Текст книги "Остров Д. НеОн"

Помню в тот день разругался в очередной раз с отцом и сидел у себя в комнате, прикидывая, как скоро я смогу свалить из дома и куда. Отец же мечтал о светлом будущем для меня. Родители часто навязывают нам свою волю, дабы мы в себе воплотили все то, чего они сами не достигли в свое время. И если мы отказываемся, то воспринимают наш отказ как личное оскорбление.

– Я всю жизнь положил на то, чтобы ты ни в чем не нуждался, чтобы сделал политическую карьеру, а ты бросить учебу собрался. Назло мне?!

– Я в армию пойду, отец.

– В казармах жить?!

– Да где угодно, лишь бы не здесь!

– И чем это тебе здесь не угодили?

– Всем. Я – личность. Не твой пластилин. Лепи из Найсы что хочешь, а меня не трогай

– Ты пока что не просто пластилин, а холст с набросками. Я хочу, чтобы ты стал шедевром. Я хочу тобой гордиться!

– Классическим шедевром, папа. А я предпочитаю сюрреализм и абстракцию. Наши вкусы слишком разные. Проблема в том, что я не критикую твои, а ты считаешь их единственно верными. Ты будешь гордиться мной, только если я буду похож на тебя… но Я – это Я!

– Потому что я видел и знаю в этой жизни больше, чем ты.

– В какой ее области ты такой дока?

– В любой! В силу опыта! Хочешь свалить из дома? Пожалуйста. Давай. Двери открыты, и никто тебя не держит. Воплоти свои розовые мечты, и, когда наглотаешься дерьма, я приму тебя обратно. Только на загаженном холсте что-то дорисовывать гораздо сложнее.

– Лучше быть холстом, исписанным дерьмовыми рисунками, чем неумелой копией чьей-то мазни На этой фразе я получил оплеуху и, в ярости шваркнув дверью кухни, поднялся к себе. Иногда мне казалось, что я способен дать ему сдачи… я боялся себя в эти моменты. Потом они с матерью уехали в центр на очередное собрание Комитета. И я был рад, что несколько дней не буду видеть их обоих… они не смогут мешать мне принимать решения. Но мне помешали не они…

Пиликнул смартфон, и я тихо ответил Пирсу, оглядываясь на дверь:

– Ты где?

– Скоро буду. Ты распечатал?

– Да. Давно. Давай. До утра успеем.

В трубке слышались убойные басы и крики. Вот урод. Где-то его носит, пока я тут обдумываю грандиозные планы на наше будущее.

– Ты где шляешься?

– Заскочил на вечеринку к Бегемоту. Вэн меня позвал. Передал флешку от Лойда. Оба-на! Ничего себе!

– Что там?!

– Да тут твоя сестрица.

– Найса?

– У тебя есть еще одна?

– Она спит дома. Не гони.

Я вспомнил, как Най поднялась к себе. Я слышал шаги по лестнице и как захлопнулась дверь ее спальни. Больше она не открывалась. Я бы не пропустил.

– Ну, значит, это ее двойник скачет по столу в мини-юбке с бутылкой пива и сигаретой в зубах.

– Твою ж мать. Как она там оказалась? Я Бегемоту все зубы повыдергиваю без наркоза.

– Телепортировалась, бля. Откуда я знаю. Говорю тебе, она здесь с какими-то лохами, и Бегемот вокруг нее вертится. Как озабоченный кобель. Могу вытащить, если скажешь.

– Флэшку вези Тайрону. Я сам с ней разберусь.

– Сильно не буйствуй – отец Бегемота… сам знаешь.

– Мне по хрен. Хоть император.

Родители Бегемота часто уезжали по разным семинарам Комитета, как и мои, а буйное чадо устраивало у себя дома угарные вечеринки. Я мог иногда оттянуться у него дома, особенно в то время, когда трахал его старшую сестру Рону, но сейчас мне не хотелось, у меня были иные цели. Я ввязался в серьезную политическую игру, где и видел свое будущее, как, впрочем, и будущее материка. В игру, за которую отец пристрелил бы меня лично, не раздумывая. Но после слов Пирса мною овладела тихая ярость. Я ему не поверил… Хотя Найса еще тот дьявол в юбке, но я не думал, что она посмеет сбежать из дома на вечеринку. Мне она тогда все еще казалась ребенком, не способным на такие выходки. Казалась… мать ее, потому что когда я увидел эту сучку, прыгающую по столу в короткой юбке, едва прикрывающей зад, высоких сапогах и майке на голое тело… то вспомнил, как недавно застал в душевой… за прозрачной шторкой… И несколько дней не мог забыть этот силуэт со вздернутой упругой грудью, твердыми, торчащими сосками и каплями воды на молочной коже. Даже сейчас видел, как колыхается ее грудь под тонким трикотажем, и яйца болели от напряжения. Как гребаное наваждение без конца и без края.

Смотрел на нее и понимал, что зверею только от одного вида ее стройных голых ног в сапогах. Но еще больше я зверею от того, что Бегемот хватает ее за лодыжки, трясет лысой башкой в такт музыке, а эта сучка присаживается на корточки и манит его пальцем к себе. Парочка явно в полной нирване. Не видят никого вокруг.

Парочка! Внутри поднялось то самое смертельно-ядовитое желание убивать. Проломить лысый череп Бегемота и выпотрошить его мозги на стеклянную поверхность стола. Так, чтоб забрызгало сапоги сестры. Чтоб все орали от ужаса и она в том числе. Чтоб знала, каково это – позволять.

Меня всегда раздирало на части, когда к ней кто-то прикасался… Да просто даже смотрел не так. Это было чистым безумием, и я почувствовал, как наливаются кровью глаза.

Она красиво танцевала. Невероятно двигалась. Отец отдал ее на танцы, когда ей исполнилось десять, потому что она так захотела. Я никогда не видел ни ее выступлений, ни тренировок и репетиций, мне это было неинтересно, а сейчас стоял, как идиот с отвисшей челюстью, пока она извивалась на столе перед Бегемотом и другими лохами, истекающими слюной… Помню, как сдернул ее со столешницы, как врезал парочке недомерков, которые попытались мне помешать, а напоследок и самому Бегемоту за то, что позволил ей вообще войти в дом. Он отлетел на несколько метров к барной стойке. Кто-то швырнул ему бейсбольную биту, и он двинулся на меня, выпучив светлые глаза навыкате. Биту я выхватил из его рук, едва он ею замахнулся, а затем съездил ею ему по челюсти. Так что несколько зубов он выплюнул моментально. Толпа тут же начала рассасываться.

Я разнес несколько до чертей дорогих стеклянных шкафов в зале и пошел на него снова, подбрасывая биту в руках, глядя, как быстро бегают его глазки в поисках поддержки Но никто не заступится. Никто не захочет со мной связываться в таком состоянии.

– Ты совсем охренел, Мад? Ты что творишь? – визжал он, пятясь назад, пока я крошил стеклянные столы. – Хватит. Мне предки голову снесут.

– Особой разницы заметно не будет. – Я запустил вазой в широкую витрину, которая брызгами осколков осыпалась на пол. Заверещали разукрашенные, как клоуны, девки, а дружки Бегемота поутихли. – У тебя и так ее нет. Молись, чтобы я не отбил тебе яйца.

– Да откуда я знал, что она здесь. Вечеринка открытая. Толпа. Я ее не видел.

– Не видел? А когда лапал ее за ноги тоже не видел? Ты у нас ущербный?

– Что ты бесишься, Мад?! Когда трахал Рону, я не лез. Она сама… Сестра твоя. Сама на мне висла, сучка.

– Твою Рону полрайона трахало. А мою сестру не тронь. Не смотри на нее даже. Не дыши, сука, в ее сторону, иначе я тебя прикончу.

– Так присматривал бы за ней. Яблоко от яблоньки недалеко падает. Такая же, как и мать, шл…

Он не договорил, да и разговаривать в ближайшие несколько дней уже явно не смог бы.

– Что смотришь?! Давай! Пошла! – повернулся к сестре, которая расширенными глазами смотрела, как ползает по полу Бегемот, размазывая кровь по круглому лицу.

– Не хочу. Мне здесь нравится.

– Нравится, когда он тебя лапает, а все остальные смотрят? – зашипел ей на ухо.

– О да-а-а. Нравится, когда ты на это смотришь! Ты же долго смотрел…

Она засмеялась мне в лицо. Замахнулся отвесить пощечину, а эта сука вздернула подбородок.

– Давай! Ударь и меня тоже! Это я захотела сюда прийти.

Сжал пальцы в кулаки… Не смог. Ее не смог. А хотел так, что скулы сводило.

– Ударю. Еще раз увижу среди этих уродов и ударю.

– М-м-м, какой грозный старший братик.

Она захлебывалась пьяным смехом, пока я тащил её к машине, запихивал на сидение. А потом вдруг резко перестала смеяться и повернула ко мне раскрасневшееся лицо.

– Какого хрена ты приехал, Мад?

– Какого хрена ты туда поехала?

– Скучно было. – Вытянула из пачки сигарету.

– А сейчас весело? – я отнял и смял в пальцах.

– Нет. Ты все испортил. – Снова достала сигарету и закурила, но я отобрал и эту. Затянулся посильнее, чувствуя, как никотин утихомиривает лопающиеся нервы.

– Надо же, какой я негодяй и подлец.

– Не льсти себе. Просто самоуверенный эгоистичный ублюдок. Не больше. Крутой, да? Решил показать братскую любовь? Позаботиться о сестренке?

– Нет, не хочу завтра слышать в школе, как ты там выплясывала, словно какая-то дешевая шлюха. Не хочу слышать, что тебя Бегемот трахает. О тебе и так слишком много говорят.

– Ну так будет, о чем поговорить, а то ведь обидно! Заодно и ты позлорадствуешь. Разве не ты приучил их меня ненавидеть?

Я бросил на нее яростный взгляд – пьяная. Все еще держит в руках бутылку. Резко отобрал и швырнул в окно.

– Да пусть говорят. Не будь ты моей сестрой, пусть хоть всем коллективом дружно отымели. Но ты носишь одну фамилию со мной, и я не потерплю, чтобы ее трепали и склоняли.

– Ай-яй-яй, какие мы. Само благородство. А мне по фиг, что ты там думаешь и чего хочешь. Захочу – сама дам всему коллективу. Одновременно.

– Да я и не сомневаюсь. Генетика у тебя такая – блядская.

– Да уж какая есть. Не такая правильная, как у тебя. Да пошел ты, аристократ хренов.

– Еще раз возле Бегемота увижу – голову откручу.

– А не возле Бегемота? М-м-м? А возле кого-то еще не открутишь? Ты всех бьешь. Всех, кто ко мне приближается.

Она вдруг на полном ходу распахнула дверцу машины, и я, схватив ее за майку, дернул к себе, едва справляясь с управлением.

– Отпусти, урод! Никуда я не поеду! Отвали!

Найса била меня и царапалась, как дикая кошка. Машину занесло в кювет, и она завалилась на бок, с надсадным скрипом царапая бочиной по асфальту, высекая искры.

– Найса-а-а! – дернулся к ней, развернул к себе, леденея от ужаса, что пострадала.

А она улыбается, дрянь, размазывает кровь по подбородку и улыбается. Чокнутая. Синие глаза лихорадочно блестят. Темные, глубокие. Вытер пальцами кровь с ее подбородка.

– Цела, Бабочка? – с облегчением, тяжело дыша.

Кивает, трогая языком разбитую губу. А меня колотит от мысли, что могла покалечиться. Пока машина переворачивалась на ее сторону, я за секунду чуть не обезумел.

– Нигде не болит?

– Тебе какая разница? – полезла назад, чтобы выбраться через заднюю дверь, а я стиснул челюсти, глядя на обтянутые узкой юбкой ягодицы и стройные ноги без колготок.

Пока сам вылезал из кабины, понял, что эта сучка давно уже вылезла и рванула к дороге ловить попутки. Смотрел, как идет вдоль трассы, виляя бедрами, затянутыми в черную кожу, и скрежетал зубами. Потому что мне хотелось завернуть ее в свою куртку с головой, чтоб ни одна тварь не смотрела на нее в таком виде. Не смела своей похотью пачкать МОЮ бабочку. Только Бабочка… все же не моя. И мне за это хочется ее убить. От мысли, что рано или поздно она все же будет с кем-то другим, мне хотелось волком выть.

Небо рассекла молния, и сорвались первые капли дождя. Я ускорил шаг, не пытаясь догнать, но приближаясь настолько, чтобы различать запах ее волос в раскаленном перед грозой воздухе. Озон и ядовитый аромат магнолий, у меня мозги плавятся от этого сочетания.

А она вдруг остановилась, как вкопанная, и я вместе с ней.

– Мад… ты видишь это? – спросила вдруг, хватая меня за руку и сплетая пальцы с моими… словно пару минут назад мы не перевернулись в моей тачке, и она не посылала меня к такой-то матери.

Проследил за ее взглядом и увидел раон с ярко-синими цветами на верхушке мыса, его ярко освещал огромный желтый диск полной луны.

– Он не цвел несколько лет. О Боже-е-е, как это красиво.

Найса неожиданно прижалась ко мне всем телом.

– Хочу туда. Немедленно! Идем! – умоляюще заглядывает в глаза.

– С ума сошла? Сейчас дождь польет. Мы там застрянем!

– Боишься? Так и знала, что ты трус.

А сама вырвала руку и понеслась через полев сторону мыса.

– Найса! Твою ж мать! Стой!

Какое там. Бежит, рассекая тонкими руками высокие стебли дикой пшеницы. Только волосы колышутся за спиной шоколадным водопадом. Красивые, густые… их трогать хочется, гладить, запускать в них пальцы. Когда-то в детстве я трогал… точнее, дергал. Так, чтоб слезы из её глаз брызгали. Потому что нравились они мне… за это я жаждал сделать ей больно. Мне же больно. Пусть и ей будет так же.

– Мадан – тру-у-ус! Боится дождя, грозы и высоты! – ее голос доносится до меня обрывками, и я снова зверею от ярости, а дождь усиливается и уже срывается частыми крупными каплями, падает за воротник на воспаленную кожу.

– Гусеница! Догоню – придушу!

– А ты догони!

Черт бы ее подрал. Я, оказывается, нехило ударился ребрами о руль, и сейчас меня простреливало болью, мешая догнать эту ненормальную. Я видел, как ярким синим пятном сверкает ее майка. Как она взбирается наверх, прыгая через ухабы. Сделал рывок, догоняя, и повалил ее на землю, подминая под себя.

– Сучка! Ненормальная, чокнутая сучка!

Смеется, заливается, глядя мне в глаза… и я чувству, как меня заражает ее весельем, адски неуместной беззаботностью, отчего ярость становится еще сильнее. А пальцы уже ее волосы с лица убирают, гладят скулы, касаются израненной губы. От мысли, что ей больно, все скручивает внутри. Целовать хочется ранку эту и до хруста ведьму прижимать к себе.

– Помнишь, как мы здесь были в последний раз? – задыхается и в глаза смотрит своими, дьявольскими.

Не помню… ни черта я не помню, потому что дышать становится все труднее от понимания, что она подо мной, и что ее грудь упирается в мою, а ноги раскинуты в стороны, и я лежу между ними, упираясь мгновенно восставшей плотью в ее живот. Кровь бросается в мозг. Всплеском. Бешеным выбросом адреналина и возбуждения. Ее зрачки расширяются, а глаза темнеют… Она чувствует мое состояние, и пальцы впиваются мне в плечи сильнее. Вижу по взгляду, что все поняла… Воздух становится кипятком, и я не могу вдохнуть, чтобы не обжечься. Когда она рядом – всегда так. Между нами потрескивает электричество, а от статики болит кожа.

– Не помню, – перекатываясь на спину и стискивая кулаки до хруста. В мозгах пульсация ненависти к себе за то, что в паху жжет, как раскаленным железом. Не просто хочу её… у меня мозги отказывают. Надо домой. Немедленно. Просто подняться и бежать от этой ведьмы мелкой… потому что мне кажется, что она специально сводит меня с ума. Тянет в пекло. Нарочно.

Дождь вдруг хлынул вдруг с такой силой, что Найса взвизгнула, а я тут же вскочил с земли, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия, но она уже взбиралась наверх к пещере.

– Куда… твою ж…

– Быстрее. Туда ближе, чем вниз. Промокнем. Предков все равно нет. Вернемся завтра. Дава-а-ай, Мааад. Не трусь.

***

Я развел костер, побросал сухие листья, ветки, куски коры роана и ковырялся там палкой, раздувая пламя, пока она позади меня развешивала свои мокрые вещи на выступающих камнях.

Села рядом, завернутая в мою кожаную куртку, которая успела обсохнуть у огня. А я старался не думать о том, что на Найсе ничего, кроме нее, нет. Смотрел на языки пламени и понимал, что никуда она меня не тянет. Я уже в пекле. Надо уходить. Иначе меня снесет в пропасть. Вот сейчас сломя голову валить отсюда… иначе мы вернемся другими.

– Злишься?

Тронула мои волосы, а я дернулся, избегая прикосновения.

– Да нет. Я просто счастлив, что остался без тачки и что до завтра не попаду домой.

– Конечно, листовки не успел раскидать и шлюхе своей очередной не позвонил. Думаешь, я ничего не знаю?

Резко повернулся к ней, дергая к себе за воротник куртки.

– Лазила в моей комнате, пока меня не было?

– Ты же лазишь в моей… даже когда я там есть. – Глаза блестят и манят. Сильно манят. Так сильно, что мне кажется, я поджариваюсь на своём персональном костре из запретов и понимания насколько, блядь, это неправильно.

– Спать ложись. Ты пьяная.

– Да-а-а. Пьяная. Пиво после текилы пробирает по полной.

– Ты этим гордишься?

Перевел взгляд на ее пухлые губы и снова посмотрел в глаза.

– А ты? Разве не ты хотел, чтобы меня все ненавидели и презирали? Теперь у них появится повод. Гордись, Мадан!

Хотел? Я сам не знаю, чего я хотел. Хотел, чтоб она исчезла, и сдох бы, если бы не чувствовал ее присутствия в доме. Вначале хотел, чтоб ее ненавидели, и в тот же момент мог убить за плохое слово в ее адрес. Чего я хотел потом, когда немного подрос? Её хотел с того момента, как у меня впервые встал. На неё! Она была первой девчонкой от вида которой начали беситься мои гормоны. Моими первыми фантазиями по ночам, моим первым оргазмом, когда представил ее едва округлившуюся грудь в своей ладони. Всегда хотел. До трясучки и полного безумия. Вот чего я хотел.

– Спать ложись.

Оттолкнул от себя и повернулся к костру, закрывая глаза и медленно выдыхая кипящий кислород.

– Мне холодно здесь. – И голос, совсем как тогда…много лет назад. – Я так не усну.

Обернулся на нее, сидящую у стены в моей куртке. Дрожит. Зуб на зуб не попадает, ноги под себя поджала, влажные волосы блестят от бликов костра, а глаза, как заводь. В них отражается мое персональное пекло.

Примостился рядом, прижимая ее к себе, чувствуя запах волос так близко и невольно зарываясь в них лицом. Она уснула сразу… я по дыханию слышал и видел по ресницам, слегка дрожащим и бросающим тени на щеки. Иногда она приходила ко мне в спальню, когда ей снились кошмары, и ложилась на край моей постели, я делал вид, что сплю… Она уходила рано утром, а я зарывался лицом в ее подушку и яростно онанировал на ее запах.

Сейчас не мог заснуть… Всегда есть предел контролю. Это был мой личный предел. То к костру отворачивался, то снова на нее смотрел, стараясь не глянуть в распахнутый ворот куртки, на скрещенные длинные ноги… и не мог. Взгляд сам возвращался к ее груди и плоскому животу. Повернулась во сне на моей куртке, и я беззвучно застонал, увидев розовый сосок. Член болезненно дернулся в штанах, заставляя заскрежетать зубами.

Вскочил с пола, вышел наружу, прижимаясь спиной к стене и запрокидывая голову, подставляя лицо под капли дождя. А мне кажется, что я слышу, как они шипят на моей коже и дымятся. Перед глазами ее тело в бликах костра и этот сосок, слегка напряженный от прохлады, а главное – запах… у меня вставал от одного ее запаха . Всегда. Скулы свело от бешеного желания обхватить сосок губами и почувствовать, как он твердеет во рту. Ласкать ее до изнеможения. Видеть, как темнеют синие глаза, слышать, как стонет. Блядь, просто любить ее по-настоящему. От похоти и безумия дрожало все тело.

Сам не понял, как лихорадочно расстегнул штаны, обхватывая ладонью напряженный член, а из горла вырвался стон. Бля-а-адь… я с ума сойду до утра рядом с ней.

Внезапно почувствовал, как вместе с моей рукой вокруг плоти сомкнулась чужая ладонь. Распахнул глаза и выдохнул со свистом, встретившись с взглядом темно-синих глаз Найсы. Охренеть! Что она творит!

– С ума сошла! Уходи-и-и! – а сам щекой к ее щеке, потираясь и закрывая глаза от наслаждения касаться кожей ее кожи.

– Что плохого в том… что я притронусь к тебе… Вот так. Просто притронусь. Мне плохо, Ма-а-ад. Я так не могу больше. Не могу притворяться….

– Нет!

Перехватил руку за тонкое запястье, но она все равно провела вниз-вверх по стволу ноющего до боли члена, и я зарычал, запрокидывая голову, чувствуя, как от невыносимого удовольствия лопаются нервы, натянутые до предела. Посмотрел ей в глаза и понял, что это конец. Не могу терпеть, привлек к себе за затылок, позволяя ласкать, срываясь на стоны. Резко развернулся вместе с ней и придавил к стене, глядя, как дождь стекает по ее лицу и шее, по голой маленькой груди с напряженными сосками.

– Нельзя, – рычу ей в губы, не целуя, скользя ладонью по ее телу, сжимая грудь, касаясь сосков пальцами, потирая их и пьянея от этого запретного кайфа. Я как под наркотиками, меня уносит. Голодно спускаюсь вниз, к скрещенным ногам, раздвигая их коленом.

– Можно-о-о, – тоже мне в губы, – если мы так хотим – можно… никто не узнает. Прикоснись ко мне, Ма-а-ад. Я с ума схожу. Пожалуйста. Только руки… это ничего не значит. Это можно… я точно…

Проник в нее пальцем, не давая договорить, и взвыл, когда она сама запрокинула голову, закатывая глаза и кусая губы, тесно обхватывая мой палец изнутри. Такая мягкая и влажная. Горячая, как кипяток. Двигает ладонью по моему члену, пока я вонзаюсь в нее и зверею от желания терзать ее рот губами. Но этого точно нельзя… это, как если бы мы были любовниками. Жалкие мысленные барьеры, рамки, в пределах которых мы вроде бы ничего не нарушаем. Грязная ложь собственной совести.

Бля-а-адь. Схватился за стену, содрогаясь в преддверии оргазма, жадно впитывая в себя ее стоны и этот образ с дрожащими губами, с пьяным, голодным взглядом.

– Я люблю тебя, Ма-а-ад… я люблю тебя, – задыхается, хаотично лаская мой член и содрогаясь под толчками моих пальцев. Закричала в тот момент, когда я дернулся в ее ладони с громким стоном. В миллиметре от губ Найсы. И меня пронизывает острыми волнами запретного, дичайшего наслаждения, от которого пот вместе с каплями дождя катится по спине и по лицу. От оргазма сводит судорогами все тело.

А потом яростными ударами кулака возле ее головы, до хруста костяшек пальцев, глядя, как она вздрагивает, и по щекам вместе с дождем катятся слезы.

– Да будь все проклято! – заорал я и врезал еще раз по камням, не чувствуя боли, но ощущая, как кровь заливает запястье.

– Мы и так прокляты, – прошептала она и, перехватив мою руку, поднесла к губам, целуя раны, пачкаясь и глядя мне в глаза… – Ты этого еще не понял?

Да, она была права – мы и так прокляты… внутри вместе с ядовитой горечью плескалось безумно-радостное понимание, что это взаимно. Только вряд ли кому-то из нас от этого станет легче. Мы оба знали – это только начало. Мы падаем… и будем падать все ниже. Однажды мы разобьемся.

ГЛАВА 8. Марана

Перестрелка, которая длилась несколько изнуряющих минут, стихла, и я приподняла голову, стараясь рассмотреть в кромешной тьме, кто нас окружил и сколько солдат Фрайя охраняют машину. Под пальцами растекалось что-то липкое, и я знала, что именно. Металлический запах крови вбивался в горло с каждым вздохом, доказывая мою правоту. Кого-то из игроков подстрелили или убили.

Если на нас напали мятежники, то, возможно, я приближусь к своей цели намного быстрее, чем думала. Впрочем, Советник мог устроить любой спектакль с этой же целью. Но что-то мне подсказывало, что Советник здесь ни при чем. А спектакль устроил далеко не он, а моя белобрысая новоиспеченная подружка.

– Все целы? – спросила тихо.

– Нет, кажется, очкастую зацепило. Не шевелится, – голос Лисы почти сливался с тишиной, настолько тихо ответила, и я знала, что она прислушивалась так же, как и я, к тому, что происходит вокруг. Потом дернула решетку, несколько раз коснулась браслетом железа и посмотрела на меня:

– Магнит забыли включить. Здесь должен работать магнит, не только блок.

Мятежники все еще не напали на грузовик, но основательно проредили конвой. Я видела головы солдат, тесно прижимающихся спиной к высокому кузову грузовика. Они, как и мы, беспокойно озирались по сторонам в поисках потенциальной угрозы. А я эту угрозу ощущала каждым нервом.

– Ты видишь кого-то? – голос одного из конвоиров послышался где-то слева.

– Нет.

– Не стрелять без моей команды – пусть эти твари повылазят из кустов. Мы и так до хрена патронов истратили.

Я бросила взгляд на Лису и приподняла закованные руки, кивнула в сторону солдата, стоявшего ближе всех к решетке – у него за поясом виднелся ствол помимо винтовки в руках. Я могла бы просунуть руки и зажать ему горло… но это могло сработать, если бы кто-то из нас оказался снаружи.

– Нет. Не выйдет, – сказала Лиса и отвернулась, всматриваясь в темноту. Затишье. Временная передышка перед новой волной. Я это понимала. Знала, что означает вот такой перерыв – противник собирается с силами или готовит ловушку. Хорошо это или плохо – одному дьяволу известно.

– Сколько нас?

– Пятнадцать, не считая Хена и водилы. Троих потеряли.

– Так и будем стоять? Может, они уже ушли.

– Черта с два. Затаились. Неон хитрая мразь. Если напал, значит, пойдет до конца.

– Думаешь, ему нужен грузовик?

– Нет, думаю, ему нужно то, что в грузовике.

– Так он не знает, что мы перевозим.

– Если только не увидел трансляцию. Мы не исключаем, что ублюдок уже давно захватил пункт управления у северной стены. Слишком часто оказывается там, где не должен.

– Либо кто-то из наших стучит.

– Тоже верно. Надо проверить, может, и правда свалили. Недавно мы хорошо их потрепали. У Нео так уж много людей сейчас. Он не станет рисковать своими солдатами, они могли понять, что им нас не осилить, и уйти.

– Как, блядь, проверить?

– Эй, Свифт, иди к кабине и доложи Хену обстановку. Скажи, что мы думаем – мятежники ушли.

– Ну ты и…

– Заткнись. Пусть проверит. Не то до утра торчать тут будем, а я жрать хочу и трахаться. Хен обещал всем скормить сегодня на пробу очкастую и синеглазую. Белобрысая так себе. Худая слишком и сиськи с дулю. У меня даже не встал, не люблю со всеми.

– Привередливый какой. А мне б любую, и по хрен с кем, лишь бы дырки все на месте имелись, и мне одна свободная досталась.

– Я свой не на помойке нашел, чтоб в каждую шлюху им тыкать. А вот синеглазая мне в самый раз… я б ее.

– Хен сам на нее глаз положил. Наиграется и тогда нам отдаст. Решим, кому это мясцо достанется. Разыграем, как и всегда. Ты мне, кстати, задолжал, если помнишь.

Снова шаги и голоса возле кузова. А я ощущаю в тишине все то же напряжение. Не ушел Неон. Я это кожей чувствую. Выжидает он. Нападет, когда меньше всего ожидать будут.

– Чисто. Никого нет, – донесся чей-то голос.

– По местам. Трогаемся дальше. Кажется, твари отступили.

Я усмехнулась уголком рта. Он бы не отступил никогда. Если только это не была его стратегия. Обернулась на девушку в очках и мысленно выругалась, она была мертва. Осколки разбитых очков торчали из её левого глаза, а лицо залило кровью. Выдернула осколок из тела, повертела в пальцах, разглядывая его и чувствуя, как пульсирует в мозгу сумасбродная идея. Посмотрела на Штыря и на Молчуна, прищурилась и приложила окровавленный палец к губам. Штырь тут же отвернулся. Кажется он сдулся насчет того, чтобы стать моим покровителем.

– У нас здесь труп, – крикнула я и, бросив взгляд на Лису, кивнула на конвой. Подняла два пальца и потом жестом показала на себя, а потом на нее и изобразила пистолет, бросила ей стекло. – Уберите его отсюда.

– Да! Мы не будем ехать с мертвецом, здесь все в крови.

– Заткнитесь, суки.

– Она по всему кузову катается, пачкает пол мозгами. Убери-и-ите её, – Лиса завизжала, а я вместе с ней. – Я трупов бою-у-усь.

– Вот твари. Свифт, Бари, гляньте, что там у них по полу катается..

Лязгнул замок на клетке, и двое конвоиров залезли в кузов, склонились над трупом.

– Хен, они не врут, одну пуля задела. Дохлая. Дохлее не бывает. Что с ней делать?

– Выбросьте на дорогу и поехали.

Едва они приподняли труп девушки, как мы с Лисой набросились им на спины. Я перекинула скованные руки через голову конвоира и зажала ему горло. Началась возня, он судорожно дергал ногами, пытаясь освободиться, а я, вжимаясь спиной в решетку, давила все сильнее. От напряжения болел каждый мускул. Я зажмурилась и стиснула челюсти, слыша, как хрипит ублюдок, судорожно вскидывается от последних конвульсий мучительной агонии. Открыла глаза и увидела, как Лиса полосует горло второго ублюдка осколком от очков, так же глядя на меня. Тот хрипел и захлебывался кровью, а Штыря выворачивало на пол всем, что он съел вчера, а может и позавчера.

– Что вы там возитесь? Выбросили труп? Или вы его там трахаете?

Я перевернула одного из конвоиров, ощупывая его карманы в поисках ключа-магнита и оружия. Пусто. Чтоб его. Пусто! Отрицательно качнула головой и Лиса, обыскав «своего». Внезапно снова раздались выстрелы, грузовик дернулся с места, быстро набирая скорость.

– Прыгайте! – крикнула я, отталкивая конвоира ногами и пробираясь к открытой решетке. Пули свистели так близко, и от каждого звука в голове отщелкивала секундная стрелка. Потому что, как известно, пуля-дура. Она не выбирает никогда. У нее своя четкая траектория.

Я видела, как соскочил с кузова Молчун и покатился к обочине. Умный засранец. Быстрее всех понял, что к чему.

– Включить магнит! Выдвинуть шипы! Полная скорость! – голос Фрайя перекрывал рокот двигателя и звуки выстрелов. В ту же секунду я почувствовала, как меня придавило к решетке, выкручивая руки с такой силой, что от резкой боли я закричала. Твари-и-и! На глазах непроизвольно выступили слезы. Грузовик подскакивал на ухабах, накренялся в стороны, и я видела, как трупы конвоиров скатились назад и выпали на дорогу. Мертвую девушку прижало к решеткам так же, как и нас. Жуткое зрелище, от которого Штырь продолжал судорожно блевать.

– Сворачивайте к стене и оттуда на мост, – донесся голос Фрая с кабинки.

– Он ненадежный, может не выдержать. Грузовик тяжелый. Мы и груз. Риск.

– Вперед, я сказал. Твари преследуют нас. Загоняют в тупик у стены. Здесь только две дороги. Через мост проскочим, еще час, и включится барьер. Они нашего возвращения ждать не будут. После четырех комендантский для всех.

Морщась от боли, я всматривалась вперед: несколько мотоциклов гнались за грузовиком, пули впивались в днище кузова, свистели где-то внизу – стреляют по колесам. Грузовик выскочил на узкий мост над бешено бурлящей рекой, и я беспомощно дернула руками. Если грузовик перевернется в воду с моста – мы обречены.

– Вызывай подмогу, пусть дают вертолет. Нас мало, мы не продержимся.

Сцепив зубы, я снова и снова пыталась оторвать руки от решетки, но от усилий казалось, в глазах лопаются сосуды. Грузовик накренило в сторону, а потом резко в другую, и я дернулась, почувствовав, как в предплечье впилась пуля. Твою ж мать. Посмотрела на Лису, но та зажмурилась и снова что-то шептала. Молится, что ли. Вовремя-то как. Тоже мне, монашка.

Штырь, кажется, вырубился. Постаралась рассмотреть рану у себя на плече, но не могла. Если не задело артерию, буду жить. Судя по тому, как медленно расползается кровь – не задело.

– Завал впереди! Су-у-уки! Они нас загнали в ловушку! Знали, что по мосту поедем. Твою ж мать!

Конечно, знал. Я ухмыльнулась. Он каждый ваш вздох наперед просчитал, ублюдки.

– Сворачивай в лес. Сейчас!

Грузовик выскочил с дороги и понесся по узкой тропинке, ломая деревья. Внезапно он резко остановился, и нас швырнуло на пол. Видимо, магнит перестал работать, скорей всего, пробило двигатель, и начался сбой в электронике. В ту же секунду в кузов запрыгнули солдаты и выволокли нас наружу, швыряя на землю.