индии, – откликнулся я.

– Да уж расскажу – и про Мальдивы, и про мытарства мои на Карибах…

В тот день мы так и не успели разобрать кабинет, поэтому вечером я улегся на свое привычное место на полу в большой комнате.

– Ну рассказывай, – я посмотрел на гамак надо мной.

– А?

– Ты разве не собирался рассказывать мне о своих путешествиях?

– Собирался, еще как! Просто не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – ответил я, поправляя калечную ногу, а то металлические штыри цеплялись за пододеяльник.

– Хорошо, парень. Представь себе россыпь цветущих зеленых островов, песчаные отмели, пальмы, пляжи с белым песком. Море – как синее стекло. Я впервые очутился там в тысяча девятьсот… – начал он и быстро разговорился.

Я ничего особенного не ожидал. Думал, сейчас он станет восторженно и бессвязно ахать-охать или, наоборот, спотыкаться на каждом слове. Но нет: Пират не говорил чересчур громко, не размахивал руками, не дергался в гамаке. Его голос звучал тепло и мягко, как мед, и в первый раз после аварии я почувствовал, что на душе у меня спокойно, а в голове роятся хорошие мысли, совсем как раньше.