Текст книги "Ветер сулит бурю"

– Я вас знаю! – закричал он. – Я всех вас знаю! Ты Бартли Муллен, ты, ты, курносый. А ты Пиджин О’Флахерти, а ты Коротышка Джонсон. Всех я вас знаю и сейчас вот пойду к вашим родителям и заставлю их, чтобы они вас к порядку призвали.

Так как они сами собирались припугнуть его своими родителями, это заявление совершенно выбило почву у них из-под ног. Но худшее было впереди.

– И что учитесь вы все в монастырской школе, я тоже знаю, – сказал он, подразумевая школу, основанную монашеским орденом. – И я завтра же пойду туда и добьюсь, чтобы настоятель всех вас высек (тут он назвал имя человека, который умел вселить страх Божий в каждого мальчишку, имевшего несчастье учиться в его классе). Ну! Чтоб духу вашего здесь не было! Тоже дикари! Только попробуйте еще налететь, как разбойная саранча, на достойных, миролюбивых граждан! Ну, марш, пока еще не получили!

И они стушевались, испуганные и смущенные. Много нехорошего думали они о маленьком человечке, но мысль о завтрашнем дне явно их беспокоила. А Папаша обратился к достойным, миролюбивым гражданам, приводившим себя в христианский вид и зализывавшим раны.

– Всю свою жизнь, – поучал он их, – потратил я, разъясняя вам, что драка не есть путь к свободе. Существуют и другие пути – пути окольные и пути прямые. Ты, Туаки, крайне свирепый молодой человек. Тебе надо бы научиться владеть собой, а то в один прекрасный день еще ненароком убьешь кого-нибудь.

Мико это рассмешило. Надо было видеть крошечного Туаки! Вид у него был перепуганный, как у малька. Он смотрел снизу вверх на Папашу. Один глаз у него совсем заплыл – не миновать ему синяка.

Надо же придумать, будто маленький Туаки смог бы кого-нибудь убить!

– А вы перестаньте хныкать, сэр, – сказал Папаша, подходя к Томми, который с полными слез глазами подбирал рассыпавшуюся рыбу. – Учись сносить невзгоды, как подобает мужчине. Ведь неглупый ты мальчишка, а пасуешь перед какими-то кретинами. Отвратительное зрелище! Утри глаза, Томас, и не смей распускаться. А это кто такой? – спросил он, указывая палкой на Питера, собиравшего обломки отцовской удочки.

– Это Питер Кюсак, сэр, – сказал Мико. – Он с нами был.

– Кюсак? Кюсак? – переспросил Папаша, поглаживая бороду. – Ах да! Ты живешь недалеко от меня, верно?

– Совершенно верно, сэр. Я очень хорошо знаю вас в лицо.

– Гм! – хмыкнул Папаша. – А ты неплохо дрался. А теперь, Мико, сколько раз мне повторять, что нечего тебе лезть в такие истории. Подобные свалки – это же позорище. Оставь скандалы и потасовки людям помельче, слышишь, ты?

– На этот раз мы не виноваты, сэр, – сказал Мико. – Уж очень им хотелось нас избить. Завтра я возьму наших ребят и проучу их. Будь нас немного побольше, мы б им всыпали.

– Молчать! – заревел Папаша. – Хорошенького понемножку, слышишь? Если я еще услышу подобные разговорчики, ты будешь иметь дело лично со мной, слышишь, ты?

– Слышу, сэр, – сказал Мико.

– И прекрасно, – сказал Папаша. – Ну а теперь, ребята, собирайтесь – и марш по домам. Ваши родители, наверно, уже беспокоятся. Да умойтесь, прежде чем показываться им на глаза, чтобы никаких следов побоища не осталось. А вот за это спасибо, – добавил он, нагнувшись и подбирая две макрели и тщетно стараясь стряхнуть с них пыль. – С удовольствием съем их за ужином. И чтобы пришли завтра в школу вовремя и бодрыми, и чтоб все уроки были выучены – и никаких отговорок. Ну, марш, марш, Господь с вами! – И пошел по Лонг-Уок в своем волосатом костюме бодрой походочкой, довольно смешной, но исполненный чувства собственного достоинства. А в руке у него болтались две замызганные рыбины.

Мико взглянул на Питера и заметил у него в глазах веселый огонек и вместе с тем смущенье. И оба рассмеялись. А когда Туаки жалобно спросил: «Над чем смеетесь-то, ведь ничего смешного нет?» – они еще пуще захохотали, сгибаясь от смеха в три погибели. Однако угрюмый вид Томми несколько охладил Мико, так что они подобрали рыбу и весь свой несложный инвентарь и последовали за Томми, который молча шел впереди, и даже со спины было видно, что он недоволен.

– Черт возьми, ребята, – сказал Туаки, подпрыгивая, – ну и драка была, а? Видели, как я дал этому самому Бартли в рожу? Видел, Мико, а?

– Еще бы, Туаки, – сказал Мико. – С чего это ты так расхорохорился?

– Черт возьми, – сказал Туаки, стискивая зубы, – он меня взбесил. Я просто озверел. Будь я побольше ростом, я бы его уничтожил.

– Ты и при своем росте неплохо с ними разделывался, – сказал со смехом Мико.

– Вы что, всегда так мило развлекаетесь? – осведомился Питер, осторожно ощупывая подбитый глаз грязной рукой.

– Да нет, не так уж часто, – сказал Мико.

– А у нас ничего такого не бывает, – сказал Питер.

Мико засмеялся:

– Зато у тебя дома сегодня будет сражение. Как только твой отец увидит удочку.

– О Господи! – вздохнул Питер, печально глядя на остатки прекрасного, изящного спиннинга для ловли форели.

Подойдя к большому мосту, они спустились вниз по каменным ступеням, промыли в реке свои раны и ушибы и после этого смыли пыль со снулой рыбы. Потом пересекли мост и постояли немного там, где их пути расходились.

– До свиданья, – сказал Питер. – Слушай, а может, как-нибудь увидимся?

– А что ж! – сказал Мико. – Ты теперь знаешь, где мы живем. Вон там, – махнув рукой в сторону Кладдаха. – Спроси кого угодно, где искать Мико, сына Микиля, они тебе покажут наш дом.

– Я приду, – сказал Питер. – А может, вы тоже могли бы ко мне зайти?

– Могли бы, пожалуй, – сказал Мико.

– У моего отца ружье есть, двадцать второго калибра, – сказал Питер, которому очень хотелось чем-нибудь их заинтересовать. – Может, я его стащу, и мы сходим пострелять уток, или тюленей, или еще что-нибудь?

– Может, – сказал Мико. – Только как бы с ним не приключилось того же, что с удочкой?

– Ну, пока, – сказал Питер, медленно отходя от них.

– Пока, – сказал Мико, сворачивая в сторону черных ворот шлюза.

«Ну и денек! – думал Питер. – Только вообразить, чтобы такое каждый день случалось!» Он все оборачивался на громадного Мико и прыгавшего рядом с ним крошечного Туаки, пока не дошел до ряда магазинов и жилых домов. Потом с легким сердцем повернул к своему дому. Несмотря на сломанную удочку, мысль о встрече с отцом не очень-то его беспокоила.

– А он хороший парень, а, Мико? Я такого от парня в беленьких носочках не ожидал, – решил Туаки.

– Еще бы, – сказал Мико. – И дрался он прямо как герой.

– Здорово он с ними! Я от парня с чистой шеей такого не ожидал, – продолжал Туаки рассудительно. – А посмотришь на него, так можно подумать, что маменькин сынок.

«Маменька!» И Мико вспомнил о матери. Он посмотрел вперед и увидел высокую, тонкую фигуру брата, ускорявшего шаги по мере приближения к дому. «Теперь он все расскажет, – думал Мико, – и, конечно, в ответе буду я. А, ладно. Я уже достаточно большой, чтобы быть в ответе». И они перешли мост и направились к поселку: маленький и большой, с добычей на плечах и с подбитыми глазами.

Глава 4

Пойдите по главной улице города и возле квадрата чугунной ограды, замыкающей зеленую лужайку, поросшую какими-то кустарниками и цветами, сверните направо к маленькому вокзалу; пройдите мимо вокзала и идите дальше прямо по узенькой тропинке, перебегающей через небольшой мост, по которому поезд, не подчинявшийся никаким расписаниям, уносил когда-то пассажиров в самую глубь Коннемары. Оттуда по протоптанной солдатами дорожке, бегущей рядом с железнодорожным полотном, вы сможете добраться до военных лагерей, расположенных на холме.

Если хотите, можете пересечь железнодорожное полотно и выйти к морю. Только почва здесь топкая, и во время отлива от нее поднимается неприятный запах. Но стоит вам пройти лагеря и остановиться, чтобы осмотреть траншеи, и ходы сообщения, и заграждения из колючей проволоки, постройкой которых забавляют солдат, как вы попадаете в совершенно иной мир.

Местность здесь довольно дикая, но зато под ногами твердая почва, а налево тянется дремучий лес, пересеченный ржавыми железнодорожными путями. А у моря, там, где серебристый песок чередуется с громоздкими бурыми скалами, уж вовсе пустынно и дико, здесь можно провести целый день и не встретить ни души, разве только чаек да каких-то неизвестных птичек, прилетающих время от времени из лесу, чтобы взглянуть на море. А потом, если пройти еще дальше и обогнуть мыс, за которым прячется Оранморская бухта[13]13
  Оранморская бухта – бухта в Голуэйском заливе.


[Закрыть], вы наткнетесь на удивительное место: впереди прямо перед собой вы увидите зеленый островок. Если в это время прилив достигает высшей точки, вы, наверно, призадумаетесь, каким это образом забрались на островок пасущиеся там коровы? Но если вы дождетесь отлива, то увидите, что к нему ведет длинная насыпная дамба. Во время отлива по дамбе можно ходить, до поры до времени, конечно, пока не наступит непогода и штормы не обрушатся на нее. Тогда люди, ругаясь и проклиная все на свете, снова укрепляют эту дорогу. Пойдите по дамбе, и она приведет вас на островок. Вы просто глазам своим не поверите, до чего зелена там трава. Это не какая-нибудь грубая осока, что растет обычно возле моря, а настоящая доброкачественная, питательная трава, что годится в пищу племенному скоту. Круглый год здесь цветут всевозможные цветы. Если обойти вокруг островка, то окажется, что он гораздо больше, чем вы думали. К центру он возвышается, образуя холм, и, вероятно, благодаря этому с него сбегает вся лишняя вода, а фосфаты, которые несет с собой дыхание извечного океана, задерживаются (вот почему здесь, наверно, и трава такая хорошая).

На самой верхушке холма стоит одинокое дерево. Это боярышник. В мае он бурно цветет, и люди говорят, что нет на свете другого боярышника, который бы цвел так долго, как это одинокое дерево. Ствол его, толстый и искривленный, напоминает узловатые мускулы крепкого старика. Штук двенадцать камней кольцом разложено вокруг дерева, и трава у его подножья растет очень низкая и густая, и до чего же приятно посидеть в тени его ветвей, подставив лицо морским ветрам! Запах здесь чудесный. Одно странно: ни коровы, ни овцы, пасущиеся на острове, никогда и близко не подходят к этому дереву. А ведь коровы любят деревья. Они объедают кору, и уж во всяком случае большинство любит боярышник, потому что об его острые шипы можно почесаться и разогнать тысячи всевозможных паразитов, осаждающих коров зимой и летом. Потому, конечно, странно, что коровы не подходят к дереву. Почему бы им не подходить хотя бы для того, чтобы полакомиться сочной и, по всей видимости, вкусной травой? Но они этого не делают. Это факт.

Ну и что?

Да то, что это волшебное дерево. Пожалуйста, пожимайте плечами сколько угодно, говорите, что перестали верить в чудеса еще в шестимесячном возрасте. Может, вы даже сумеете объяснить, что ничего необычного в этом дереве нет? Дело ваше. Только вряд ли вам кто-нибудь поверит. Если хотите, пройдитесь немного по дороге и поговорите с кем-нибудь из местных жителей, и у вас на этот счет не останется никаких сомнений. Ваши собеседники, возможно, даже приволокут старейшего обитателя этих мест, который видывал на острове такое, что ни один смертный и не поверит. Вот так-то!

На всем протяжении островка зеленые лужайки сменяются серыми скалами. И ничего другого! Только зеленая трава да скалы. А вокруг пучина морская, бездонная даже во время отлива. Будто кто-то загадочный и страшный, обитающий в недрах земли, проткнул пальцем дно океана, и на кончике этого огромного пальца едва держится островок. Случается, сюда залетают дикие утки. И если бы кто-нибудь из окрестных жителей набрался храбрости и пришел зимой на остров поздно вечером, он мог бы вволю настрелять диких гусей. Только никто никогда не приходит.

Вот сюда-то и пришли по длинной дамбе как-то под вечер в начале августа четыре мальчика.

Мико шел первым, зорко ко всему присматриваясь. Он то и дело поднимал голову и принюхивался к ветру – этому научил его дед («А ты носом шевели, носом. Для чего у тебя нос? Учись по запаху угадывать перемену ветра, чтобы рыбу не прозевать!»). За Мико шел Питер и тащил в руках обещанное ружье. Он то и дело перебегал с одной стороны дамбы на другую, и вообще вид у него был довольно легкомысленный. За Питером шел Томми, а за ним Туаки, у которого в дыру на штанах вылез кончик рубашки, так что он им будто хвостиком помахивал.

Добыть ружье оказалось не так-то просто. Не то чтобы отец Питера отказался дать его. Мико успел заметить, что отец готов был преподнести Питеру хоть Полярную звезду на золотом блюде, стоило только Питеру попросить его. Славный он был человек. Мико он сразу понравился. Грубоватый, с выгоревшими усами и постоянным загаром, оттого что он так много времени проводил на воздухе: все лето он ловил форель, и лосося, и щуку, а зиму простаивал по самую «ватерлинию», как он выражался, в болотах, охотясь на диких гусей и уток, и не было во всем графстве Голуэй местечка, которого бы он не знал как свои пять пальцев.

«И почему это так, – недоумевал Мико, – ведь из Питера должен был получиться самый что ни на есть избалованный мальчишка, а вышло совсем наоборот. Это потому, что он парень умный и понимает, что родители его совсем еще дети несмышленые и что ему надо за ними присматривать, а то Бог знает что они могут натворить. И, несмотря на все его многочисленные проделки, он скорее отрубил бы себе правую руку, чем огорчил их».

– Расскажи-ка, Питер, – обратился к нему Мико, – как это ты уговорил его дать тебе ружье?

– Да очень просто, – ответил Питер. – Собственно, я просил дробовик, но он от возмущения совсем раскипятился, чуть не лопнул. Это ружье у него, видишь ли, с самого детства. Он, кажется, скорее расстался бы со мной, чем со своим дробовиком. Ну, я смотрю, дело плохо, и решил действовать осторожно. Меня вовсе не устраивало, чтобы мама знала, что я выпрашиваю ружье. Пришлось поломать немного комедию, а потом я позволил ему дать мне в утешение двадцатидвухмиллиметровку.

– О Господи! – сказал Мико. – Надеюсь, с ней ничего не случится.

– Да чего ты боишься? Посмотри на меня! Чем не прирожденный стрелок?

– Неужели мы правда сможем что-нибудь убить из такой штуковины? – поинтересовался Туаки.

– Из нее хоть слона можно убить, – ответил Питер, – попади только, куда надо.

– Ш-ш-ш… – сказал Мико, расставив руки и останавливая их у самого острова. – Вы ничего не видите?

– Что такое? – спросил Питер.

– Смотрите! – сказал Мико, указывая пальцем и понижая голос. – Что это там, под волшебным деревом?

– Волшебница, – ответил Питер таким же шепотом.

– А и впрямь ведь! – сказал Мико, глядя на белое неподвижное существо.

– Да ну вас, ребята! – сказал Туаки, подходя к ним сзади и прислушиваясь. – Вы так не говорите, а то у меня уже мурашки по спине пошли.

Он присмотрелся и громко заорал:

– Фу, да это просто какая-то девчонка!

Им виден был ее силуэт. Она сидела там наверху, склонив над книгой голову, а уходящее солнце освещало ее сзади, так что белое платье казалось дымкой. Она подняла голову и посмотрела в сторону дамбы. Половина ее лица была освещена солнцем. Если она и смутилась при их появлении, то виду, во всяком случае, не подала и продолжала внимательно смотреть на них, а они стояли на месте и молча смотрели на нее. И когда Мико как зачарованный зашагал в ее сторону вверх по склону, поросшему низенькой травой, они пошли за ним. Там, где кончалась тень от дерева, он остановился и посмотрел на нее. Черные, коротко остриженные волосы делали ее похожей на мальчишку, только подбородок был круглый, а губы розовые. На ней было легкое платье, открывавшее руки, загорелые, усыпанные маленькими темными родинками. На одной руке были золотые часики. Глаза, карие и очень внимательные, в упор смотрели на ребят. Она сидела, высоко подтянув колени. На коленях лежала книга, которую она придерживала левой рукой. Длинными тоненькими пальцами правой руки она выдергивала из земли травинки. Мико, отнюдь не лишенный воображения, подумал, что, должно быть, очень неприятно сидеть в полном одиночестве на островке, заброшенном в Атлантическом океане, и вдруг оказаться лицом к лицу с четырьмя мальчишками. Мальчишками вроде них, довольно оборванными и босыми. А сам-то он, с его ростом да еще с такой физиономией! До чего он должен казаться страшным! Да и Туаки тоже хорош; он хоть и маленький, но челка и мрачная ухмылка придавали ему достаточно устрашающий вид. Туаки всегда хмурился в присутствии девочек. Уж очень он их конфузился. Но никаких признаков испуга девочка не проявляла.

«Может быть, – подумал тогда Мико, – с ней есть еще люди, только они сейчас по ту сторону холма и их не видно?»

– Здравствуй! – сказал он и улыбнулся.

– Здравствуйте! – ответила она холодно.

Некоторое время все молчали, только Туаки смущенно топтался на месте. «Чего бы еще сказать, – мучительно думал Мико, – и с чего я вообще сюда притащился?»

– Ты что, книгу читаешь? – спросил наконец Питер, делая шаг вперед.

– Да.

– А где твоя мать? – спросил он тогда.

– Дома, насколько я знаю, – ответила девочка.

– Удивительно все-таки, – сказал Питер, – что она разрешает тебе читать книги в такой глуши.

– Это что, твой остров? – спросила она.

– Нет, – сказал Питер.

– Тогда чего же ты суешь нос в чужие дела?

Благодушное настроение Питера сразу пропало.

Он слегка покраснел. «Рыжие вообще легко краснеют, – подумал Мико, – так что сразу видно, когда они попадают впросак».

– Подумаешь! – сказал Питер. – Я ведь просто так спросил.

– А зачем тебе ружье? – спросила она, помолчав.

– Это что, твой остров? – спросил он.

– Может, и мой, – сказала она.

– Сама должна знать, зачем людям ружья, – сказал Питер грубо. – Пошли отсюда, ребята!

Он собрался уже уходить, но потом снова обернулся.

– Как называется книжка? – спросил он вызывающе, вытянув вперед шею.

Как ни странно, но она ему ответила.

– Ее написал мистер Джеймс Стивенс[14]14
  Джеймс Стивенс (1882–1950) – ирландский поэт и писатель, изучал ирландскую культуру и обычаи, собирал ирландский фольклор. С 1920-х гг. и до смерти работал на BBC, где читал собственные стихи. Его роман «Горшок золота» (1912) удостоен Полиньякской премии за 1912 г. и является классикой англоязычной литературы.


[Закрыть], – сказала она, подчеркивая каждое слово, будто желая сказать, что откуда, мол, такому невежде знать, кто это такой.

– А кто ее тебе потом растолкует? – поинтересовался тогда Питер.

– По-моему, ты очень грубый мальчик, – сказала она, сверкнув глазами.

Добившись наконец от нее проявления чувств, Питер собрался уходить.

– Ну, пошли, ребята! – повторил он, решительно повернув вниз к берегу.

– Надеюсь, вы не будете стрелять птиц? – громко сказала она. Ее слова заставили Питера остановиться. – Никто здесь никогда не бьет птиц. Они не боятся выстрелов. Нельзя их здесь стрелять. Это смертный грех.

– Да неужели? – спросил Питер с изысканной вежливостью, подняв рыжие брови. – Как интересно! Что ж, если ты здесь еще посидишь немного, то увидишь немало смертных грехов.

Он повернулся и на этот раз твердо пошел к берегу.

– Не обращай на него внимания, – сказал Томми девочке.

– Он из Голуэя? – спросила она.

– Да, – ответил Томми.

– Странно, – сказала она таким тоном, как будто среди бела дня встретила на рынке эскимоса, покупающего сосиски.

– Тебе нравится Джеймс Стивенс? – спросил Томми.

– Я его обожаю, – ответила она простодушно, со всем жаром своих пятнадцати лет (во всяком случае, Мико показалось, что ей должно быть лет пятнадцать).

– Мне он тоже нравится, – сказал Томми, – только уж очень много у него фантастики.

Мико этот разговор показался странным, но потом, вспомнив, как Томми вечно сидит, уткнувшись в книги, он решил, что ничего удивительного здесь нет. Сам Мико никогда ни о каком Стивенсе не слыхал, кроме того, который изготовлял сине-черные чернила, стоявшие в большой бутылке на столе у Папаши.

– Ах, да что ты понимаешь! – сказала она, немного покровительственно махнув рукой, но в душе слегка удивилась, что какой-то мальчишка из Кладдаха (почему-то мальчишек из Кладдаха всегда можно безошибочно распознать) понимает, о чем идет речь, тогда как она как раз собиралась подавить их своим превосходством и заставить убраться со своего чудесного островка.

Это было ее убежище. Сюда несла она все стремления, желания и тоску надвигающейся юности; сюда удалялась, чтобы побыть подальше от всех и вся; здесь можно было молчать и читать о далеких неведомых странах и оставаться наедине с птицами и бездонным синим морем, которое, кстати сказать, в этой бухте никогда не бывает синим, здесь оно зеленое-зеленое, как робкие чувства расцветающей юности.

– Идете вы или нет? – кричал Питер с пустынного берега, сложив руки рупором.

– Ладно, Питер! – крикнул Томми. – Сейчас идем.

Томми умел удивительно легко перескакивать с одного предмета на другой, только сейчас его мысли занимала эта девочка с коротко остриженными волосами, падающей на лоб челкой, с правильными чертами лица и решительным подбородком; сейчас это была она со своим Джеймсом Стивенсом, а уже через минуту он весь ушел в сложную механику двадцатидвухмиллиметровки. Подходя к Питеру, он уже успел пережить выстрел во всех подробностях: представил себе все так ясно, как будто сам оттянул хорошо смазанный затвор, ощутил под пальцами маленький продолговатый патрон, вставил его в патронник, навел мушку, прицелился и услышал треск выстрела.

Девочка подняла глаза и увидела, что Мико смотрит на нее сверху вниз и улыбается.

– Питер – славный парень, – сказал Мико неизвестно зачем. – Просто ему с таким трудом удалось выпросить у отца ружье. А притащить его сюда было тоже не так-то просто! Пришлось спрятать под рубашку и пропустить в штанину, чтобы никто не заметил. А так он всегда очень вежливый.

Тогда она немного смягчилась. Вид у нее стал менее натянутый, и голос утратил надменность.

– Только смотри, чтобы он не убивал птиц, – сказала она, и видно было, что это беспокоит ее не на шутку.

– По правде говоря, – сказал Мико, – мне что-то не верится, чтобы он мог убить птицу, даже если она прямо перед ним усядется. Я заметил, что он и ружье-то держать в руках не умеет. Да и патронов у нас всего десять штук.

– Это приятно слышать, – сказала она.

– Как тебя звать? – спросил он и опять сам себе удивился. – Ты, конечно, извини, – добавил он после паузы, – что я не в свое дело лезу, только смотрю я, сидишь ты тут одна под деревом и ничуть не боишься четырех парней бандитского вида. Зачем ты сюда приходишь?

Она вытянула ноги, и книга соскользнула ей в подол.

– Да ты не извиняйся, – сказала она. – Меня зовут Джозефин Мулкэрнс. Зачем я сюда прихожу? Да так, чтобы побыть одной.

– Неудачный ты выбрала для этого день, – усмехнулся Мико.

– Это правда, – сказала она. – А ты в чудеса веришь?

– Сейчас нет, – ответил Мико, – а ночью бывает, что и верю.

– О Господи, Мико, да идешь ты? – спросил с возмущением Туаки, стоявший чуть поодаль. У Туаки на лице было написано все, что он думает о девчонках, а думал он о них не особенно-то лестно. – Ну, Мико! – продолжал он. – Ребята же все патроны расстреляют, пока ты соберешься.

И тут же, будто в подтверждение его слов, раздался треск, похожий на щелканье бича.

– Слышишь, Мико! Иди, ну!

– Иду, иду, Туаки, – сказал Мико. – Ну, пока, – сказал он, обращаясь к девочке, – так ты не обижайся, что мы тебе не дали побыть одной.

Она улыбнулась. Зубы у нее были мелкие и такие же ровные, как челка.

– Ничего, – сказала она, – против тебя я ничего не имею, а вот тот рыжий мальчишка просто несносный.

Они бегом догнали остальных, и на протяжении следующего часа никто не вспоминал о решительной девочке, сидевшей на холме с книжкой Джеймса Стивенса. На острове водились дикие утки. На них мальчики и изводили свои патроны. Остров был неровный, изрезанный небольшими овражками, в них можно было прятаться и незаметно переползать с места на место. Они нет-нет да стреляли, не целясь, то в осторожную крякву, то в юркого чирка. Занятие было хоть и бесплодное, но зато веселое. Жизнью пока что рисковал только тот, кто находился в непосредственной близости от стрелявшего. Очень скоро они израсходовали восемь патронов, по два каждый, а потом Питер выпустил девятый в черного баклана, который, давясь от жадности, пожирал пойманную рыбу. И вот тогда-то, дойдя до восточной окраины острова, они увидели на плоской черной скале далеко в море трех тюленей.

Первым их заметил Мико, он и заставил остальных опуститься на траву.

– Да тише вы! – зашептал он. – Ложитесь Бога ради, потом посмотрите.

Они лежали очень тихо, с колотящимися сердцами, а потом подняли головы. Тюлени, вероятно, только что появились, а то их давно бы распугали выстрелы. Далеко, за Аранскими островами, солнце укладывалось спать за темные облака, которые угрожающе надвигались с запада.

Начавшийся прилив пока еще чуть заметно поднимал и опускал водную гладь. Воздух казался совершенно прозрачным. Это был один из тех вечеров, когда звуки слышны далеко-далеко. Они даже различали в жужжании мошек, тучами осаждавших их, отдельные голоса и треск прятавшихся в траве кузнечиков. Горы Клэра вырисовывались совершенно отчетливо. «Это к дождю!» – подумал Мико. Видны были голые горы и груды нагроможденных на них камней, безобразные обломки гранита, казалось, за ненадобностью сброшенные сюда с неба.

А тут еще эти тюлени, гладкие и лоснящиеся, похожие на безупречно обточенные круглые прибрежные валуны. Двое из них забрались на скалу. Они лежали, вытянув шею и туловище в одну линию, неподалеку от них расположился еще один тюлень. Он поминутно соскальзывал со скалы, игриво прятал голову под воду и кувыркался, так что его спинка то и дело мелькала на поверхности. Потом он исчезал глубоко под водой и сейчас же с невероятной быстротой выныривал из воды, точь-в-точь как лосось, что иной раз в панике спасается от преследования тюленя, может быть, родича вот этого самого, и, мокрый и торжествующий, карабкался на камень. Тогда один из лежавших там тюленей приподнимался на передние ласты и издавал странный, удивительно немузыкальный звук, напоминающий гудок старинного автомобиля, и они сходились морда к морде, как будто стараясь укусить друг друга, и тот, что держался хозяином, напирал грудью на пришельца, оттеснял его назад и наконец спихивал с камня, так что он уже безо всякой грации тяжело плюхался в воду, поднимая брызги фонтаном. Удивительно интересно было наблюдать за ними. И чего это они? Казалось, они могут продолжать так до бесконечности. А один тюлень так и лежал, растянувшись, предоставляя другому расправляться с непрошеным гостем. «Интересно, самец это или самка? – думал Мико о ленивом тюлене. – Что это, две женщины дерутся из-за мужчины или, наоборот, двое мужчин – из-за женщины?»

Это было прямо настоящее представление. Каждый раз, как тюлень падал со скалы в воду, Туаки принимался хлопать в ладоши и громко хохотать, так что Мико приходилось зажимать ему рот огромной рукой.

И вот Питер положил всему этому конец. Он прицелился.

– Попробую-ка я по ним выстрелить, – сказал он, сверкая глазами.

По-видимому, в нем заговорил кровожадный инстинкт отца-охотника. Мико хотел было протестовать: «А вдруг он правда возьмет да убьет одного из этих милых зверей?» – подумал он. Вот жалость! В их игривости было что-то почти человеческое. Однако уже смеркалось, и он решил, что Питеру все равно не попасть, разве что спугнет их. Те, что лежали на скале, немного обсохли, и, хотя шкуры их все еще лоснились, стало заметно, что шерсть у них коричневато-серого цвета.

– Ладно, – сказал Мико. – Валяй!

– Если вы посмеете стрелять в тюленей, – раздался сзади возмущенный голос, – я сообщу об этом в полицию.

Все четверо испуганно подняли головы.

– О Господи! – произнес Питер. – Опять ты!

Он подставил левую руку под ружье, примостил дуло на бугорке прямо перед собой и положил палец на спусковой крючок.

– Не давай ему стрелять! – взмолилась она, обращаясь к Мико, а потом вскочила на ноги и закричала: – К-шш, к-шш! – так что голос ее разнесся далеко над водой.

Тюлени подняли испуганные морды и затем с невероятной быстротой соскользнули со скалы в море. В тот же момент раздался выстрел. Они увидели всплеск ярдах в десяти левее скалы.

– Если бы я знала, – сказала девочка ядовито, – что ты такой меткий стрелок, я бы не стала беспокоиться. – Потом повернулась и пошла прочь.

– Господи Боже! – негодовал Питер.

– Брось, Питер, – сказал Мико, положив ему руку на плечо, – ну чего ты из-за нее расстраиваешься?

Томми все о чем-то думал.

– А ведь уже темнеет, – сказал он. – Когда прилив заливает дамбу?

Это вернуло их к действительности. Они переглянулись, а потом как по команде вскочили на ноги и побежали во весь дух, пока не достигли вершины холма, без оглядки помчались вниз по противоположному склону и остановились, только когда добежали до дамбы и увидели, что прилив уже начался и бурлящая вода перекатывается через нее.

И тут они заметили девочку. Она стояла и смотрела на них.

– Это все из-за тебя, – сказала она Питеру. – Из-за твоей глупой стрельбы. Я бы давным-давно ушла, если бы не считала своим долгом оставаться здесь и присматривать, чтобы вы никого не убили. А потом я засмотрелась на тюленей и забыла. Что же нам теперь делать?

– Вода еще не такая высокая, – сказал Питер. – Можно перейти.

– Ну что ты, Питер! – сказал Мико. – Ты посмотри на прибой. Тут слона смоет.

– Тогда давайте переплывать, – настаивал Питер.

– Не будь глупее, чем кажешься, – сказала девочка. – Здесь почти полмили, а тянет так, что оглянуться не успеешь, как тебя в Америку унесет.

– На мой взгляд, – сказал Питер, обращаясь к темнеющему небу, – древние китайцы были единственной в мире разумной нацией, потому что они топили всех девчонок.

– Может, мы бы и правда переплыли, – сказал Мико, прикидывая расстояние.

– Да что ты, Мико, – запищал Туаки, – я же не умею плавать.

– Ах да, я и забыл, – сказал Мико.

– Я тоже не умею плавать, – заметил Томми, – но об этом ты, конечно, не подумал.

– Раз так, ничего не поделаешь! – сказал Мико. – Сейчас около десяти. Часа через три мы сможем пройти.

– Боже мой! – сказал Туаки. – Это значит, будет час ночи. Да отец меня убьет.

– А что нам еще делать? – спросил Мико.

– Ничего, – ответила девочка. – Ты совершенно прав. Нам придется ждать, вот и все. Прямо не знаю, что мои родители подумают.

– Подумают, наверно, что ты умерла, и вздохнут с облегчением, – сказал Питер.

Она поджала губы, повернулась и пошла вверх по холму прочь от них. Уже почти совсем стемнело. На дальнем конце дамбы поднимался огромный месяц, но опытный взгляд Мико сразу заметил, что он вскоре скроется за темными тучами, которые уже начали затягивать горизонт. И не ливень это будет, а настоящий хороший, упорный дождь. Уж как зарядит, так скоро не кончится.

– По-моему, – сказал он, – нам надо пойти на гору и разложить под деревом костер. Больше укрыться нам все равно негде, а дождь будет. Пошли бы вы берегом да посмотрели, не прибило ли там каких щепок. Тащите все, что найдете, нам все сгодится. На всем острове, кроме этого дерева, нет ни куста. Даже папоротник здесь не растет. Питер, вы с Томми идите с той стороны, а мы с Туаки пойдем с этой. Встретимся на том конце.