Текст книги "Оружейная Машина"

Четыре

Джим Розато как-то сказал, что Тэллоу вываливает в квартире все, что в голове накапливается.

Первая спальня была под завязку забита книгами, журналами и бумагами. Дверь давно снесло этим неостановимым потоком печатной продукции: он заливал и гостиную, подмывая журнальный столик, на котором проживали два старых ноутбука и внешний диск. Посреди печатного моря торчали, как два маяка, высокие колонки. Во второй спальне стеной высились стопки сидишников, кассет и пластинок. В углу приткнулась магазинная вешалка на колесиках – ее он выудил с помойки, – однако бо´льшая часть одежды не висела, а валялась на полу под этим импровизированным гардеробным шкафом.

Тэллоу пихнул дверь локтем, сжимая под мышкой стопку новых журналов. Раньше-то кипа ежемесячников была ого-го-го какая, не удержишь, но самые любимые его издания давно перекочевали в сеть. А еще больше журналов попросту исчезло с наступлением новой цифровой эры.

Журналы он открывать не стал, просто разложил на первые попавшиеся поверхности, следя, чтобы не съехали и не завалились куда. Скинул пиджак, выпутался из наплечной портупеи. Швырнул ее на вешалку, пиджак бросил на пол. Выбрал одно из двух кресел и плюхнулся в него.

Сел и задумался. Об увешанной пистолетами квартире. Откуда она вообще взялась, такая? Но в голове раз за разом возникала другая картина: пуля вышибает мозги напарнику и единственному настоящему другу…

Сорок восемь часов. За эти сорок восемь часов он рехнется.

Пять

Тэллоу ворочался во сне, утыканном обыденными кошмарами с медным отливом. А потом зазвонил мобильный, почивавший на высившейся рядом с кроватью стопке книг.

Все женщины Тэллоу настаивали, что спросонья у него явно проявляется что-то вроде синдрома Туретта. В течение первого часа по пробуждении у него полностью отсутствовали терпение и выдержка, а с социальными навыками наблюдался полный швах.

Тэллоу злобно цапнул мобильный и прорычал:

– Какого хрена, мать его за ногу?

– Приезжай в участок.

– Сорок, мать их, восемь сраных часов у меня, сука, отдыха, нахера ж меня будить?!

– Пришли данные экспертизы по твоим пистолетам. Прости, Джон, я помню, что дала тебе сорок восемь часов, но ты мне нужен здесь.

– М-мать твою… Ладно. Хорошо. С-сука… Через час… буду.

– Через полчаса. И будь добр вести себя по-человечески, как приедешь. Я тебе сейчас сделаю скидку на наглость, но смотри – еще раз пасть разинешь, я тебе личное дело так изговняю, что мало не покажется.

– Да. Хорошо. Лейтенант кладет трубку, я просыпаюсь. Да.

– Полчаса, детектив.

* * *

Через тридцать пять минут он уже шел сквозь строй сочувствующих в Отделе расследования убийств, что располагался в здании Первого участка на Эрикссон-плейс. Неловкие рукопожатия и не менее неловкие соболезнования отняли десять минут времени по дороге к кабинету лейтенанта. Джима любили. Но вот что сказать Тэллоу, не знали. Однако пытались. Тэллоу мрачно наблюдал за процессом.

Лейтенант встретила его кислым взглядом:

– Я сказала – тридцать минут.

Сегодня на ней безупречно сидел костюм из морозно-серой, в синеву, камвольной ткани. Этот костюм Тэллоу еще не видел.

– Люди по дороге то и дело останавливали. Да что случилось?

– Что случилось? Я бы могла сказать для начала, что ты выбесил криминалистов, да так, что мне пришлось уламывать их оказать мне услугу и передать пистолеты спецам из ночной смены. Для того чтобы у меня сегодня был шанс получить результат баллистической экспертизы. Но я не буду этого говорить.

Тэллоу, не дожидаясь приглашения, рухнул в кресло по другую сторону ее стола. Жесткий пластик не располагал к долгому сидению – собственно, за тем кресло и стояло.

– Ну, тогда я весьма рад, что меня не урыли.

– Рано радуешься, – зло ответила она. – Я, Джон, очень расстроена. Это что, не видно по мне? А?

– Прошу прощения, если расстроил, – солгал Тэллоу.

– Так вот. Криминалисты пробили несколько пистолетов из той квартиры на Перл, что ты вскрыл. Четыре штуки. Результаты пришли два часа назад.

Она подхватила тонкую стопку скрепленных бумаг, пробежала глазами по верхнему листу и бросила все на стол.

– Я просто поверить не могу. Джон, ты взял и навалил мне под дверь говна. Огроменную причем кучу.

– А что не так с пистолетами?

– Что с ними не так? Из каждого твоего пистолета человека убили.

Тэллоу почувствовал, как в районе затылка поселилась и уютно расположилась серьезная такая головная боль.

– Вы не могли бы говорить яснее, лейтенант?

Она снова подхватила бумажки.

– Первый пистолет: «Брико» тридцать восьмой модели, калибр.32, внутри ствола не соответствующие модели борозды, нанесены намеренно. Согласно данным криминалистической экспертизы, является орудием убийства в деле Маттео Нардини, Нижний Ист-Сайд, 2002-й. Кстати, это нераскрытое убийство. Второй пистолет: «Лорсин».380, полуавтоматический, подвергнут значительной модификации, согласно данным испытания на стенде, из него выпущена пуля, которую вынули из Дэниэла Гарви, авеню А, 1999-й. Нераскрытое убийство. Третий пистолет: «Ругер», девять миллиметров, предохранитель поврежден, убит Марк Ариас, Вильямсбург, 2007-й, нераскрытое убийство. Давай напряги воображение и сам скажи, что там с четвертым, а?

– Я правильно понял, что эти пистолеты – из случайной выборки? Криминалисты брали их не с одного места?

– Именно. Наугад брали.

Тэллоу резко встал. Обошел кресло, уперев невидящий взгляд в пол, положил руки на спинку и поднял глаза на лейтенанта.

– Это невозможно.

– Нет, Джон. Знаешь, что до обидного невозможно? Что вчера ты нашел нечто очень странное, но мы бы к этому не имели никакого отношения. И за эту штуку болела бы голова другого отдела. Несколько месяцев подряд. А ведь еще вчера это была просто любопытная фигня и совсем не наша проблема.

– Это что же… каждый пистолет оттуда?..

– Угу. На основании поступивших данных можно утверждать, что ты заново открыл несколько сот дел об убийстве. И сложил их у моего порога.

– Я?!

– О да. Ты. Все это из-за тебя, детектив Тэллоу. Ты пробил дырку в той стенке. Оно тебе надо было, башку в эту дырку совать?

– Да ладно вам…

– Сломал – уплати. Все как в магазине, Джон.

– Вы не можете… так нельзя!

– Я тебе сейчас покажу, что можно, а чего нельзя. Значит, так. Ты обнаружил комнату, полную пистолетов, причем из каждого пистолета убили по человеку. Этими делами займешься ты. Дождешься результатов баллистической экспертизы по каждому стволу, дознаешься, как они оказались в той комнате, и найдешь их владельца или владельцев. И повесишь все дела, все до единого, на них. Потому что разрази меня гром, но ответственность за эти висяки я на себя – не возьму.

А Тэллоу, между прочим, не схватил стул и не кинул его в лейтенанта.

Но она заметила, как хищно скрючились его пальцы.

– Да, еще вот что. Людей и так не хватает. И да, я только что потеряла лучшего офицера, виной чему идиотская перестрелка, которой вообще не должно было случиться. Так что над делом работаешь ты один. До особого распоряжения. Вопросы есть?

Тэллоу просто смерил ее взглядом.

– Вот и отлично, – сказала лейтенант и протянула ему бумаги. Большой и указательный палец с шуршанием скользнули по краю стопки, и та зашипела у него в руках. – А теперь отправляйся домой. Переоденься и приступай к работе. Боже ты мой, ты только посмотри на себя. У тебя кровь на пиджаке.

Тэллоу дернулся и быстро оглядел себя. Прям как прокаженный какой-то… На левом рукаве – темное пятнышко. Частица Джима Розато на левой стороне его тела. Джим Розато всегда был слева. Джим никогда не разрешал ему садиться за руль.

Тэллоу проснулся меньше часа назад, однако сумел проглотить пару рвавшихся наружу неласковых слов и быстро вышел из офиса.

Шесть

По дороге обратно Тэллоу принялся за подсчеты. Рулил и прикидывал: в Нью-Йорке каждый год остаются нераскрытыми что-то около двухсот убийств. То есть с 1985 года набежало где-то десять тысяч таких дел.

Лейтенант рассказала о трех пистолетах, прошедших экспертизу. Самое раннее из связанных с ними убийств совершено в 1999 году.

Тэллоу не знал, сколько всего пистолетов в той квартире. Двести? Да больше, наверное. Так, начнем с двухсот. Значит, за десять примерно лет двести убийств растворились в тысяче с лишним нераскрытых дел…

Ему приходилось бывать в Отделе хранения улик в Бронксе. Тэллоу бродил по сумеречным подвальным залам, где лежали вещественные доказательства по зависшим делам, и видел эти четырехуровневые стеллажи, забитые бурыми бочонками, каждый добрых три фута высотой, с намалеванными черной краской архивными номерами. Нет уж, он не желает навечно переселиться в чертоги, где хранятся погребальные сокровища неотмщенных нью-йоркских покойников…

Ему требовался план. Хороший план.

В квартире в это время дня он чувствовал себя странно, словно по ошибке оказался в чужом часовом поясе. Тэллоу стоял в крошечной ванной перед большим, почерневшим по краям зеркалом и разглядывал себя. И костюм. Потом скинул костюм. Еще подумал. Снял серый галстук и белую рубашку тоже, а потом и все остальное. Пихнул одежду ногой под раковину. Пустил из душа кипяток и долго стоял под обжигающей струей, шлепая раз за разом ладонями по стене: держись, соберись, стой, терпи. Раскаленная струя выбивала из него лишнее.

Потом он растер полотенцем саднящую кожу и пошел в спальню. Под кроватью лежал чемодан, а в чемодане – черный костюм. Костюм, который он надевал на похороны. В гостиной он откопал оливкового цвета рубашку и узкий черный галстук. Старая поясная кобура обнаружилась в картонной коробке с посылкой из Амазона (коробка была, кстати, наполовину забита дисками «Шедевры блюза от Чарли [2]2
   Charly – здесь: музыкальный лейбл Charly Records, специализирующийся на релизах старых дисков.


[Закрыть]», про которые Тэллоу напрочь забыл) под еще двумя коробками, что стояли одна на другой в дальнем углу комнаты. Тэллоу застегнул ремень, отодвинул полу пиджака и аккуратно опустил «Глок» в кобуру. Поднял на полдюйма и вернул на место.

Костюм продемонстрировал, что его стройность превратилась в худобу после того, как ему, к несчастью, стукнуло тридцать. Тэллоу решил, что ему это скорее нравится.

А потом открыл дверь и вышел в мир в траурном костюме.

Семь

Охотник все стоял и стоял на улице. И смотрел, как уносят его сокровища.

А ведь он чувствовал: что-то случилось. И день начался неудачно. Ему было трудно держать в поле зрения оба Манхэттена и сфокусироваться на том, что он называл Новым Манхэттеном, стоило неимоверных усилий. Здания вместо лесов. Машины вместо упряжек. Иногда это его не беспокоило. А вот сегодня ему было не по себе и посещали нехорошие мысли касательно состояния рассудка. Может, он стареет? И это сказывается на пластичности восприятия? Каждые несколько месяцев он просыпался с этим вопросом: а что, если он действительно болен?

Как-то однажды в молодости он вколол себе кетамин, а потом, осмысляя полученный опыт, понял: самый главный эффект кетамина в том, что он больше не беспокоился из-за того, что принял кетамин. Он запомнил это и больше не искал искусственного забытья. Но иногда накатывала слабость, и живот камнем оттягивало сознание: а ведь бывало, что он неделями совершенно не беспокоился о том, что не способен увидеть Новый Манхэттен…

Так вот, день не задался сразу, он пошел к тайнику, а перед глазами появлялись и исчезали то деревья, то столбы с указателями. Следовало удостовериться, что с тайником все в порядке. В этот раз охотник шел на целый час дольше, а все из-за камер видеонаблюдения, которые сегодня было очень трудно разглядеть. Камер он старался избегать. Иногда разуму удавалось перевести их на язык образов Старого Манхэттена, но сегодня даже собственный разум был не на его стороне.

И вот он стоял и смотрел, как мужчины и женщины в синих куртках сгружают в машины его сокровища. А ведь это годы работы!..

Нет, он был вооружен. И мог попытаться их остановить. И потом, охотник – он и без пистолета охотник. Он мог бы завалить их голыми руками. Или воспользоваться подручными средствами. Но тогда бы его обнаружили.

В нем поднимался гнев. Новый Манхэттен то и дело выпадал из восприятия. Пахло дубом, сосной и вишневой березой. С шумом срывались с вершин деревьев стаи испуганных ржанок. Зарастали корой вывески на фасадах, сеялся сквозь ветви неяркий свет, на стенах трепетали тени листьев. Охотник посмотрел под ноги и с огромным трудом заставил влажную траву превратиться обратно в сухой асфальт. Красноспинная саламандра, враз оставшись без укрытия и защиты мокрых от росы стеблей, метнулась в сторону и растворилась в тумане.

Охотник стоял и смотрел, как они увозят последние свидетельства его жизни. Впрочем, нет, не последние. Оставались еще тела…

Восемь

На карте Первый участок напоминал надтреснутый наконечник стрелы, указывающий в море. Площадь – одна квадратная миля территории Манхэттена. Сейчас Тэллоу пришлось ехать не в сторону родной мили, а совсем в противоположную, и это отнюдь не наполняло его радостью.

На данный момент он очень сомневался, что в Эрикссон-плейс его ждет дружеский прием. Точнее сказать, у него сложилось стойкое впечатление, что если ему и помогут, то только из жалости. А как работают из жалости? Спустя рукава. От одной этой мысли у него кишки сводило – унизительно! Обидно! Тэллоу собрался было съездить на Перл-стрит и допросить жильцов – и тут же раздумал: мерзость какая, только этого не хватало. Поэтому он уселся за ноутбук и за десять минут выудил из ACRIS, городского интернет-реестра недвижимости, имя и рабочий адрес хозяина здания.

Долго же туда придется добираться из центра… И он сел в машину и поехал, узкими, вечно залитыми холодной тенью улицами выбираясь из глубин своего участка. Тянуло сладковатым горячим духом халяльной шаурмы и кебабов: на тротуарах уже разворачивалась ряд за рядом армия уличных продавцов с блестящими легкими тележками и туалетными ведрами – им же по шестнадцать часов за прилавком стоять…

За рулем Тэллоу чувствовал себя неуютно и то и дело встряхивался от ощущения, что сел не на свое место. Его место – пассажирское… оставалось надеяться, что дорога длинная и он притерпится.

Он ехал мимо крохотных контор, предлагавших оформить развод за два часа, и непривычно голых витрин магазинчиков – их все хотел помониторить на предмет торговли наркотиками Отдел нравов, в который раз пытаясь выбить под это дело дополнительное финансирование… Ехал мимо Граунд-Зеро, встретившего его этим утром резкими, как выстрел, хлопками плохо закрепленных пластиковых полотнищ и проклятиями мелких торговцев за складными, выстроившимися вдоль ограды столиками, – те тщетно пытались удержать открытки с фотографиями 11 сентября от полета…

А потом он выехал за границы участка на чужую территорию.

Тэллоу держал включенной рацию. Нет, с музыкой веселее, конечно, но он научился ценить разговоры на полицейской частоте как своего рода звуковое сопровождение. Волны и завихрения эфира, несущие сообщения о преступлениях и принятых мерах, подхватили его. Офицер полиции в Бронксе, не при исполнении, неудачно зашел в автосервис – тот как раз грабили. Сообщили, что офицер застрелил одного налетчика и погиб, а школьный охранник подхватил с пола его пистолет и открыл ответный огонь. В Шипсхед-Бэй обнаружены тела матери и дочери с множественными ножевыми ранениями, нашедший их офицер говорит, что трупы настолько изломаны и исколоты, что походят на драные мокрые одеяла. В багажнике угнанной машины, брошенной на Лонг-Айленде, найден труп пропавшего без вести мужчины из Бронкса; детективы, разыскивавшие покойного, чтобы обвинить в покушении на убийство, отпустили пару смачных комментариев, впрочем, те сразу потонули в разговорах экипажей, откликнувшихся на происшествие в Мидтауне: там парень, похоже, рассердился на свою беременную девушку – ему чего-то хотелось, а она отказала, – облил ее бензином и поджег.

«Все из-за того, что люди чего-то хотят от других людей», – подумал Тэллоу, пробираясь через запруженные улицы Манхэттена. Много людей, много трупов…

Он уже почти проехал 50-е улицы Вест-Сайда, когда движение окончательно застопорилось. Машина еле ползла, и Тэллоу успел разглядеть крупную даму с седыми и зачем-то крашенными в черный волосами: женщина стояла на коленях перед чахлым деревцем (такими украшали здешние тротуары), а голени ее в выцветших шерстяных носках лежали на низкой кованой ограде вокруг квадрата грязи, в котором приходилось выживать несчастному растению. Из шеи женщины торчало что-то серебристое. Вокруг стояли парамедики и полицейские, целиком и полностью поглощенные случившимся несчастьем, и потому им не было никакого дела до маленькой толпы зевак, щелкавших все на мобильные телефоны. Тэллоу понял: тонкий металлический стержень пробил женщине шею и вышел из горла, пригвоздив к хилому стволу.

Впереди поток машин разделился, обтекая фургон скорой, припарковавшийся рядом со здоровенным «Крайслером Таун энд Кантри», который выехал одним колесом на тротуар и подмял под себя и велосипед, и велосипедиста. Заднее колесо велосипеда выглядело так, словно взорвалось: шина в клочья, обод перекручен, разодран и висит в воздухе, как мятая буква С. Велосипедиста и вовсе придется по кускам собирать. Лимонная лайкра костюма мокла в вывороченном мясе.

Тэллоу понял, что велосипедному колесу не хватает нескольких спиц. Вот они, раскатились по тротуару. Некоторые, но не все. Он знал, куда угодила последняя. Колесо вывернулось, и по немыслимому капризу природы спица, подобно шальной стреле, пробила женщине шею.

Мелькнула мысль: а может, предъявить бляху синемундирным или парамедикам и вызнать подробности? А потом он решил – нет, не надо. Тэллоу объехал место аварии и оставил за спиной женщину, опустившуюся в молитвенном поклоне перед деревом на нью-йоркской улице.

До пятисотых номеров по Западной 145-й он добирался долго – во всяком случае, пока доехал, спина затекла и перенапряглась – болели и плечи, и поясница. Из машины он еле-еле выполз, бочком, как умирающий краб. А когда попытался распрямиться, какие-то важные для функционирования организма кости угрожающе захрустели.

Он сделал глубокий вдох и был вознагражден сильнейшим ароматом свежего, подогретого на солнце собачьего дерьма.

Офис хозяина здания на Перл-стрит оказался чуланом-недомерком, втиснутым между мышеловкой, гордо называющей себя гостиницей, и магазинчиком карибских и афроамериканских продуктов с крашенным в зеленый больничный цвет фасадом. В узком дверном проеме торчал поджарый подросток в видавшей виды футболке с эмблемой «Никс». Причем торчал с косяком в руке. Лицо его от угла рта до шеи рассекал глубокий шрам. В профиль мальчишка смотрелся точь-в-точь как кукла чревовещателя. В кармане парня явно вырисовывалась рукоять выкидного ножа. В дымке косяка чувствовались мятные и шоколадные нотки. Тэллоу пригляделся и подумал, что парень на год или два моложе, чем ему сначала показалось.

– Коп небось, – сообщил парнишка, не удостаивая его взглядом.

Не в первый раз Тэллоу задумался: ну почему, почему раз за разом ему приходится участвовать в такой вот беседе? А ведь и правда: изо всех сведений, передаваемых как ценный опыт из поколения в поколение или от сверстника сверстнику, заповедь «никогда не докапывайся до копа от нечего делать, а если хочешь крутизну показать, все равно не докапывайся, не то плохо будет» должна была фигурировать в топе самых популярных и никогда не забываться.

– А что, это проблема?

– Не, не проблема, ежли ты мимо шкандыбаешь…

Тэллоу услышал, как за спиной парнишки захихикали. Значит, там у нас еще и благодарная аудитория присутствует… Тэллоу действительно не мог понять, стоит ли оно того. Обычно он спокойно реагировал на подобный выпендреж. Вот Джим Розато, он бы сразу парнишку головой о стену приложил, причем со спокойной совестью.

Тэллоу сделал несколько неспешных шагов к двери. Парнишка по-прежнему не смотрел на него, но дверь загородил. И снова пыхнул косячком. Шоколад и мята. Точно, школота…

– Я ж сказал: ты мимо шкандыбаешь…

Внутри снова захихикали. Тэллоу пошел прямо на парня, тот опять сдвинулся и загородил проход. Тэллоу замешкался, неловко нагнулся, делая вид, что желает пролезть в оставшуюся щелку. Парнишка осклабился в довольной улыбке и снова преградил ему путь. Ребятишки в офисе прямо-таки ухахатывались.

Тэллоу резко пробил каблуком по подъему. Парень заверещал и опрокинулся на спину, цепляясь за ступню.

– Боже ты мой, прошу прощения! – добродушно воскликнул Тэллоу. – С вами все в порядке?

Парнишке было не до разговоров: он визжал от боли, пытаясь стащить с распухающей на глазах ноги кроссовок. Хихикавшая компания мальчишек от десяти до четырнадцати резко притихла. Один из них выкатил из-за единственного стола офисное кресло и крутился на нем. Тэллоу подождал, пока кресло медленно завершит оборот и остановится, и смерил всех ледяным взглядом.

– Это вышло случайно. Я пытался пройти в дверь и нечаянно задел его. Все понятно, молодые люди?

Из-за задней двери донесся громкий мужской голос:

– Какого хрена? Вы чего там творите?

– Полиция, – лаконично отозвался Тэллоу.

Из заднего помещения выбрался здоровенный мужичина лет за сорок. Одну руку он держал на ремне. Похоже, когда-то он был лайнбекером [3]3
   Одна из позиций игрока в американском футболе. Прим. ред.


[Закрыть] или штангистом, но потолстел, возможно, за последние год-два, и теперь штаны сползали под брюхо. Сменить гардероб или завести подтяжки ему в голову не приходило, и потому он расхаживал по офису, придерживая ремень и то и дело поддергивая штаны. Мужик внимательно оглядел присутствующих.

– Какого хрена, а?

Тэллоу показал ему значок:

– Я ищу Теренса Кармена.

– Так эт я и есть. Но какого хрена тут творится?

– Парень твой споткнулся и немножко упал. Правда, ребята?

Те молча таращились на него.

Кармен отвел плечи назад, вдвинулся в комнатенку и заорал:

– А ну пошли отселева, говнюки поганые! Я сказал, выметайтесь, мелкая вы срань, валите в другое место людей бесить! Дел, мать твою за ногу, хватит орать, ты визжишь как свинья, которой копытом в зад отвесили! Давайте поднимайте его и валите на хрен отсюда! Я сказал, валите!

Поскуливая, повякивая и толкаясь, они наконец вымелись из офиса. Кармен повернулся к Тэллоу и пожал плечищами:

– Племянники… Вот, сидят здесь, не выгонять же их… Ох ты ж, мать твою за ногу, ты только посмотри на это!

Тэллоу проследил его гневный взгляд и нагнулся за косяком – тот успел пропалить крохотную бурую дырку в истертом ковровом покрытии.

Кармен окинул его внимательным взглядом:

– Ты ж не будешь к этому цепляться, правда?

– А я еще не решил, буду или не буду. Тебе принадлежит доходный дом на Перл-стрит.

– Вот оно что. Ждал я визита вашего, чего уж… Вот только не ждал, что придете так быстро.

Кармен потянулся за косяком. Тэллоу отдернул руку:

– Не, погоди! Я, видишь ли, сейчас очень расстроен. С родственниками твоими завязался, понимаешь. А недавно пристрелил твоего жильца, который вышиб мозги моему напарнику, и те мозги у меня на рукаве висели. Так что предлагаю резко и быстро начать чистосердечно сотрудничать со следствием, и тогда я не добавлю эту крохотную фигнюшку к огромной куче дерьма, которую могу навалить – и навалю – у твоей двери в случае отказа.

Кармен смерил Тэллоу взглядом – и сдался. И словно бы просел внутрь себя, а кожа на шее пошла складками, как замявшийся ковер.

– Ну ладно, ладно…

Тэллоу по-прежнему не отводил от Кармена пристального взгляда. Тот ссутулился еще сильнее, доплелся до входной двери и с показным усилием прихлопнул и запер ее.

– Пошли, – вздохнул он и, по колено в горестях и печалях, еле переставляя ноги, побрел обратно в заднюю комнату.

Грязюка там царила необыкновенная. Вдоль одной стены тянулись металлические стеллажи, уставленные папками. Обстановку дополняли два хлипких кресла, столик, на котором красовались две переполненные пепельницы, и пара табуретов, украденных из окрестных баров, владельцы которых не устерегли свою мебель либо просто плюнули на такую мелочь. Кармен привычно плюхнулся в кресло и довольно развалился, положив руки на подлокотники и широко расставив ноги. Похоже, в мире Кармена этот предмет мебели служил эквивалентом патриаршьего престола.

Тэллоу затушил косяк в пепельнице. Кармен согласно кивнул. Полицейский оглядел стоявший рядом барный табурет – розовое сиденье рассекала кривая, как улыбка идиота, трещина, откуда выползал пожелтевший наполнитель, – и рискнул опуститься во второе кресло. И тут же обнаружил, что подбивка сиденья и пара пружин куда-то испарились. Сейчас Кармен импозантно возвышался над ним. Интересно, может, ради такого эффекта он сам ту подбивку и выковырял?

– Значит, эт ты Бобби Тагга убил… – наконец сообщил Кармен.

– Так его звали?

– А ты что, не знал?

– Как-то не до того было, если честно. Выходит, это от нас тебе позвонили? Или?..

– Да хрен там. Сраные жильцы названивали, причем в полном составе! Они, мать их, телефон мне оборвали еще до того, как вам набрать! А смысл звонить-то мне? Ну, ходит Бобби Тагг с голым задом и обрезом по лестнице, чем я-то могу помочь? Ну а когда ты пристрелил этого психованного говнюка, они, чтоб их, опять мне все позвонили и орать стали.

– Что, прям все до единого позвонили?

– Ну.

– Отлично. Расскажи мне про жильца из квартиры 3А.

– Да я его в глаза не видел.

Тэллоу выразительно посмотрел на торчавший из пепельницы окурок идиотского косячка с шоколадно-мятным вкусом и горько вздохнул:

– Вот так вот мы со следствием сотрудничаем, да?

– Не-не-не, минуточку. Я же что хотел сказать! Это все потому, что мне неприятности не нужны, и ты сейчас поймешь, что тут за дело. Смотри. Мне платят за квартиру 3А раз в год. За год вперед. Наличными. То есть где-то в марте кто-то мне звонит и говорит: сколько нужно внести за 3А за год? А я такой начинаю бухтеть: вот, налоги подняли опять, то да се, беру сумму за двенадцать месяцев, добавляю своих двадцать процентов – что ж я, даром, что ль, работаю? – округляю маленько – и говорю ему. А на следующий день на полу лежит конверт с деньгами. И я забываю о 3А на весь следующий год.

– И типа ничего тебя не насторожило, да?

– Слушай, люди по разным причинам квартиры снимают. У меня клиенты есть – по четыре штуки в месяц платят, и для чего? Чтоб три раза в неделю в обеденный перерыв потрахаться. Как говаривал мой папаша, бизнес лишних вопросов не любит.

– А каким бизнесом твой папа занимался?

– Да этим же. Я его унаследовал. Здание на Перл-стрит принадлежит нашей семье с пятидесятых годов. А того парня из 3А я тоже унаследовал. Он контракт с моим папашей заключал, а теперь ко мне перешел.

– Значит, твой отец видел его?

– Ну наверное…

Тэллоу мрачно осел в кресле:

– И я так понимаю, сейчас ты мне скажешь, что твой папа давно от дел отошел, да?

– Ага. Отошел от дел, отправился в Диснейленд и помер, пока в лодочке ехал на аттракционе «Этот маленький мир».

Кармен с невеселой улыбкой оглядел свою убогую крошечную вотчину.

– Кстати, компенсацию нам не выплатили. Потому что папаша не один катался. А со шлюхами. Ну и взрывчатку прихватил. Короче, ладно. Папаша мой, в общем, давно помер.

Тэллоу взялся за блокнот с ручкой. Негусто, туману больше, чем сведений, но профессиональный долг требовал записать хоть эту малость.

– Итак, мистер Кармен. Вы никогда не встречались с жильцом, снимающим квартиру 3А. Это был давний контракт, заключенный с вашим отцом. Как долго этот человек снимает в здании квартиру, как вы считаете?

– Да лет двадцать точно. У меня, видите ли, бумаг нет на это дело…

– Я так и подумал. Вы когда-нибудь были в квартире 3А?

Кармен почесал загривок. Улыбнулся. Не слишком широко, зато это была настоящая веселая улыбка.

– Однажды попытался зайти. Еще когда только дела принял у папаши, а он еще жив был. Молодой, зеленый, самого главного еще не понял. И потому прям чесалось узнать, кто ж у нас такой загадочный хату снял? А войти не смог. Он с замком что-то сделал, заклинило его, что ли. Нет, он его не поменял, но за дверью что-то вроде засовов было, короче, хрень какая-то запирательная. Вообще непонятно, как он сам-то туда заходил и выходил? Ну и, короче, наведался я туда снова, и чего? Он взял и поменял замок. И новые еще поставил. Я к папаше пошел, типа, чо такое, а он мне и сказал: сынок, это мужик из 3А, не лезь, тебе-то какое дело…

– Самое главное? Вы сказали, что тогда еще не поняли самого главного. Что же это?

– Ну вот я ж говорю: бизнес лишних вопросов не любит. Так что надо научиться вопросами не сыпать. А самое главное – это научиться задавать правильный вопрос в правильное время.

– Точно.

– Я знал, что вы оцените, детектив.

И Кармен гордо выпрямился на своем троне владетеля задней комнаты крохотного офиса. Похоже, это выражение он подцепил из какого-нибудь ток-шоу в телевизоре и теперь предъявлял своему гостю, как старый проездной жетон от подземки.

– Кому вы продаете здание, мистер Кармен?

– Какой-то компании, банкингом они, что ль, занимаются. «Вивиси». Типа оказывают финансовые услуги и все такое – знаете, все эти странные штуки с деньгами, в которых никто не смыслит, а денег никогда не видит…

Тэллоу записал – «Вивиси». И задумался на мгновение. И повел в воздухе ручкой, словно бы разгоняя туман.

– Мистер Кармен. А почему вы продаете здание? И почему «Вивиси» решило его купить? И собирались ли вы сообщить им о жильце из квартиры 3А, который заблокировал дверь с тем, чтобы в квартиру никто не мог проникнуть?

Кармен со свистом втянул в себя воздух. Тэллоу продолжал молча и невыразительно смотреть на него.

– Продаю, потому что они предложили мне достаточно, чтобы от дел отойти, – наконец сказал Кармен. – И когда я говорю «достаточно», то не имею в виду достаточно, чтобы поехать во Флориду, нажраться и утонуть, пытаясь подложить динамит под детский аттракцион и взорваться на хрен. Я имею в виду достаточно, чтобы заиметь яхту с рабами и опахалами. Вот это вот все.

– И?

– И что мужик из 3А – не моя проблема. Они собираются сносить здание, и если этот псих засядет в квартире во время сноса – опять же, это не моя проблема. Так ему и надо, а я денежки свои возьму – и поминай меня как звали. Ну как, обрисовал я ситуацию, детектив?

– Когда тебе выплатят деньги?

– Когда жильцы выедут.

– Я также спросил, зачем они покупают здание.

– Ну да, спросил. Только это, извини, совсем неправильный вопрос, заданный в правильное время. В тот день, когда папаша понял, что я не дебил, дрочить и одновременно жевать резинку выучился, он сказал мне вот что. Сынок, сказал он мне, земля – дело такое, ее взять больше неоткуда. Так что ежли хошь построить в хорошем квартале, где финансисты сидят, здоровенный сверкающий небоскреб, чтоб запихать в него все свои интернеты, гаджеты и всякий сраный золотой запас, в том квартале даже по самой твоей горячей просьбе земли не прибавится. Поэтому тебе нужно найти старое здание, снести его к такой-то матери и построиться на освободившемся пятачке.