Текст книги "Дикая Охота"

Александра Грейс пришлось вручить подъехавшему Тыковке. Вместо того чтобы привязать голову за волосы к седлу, тот снял собственную тыкву – огонь в глазницах потух – и спрятал в сумку, а на ее место пристроил соратника. Новое тело оказалось великовато Александру по сравнению с тем, что было раньше, но он обрадовался и такому.

Грейс вдела ногу в стремя и залезла в седло. Это оказалось проще, чем она думала. Хотя к тому, что под тобой все время кто-то шевелится и переступает, предстояло еще привыкнуть.

В дальней стене холла сегодня появились входные двери. Когда они распахнулись, снаружи уже ждал всадник с оленьими рогами. Он развернул коня и легкой трусцой двинулся по гладкой неосвещенной дороге. За ним потянулись и остальные.

Слева и справа густел туман, такой плотный и влажный, словно облака опустились на землю. Грейс расположилась в самом центре толпы и, оглядываясь по сторонам, видела лишь своих спутников. Тогда, на горе, все охотники сливались для нее в единое тело из множества голов и лошадиных ног. Сейчас каждый обрел индивидуальность. Пройдет немного времени, и она научится отличать их по походке и манере ездить верхом, по наклону головы или интонациям.

Почти у всех всадников, кроме нее, в руках было оружие. Дайре ехал с чем-то вроде ружья, присоединенного тонкой трубкой к рюкзаку за спиной. Рон держал гарпун, а Карах сжимал в руках копье. Только у Диана Кехта не было ни меча, ни винтовки. Он скакал верхом без седла и уздечки, довольствуясь наброшенной на шею коня веревкой в качестве повода. Одна из лошадей, казалось, шла без седока, но затем стало заметно, что ею правит Макдар, сидевший на луке.

Грейс ехала, убаюканная качкой. Даже когда скакуны, как один, перешли на рысь, ее бедра так плотно прилипли к седлу, что пришлось бы потрудиться, чтобы упасть. Несколько раз вокруг резко темнело, а затем светлело. На небо выплыли робкие облака, но потом кто-то прикрикнул: «Макдар, кончай!», раздался хриплый смех, и пейзаж снова затянуло серым.

Грейс не ощущала ни жары, ни холода, воздух вокруг казался неподвижным. Она не испугалась и не занервничала, даже когда лошади неожиданно перешли на галоп. Звук их копыт теперь напоминал взрывающийся со всех сторон попкорн, но держаться в седле, как ни странно, стало еще проще, чем во время тряской рыси.

Потом воздух вокруг загустел, и на секунду показалось, что они впечатались в желе. Кобыла напрягла все мышцы, с силой выдернула из рук Грейс повод и, потянувшись головой и всем телом вперед, прорвала невидимую пленку.

На них обрушился целый мир.

⁂

Взвихрился ветер, хлопая курткой по бокам. Белая крупа закручивалась в тугие спирали. Грейс почувствовала колючую хватку мороза, но не замерзла – от лошадиных тел, движущихся единой волной, шел жар. Они скакали теперь по заснеженной горной тропе, над которой раскинулось глубокое ночное небо, похожее на перевернутый океан. Сперва показалось, что впереди маячит Троллий пик, но эти кряжи были совсем другие: острые отвесные скалы без всякой растительности. Лошадиные копыта все быстрее вгрызались в камень, пока кони не оттолкнулись и не прыгнули вниз.

Желудок Грейс на секунду завис в невесомости, как бывает в самолете во время приземления. Рядом кто-то засмеялся и выкрикнул: «Обожаю этот момент!» Серебристая кобыла раздраженно тряхнула мордой и, как рыбка, нырнула вниз за остальными, окруженная черным, огненноухим, лающим облаком. Голова Александра на чужом теле зажмурилась с блаженной улыбкой. Его косички трепал ветер.

Грейс закрыла глаза, но снова заставила себя распахнуть их. Она должна видеть! Вокруг гудел и клубился холодный воздух, сверкая мелкой ледяной пылью. Далеко внизу полз поток машин, как полосатая красно-белая змея. Над пробкой стояла раздраженная брань клаксонов. Водители выходили из машин, доставали мобильные телефоны и вглядывались вперед, пытаясь понять причину затора. Грейс с высоты заметила, в чем проблема: за красным треугольником два автомобиля врезались друг в друга и развернулись, перегородив полосу движения.

Вообще с органами чувств у нее творилось что-то неладное: казалось, она могла настраивать их по своему усмотрению. Стоило напрячь слух, и вот она уже различает, о чем беседуют парень с девушкой в машине, слышит слабую телефонную вибрацию в кармане у тучного мужчины или хруст позвонков у женщины, что решила размяться за рулем. Грейс могла посмотреть на шеренгу автомобилей с высоты птичьего полета или приблизить вид вплотную и изучить экран магнитолы в салоне. Все это было непривычно, головокружительно, внутренности сжались в один клубок, но страха она по-прежнему не ощущала.

Лошади приземлились на крыши автомобилей и пошли шагом прямо по ним, сопровождаемые лязгом металла. Грейс обернулась – ни продавленного корпуса, ни следа их присутствия. Водители словно не замечали вторжения. Лишь один раз показалось, что из-за темного стекла на всадников смотрит девочка лет шести. Она улыбалась и махала рукой. Грейс помахала ей в ответ, но потом поняла, что малышка просто радуется собаке в соседней машине.

Наконец кони остановились. Грейс тронула свою лошадь пятками, чтобы выдвинуться вперед и проверить, что происходит. Охота окружила две столкнувшиеся машины. Возле одной растерянная девушка виновато оглядывала место происшествия, возле другой раздраженный мужчина лет пятидесяти выговаривал женщине в меховой шапке. Даже в мигающем аварийном свете было заметно, какое у той уставшее печальное лицо. Женщина повернула голову и посмотрела прямо на охотников – то есть туда, где они стояли. Ее губы дрогнули, словно она собиралась поздороваться.

– Что ты встала? – рассерженно прикрикнул на нее мужчина. – Ты позвонила в страховую? Сколько нам, по-твоему, тут торчать?

Женщина ничего не ответила. Она переводила взгляд с одного всадника на другого, пока не остановилась на рогатом предводителе. Дайре и Диан Кехт одновременно спрыгнули с лошадей и подошли к мужчине. Когда они остановились в нескольких ярдах от него, деловито заложив руки за спины, тот отодвинул телефон от уха и уставился на них в недоумении. Да уж, парочка перед ним выглядела экзотично: тощий накрашенный парень в юбке и изящный юноша в белом облачении.

– Тс-тс-тс, – поцокал языком Дайре, рассматривая машину. – Как неудачно!

– Да уж, – фыркнул водитель, окидывая их неприязненным взглядом. – Занесло так, что я думал, в кювет вылетим!

– Прямо прокляли вас, Боб, – хихикнул Дайре.

– Простите, что? Мы разве знакомы?

– Говорю, прокляли вас, – охотно повторил тот. – Кто-то взял и сказал: мол, проклинаю тебя, Боб, и хочу, чтобы ты мучился до тех пор, пока не обратится в прах последний кирпич того дома, что был свидетелем твоих злодеяний. Или как-то так, может, с незначительными поправками.

– Что за херня? – выкрикнул мужчина в замешательстве. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы странные незнакомцы убрались подальше от его машины. – Вы что, спятили? За что кому-то понадобилось меня проклинать? Я в жизни ничего не…

Диан Кехт склонил голову. В его взгляде не было ни гнева, ни злорадства.

– Вас прокляла жена, когда узнала, что вы совращали собственную дочь с тех пор, как девочке исполнилось десять лет.

Боб повернулся и посмотрел на женщину в меховой шапке. Она отвела взгляд. Лицо у нее было совершенно пустое, выцветшее, как застиранная детская наволочка.

– Что тебе наплела Люси? – резко спросил он. – Это же бред! Она все врет! Я говорил, ей нужен психиатр!

Диан Кехт тоже повернулся к женщине и, вежливо улыбнувшись, предупредил:

– Мы вернемся за платой, когда закончим.

⁂

Краем глаза Грейс заметила движение – стрела пролетела в ярде от нее.

– Вот гаденыш! – радостно крикнул Дайре.

Серая тень впереди стремительно удалялась. Грейс показалось, что Боб стал как-то меньше, а его тело покрылось шерстью, как будто закуталось в звериную шкуру.

Охота пришла в движение. Короткая пауза – так человек хватает ртом воздух перед тем, как нырнуть, – и лошади сорвались с места. Грейс успела подобрать поводья и наклониться, почти уткнувшись носом в жесткую гриву с солоноватым запахом металла.

Они неслись вперед, как волна, смывающая плотину. Холодный ветер бил по лицу, отовсюду слышалось счастливое улюлюканье охотников, преследующих добычу. Если раньше галоп ощущался как мягкие перекаты, то теперь это были сплошные мелкие толчки, идущие один за другим по мере того, как кобыла наращивала скорость.

Лязгали крыши автомобилей, по которым ударяли раскаленные от скачки подковы. Грейс не видела ничего вокруг – со всех сторон ее стиснули всадники, охваченные азартом погони. Покинув шоссе, кони вылетели на укрытое снегом поле. Рон, мчавшийся с ней бок о бок, поднял гарпун одной рукой и, отведя лошадь чуть в сторону, чтобы не проткнуть никого из своих, метнул его вперед. Грейс не заметила, куда он попал, но, судя по разочарованным возгласам, цели оружие не достигло. Вторым в воздух взвилось копье Караха – он ехал позади и, чтобы лучше увидеть добычу, встал на колени прямо в седле.

Девушка ощутила толчок в предплечье и почувствовала боль, похожую на ледяной ожог. Если бы можно было бросить поводья, Грейс закатала бы рукав, чтобы убедиться, что рука цела. Ничто не могло ее ударить, порезать или опалить. Но это жжение казалось таким отчетливым, каким раньше бывало только в детстве. От ощущения никак не выходило отвлечься, отодвинуться в мыслях, притвориться, что оно не твое. С ним можно было только сжиться. Грейс крепче сжала поводья другой рукой, чтобы не выскользнуть из седла. Бусина бусиной, но нужно было держаться.

Впереди кто-то заскулил, и охотники радостно ускорились. Грейс заметила рваную дорожку крови на снегу, вдавила пятки в конские бока, прижалась грудью к шее лошади и неожиданно для самой себя вырвалась вперед. Кобыла так резко развернулась и накренилась, что колено Грейс почти коснулось земли – если бы не зачарованная бусина Макдара, она бы точно вылетела из седла. Но сейчас ее это не волновало. Внутри ярилась алчная пустота, которая требовала, чтобы ее заполнили. Раненая рука пульсировала все сильнее, и эта боль подстегивала девушку, гнала вперед, пока охотники не остались позади, пока она не поравнялась с волком.

Зубы псов клацали в дюйме от его ног, алые уши горели во мраке. Волк был поджарым и длинным, Грейс могла различить ходившие под кожей позвонки. Когда зверь поднял на нее взгляд, у него были человечьи глаза, полные ужаса. Но охотница не испытала ничего: она не сумела бы отыскать в себе жалость, даже если бы захотела. Она видела, как сочится кровь из подбитой лапы животного, а ее собственная левая рука почти потеряла чувствительность. Пальцы дотронулись до жесткого меха, по телу волка прошла обреченная дрожь. Он знал, что это конец.

В спину зверя резко вошла стрела, и Грейс выгнулась, оглушенная болью, взорвавшейся в районе шеи. Обернувшись, она увидела беловолосого Анвена. Тот улыбнулся ей.

«Я умираю», – сказала она одними губами.

– Я знаю, – ответил тот и, достав из-за спины вторую стрелу, пустил ее волку в голову.

Глава IX

ТОМАС

Томас никогда не интересовался, кто его отец. Его не слишком увлекала и мать с ее душной, давящей, навязчивой любовью. Но Марджори была единственной хранительницей ключей от его тесной тюрьмы, и приходилось изучать повадки этой женщины. Он знал ее так хорошо, что мог предсказать перемену в настроении по ритму дыхания и размерам зрачков. Рауль – тогда его звали так – точно предугадывал момент, когда мама велит ему «возвращаться в ящичек». Марджори так и говорила, словно он был не живым человеком, а одной из фарфоровых собачек, которых она держала на каминной полке:

– Пора в ящичек, милый.

Иногда ему удавалось посмотреть на мир глазами Лоры. Чувство было такое, будто сидишь на последнем ряду в кино. Когда она засыпала, вселенная Рауля тоже погружалась во тьму, хотел он того или нет.

Иногда у сестры получалось прятать от него целые куски своего существования. Лора верила, что жизнь принадлежит только ей, а он оказался с ней связан по чистой случайности, как врожденная болезнь, которую нельзя вылечить, но можно держать под контролем. Конечно, Рауль пытался убить сестру. А кто бы не пытался? Когда они были детьми, он учился перехватывать управление ее телом: старался заставить Лору сунуть руку в кипящее масло или воткнуть карандаш себе в глаз. Он понятия не имел, не пострадает ли при этом сам, но, когда ты в отчаянии, тебе все равно.

Однако эти попытки ни к чему не привели. Он освоил умение прорываться наружу, лишь когда Марджори снимала чертову цепочку, блокировавшую одного из них внутри. Только тогда он мог взять над сестрой верх.

Из всей семьи ему по-настоящему нравилась одна Вивиан – независимая и такая острая, что об нее можно было порезаться. Но Марджори ненавидела младшую дочь, и Раулю приходилось бить и щипать ее, чтобы угодить матери. Он знал – по расширившимся ноздрям и нервно дрожавшим губам, – что той это по вкусу, что она сама мечтала бы проделать с дочерью все это.

Рауль помнил щекотное и приятное чувство, когда надрезаешь на младшей сестре кожу или рассматриваешь фолликулу вырванного волоска, похожую на спичечную головку. Но с гораздо большим удовольствием он бы просто наблюдал, как она играет. Вивиан была чистюлей, ненавидела беспорядок, прямо как он сам. Но, причиняя ей боль, он выигрывал несколько лишних минут у Марджори, а они были самой главной ценностью в его жизни. Несколько раз Рауль даже пытался объяснить это Вивиан, но та отказывалась слушать.

Ему было шестнадцать, когда младшая сестра с отцом уехали из дома, – тогда он впервые понял, какова на вкус утрата: кислая, как протухший имбирный соус. А какова на вкус свобода, узнал лишь несколько месяцев назад. Она пахла пластиковой самолетной едой, и это был лучший запах в его жизни.

Пора в ящичек, Лора.

⁂

Томасу нравилось его новое имя. Может, не слишком претенциозное, но он и сам стремился к простым, понятным радостям, доступным каждому человеку, даже тому, кто заперт в тюрьме или прикован к инвалидному креслу.

Он не переставал об этом думать, пока ехал на переднем сиденье автомобиля Салли – старой безликой металлической коробки с тремя обезьянками на приборной панели. Салли вела неосторожно. Ее глаза словно смотрели на лобовое стекло, а не на дорогу. Томас достал из бардачка сухую салфетку и прижал ее к содранной коже на костяшках.

– Пожалуйста, следи за дорожными знаками и не превышай скорость, – попросил он.

– Хорошо, – виновато ответила спутница.

Что за девушка сядет в машину с парнем, который только что на ее глазах избил ее бойфренда? Салли настолько боялась Стена, что была рада любому исходу? Или она из тех людей, кто мечтает, чтобы что-то ужасное произошло с их обидчиками, но не решается наказать их самостоятельно?

Большую часть жизни Томас тоже был вынужден просто наблюдать. Когда ему в руки наконец попал пульт управления собственной судьбой, действовать оказалось сложнее, чем он думал. Салли же выглядела так, будто потеряла этот пульт за диванными подушками сотню лет назад и даже не стала его искать.

– Я сильно отделал твоего парня, – напомнил он. Но Салли лишь издала неопределенный звук и рассеянно улыбнулась. – Как думаешь, он пойдет в полицию?

Не то чтобы его так уж сильно волновали копы. Томас знал, что достаточно пощекотать их той силой, что текла у него под кожей, как горячая газировка. Хотя он не мог влиять на технику или погоду, не мог заставить незнакомцев подчиниться его словам беспрекословно, но у него легко получалось убеждать их в самых невероятных вещах: например, что сухие листья – это настоящие деньги. Он не сумел бы заставить человека спрыгнуть с крыши, но был в состоянии довести до слез. Не со всеми это получалось, конечно. Тогда приходилось использовать другие способы.

Чем дольше он находился на «поверхности», тем ярче ощущалась эта сила, а биение Лоры внутри делалось все тише. Томас дотронулся до цепочки. Сестра останется там, где он ее запер, – в темноте, где ему пришлось провести десятки лет, пока она развлекалась. Может, стоит как-то вшить цепочку под кожу, чтобы ее было невозможно сорвать?

– Думаю, да, – ответила Салли.

Он моргнул. Успел забыть, о чем спрашивал.

– Только вряд ли полицейские заинтересуются его жалобой. У Стена уже были неприятности из-за драк, ему никто не поверит. Вдобавок все силы сейчас брошены на поиски той девочки.

«Той девочки»? Интересно, она ее вправду не помнит или притворяется? Они с Грейс неоднократно бывали в кафе, где работала Салли, а там появляется не так уж много новых лиц. Официантка видела их вместе по меньшей мере три раза, но ничего не сказала полиции. Томас все ждал, когда же его свяжут с пропажей младшей Берг. Но Салли молчала. По какой бы причине она это ни делала, пускай считает избавление от подонка бойфренда ответным подарком.

– Давно ты с ним?

– Со Стеном? Три года, а что?

– Что в нем такого, что заставляло тебя три года терпеть?

– Ну, он мне помог, устроил официанткой. Пожалуйста, не думай, что он меня все время избивал до переломов. У него бывали хорошие и плохие дни, как у всех.

«О да, Салли. Я в свои плохие дни тоже такого успевал наворотить…»

– Он был говнюком, – сказал Томас вслух. – Убедил тебя, что ты без него – ничто.

Девушка коротко вздохнула и посмотрела на спутника. Слишком надолго отвела взгляд от дороги.

– Да, наверное, – произнесла она без особой уверенности.

Томас был заворожен. Она сдавалась под самым слабым давлением! Обычно люди сопротивляются хотя бы немного. Даже Стен брыкался первые несколько секунд. Но от Салли ждать протеста было все равно что резать желе – увязнешь и сам не заметишь.

Он понятия не имел, куда им ехать, и потому предложил отправиться к нему домой. Точнее, туда, где он теперь жил с отцом. Кто бы мог подумать, что в захолустном Фьёльби столько пустых домов!

Дверные замки Гидеон щелкал как семечки, но на этом его польза заканчивалась. Он превращал любое жилище в помойку за несколько часов, причем считал это своей суперспособностью, а не омерзительной привычкой. С тех пор как они бежали с горы, Гидеон вел овощное существование. Он не хотел покидать дом, куда они перебрались, заказывал пиццу по телефону, и по-настоящему его соблазняли только диван и телевизор.

Вот и сейчас, стоило им с Салли войти, в нос ударил тошнотворный запах жареного сыра и пищевого мусора. Из гостиной раздавался смех героев ток-шоу. Ковер в холле был чем-то заляпан, а из коробок из-под пиццы можно было выстроить целую башню. Девушка споткнулась о брошенную кроссовку, и Томас почувствовал, как внутри него закипает гнев.

– Ты живешь тут с…

– С ним, – угрюмо закончил за нее парень, приоткрывая дверь в гостиную.

Он много лет смотрел на мир чужими глазами, поэтому сейчас ему не составило никакого труда увидеть Гидеона таким, каким его видела Салли. Отец выглядел совершенно заурядно, но легко напускал чары, когда хотел. На Томаса это не действовало, зато Салли наверняка казалось, что перед ней самый красивый мужчина в ее жизни. Хотя на нем были старые джинсы, растянутые на коленках, и заляпанная кетчупом футболка, ей, должно быть, чудилось, что это элегантный костюм.

Точно так же Салли не замечала беспорядка вокруг: ни рекламных листовок и старых газет, ни попкорна и яблочных огрызков, ни грязных шмоток… Позавчера Гидеон откуда-то притащил чучело лосося, заверив Томаса, что ничего прекраснее в жизни не находил. Потом провел два часа, наглаживая чешую и вглядываясь в пластиковые глаза. Оставалось надеяться, что он не обнимается с лососем прямо сейчас, развалившись на диване.

– Так-так-так…

Вот оно! Салли попала в его поле зрения, и Гидеон засиял, рассыпая волшебную пыльцу.

– Какая очаровательная пташка залетела в наше гнездо!

Гнездо? Скорее уж на свалку! Но отцу было все равно, перед кем выделываться. Девушку он воспринимал почти как фикус или чучело лосося. Если бы ею можно было украсить комнату, Гидеон был бы счастлив. Хотя то, что она умела моргать и говорить, несомненно, добавляло ей шарма.

Салли сначала смотрела равнодушно, будто для нее Гидеон был ровно таким же лососем, как и она для него. Но мгновение – и ее лицо осветилось ответной улыбкой. Она даже дала приобнять себя за плечи, совершенно не напрягаясь. Обычно жертвы насилия вздрагивают, когда их касаются незнакомые мужчины. Но чары Гидеона оказались сильнее. Салли позволила увлечь себя в гостиную и познакомить с картонной фигурой мистера Бина, украденной из кинотеатра. Отец трогательно суетился вокруг гостьи, предлагая ей то присесть, то выпить бокал вина.

– Почему же сын никогда не рассказывал мне о вас? Как он мог прятать такое сокровище?

Томас подумал, что еще одно клише из уст Гидеона – и он отрежет ему губы.

– Ваш сын?

– О, я понимаю, вы удивлены! Да, я был очень молод, когда он появился на свет. Если бы только его мать сказала мне… Но она предпочла все скрыть, поэтому мы познакомились совсем недавно! Нас точно свела судьба. Так чаще говорят про влюбленных, но почему нельзя сказать о родном сыне, ведь правда?

Томас потер виски. От болтовни Гидеона раскалывалась голова. Зато Салли быстро освоилась в их убогом жилище. Не переставая слушать длинное и путаное повествование собеседника, она собрала в кучу грязную одежду, отнесла ее в ванную, в два счета помыла скопившуюся в раковине посуду и почистила от накипи чайник. Кивая и улыбаясь, девушка протирала пыль и выметала мелкий мусор. Томас смотрел на нее молча, не включаясь в разговор. Ему нравились люди, которые делали его мир упорядоченным, и Салли внезапно оказалась в их числе. Когда-то она приносила ему очень сладкий латте с горой взбитых сливок, в которых застрял мелкий зефир. Это лакомство делало его существование сносным.

Когда курьер привез пиццу и Гидеон взял у него коробки с едой, все трое расселись вокруг журнального столика. Находиться в гостиной стало уже не так противно, как полчаса назад. Отец с Салли разделили между собой большую пиццу с сыром, а Томас отрезал себе кусок пирога с вишней. Руки после него покрылись сахарной пудрой и жирно лоснились. Заметив это, Салли сходила на кухню и принесла приборы.

– Я рад, что к нашей маленькой семье присоединился такой нежный цветочек, – сказал Гидеон и положил руку девушке на коленку. Она не дернулась и не убрала его ладонь. Томас поморщился. – Уверен, мы прекрасно проведем время. Да, сынок?

– Да, – ответил он, сосредоточенно орудуя вилкой и ножом. – У меня наконец созрел план.

– О, – без капли интереса отреагировал Гидеон, завороженно разглядывая золотистый пушок на шее Салли. Его собственный план был расписан на столетия вперед: лежать, жрать и смотреть одно за другим тупые шоу по телевизору. К счастью, покупки по интернету он пока не освоил.

Томас и не ждал, что Гидеон проявит хоть малейший интерес к его идее.

– Я хочу получить то, чего ты мне не дал.

– О, – повторил тот и улыбнулся. – Отцовскую заботу?

– Сунь ее себе в задницу, – сухо посоветовал Томас. – Хотя это было очень мило с твоей стороны, спасибо. Но на самом деле я просто собираюсь отправиться туда, откуда ты явился.

Гидеон нахмурился, тщательно пережевывая пиццу, потом сделал большой глоток колы.

– В каком смысле?

– Хочу посмотреть на тот мир, откуда ты родом. Что там: волшебная страна, винные реки, холмы фей? Хочу увидеть все своими глазами.

Если Салли и была удивлена, то не подала вида. Она поднялась, так что рука ошеломленного Гидеона соскользнула с ее колена, и, собрав коробки, унесла мусор на кухню. Было слышно, как зажегся газ и на плиту поставили чайник.

Гидеон внимательно рассматривал столешницу, покрытую пятнами.

– С моей точки зрения, – наконец ответил он, – в твоем плане слишком много недочетов. Во‐первых, там вовсе не так весело, как ты себе представляешь. Можно подумать, у нас одни развлечения ночи напролет, но на самом деле скука смертная. Здесь, поверь мне, гораздо лучше. Во‐вторых, ты там никому не понравишься…

– Я и здесь никому не нравлюсь.

– В‐третьих, – Гидеон поджал губы и метнул взгляд в окно, будто хотел убедиться, что никто не шпионит, не пытается влезть в дом, – кажется, у меня нарисовалась проблемка. Знаешь, если меня поймает Охота…

Последнее слово он произнес так тихо, что Томас скорее прочел это по губам, чем услышал.

– Что они с тобой сделают? – он склонил голову набок, с интересом наблюдая за реакцией.

Гидеон вздрогнул, и испуг в его глазах выглядел вполне натурально.

– О, ничего особенного, – нервно хохотнул он. – Всего-навсего превратят в дичь и будут травить псами, а после того, как от меня останутся одни косточки, все повторится снова, и так бесконечно. Сущий пустяк, в самом деле! Так что, прости, я бы хотел быть полезен – тем более что ты мне по-настоящему нравишься, – но ничем помочь не могу.

Томас вздохнул с сожалением. Некоторое время он смотрел на свои руки, будто пытаясь решить, что делать дальше. Гидеон ободряюще похлопал его по плечу и очень удивился, когда сын опять вернулся к теме:

– Наверное, я должен извиниться. Мне не удалось ясно выразиться, поэтому тебе показалось, будто я прошу об услуге. Но это не просьба. Я требую, чтобы ты проводил меня в тот, другой мир – не знаю, как ты его называешь. Я имею право увидеть то, чего лишился вместе со свободой передвижения и прочими мелочами вроде нормальной жизни.

– Ты как будто винишь в этом меня, – Гидеон прищурился. Кто-то сказал ему, что это проникновенный взгляд, хотя на самом деле он был похож на плохого актера в ситкоме.

– Так и есть, – кивнул Томас и улыбнулся, на этот раз широко и радостно. – Конечно, виню! Марджори умерла, к счастью для нее, так что теперь у меня остался только ты, чтобы сорвать злость.

Гидеон собирался что-то ответить, но Томас его опередил. Он крепко схватил отца за запястье и плюхнул его ладонь на кофейный столик так, что столешница завибрировала. Гидеон не успел испугаться, как все четыре зубца вилки вошли прямо в середину кисти ближе к безымянному пальцу. Он открыл рот, словно собирался закричать, но вместо этого только судорожно глотнул воздух и болезненно заскулил. Одной рукой Томас крепко держал его запястье, не давая двинуться, а второй – черенок вилки. Взгляд у него был задумчивый, как будто он никак не мог решить, вытащить ее, провернуть или протолкнуть глубже.

– Я тут немного покопался в интернете, – признался он, – и выяснил, что такие, как ты, на дух не переносят железа. Забавно, что найти чистое железо без примесей в двадцать первом веке – настоящая проблема, ты знал?

Гидеон всхлипнул и попытался пошевелить пальцами. Томас цокнул языком и крепче сжал вилку – этого оказалось достаточно, чтобы отец передумал.

– Поэтому я предположил, что достаточно будет и сплава. Но какой процент других веществ допустим? И какие сплавы подходят, а какие нет? Оставалось только поставить эксперимент. Эта вилка сделана из нержавеющей стали, в ней около семидесяти процентов железа. Как видно, она прекрасно действует.

Томас слегка повернул вилку. Гидеон вскрикнул и отвернулся, отводя взгляд от дорожек крови, стекавших по руке.

– Раны на тебе быстро заживают, но нигде не сказано, что ты при этом не чувствуешь боли. Я понимаю, что ты боишься Охоты. Но она там, а я – здесь. И я очень, очень замотивирован изменить свою жизнь к лучшему.

Гидеон что-то проблеял, но так тихо, что слов было не разобрать. Томас придвинулся ближе.

– Давай еще раз, более разборчиво, пожалуйста.

– Это непросто! Туда нелегко попасть! Нужен… Вытащи ее!

– Сначала закончи фразу, если тебе не сложно. Кто нужен?

– Проводник!

В комнате воцарилась такая тишина, что позвякивание чашек прозвучало оглушительно. Гидеон с Томасом одновременно обернулись. Салли стояла у входа в гостиную с подносом. Белые чашечки были такими крохотными, что заварочный чайник рядом с ними казался настоящим гигантом.

Салли, не отрываясь, смотрела на воткнутую в кисть Гидеона вилку. Ее глаза не двигались, как у отключенного от сети андроида.

– Салли, – сказал Томас мягко, – мне очень жаль…

Она так резко развернулась, что посуда едва не слетела с подноса, и скрылась на кухне. Неудачно, подумал Томас. Он выдернул вилку из руки Гидеона, и кровь хлынула ручьем, заливая стол. Гидеон перестал сдерживаться и следующие несколько минут провел, кувыркаясь по полу и оставляя смазанные пятна на ковре. Он то причитал тихо и бессвязно, то завывал в голос. Томас ждал, пока он успокоится и они смогут снова поговорить. Обычно людям требуется некоторое время, чтобы прийти в себя после травмы, но Гидеон человеком не был, и Томас рассчитывал, что он справится быстрее.

Салли снова выросла в дверном проеме, бесшумная, как призрак. К моменту ее появления Гидеон уже затих и даже сел, опираясь спиной о диван и баюкая руку со скрюченными пальцами. Кисть слегка дрожала, но Томас заметил, что кровь уже свернулась и пальцы, судя по всему, сохранили подвижность.

Салли подошла к Томасу.

– Вот, – сказала она, положив перед ним стопку белых салфеток. – Еле нашла.