Текст книги "Мир на ладони"

Запах осени

Сено пахло осенью. Хмельными полевыми цветами, душистой травой, палящим солнцем. Поставив корзинку с яйцами, собранными по сеновалу, на порог, Галка утёрла кончиком платка вспотевший лоб. Голова закружилась, и она ухватилась ладонью за деревянную стойку. Другая рука легла на живот, в безотчётном жесте защиты. Галка улыбнулась себе и ребёночку, и последнему дню лета, напоённому сенным ароматом…

Его руки были тёплыми и тяжёлыми, губы – настойчивыми, а дыхание прерывистым. Тогда Галка ещё подумала, что, наверное, это всегда так в первый раз. Всё кажется прекрасным и правильным. Левон тихонько ругался на колючие травинки, на пыль и шелуху, лезущие повсюду, а Галка только смущённо хихикала, исподтишка бросая ему в волосы пригоршни сена. Непривычный он, Левон, городской, а ничего, привыкнет! Беженцы, они должны привыкать. Дом их в Ереване обрушило землетрясение, так живут там, где приняли и жильё дали. Хотя жильё ещё то – домишко покойного деда Семёна, колхозного пастуха и беспросветного пьяницы, штоб земля ему была пухом! Привыкнут. Вон, мамка ихняя уже всё отдраила, батька стёкла повставлял в новые рамы, а Левон на тракторе научился, посевная в разгаре как раз была. Она закрыла глаза, обнимая любимого за плечи, и забылась от нежных поцелуев посреди потерянного в лугах сеновала…

– Галка-а-а! Ты тута?

Резкий глуховатый голос вырвал её из приятной пелены воспоминаний, и Галка круто обернулась. Мать отряхнула с ватника птичий пух и оглядела дочь. Заметила руку на чуть выпуклом животике и сразу всё поняла. Оперлась на черенок лопаты, ладонью разгладила видавший виды передник:

– Ну? От кого, што ль, понесла-то?

Галка виновато опустила глаза, тихо ответила:

– От Левона…

– Ох ты горе горькое! – тяжко вздохнула мать, и морщинки на её лице словно разом обвисли к низу. – Женицца-то будет?

– Я ещё не говорила, – Галка колупала ногтем трещину на подпоре.

– Так скажи!

– Скажу, – вздох облегчения дочери заставил мать покачать головой:

– Ох ты боже мой… Яйца собрала?

– Ага.

– Пошли в картошку тады!

И, развернувшись, мать быстро зашагала по тропинке к полю. Галка снова вытерла пот со лба и схватила лопату, догнала мать:

– Ты не сердишься?

– Сержуся! Да поздно уж сердицца-то!

Галка увидела лицо матери, внезапно растянувшийся в лукавой улыбке рот:

– Мы так и с батькой поженилися-то!

От сердца отлегло – не сердится сильно мамка, всё будет хорошо! Галка мимоходом коснулась живота и заспешила по тропинке, вдыхая полной грудью пряный запах осени.

Косячный феникс и пресная тефтеля

Таня как раз закончила месить фарш, когда в замке завозился ключ и в квартиру тихонечко вошли. Поскреблись в коридоре у вешалки и шмыгнули в туалет. Таня покачала головой. Димка снова в пролёте! Иначе бы ввалился с фанфарами. Вот невезуха, неужели его проект не приняли в банке?

– Дим! Ну чё?

В туалете полилась спущенная вода, и муж бочком пробрался в кухню. Таня, насупившись, катала в ладонях тефтели, бросала их на сковородку и ждала ответ. За спиной скрипнула дверца буфета, жесть о стекло звякнула пробка и густо заплакала струйка коньяка в бокал. Таня поджала губы:

– Что? Не дали?!

Дима залпом проглотил сто пятьдесят грамм, и в кухне запахло «Хеннесси»:

– Не дали, гады! «Доработайте бизнес-план… Чётче очертите круг потенциальной клиентуры…» Козлы!

– Опять! – голос Тани был спокоен, но сама она чувствовала, что внутри всё закипает. Права была мама, не надо было за Димку выходить, никакой конкретики, сплошные планы и прожекты! Ну когда, когда он уже за ум возьмётся?

– Ну ничего! – Дима налил ещё коньяка и отхлебнул глоток. – Я как феникс, всегда сгораю и возрождаюсь из пламени!

– Феникс?! – Таня обернулась к красному растрёпанному мужу. – Ты – феникс?! Ты, блин, косячный феникс! Ты себе представить не можешь, как меня твои косяки достали!

– А ты… А ты… – задохнулся Дима от обиды и ярости. – Ты тефтеля!

– Что-о-о? – возмутилась Таня. – Какая я тебе тефтеля?!

– Пресная! Вот какая! – муж снова проглотил остаток коньяка в бокале и с победным видом уставился на Таню. – Пресная, без соли и перца! Вечно ноешь, что у меня ничего не выходит, а сама сидишь уже десять лет за своей кассой, в своём продовольственном и бурчишь, бурчишь, бурчишь…

Звввищь! Слепленная тефтеля просвистела над ухом мужа и повисла на кафеле с чавкающим звуком. Дима обалдел:

– Ты чё, Тань?

– Тефтеля! Пресная! Которая между прочим тебя, гада, кормит и коньяком поит!

– Тань, ну жалко мяса ж!

Второй снаряд, запущенный меткой рукой, попал бы Диме прямо в нос, не уклонись он вовремя. А так – почти рядом с первым комком, который начал уже медленно сползать по кафелю.

– Жалко! А меня тебе не жалко?!

– Хочешь коньячку, Тань? – заискивающе дёрнулся к буфету Дима. – Всё получится, ведь мировая ж идея!

Он плеснул в чистый бокал янтарного коньяка и протянул ей:

– Очертим круг… Допишем план… И феникс возродится!

Всё ещё сердитая Таня приняла бокал и буркнула:

– А пресная тефтеля?

– Люблю пресные тефтели, – совсем близко к её уху мурлыкнул разогретый коньяком Дима. – М-м-м, только бы не пригорели…

«Галактика»

«Галактика»… Да, она оказалась огромной, сине-чёрно-звёздной и пустой. Шаги гулко отдавались эхом в пугающей тишине залов и коридоров, мусор и всякая ерунда, превратившаяся в липкую тёмную труху, противно скрипели под подошвами.

А когда-то здесь кипела жизнь. Гремела музыка, звучал смех, звенели, чокаясь друг об дружку, бокалы… Всё поглотил огонь. Всё.

Чусов покачал головой, оглядывая голые стены, в свете дня и без привычных драпировок показавшиеся ему декором для съёмок фильма о тюремной жизни. Тишина убивала.

Внезапно откуда-то снизу послышались мерные приглушённые удары, словно в стену вбивали гвоздь. Чусов вздрогнул от неожиданности и обрадовался – кто-то не покинул «Галактику»! И он даже догадывался, кто именно…

Преодолев десяток поразительно чистых ступенек, Чусов спустился в подвал. Потянув носом, уловил приятный по сравнению с вонью застаревшей гари запах хлорки, а потом – ещё лучший, самый лучший в мире – аромат дешёвого табака, смешанный с нежностью французских духов. Широко улыбаясь, Чусов громко позвал:

– Сёма! Лола!

Стук прекратился, и в глубине подвального коридора появилась сгорбленная фигура в кирзачах и ватнике.

– Хто тута? – грозно окликнул старик, и Чусов махнул рукой, ускоряя шаг:

– Сёма, слепой глухарь, это же я!

– Я бывает разное! – логично ответил Сёма. – Вот таперича вижу, што ты. Чуть из берданки не пальнул… Мало ли…

– А где Лола?

– Где ж ей быть, родимой? Вон, кашеварит тама… Говорил ей, не реви, дура, вернётся, што с им станется… Вот и вернулся.

Чусов хлопнул старика по плечу и поспешил в угловое помещение, откуда слышалось бульканье варящегося супа и тихая неразборчивая песенка.

Лола стояла у плитки, помешивая варево в кастрюльке, всё такая же стройная, с пышной золотистой шевелюрой, а главное – живая и невредимая. Она обернулась, широко распахнув и без того огромные голубые глаза, а Чусов придирчиво оглядел её, ища следы перенесённой драмы. И облегчённо вздохнул – Лола осталась такой же красивой и нежной, как до пожара, как в его воспоминаниях.

Она бросилась ему на шею, плача и размазывая макияж по его белой рубашке, и Чусов стиснул её в объятиях, слушая жалобные причитания:

– Господи, да как же тебя так… Твоё лицо… Думала, умер… Ты же… И он… Ой мамочки!

– Успокойся, Лола! – он погладил её по волосам. – Всё будет хорошо!

– Да как же? – всхлипнула она. – Куда нам идти? Уже пять раз выселяли с милицией…

– Никто никуда не выселяется! «Галактика» теперь наша!

– Что ты говоришь… Это тебя так шибануло? Мамочки, как вспомню, как ты хозяина из кабинета тащил, оба в огне…

– Хозяин завещание составил. На нас троих: тебя, меня и Сёму. Мы здесь теперь хозяева!

– Почему на нас?

– А потому! Кто его из огня тащил? А кто девчонок по пожарной лестнице толкал из здания? А кто бегал с ведром воды тушить занавески, потому что огнетушители были неисправны?

– Что же мы сделаем со сгоревшим кабаре?

– «Галактика» наша. Нам и решать! Будем восстанавливать, ремонтировать… Или продадим нафиг и улетим в тёплые края…

– Восстанавливать! – с энтузиазмом ответила Лола, поднимая на него сияющие глаза. – Подвалы под офисы сдадим, и на эти деньги всё отремонтируем! Как раньше!

– Лучше, чем раньше! – Чусов прижался обезображенной шрамами щекой к её волосам. – Гораздо лучше.

Выход из лабиринта

Пал Палыч раздражённо крякнул, упершись в тупик. Опять тупик! Ну надо же так было запутать! Чёртов лабиринт! Без малого два часа он блуждает в поисках выхода и через каждые тридцать шагов тыкается носом. Злость заставила Пал Палыча пнуть ногой мягко спружинившую серую стену, испещрённую розоватыми трещинами извилин, и он повернул назад.

Желудок поджимало и ужасно хотелось пить. Сушняк скручивал внутренности. Ещё бы, столько водки выжрали вчера! А главное – без повода. Ну неписец у хозяина, бывает! Но разве ж можно так мучить и себя, и других?! Поёжившись от воспоминания, Пал Палыч ещё раз свернул и чуть не налетел на Серёгу. Тот двигался задом наперёд, и Пал Палыч восхитился этой находчивости. Есть чему поучиться у молодого, но перспективного специалиста по нестандартным решениям!

– Здрасьте, Пал Палыч, – рассеянно буркнул Серёга, и Пал Палыч уважительно кивнул в ответ, провожая его тёплым взглядом. Молодёжь наше будущее!

Через пару поворотов он наткнулся на весёлую компанию, которая играла в карты, допивая остатки вчерашней, уже тёплой водки. Миха, разбитной юнец со щербатой улыбкой, лихо опрокинул очередной стакан и крикнул:

– Пал Палыч, с нами? Третьим будешь, ядрёна вошь!

Он только качнул головой, отказываясь. Пить водку больше не хотелось. Даже с ответственным по матерным и ругательным словам. Хотя Миха – парень что надо. Сидевший рядом Гоги усмехнулся, разгладив пышные усы:

– Дарагой, выход ищешь? Не парься, да? Садись водка пить, карта играть!

– В другой раз, генацвале, – вежливо отказался Пал Палыч. Вот уж руководителя отдела акцентов он не переносил на дух! Дальше надо идти, дальше!

Ещё в одном закоулке обнаружились Верочка, Наденька и Любаша. Две спали, одна яростно грызла ногти. Пал Палыч неодобрительно покачал головой, гаркнул строго:

– Не спать! Эй, красавицы! А ну подъём!

Люба оторвалась от увлекательного занятия и буркнула:

– Пусти ты их! Устали девочки от такой жизни!

– Давайте, давайте! Пошли искать выход! Без вас ничего не выйдет!

Любаша пихнула ногой храпящую Надю:

– Безнадёжно! И с другой тоже – не верю!

Пал Палыч всплеснул руками. Ну вот что делать с этими женщинами! И без них никак! Вернуться за ними потом, что ли? Так надо знаки оставлять, иначе он рискует их найти через пару лет уже мёртвыми. Пал Палыч пошевелил усами и решился. Будет обламывать кончик уса на каждые десять шагов. Жалко, а что поделать? Хозяина надо спасать. А кто это сделает лучше таракана Пал Палыча, руководителя отдела по поиску выхода из кризисной ситуации?!

Старый Новый год

Ясинка дунула на пенку и отпила глоток обжигающего кофе. Как там сказал Звездочёт? Кофе делают из перемолотых и поджаренных зёрен растения, которое называется кофейное дерево. Делали… Сейчас его изготовляют в колбах на химической фабрике. Ясинка сама видела. В прошлом году их водили на экскурсию, по обязательной программе «Внутреннее устройство и взаимосвязь органов жизнедеятельности Икара». Скучно, но познавательно. Сам Генерал присутствовал, чисто случайно, конечно, но они его видели!

Ясинка мечтательно вздохнула. Какой он красивый! Представительный седовласый мужчина, не старый, в самом расцвете сил…

Ладонь резко шлёпнула по плечу, и Ясинка подскочила от неожиданности, пролив ещё горячий кофе на белый комбинезон.

– Ох, прости! – сокрушённо выдохнул шутник.

– Велька! – негодующе откликнулась Ясинка, пытаясь стряхнуть коричневые пятна с колен. – Ты же знаешь, что у меня исчерпан лимит чистки на эту неделю!

– Ну я же не знал, что ты опять витаешь в облаках! – буркнул Веломир, поднимая опрокинутый стаканчик.

– Я задумалась, – нахмурившись, Ясинка оставила комбинезон в покое и встала. – Теперь придётся переодеваться, и я опоздаю на занятия! Из-за тебя!

– Давай через внутреннюю лестницу, – оглянувшись, предложил Веломир. – Так не опоздаем.

– Когда ты вырастешь, Вель? Мы не дети, чтобы карабкаться по внутренним лестницам, запрещённым! – она особо выделила последнее слово.

Этот способ передвижения по Икару был легально доступен только механикам и специально обученным членам экипажа. Но, как водится, в детстве каждый из рождённых на корабле проходил своеобразное крещение: на спор забраться на этаж выше по узкой, длинной, кажущейся нескончаемой внутренней лестнице, спрятанной за обшивкой жилых помещений. Ясинка до сих пор помнила этот момент: словно одна-одинёшенька на всём Икаре, потные от страха ладошки скользят по перекладинам, ботинки норовят сорвать ноги и тогда полёт вниз, в бездонное чрево корабля… Впрочем, летального исхода ещё ни разу не случилось. То ли дети на Икаре были ловкими, то ли лестницы удобными.

– Ну как знаешь, – пожал плечами Веломир. – Тогда опоздаем.

– Выговор с занесением в личное дело! – напомнила Ясинка. – А у нас на двоих уже семь, между прочим! Пошли уж, пятна на коленках – не на попе!

Они почти бегом вышли из столовой, устремляясь вглубь разноцветных коридоров. Говорят, раньше, на Земле, в таких лабиринтах, рисовали линии на полу, по которым нужно было следовать, чтобы попасть в требуемый участок здания. Это Звездочёт сказал. В Икаре всё было проще: стены, пол и потолок коридоров были раскрашены широкими радужными полосами, со стрелками, указывающими направление. Заблудиться в корабле можно было только во внутренних, недоступных отсеках. В коридорах – никогда.

Урок теоретической экотехнологии уже начался. Профессор, невысокий крепкий мужчина с прилизанными на висках волосами и торчащими, розовыми на свету экрана в полстены, ушами, неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Ясинка и Веломир устроились на заднем ряду, стараясь не издавать лишних звуков, и одновременно подключились к системе. На планшетах высветилась та же самая картинка, что и на экране: разрез ростка пшеницы под лучами темно-оранжевого светила. Ясно – опять воздействие красного карлика на рост земных растений.

Ясинка не понимала, каким образом экотехнология будет ей нужна в профессии врача, но послушно рисовала стилетом стрелочки связи, получая зелёные галочки в случае правильного ответа или красные крестики, если ошибалась.

– Я точно стану экотехником, – шепнул ей Веломир. – Так здорово – все эти приспособления! Представь, когда-нибудь я изобрету лучшую на планете теплицу, и урожай будет колоссальным!

– А ты получишь награду от Совета Учёных, – усмехнулась Ясинка, почёсывая стилетом нос.

– Ну да! – друг аж раздулся от гордости за свои будущие достижения. Ясинка покачала головой:

– Вель, мы работаем не для славы и наград! А для выживания человечества, колонии!

– Одно другому не мешает, – отмахнулся Веломир.

– Лисовская! Повторите, что я только что сказал!

Голос профессора резанул уши. Ясинка встала, лихорадочно обыскивая закоулки мозга в поисках услышанной наспех фразы:

– Завтра… В восемь ноль ноль… Собираемся в Зале Приветствий… Идём…

Она запнулась, обращаясь за поддержкой к Веломиру. Тот зашевелил губами, пытаясь подсказать, и Ясинка нерешительно повторила:

– Смотреть на роботов?

– Лисовская! Не на роботов, а на первого биомеханического андроида, созданного в лаборатории Икара! – с возмущением поправил профессор. – А вы с Подлесовым подготовите завтра доклад на две страницы об отличии биомеханического андроида от механического.

Он поочерёдно ткнул лазерной указкой в Ясинку и Веломира и развил:

– От каждого по докладу. Все свободны!

– Это ж надо так попасть! – сердито бросил Вель, выходя из класса вслед за учащимися и озадаченной Ясинкой. – Ведь вроде и немного болтали… Ясь, после уроков в библиотеку?

– Нет, – мотнула головой Ясинка. – Я к Звездочёту.

– Не ходи ты к этому сумасшедшему! Послушай моего совета! Тебя накажут!

Ясинка только улыбнулась встревоженному тону друга:

– Не накажут. Я же учусь на отлично!

Веломир вздохнул, махнув рукой:

– Как знаешь.

* * *

У Звездочёта было тихо и сумрачно. В небольшом помещении архива, которое в начале полёта было отведено ему для работы, а в итоге стало и жильём, светились только три экрана компьютера, подключённого к системе. Услышав приглушённый свист пневматических дверей, старик поднял голову от клавиатуры и прищурил подслеповатые глаза:

– Ясинка?

– Да, это я, добрый вечер!

Она присела на стул рядом с рабочим столом. На двух экранах был текст – Звездочёт по памяти воспроизводил один из самых уважаемых в конце двадцатого века романов про войну. На третьем экране Ясинка увидела изображение светловолосой женщины, одетой в старомодные панталоны и вычурный пиджак, какие на Икаре не носили. Старик заметил удивлённый взгляд Ясинки и кивнул:

– Красавица, правда?

– Это ваша жена?

– Нет, но могла бы стать ею… Это твоя прабабка Ольга.

Ясинка вгляделась в голубые глаза женщины, с множеством морщинок, убегающих из внешнего угла к вискам, и увидела сходство с матерью. Да, определённо, есть фамильные черты. Ясинка жадно вбирала в память детали: тонкий нос, улыбающиеся, чётко очерченные губы, ямочки на полных щеках… На корабле никто не делал снимков на память, поэтому всё хранилось в дальних уголках мозга.

– Она была красивой, – признала Ясинка. – Но почему она не улетела с вами?

Звездочёт не ответил, принимаясь за прерванное занятие. Возможно, эта тема была ему неприятна. Ясинка не стала настаивать, а спросила о насущном:

– Скажите, а что вы знаете о биомеханических андроидах?

– Не смейся, девочка. Только то, что писали фантасты. На Земле не создавали андроидов. Придумывали – да, но не дошли до практической стадии.

– А на Икаре уже дошли, – вздохнула Ясинка. – И мне надо написать доклад на завтра…

– Почему же ты не в библиотеке? – проворчал старик, протягивая руку, другой нажимая на голографические клавиши. Ясинка протянула ему планшет, и Звездочёт, не глядя, подключил его к своему компьютеру.

– Пока скачиваю, послушай вот это. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное все вздор!»

– Кто это сказал? – нахмурившись от мысленного напряжения, спросила Ясинка. – Вы считаете, что ничего больше не имеет значения, кроме гипотетического чувства к человеку противоположного пола?

– Конечно, имеет. Но любовь может изменить твою жизнь. Работа, которую ты любишь, дом, который ты обожаешь, человек, рядом с которым твоё сердце бьётся по-особенному…

– У меня такого нет, – пожала плечами Ясинка.

– Будет. Главное – дождаться этого человека и не связать свою жизнь с первым попавшимся субъектом.

– На Икаре ждать нельзя.

– Плохо, – покачал головой Звездочёт. – Ладно, забирай планшет. Иди уже, у меня мало времени.

Ясинка послушно кивнула и вышла. Несмотря на невежливый приём, она любила бывать у этого странного жителя корабля. Звездочёт умел так рассказывать истории о Земле, что Ясинку пронизывала острое сожаление, что ей не довелось побывать на погибшей планете. Никто не понимал эту привязанность к старику и его байкам: ни родители, ни даже Вель, а ведь вроде бы лучший друг. А Ясинка слушала Звездочёта и мечтала. Мечтала о том, что на Роси сможет устроить копию Земли…

* * *

Мама ждала её, сложив руки на груди и постукивая ногой по полу. Классическая поза недовольства.

– Привет, мам, что случилось?

– У тебя ещё одно замечание!

Ясно. Проф по экотехнологии уже накляузничал по системе! Теперь надо выкручиваться с докладом…

– Где ты была после классов? Надеюсь, в библиотеке?

– Нет, – вздохнула Ясинка. Врать бесполезно – система считывает данные на каждого жителя Икара и знает его местонахождение в любой момент дня и ночи.

– Ясинка Лисовская! Я запрещаю тебе ходить к Звездочёту!

– Но, мама…

– Я разговариваю с тобой сейчас в качестве твоего будущего наставника! Тебе выпала честь родиться в поколении, которое колонизирует Рось! Через девять лет Икар совершит посадку, и у нас будет много работы. Ты предназначена для изучения медицины, чтобы лечить поселенцев и принимать роды! А медицина требует упорного труда и каждодневных занятий!

– Я всё это знаю наизусть, – скривилась Ясинка. – Чем Звездочёт может мне помешать?

– Это очень старый человек и он живёт в прошлом, – мать отвернулась к окну. Ясинке показалось, что она вздохнула. Мелькнула мысль, что мама пожалуй относится к Звездочёту благосклонно, но не хочет это показывать. Так всегда! Когда надо быть строгой, Драгомира Лисовская надевает маску Главного Врача и становится неприступной.

Ясинка встала:

– Я обещаю, что визиты к Звездочёту никак не скажутся на моей учёбе! Пожалуйста, разреши!

– Совет принял решение о твоем браке, – мама обернулась, и Ясинка увидела решительный взгляд голубых глаз, которые она унаследовала. Брак? Уже? Но ведь…

– Мне ещё нет восемнадцати, – удивленно ответила она.

– Через три месяца.

– И кто будет моим мужем?

– Свят Бояринов.

Молодой специалист по водоснабжению, говорят, очень хороший, подающий большие надежды в своей области… И с лица ничего. Ясинка вздохнула. Совет принял решение, значит, генетически они подходят друг другу почти идеально.

– И поэтому тебе следует забыть о визитах старого сумасшедшего и налечь на теорию.

– Хорошо, – покладисто ответила Ясинка. – Мне надо подготовить доклад на завтра.

– Иди, – разрешила мама, облегчённо вздыхая.

* * *

Девочка нарушила родительский запрет, чтобы попрощаться со Звездочётом, и пришла к нему сразу после визита в лабораторию. Рассказала, что её доклад вызвал здоровый смех всей группы, ибо состоял почти целиком из цитат древних фантастов… Потом грустно вздохнула:

– Почему моя мать не хочет, чтобы я навещала вас?

Звездочёт усмехнулся в клочковатую белую бороду. Главврач опять мудрит, ну да имеет на то полное право. Её девочка должна посвятить всю себя, до последнего атома, учёбе и работе, на благо новой колонии и всех обитателей Икара. Но Ясинка не создана для медицины… В ней проявились гены предков, которые на протяжении сотен лет занимались историей и культурой. Звездочёт касанием пальца оживил голограмму в середине архива. Ясинка с любопытством обернулась и воскликнула:

– Земля!

– Да, девочка. Это Земля. Планета, которой больше нет.

– Солнце таки раскололось надвое восемь лет назад и уничтожило всю систему планет, – заученно и словно завороженно продолжила Ясинка.

Звездочёт с минуту следил за неспешным вращением виртуальной планеты, думая о всех тех, кто там остался в момент взрыва. Потом сказал значительно:

– И в то же время, она существует!

– Как это? – не поняла девушка, наморщив нос.

– Здесь! – Звездочёт постучал пальцем по виску. – В моей, а теперь и твоей памяти!

– Но она ненастоящая, – улыбнулась Ясинка снисходительно. Скоро и она начнёт считать его сумасшедшим стариканом… Неважно! Он уйдёт раньше, чем это случится…

– Когда ты уходишь из жилблока на учёбу, ты помнишь улыбку матери?

Ясинка кивнула, помедлив.

– Она ненастоящая в твоей памяти? Или больше не существует?

– Но ведь я смогу ещё раз увидеть… – начала Ясинка и осеклась. Глаза её сузились, и Звездочёт довольно улыбнулся в усы. Думай, девочка, мысли образами, тебе так долго это запрещали!

– Я понимаю. Я могу больше никогда не увидеть мою мать. Или увижу её, но это будет уже другая улыбка…

– А эта, вот именно эта, навсегда останется в твоей памяти…

– Вы мудры. Иной мудростью, не такой, как наши Учёные, – Ясинка даже удивилась своим словам, ведь Учёные были наивысшей инстанцией Икара в вопросах науки и философии.

– Ересь, девочка. Я не мудрец, просто много прочитал и запомнил. Мне приятно болтать с тобой, но я не научу тебя ничему полезному будущей колонии…

– Звездочёт, я не могу противиться воле родителей и Совета, – с сожалением сказала Ясинка, вставая. – Я не смогу больше приходить…

– Знаю, – кивнул Звездочёт. – Я не в обиде на тебя. Пообещай только одну вещь: когда я позову тебя, ты придёшь, последний раз, но придёшь…

– Я приду, – твёрдо сказала девушка. – Чего бы мне это ни стоило!

Оставшись один, Звездочёт с трудом встал, прошёлся по комнате. Вся жизнь его протекла в этих стенах, в отдалении от жителей Икара. Он был одиночкой, почти с рождения, и здесь выполнял ту миссию, для которой был рождён.

Аутист. Такой приговор вынес психолог, когда Ивану было три года. Аутист-савант. Так сказал психиатр, осмотревший его в десять лет. Уважаемый Иван Савельевич. Так обратился к нему профессор Лыкин, отвечающий за людские души проекта Икар. Звездочёту было тридцать пять лет. Он изучил в совершенстве девять основных языков, прочитал и запомнил наизусть около двадцати тысяч книг, в том числе технических, исторических и биографических. Иван Савельевич Борзунков был единственным человеком на Земле, знавшим всё обо всём. И он полетел в космос, чтобы эти знания уцелели.

Впрочем, по прошествии нескольких десятков лет знания литературы и истории оказались задвинуты в дальний угол. Постепенно умерли почти все родившиеся на Земле. С ними умерла и память об оставленной планете. Звездочёт жил и не понимал, почему не следует за стариками… Не понимала и Главный Врач. Потом принялась изучать параметры жизнедеятельности, активно вырабатывать методы поддержания тела в приличном состоянии… Но сегодня Звездочёт ясно ощутил, что конец близок.

Остановившись перед этажеркой из белого пластика, он взял в руки деревянную шкатулку с вырезанной на крышке балериной. Эту вещицу он пронёс на Икар нелегально, ибо брать с Земли нельзя было ничего. Ограничение по весу. Шкатулку подарила ему Ольга. Фамильная реликвия. Когда-то при открытии крышки маленькая фигурка из слоновой кости принималась кружиться под нежную музыку в монотонном танце. Потом механизм сломался, и брат Ольги, народный умелец-голограф, вставил в шкатулку электронную фишку. Теперь в резной безделушке хранились сотни тысяч романов, басен, сказок и песен, исполняли которые призрачные копии актёров, певцов и писателей.

Нельзя допустить, чтобы всё это пропало зря.

* * *

Свят был высоким. На целую голову выше Ясинки. Она казалась совсем девочкой рядом с ним. Они встретились, как и положено, в кафетерии, и, когда мужчина вежливо и галантно взял её под руку, Ясинка смутилась. Конечно, ей было приятно, но это было совсем не так, как она себе представляла, не как в книгах, о которых рассказывал Звездочёт.

– Очень рад решению Совета, – вежливо взял её под руку будущий жених, и Ясинка кивнула, не зная, что ответить.

– Предлагаю выпить за наше знакомство! – Свят жестом пригласил её к стойке бара, ломившегося от синтезированных напитков.

– Хорошо… Мне «Реактор», – заказала Ясинка. Свят качнул головой:

– Это несерьёзно! Содержание алкоголя почти ноль пять процентов! Лично я это не одобряю.

Ясинка тихо вздохнула. Вот так, начинается! Будущий муж решил заняться её воспитанием.

– Ладно, дайте мне «Икар-киви», – решив не спорить пока, перезаказала она и отпила большой глоток зелёного витаминного сока из пластмассового стакана.

Беседа не клеилась. Свят начал рассказывать о работе, но Ясинка мало что понимала в технических терминах. Она поймала взгляд Веломира и поразилась – друг был необычно хмур и напряжён. Ей стало неудобно, неизвестно отчего. Вель был самым близким человеком на всём корабле, и вот теперь он отделён от неё Святом.

– Нам надо поговорить, – словно не замечая мужчины, Веломир обратился к Ясинке, а глаза его осматривали этикетки напитков бара.

– Я не одна, – тихо напомнила она. Вель схватил её под руку и нахмурился:

– Да знаю я! – и потянул в сторону. – Весь Икар уже в курсе, пришёл мэл по системе! Надо оспорить решение Совета.

Ясинка глянула на него, как на сумасшедшего:

– Как это? Ты о чём?

– Пусть пересмотрят генетические данные! – горячо зашептал Веломир, сжимая пальцами её локоть. – Не может быть, чтобы этот зануда подходил тебе лучше, чем я!

– Ты? – растерялась Ясинка. Она никогда не представляла себя замужем за Веломиром, никогда! А он, получается, хотел…

– Ты хочешь, чтобы мы стали партнёрами? – всё ещё не веря, уточнила она, глядя ему в глаза и словно заново открывая себя в коричневых дисках с золотистыми крапинками по краям.

– Я хочу… Чёрт возьми! Я люблю тебя, Ясинка Лисовская, и ты будешь моей женой! Моей, а не этого робота лощёного!

Решительное лицо Веломира стало розовым, и на носу выступили невидимые обычно веснушки. Ясинка улыбнулась, заражаясь его волнением. Сердце замерло в груди и снова застучало, быстро-быстро.

Но это чудное одиночество вдвоём испортил Свят. Он вежливо постучал по плечу Веломира:

– Извини, парень, я хотел бы провести время с Ясинкой…

– Иди ты! – бросил Вель, не оборачиваясь.

– Не забывайся, – нахмурился Свят. – Через три месяца она станет моей женой, прошу не приставать к нам.

– Разбежался! – прищурился Веломир, и желваки заиграли на скулах. Ясинка не знала, как успокоить его, а Свят твёрдо продолжил:

– Прошу оставить нас, иначе я подам жалобу в Совет!

Вель сжал кулаки, и Ясинка ахнула. Удар пришёлся в лицо Святу, и ярко-алая, густая от искусственного давления Икара, кровь брызнула на белые комбинезоны. Ясинка бросилась к Веломиру, обхватила его обеими руками, обездвиживая, и горячо зашептала на ухо:

– Вель, Велька, миленький! Не надо! Тебе же будет хуже!

Тот мотнул головой, упрямо исподлобья глядя на прислонившегося к стене соперника, и глухо ответил:

– Да неважно! Пусть хоть заморозят…

Она прижалась к нему, всем телом, зная, что сейчас прибегут милицейские и отведут Веломира в заключение. А Вель тихо шепнул ей:

– Я люблю тебя! И женюсь на тебе!

* * *

Три дня Ясинка пыталась увидеться с Веломиром. Его держали где-то в районе командного пункта, не разрешая никому разговаривать с нарушителем спокойствия. Наконец, формальности были улажены, и Веля вернули в семью. Он тут же связался с Ясинкой по мэлу, и она прибежала к другу.

За прошедшие дни она всё время думала о Веломире и его обещании. Отбив первые яростные нападки родителей, Ясинка написала в Совет отказ от выбранной для неё кандидатуры в мужья и изъявила желание не вступать в брак до прибытия колонии на Рось. Никто до этого дня не смел спорить с Советом, но Ясинке не было страшно.

Веломир очень изменился за три дня. От заводного непутёвого парня не осталось и следа. Он словно возмужал в один момент.

Ясинка подошла к нему, и Веломир обнял её, уже не как подружку детства, а как партнёр, жених, словно и не было никакого Совета, словно всё между ними было уже решено и оговорено. Ясинка положила голову на его плечо и тихо сказала: