Текст книги "Второй дом от угла… Страницы жизни семьи, республики, страны"

Глава VI
Переезд в Токтогульский район. 1957–1959 гг. 10–12 лет

Не так-то просто было перебраться с насиженного места большой семьей с пятью детьми в сельскую местность, где предстояло обустраиваться чуть ли не с нуля. Нас, детей, родители не ставили в известность о предстоящем переезде. Этот вопрос, к сожалению, не обсуждался с отцом из-за ложной деликатности при нашей взрослой жизни. Сейчас приходится только догадываться и примерять на себя, как бы я поступил, будь на его месте.

Подросшие дети объективно требовали повышенных расходов на их содержание, в то время как источник финансирования был ограничен. Отцу не всегда удавалось найти подходящую работу, чтобы содержать большую семью. Он часто брал бухгалтерские документы домой. Склонив голову набок, надев темно-синие нарукавники, до глубокой ночи сидел за столом, щелкая костяшками счетов в одну и другую сторону. С появлением рычажного арифмометра «Феликс» он вращал рукоятку и производил арифметические действия. Иногда раздавался встроенный в арифмометр звонок, это означало, что нужно отменить предыдущую операцию. Профессия высококвалифицированного бухгалтера оплачивалась так же, как и специалиста средней руки. Отец был приверженцем строгой бухгалтерской отчетности, сторонником законности и чистоплотности. Об этих профессиональных и человеческих качествах были осведомлены его друзья и недруги. Нередко его привлекали к финансовой ревизии предприятий, организаций и учреждений, где допускались злоупотребления.

Естественно, это многим не нравилось, а один из руководителей сельских райкомов компартии, хотя отец и не состоял в рядах партии, прямо ему заявил, что работу в районе ему не предоставят по причине его бескомпромиссности и принципиальности. На отца оказывали не только моральное воздействие, неоднократно возбуждали уголовные дела по надуманным и абсурдным обвинениям, а когда достигали цели, отказывали в материально-ответственных должностях, ссылаясь на уголовное прошлое.

Детей оберегали от потрясений взрослой жизни, но скрыть тюремную изоляцию отца было невозможно, и это наносило нам глубокую психологическую травму. Мама годами стойко переносила скудность повседневного быта, разделяла с отцом тяготы преследований. Ни она, ни мы не давали повода усомниться в его честном имени, во время предварительного следствия мама регулярно ходила к нему на свидания, в некоторые дни я со старшим братом близко подходили к периметру колючей проволоки. Зная примерное расположение камеры, своим криком привлекали внимание не только отца, но и охранника на сторожевой вышке. Отец выглядывал сквозь решетку окна второго этажа, махал рукой и, тревожась за нашу безопасность, просил не беспокоиться за его судьбу, хорошо учиться и поддерживать маму.

После смерти отца ко мне попали странички рукописи, изложенные на бумаге рукой матери с его слов. Он вспоминает, как в Сузакском районе местный прокурор обратился к нему с предложением оклеветать главу района, отец отверг гнусную ложь, и был освобожден от должности главного специалиста колхоза. Это стало одной из причин для того, чтобы перебраться в Токтогульский район, арендовать богарный участок земли и вырастить урожай, получить дополнительный источник для содержания семьи.

К новому месту жительства мы добирались самолетом Ан-2 по прозвищу «кукурузник». В кабину заходят пилоты, здороваются, готовят самолет к вылету. Запуск двигателей, запрос разрешения на взлет, выруливаем на полосу – и… честно говоря, разбег я прозевал. Между выводом двигателей на взлетный режим и отрывом от полосы прошло не больше десятка секунд, ведь взлетная дистанция у этого самолета чуть больше трехсот метров. Быстро развернулись над городом и полезли в горы. Первые минуты полета не предвещали неожиданностей, они начались позже. Лететь по ущельям в горах не очень комфортно, воздушные ямы доставляли неприятные ощущения. Аэропорт с грунтовым покрытием встретил нас равнодушно, размещался он на окраине районного центра и представлял собой территорию, ограниченную горами с восточной стороны. Одинокая кибитка служила местом прибытия пассажиров, продажи билетов, регистрации и взвешивания багажа. На некотором отдалении от кибитки развивался конус-ветроуказатель, в просторечии – колдун. Местные авиалинии пользовались спросом и обслуживали рейсы двух типов самолетов: Ан-2 и Ли-2, летающих в столицу и областной и районные центры.

Проживали мы в доме из двух комнат. Земляные полы оказались утрамбованы самым первобытным способом: этот пол, хоть и чисто выметенный, со временем покрылся выбоинами и был весь в бугорках, словно апельсиновая корка. Мебель самая простая, без которой не обойтись, панцирные кровати, стол, стулья для школьных занятий. Входная дверь с веранды вела в прихожую, там же была печь для обогрева дома и приготовления пищи. Фруктовый сад одной стороной примыкал к сараю, другой граничил с улицей Школьной, которая пересекала районный центр с востока на запад. Рядом – пристройка для содержания птиц и хранения угля, дров, черной полыни-карашвак и сухих стеблей хлопка-гузапая, топлива для печи.

В процессе работы над книгой мне на глаза попал сюжет неизвестного мастера бытового жанра, и вновь я вспомнил тандыр в нашем дворе.

Мама, присевшая на деревянный чурбачок, на ней цветное байковое платье, плюшевая жилетка на ватине, узбекские галоши. Волосы укрыты пестрым платком, их надо беречь от пышущего жара. Она задумчиво смотрит на танцующие языки пламени, огонь то начинает метаться, то поднимается прямым, высоким языком. Что ее заботит? Возможно, вспоминает своих родителей, братьев, приезд из средней полосы России к родственникам в Среднюю Азию. Замужество, трудные послевоенные годы, бытовые мелочи, детей надо выводить в люди, удачно прошедший день… Казан с молоком после вечерней дойки готов к кипячению. Чайник, прокопченный на очаге, ждет своего времени. Тандыр едва теплится. Лепешки, покрытые румяной корочкой, в подпалинах на бугорках, с обожженными зернышками тмина, а посередке жесткий хрустящий пяточек, в плетеном себете из таловника они издают волну горячего запаха, материнского запаха…

Электрическая лампочка высвечивает обмазанную глиной чудо-печь, навес надежно укрывает ее от ненастья и палящего солнца в знойный день. Изгородь, неповторимая своей неказистостью, – памятник тем далеким временам. Надвигаются сумерки, тусклое сияние зари ненадолго оживает и затягивается рваными тучами, окрашенными в синевато-серый цвет, небо тусклое, мертвенное и печальное, как всегда перед окончательным наступлением ночи.

Склон гор повсюду осветился огнями селений. Ленивый лай собак, жалобное мычание коровы: пришло время дойки. Вблизи от печи протекает арык, вода в чайнике взята из него, зимой он перемерзает и воду с большим трудом предстоит доставлять с реки Чычкан.

«Так подробно и интересно описан быт кыргызов далеких 1950–60-х годов… Смутно запомнила домик с глиняными полами моей тайэне (бабушки), даже запах жилища помню. Этот домик так и остался, используется как склад для кормов, а рядом новый дом. Он находится по дороге на Иссык-Куль, под Токмаком. Когда заезжаю к родичам, обязательно захожу в этот домик с приятными воспоминаниями детства…» Damira Konurbaeva.

«Я окунулся в мир детства. Когда мама пекла (?) лепешки в тандыре, мы, дети, с нетерпением ждали горячие токочи (лепешки) для себя. Из вашего малого рассказа я представил себе вашу маму и вас, ученика четвертого класса, почуял силу тепла, которое веет изнутри тандыра, лепешек в сплетенном себете (корзине) из таловника и их запах. Значит, ваша мама также пекла лепешки! Спасибо вам за рассказ!!!» Amirbek Usmanov.

«Огромное спасибо, что поделились с нами своим детством… у людей было время подумать и желание созидать». Natalia Doroshenko.

«Если человек талантлив, он талантлив во всем.

Вот человек написал, казалось бы, маленький рассказ, а глубина его затрагивает прошедший весь наш быт детства, через память, через сердце.

Вот и получается, становление на ноги любого человека лежит через материнское сердце, заботы!

Пусть Аллах всегда хранит и оберегает вас, дорогие женщины, мамы, от всех бед!

Живите долго!!!» Муратбек Джансаков.

«А я вырос в таком же доме, в горном селе Сузакского района. Только в 1972 г. Папа, учитель сельской школы, отремонтировал старый дом, покрытый сверху камышом, удлинив его двумя комнатами, одну из которых покрыли деревянным полом и перекрыли общей кровлей из металлических листов. Из старого дома две комнаты также покрыли деревом. Радости было. Саманный дом, снаружи покрытый глиной, без побелки. Побелили только в 1982 г., предварительно отштукатурив цементно-песчаным раствором. Три комнаты до сих пор остаются земляными, покрыты сверху рубероидом.

В холодные зимы в одной из комнат, где я родился, держали телят и ягнят, рядом с которыми приходилось ночевать.

Так что в горных селах особых изменений нет до настоящего времени. Да и менять что-либо жители не собираются, так как это удобно в условиях, где они живут.

А электричество дошло до нас в начале семидесятых годов, в новый уже дом купили телевизор «Весна 302», и дом превратился в кинотеатр, потому что в селе было всего три телевизора. В этом плане изменения полные, есть интернет, с вытекающими достижениями новых технологий». Орозалы Атчабаров.

«Помню, еще в старом Токтогуле у многих дома были с сильно уплотненным глиняным полом. Дощатые полы тогда для многих были роскошью! Также у многих одноклассников были в домах глиняные полы. Сейчас, наверно, молодежи трудно даже представить, как это жить в доме с глиняным полом». Ulan Brimkulov.

«Люблю и жду ваши рассказы о семье, семейном очаге, родителях и родном аиле. Я думаю, вы можете издать сборник, и мы могли бы читать их детям, внукам. Люблю и обнимаю вас!» Kuluipa Akmatova.

«Автор вырос в трудовой счастливой жизнелюбивой семье… Щедрость души оттуда. А мы готовы принять товарища – господина Чиналиева в нашу наисовременнейшую организацию писателей». Salima Sharipova.

Память о прошлом не отпускает. Дома, двора, окружающих поселков нет, они оказались под водой, вернуться в тот мир невозможно, дверь захлопнулась. Эти мгновения даны один раз. И теперь на том месте, где «сияло и цвело», только водная гладь. Только пепел, дым и туман.

Мы так устроены, что не можем оценить мгновение, в котором проживаем. И начинаем ценить его тогда, когда теряем. Но детство, юность, молодость – это не шапка, потеряв, не купишь и не свяжешь другую. Можно только вспоминать.

Северней, в пяти километрах от нашего дома, процветал сортовой участок. Жители поселка за копейки покупали фрукты и овощи, арбузы и дыни бесплатно, а за сдачу семян им платили три копейки за килограмм. Там впервые я увидел механизм, много позже он встретился мне при уборке снега на улицах Москвы. Агрегат был приспособлен лопатками загребать арбузы и по транспортерной ленте подавать в смеситель. Арбузный сок ручьем лился в арык, а семена собирались с обратной стороны. На высоченных стеблях кукурузы зрели по три-четыре початка. Проходя мимо кукурузного поля, я увидел не прямые просветы междурядий, ведущих к противоположному краю поля, а лишь гущину стеблей, листьев и початков, из которых вдобавок кое-где выглядывали обнажившиеся зерна.

Работавший водителем на опытном участке близкий родственник Асангазы, доброй души человек, иногда привозил овощи. Однажды он поделился картошкой, клубни были настолько крупные, что несколько картофелин наполнили мешок. Земля была жирный чернозем, хоть на хлеб мажь.

Секрет процветания поселка был в трудолюбии сельчан и в хозяйственном руководителе. Даже дети знали его фамилию: Пономарев, в просторечии Пономарь. По какому-то стечению обстоятельств, мне неизвестному, он попал в край с прекрасным климатом и великолепной почвой. Он решил преобразовать глухую провинцию. Односельчане поддержали перемены, они облегчили жизнь и быт колхозников. Новые фермы, строительство грунтовых дорог привлекали специалистов из окрестных сел. Прошло несколько лет, и облик села с фруктовыми деревьями изменился до неузнаваемости. Глава колхоза природой был наделен организаторской жилкой, знаниями и способностями устанавливать доверительные отношения между членами правления и колхозниками. Детей школьного возраста привозили в районный центр, иногда они, минуя наш дом, гурьбой шествовали в школу. Один из них, особенно заметный, маленького роста, в школе его звали Стаканчиком, утопал по колено в снегу. Держались они обособленно, были дружелюбны и не задирались.

Из-за равнодушия и разгильдяйства районных руководителей передовой опыт не распространялся, наши повседневные будни, в отличие от соседнего поселка, отличались убожеством и неустроенностью. К тому же предварительная договоренность о предстоящей работе отца оказалась ложью. Ему едва удалось получить должность помощника бухгалтера в колхозе им. Карла Маркса в семи километрах от дома. Колхоз был убыточный, трудодни мизерные, оставалась одна надежда на богарный подсобный земельный участок. Из-за предгорного рельефа пашни полить его стоило больших трудов, предварительно очистив от многочисленных камней. Вот на таком поле надо было вырастить по арендному договору кукурузу для колхоза и подсолнечник для себя. Чтобы уберечь поля от набегов любителей попользоваться кукурузными початками молочно-восковой спелости и семечками подсолнуха, пришлось на краю делянки построить шалаш. В нем и жили. Старшие братья работали на ближайших адырах (в предгорьях). В самые жаркие дни июля и августа заготавливали стебли черной полыни. Рубили кустарник кетменем, старались обходить осиные гнезда, но хуже было, если встречали каракурта, заметить его было труднее, он обустраивал свое жилье среди сухих веток полыни, в верхних слоях почвы. Лучшим временем после изнурительной работы были теплые южные ночи, когда под неумолчный звон цикад можно было приятно растянуться всем ноющим от усталости телом на жесткой войлочной кошме под бархатно-черным звездным небом. Войлок, изготовленный из овечьей шерсти, надежно предохранял от змей и ядовитых насекомых. Наблюдая за звездами, мы замечали серебристую полосу над головой, в седой древности ее называли Саманчынын жолу (дорога Соломщика). На ней была видна каждая серебристая пылинка светящейся туманности, видимые звезды рассыпаны по ночному небу, но особенно густо в той полосе, которую мы называем Млечным Путем. Незаметно засыпали под убаюкивающие занимательные рассказы отца. До сих пор мы не знаем, замолкал ли отец, увидев, что сон сморил детей, или продолжал говорить, чтобы не оставить без ответа наше неизбежное «А дальше?», звучавшее тогда, когда он намеренно прерывал рассказ на самом интересном месте. У нас была жажда узнать, что же случится дальше, желание перевернуть страницу, необходимость продолжать, даже если будет тяжело, потому что кто-то попал в беду и ты должен узнать, чем это все кончится… Это заставляет узнавать новые слова, думать по-другому, продолжать двигаться вперед.

Однажды Альберта Эйнштейна спросили, как мы можем сделать наших детей умнее. Его ответ был простым и мудрым. Если вы хотите, чтобы ваши дети были умны, сказал он, читайте и рассказывайте им сказки. Если вы хотите, чтобы они были еще умнее, читайте им еще больше сказок. Он понимал ценность чтения и воображения. Не зная этих слов гениального автора теории относительности, отец неуклонно следовал их исполнению.

Когда же на заре братья просыпались от птичьего гомона, отца уже не было рядом, не будя нас, он уходил в поле. И мы вслед за ним принимались за изматывающую работу. И в этих, можно сказать, нечеловеческих условиях благодаря родителям и старшим братьям семья выстояла.

Дом наш не был религиозным, но во время торжеств или печальных событий у родственников совершалось множество церемоний и чтений молитв. Никто детям ничего не переводил и не объяснял, а мы уже не поспевали за языком.

Так, подпитываясь русским, мы стали терять язык отца. Вера предков отступала, сделалась таинственной, не связанной с повседневной жизнью. В те годы я не смог бы получить хорошее образование без знания русского языка… Я учил этот язык, а вместе с русским проникался культурой таких же, как я, ребят, для которых знать хорошо русский значило пробиться в люди… Миллионы на постсоветском пространстве, и до сих пор эта категория остается самой активной частью в общественной жизни и в социальной среде.

Ученики 4-го класса средней школы. Токтогул, 1958 год. Фотография из личного архива.

В районном центре было две школы, одна из них с русским языком обучения. Я учился в четвертом классе. Ежедневно шел от дома мимо молочного заводика, где мы за копейки покупали молоко, пропущенное через сепаратор, проходил мимо парка культуры с вековыми деревьями, с летним кинотеатром и библиотекой. С западной стороны центральной улицы единственный кинотеатр был местом культурной жизни.

Обновлялись киноленты не часто, многие из них посещались повторно, запомнилась «Весна на Заречной улице». Был март месяц, сошли снега. Серый пасмурный день, дождь, грустный голос певца вписывался в окраинный дворовый быт нашей улицы. Монолог рабочего парня получился убедительным – о мартеновских печах, о заводской проходной было сказано так, что эти сухие слова зазвучали проникновенно, как интимная лирика. Из этой песни, из голосов певцов я извлек важный урок. Я имею в виду не слова песен, а именно само пение. Человеческий голос в песне способен выражать непостижимо сложное сочетание чувств. На протяжении многих лет на меня оказывали влияние отечественные и зарубежные исполнители. Каждый из них затрагивал некоторые струнки чувств, которые связаны с этапами моей жизни.

Выше районного центра река Нарын образовывала бесчисленные изгибы, петляя среди каменистых, поросших кустарниками островов, и лишь зажатая скалами горы Кетмень-Тюбе текла единым потоком.

Местная легенда гласит о том, как дехканин захотел в этом месте перекрыть Нарын, чтобы его водой орошать поля, но не осилил и бросил свой кетмень, который превратился в гору.

Через реку Чычкан был перекинут мост, соединяющий западную часть окраины с восточной. С моста можно было наблюдать весенний паводок, вызванный обильным таянием льда и снега. Пугающее своей необычностью, удивительное и незабываемое зрелище, казалось, стихия того и гляди снесет опоры моста. Мчится Чычкан, вздыбив над собой белопенные крылья, несет вывороченные с корнями деревья, ворочает огромные камни. Но как только растают в горах снега, стихия уймется. Так повторялось каждую весну из века в век.

Глава VII
Возвращение в Джалал-Абад. 1961–1965 гг. 14–18 лет

Через три года наша семья возвращается в Джалал-Абад, к этому времени он утратил статус областного центра, оставаясь третьим городом по численности населения в республике.

Выйдя из дому, я шагал в северо-восточном направлении к СМУ городка, кирпичным многоэтажным домам, напротив которых удачно разместился учебный центр по подготовке рабочих строительных профессий. Легко идти, когда прогулка больше похожа на развлечение, скорее, на удовольствие, чем на труд: не ставишь себе определенную цель, не учитываешь пройденное расстояние, не ограничиваешь себя временем, идешь, созерцая окружающие улицы, узкие переулки дома, – в отдельных из них живут мои школьные сверстники.

Сейчас мне предстоит повернуть на восток, миновать железнодорожное полотно, а дальше свобода выбора. Одно направление – для тех, кто желает пройтись вдоль железной дороги и большого оросительного канала, полноводного весной, мимо Центра подготовки кадров, механизаторов. Другое, выбранное мною, – пройти по тенистому тротуару до улицы Пушкинской и повернуть на север к медицинскому центру, чайхана слева по ходу моего путешествия.

Чайхана – излюбленное место отдыха старших по возрасту жителей, она готова принять их в любое время суток, здесь отсутствует понятие меню, так же как и временного распорядка работы. Нетронутыми остались те традиции, которые были не в тягость свободе общения, окружающая обстановка больше напоминала семейную атмосферу. По обеим сторонам улицы высятся глинобитные дувалы (ограждения из глины), виноградная лоза и плодовые деревья, из глубины дворов раздаются крики детей, блеяние овец…

Место и время нашей встречи с Бобом и Карлухой определено у подножия горы Аюб-Тоо. С Бобом мы ровесники, но он старше классом, одеты мы налегке, по погоде, рюкзак один на троих, в нем бутерброды и вода. Тропа петляет вблизи от скудных жилых домов, сараев, примостившихся на склоне возвышенности.

Мы играем в одной футбольной команде и обсуждаем досадное поражение в финале областной спартакиады школьников из команды шахтерского города Сулюкты.

– Как же так произошло, Карлуха, – с досадой говорю я, – ведь вели в первом тайме 3:0, считай, победа в кармане и желанная поездка во Фрунзе на республиканское первенство.

– В том-то и дело, в кармане, – сердито отвечает мой спутник. – Успокоились, потеряли цепкость, перестали бороться за каждый мяч.

– Нас как будто подменили, – ускоряя шаг в гору, продолжаю я.

– Наше с тобой обращение к команде на поле оставалось безответным, ушли в глухую оборону, – откликается Карлуха.

– Если бьют прицельно по воротам с близкого расстояния, – подает голос Боб, – то и Хомич пропустит мяч.

– Мы тебе в вину не ставим пропущенные мячи, – успокаиваю я вратаря, – здесь больше вина защитной линии.

– Потеряли спортивную агрессивность или выдохлись, заметно снизили остроту атак, – горячится вратарь. – Они противопоставили нам атакующий футбол, и защита у них была плотная, а Шамиль-вратарь, в отличие от первого тайма, преобразился – видимо, вломили ему как следует.

– Вот и нам не мешало бы поддать, Михаил Алексеевич очень расстроился, каждому тренеру хочется видеть плоды своего труда.

– Винить защиту, нападение или вратаря – бесперспективное дело, – говорю я. – Был же разбор полетов, наш наставник прав, трудно выделить игроков, которые бились по-настоящему за победу.

– Одним словом, шахтеры, вы знаете какого мнения они о своем городе? – спрашивает Боб своих товарищей и, не дождавшись ответа, продолжает: – У нас, они говорят, мостов как в Ленинграде, а татар как в Казани, вот какие ориентиры они ставят себе.

– Хотя город можно за пару часов пройти вдоль и поперек, предприятий и того меньше: две шахты, швейная фабрика, автобаза, молочный завод, а на футбольном поле гаревое покрытие.

– Это надо ставить им в заслугу, – дает свою оценку Карлуха. – При таких скромных возможностях, самый отдаленный город от центра области, а первенство выиграли.

– Им было предоставлено право формировать сборную области, – с обидой продолжает Карлуха, – и они воспользовались им, взяли в команду только одного, хотя могли двух-трех игроков дополнительно взять из нашей команды.

– Я видел все их игры и могу об этом говорить с учетом мнения наших друзей по команде. Ну что теперь махать кулаками после драки.

– Вероятно, их можно понять, – размышляю я. – Будет ли еще предоставлена такая возможность съездить в столицу? Вряд ли.

(Через четверть века Валентин Карев [Карлуха] привез команду юных футболистов области на первенство республики. Он позвонил мне, мы встретились, но те общие интересы были утрачены, дороги наши не пересекались в дальнейшем.)

Вот так, за разговором, незаметно мы добрались до Всесоюзной здравницы, к рощице вечнозеленой арчи. Я глубоко вдыхаю насыщенный смолистый запах…

Рощица располагает к привалу и перекусу.

Карлуха в одной руке держит хлеб с колбасой, другой подносит ветку разлапистой кроны к лицу, осматривает ее из этой арчовой дубравы.

Вступает в разговор Боб:

– Эффективность лечебной воды и лечебных грязей, вероятно, была бы не столь высока? – Он у нас философ, много читает о Робинзоне Крузо, Дон Кихоте, о Диккенсе и его светлом юморе, но бытовые английские черты нам были чужды и непонятны.

Размером лесок невелик, ствол деревьев лишен коры, структура его больше напоминает саксаул, крона обширная, пересекается с соседними деревьями. Она хорошо гармонирует с зеленой массой санатория, но отличается от арчи, растущей на склонах горных ущелий Тянь-Шаня, своими параметрами.

– Я знаю, здесь где-то рядом есть горячие источники и место, называемое Камнем любви. Жаль, что в наши планы не входит их посещение. Пусть вас это не огорчает, – взбадриваю я своих товарищей, – даже светового дня недостаточно, чтобы осмотреть здравницу и ее окрестности. Года два-три назад мы с одноклассниками посещали участников Кубинской революции, они находились здесь на лечении. Их больше всего впечатлили лечебные источники и розарии. И мы сейчас цветники увидим.

Медленно прохаживаясь, мы рассматриваем цветочную композицию, размещенную на нескольких участках земли. Розы отличались друг от друга яркими красками и букетом запахов, ими можно было любоваться и находить все новые и новые особенности. На первый взгляд казалось, кусты растений посажены хаотично, с налетом небрежности и произвольности, но ухоженность пейзажей говорила об обратном, хорошо продуманном и взвешенном вкусе садовника. Мне неизвестно имя того садовника, создателя совершенного красочного полотна, но ясно было одно, что он настоящий художник, ценитель, достигший мастерства в своем творчестве и рассматривающий свой труд без претензий на значимую оценку.

Тротуарные дорожки пересекали неровности, покрытые зеленым ковром, глотнули живой воды из источника № 27, пахнет сероводородом. Покидая здравницу, мы взобрались на крутой косогор (ныне на этом месте кафе), перед нами раскинулась розовая пелена кустарников миндаля, зеленая трава усеяна полевыми цветами, голубыми колокольчиками и незабудками, одуванчиками, красным маком, оранжевыми тюльпанами. Город как на ладони, парки, улицы, с ползущими по ним машинами, мы отыскали места нашего проживания, легко узнали ленту реки Кугарт. Она огибает северную часть селения, с ней у нас связано немало интересных историй.

– Боб, ты помнишь тот день большой воды, чуть не стоивший тебе жизни?

– Как-то незаметно все произошло, – делится воспоминаниями Боб. – Главное русло проходило стороной, я сидел на косе и копался в песке, а ее постепенно подмывало, потом меня понесло течением. Если бы не твой старший брат, все могло печально кончиться. Он схватил меня за трусы и вытащил на берег.

К концу лета таяние льдов уменьшалось, течение реки едва теплилось, и мы искали и находили места новых приключений.

За рекой Кугарт начинаются поля колхоза «Коммунизм».

Я всматриваюсь и с легкой иронией произношу:

– Помнишь, Боб, как вы с Ибрагимом и компанией на границе кукурузного и хлопкового поля играли в карты?

– Как мне забыть, – без тени обиды обращается к нам Боб. – У меня карта пошла, в банке рублей пять, все идет к тому, что я сорву банк, и вдруг голосом нашей математички, ох и строгая была, этот хохмач Бечик кричит: «Ах, вот чем вы заняты!», нас как ветром сдуло, побросали карты, деньги, боимся оглянуться, чтобы лица не раскрыть.

– Ну что ты, Бечик, все обо мне да обо мне, расскажи про Карлуху.

– Ты не хуже меня знаешь, Боб, что наш младший товарищ – ведущий игрок нашей команды, но однажды его незаслуженно обидели, довелось мне вступиться за него, обидчик просил извинения. Он у нас хранитель кожаного мяча, живет ближе всех к молодежному парку, окраина которого служила нам спортивной площадкой. К тому же ему рановато проходить испытания, которые выпали на нашу долю. – Рукой я показываю на Базар-Курганские горы, которые берут начало за хлопковыми полями. – В этих горах мы с тобой собирали фисташки.

– О! Жара была невиданная, у меня даже кровь носом пошла! Листочки фисташковых кустов с ноготок, плоды растут гроздьями, нам платили двадцать копеек за килограмм, корни этого растения достигают тридцати метров вглубь.

– Мы так далеко удалились в горы, что их отсюда не видно, жажда уже много часов изнуряла нас, вокруг никакого намека на родники, нам стало не до фисташек, к концу дня случайно набрели на речушку, переночевали на берегу. Утром запаслись водой и отправились на запад, вышли мы близ села Сакалды и рейсовым автобусом отправились домой. Взоры наши устремились на стадион, гора на крутом повороте шоссе во время футбольных турниров служила ВИП-трибуной, нередко рев с ее склона заглушал гул болельщиков на стадионе.

Нам поневоле пришло на память сравнение спортивных арен других городов Ошской области.

Первым не выдержал Карлуха:

– Не думаю, что вы будете со мной спорить, но лучшее впечатление у меня осталось от пребывания в городе Майлуу-Суу. Зеленое ухоженное поле, играть на нем одно удовольствие, трибуны, удобные для зрителей, а деревянная баскетбольная площадка выше всяких похвал. Улицы и тротуары чистые, на многих зданиях таблички: «Дом образцового быта». Вскоре и город, вероятно, заслужит звание образцового.

– Да уж, Карлуха, ты расхвалил, – вступил в разговор Боб. – Надо отметить, что обеспечение промышленными и продовольственными товарами там московское, ты заметил, что все талоны, выданные нам на питание, мы использовали на покупку конфет – нас выручило то, что хлеб в столовых был бесплатный.

– Пожалуй, и заработная плата родителей наших сверстников соответствует тому, что они работают на вредных производствах – на рудниках по добыче урана. У них хватает средств на все – заасфальтировать улицы, водопровод, школы построить, стадион, который кратно превосходит наш.

– Нам, конечно, не дано знать, – предположил я, – каким трудом достигается внешний лоск, думаю, что нелегким, и сколько усилий потребовалось для того, чтобы даже мы, пацаны, увидели особенные отличия не только от нашего города, но и от Оша. Областной центр, конечно, превзошел нас, особенно после того как Джалал-Абад утратил статус центра области.

И здесь не удержался Карлуха:

– Зато мы их наказали на первенстве области.

Именно в эти годы футбольная команда «Алай» играла в классе Б и стремилась завоевать путевку в класс А. Увлечение футболом было массовым. Это был способ самоутвердиться, он спасал от многих бед: от беспризорности, недостатка образования и общения – это был способ противостоять детской преступности.

– Боб, ты у нас значишься философом, много читаешь, рассказываешь занимательные истории, в твоем доме даже телефон установлен. – Я перечисляю положительные качества своего друга без иронии и тени насмешки. – Через год завершается твое обучение в школе. Поделись своими планами на будущее, если это не секрет…

– Никакого секрета нет, если ты намерен серьезно обсудить затронутую тему. Мы могли бы завершить сегодняшнее путешествие, кстати оно мне понравилось свободным обсуждением вопросов, волнующих нас. Пейзажи, которые мы созерцали, напомнили мне полотна Ван Гога, например его «Цветущий миндаль». У меня есть предложение, – продолжает Боб, – вернуться к нашему разговору через два-три дня, пригласить еще пару толковых ребят и в неформальной обстановке, подобной той, в которую мы сегодня окунулись, обсудить предложенную тему.