Текст книги "Священный ужас"

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
Священный ужас

Глава 1

Когда преподобный Титус Пауэлл увидел на окраинах Калькутты, как мертвые тела наваливают на повозки, запряженные волами, он задал себе вопрос: «Готов ли я умереть?»

Если точнее, он спросил себя, готов ли он отдать жизнь за белую девушку?

А если еще точнее, готов ли он отдать жизнь за богатую белую девушку, отец которой ровно два десятка лет тому назад заставил его, преподобного Пауэлла, задать себе точно такой же вопрос только тогда речь шла всего лишь о чашке кофе Он очень ясно все это помнил. Моменты, когда смерть смотрит тебе в лицо, не забываются.

– Никто не помешает вам выпить эту чашку кофе, преподобный отец. Но и им никто не помешает повесить вас на ветке большого вяза у Сухого Ручья.

Эти слова принадлежали Элтону Сноуи, владельцу аптеки Сноуи, мельницы Сноуи, закусочной Сноуи и фермы Сноуи в Джейсоне, штат Джорджия. Мистер Сноуи – а мать его носила фамилию Джейсон – стоял за стойкой своей закусочной перед булькающим кофейником, а юный пастор Пауэлл сидел перед пустой чашкой и за спиной его злобно скалилась группа белых молодчиков.

– С сахаром и со сливками пожалуйста, – попросил преподобный Пауэлл и одновременно с этим в лицо его уставились два темных дула дробовика. Чуть дальше на курках, лежал толстый розовый палец с грязным ногтем. Ноготь, палец, рука и ружье принадлежали мастеру местной лесопилки, бывшему – все в Джейсоне это знали – руководителем местного отделения Куклукс-клана.

– Сколько пуль положить тебе в кофе – одну или две, а, ниггер? спросил тот.

Преподобный Пауэлл услышал смех у себя за спиной, увидел, как Сноуи подносит кофейник к чашке, вдохнул аромат свеженамолотого кофе и понял, что если ему суждено остаться в живых, он больше никогда в жизни не притронется к кофе.

– Я спросил, одну пулю или две, ниггер? – повторил мастер с лесопилки.

– Уймись! – заорал Сноуи. – В моем заведении чтоб никакой стрельбы!

– Ты собираешься обслужить ниггера?

– Я сказал – здесь не место для стрельбы.

– А я сказал – здесь не место для ниггера.

– Эй, мистер Сноуи! – послышался от дверей взволнованный голос. Девочка.

– Если вы полагаете, что я позволю вам устраивать тут бойню в тот самый день, когда жена подарила мне дочку, то значит, весь хлопок со здешних плантаций пошел на то, чтобы набить ваши тупые головы, – заявил Сноуи. Убери свою пушку, и давайте-ка все пойдем ко мне и как следует обмоем это дело. Я закрываюсь.

«Все» – разумеется, за исключением преподобного Пауэлла. Но в обстановке всеобщего ликования ему все-таки удалось получить чашку кофе. Без пуль.

– Только ради такого случая, – предупредил его мастер с лесопилки, ткнув стволами ружья в чашку. – И чтоб больше это не повторялось.

Но все меняется, и Юг не исключение, и это повторилось, и стало повторяться регулярно, и негры в Джейсоне стали есть за одной стойкой с белыми, и ходить в те же кинотеатры, и пить воду из одних и тех же фонтанчиков, и теперь, двадцать лет спустя, если бы кто-нибудь спросил, может ли негр – любой негр, а не только преподобный Пауэлл, пастор баптистской церкви в Маунт-Хоуп, выпить чашку кофе в заведении Сноуи, житель Джейсона решил бы, что тому, кто задает подобные вопросы, самое место в психушке.

И вот сейчас, когда влекомая волами повозка проскрипела мимо преподобного Пауэлла по незнакомой индийской дороге, он вспомнил тот давний случай. Он видел свешивающиеся с повозки человеческие конечности – они покачивались с полной отрешенностью от всего окружающего, которую дает только смерть.

Животы мертвецов распухли, ребра выпирали, щеки ввалились, а пустые глаза, не мигая, уставились в вечность.

Над дорогой висел запах испражнений, а ранний час не приносил прохлады.

Удушливая жара скоро станет невыносимой, когда солнце начнет припекать во всю мощь. Легкий костюм пастора прилип к телу, так было и вчера, но гостиница, в которой ночевал преподобный Пауэлл, была такой мерзкой и вонючей, что он не рискнул переодеться. Пауэлл стоял, опираясь о серый «паккард» 1947 года выпуска свежевыкрашенная развалюха, для которой в Джейсоне нашлось бы место разве что на городской свалке, – и смотрел на шофера, темнокожего, но с вполне европейскими чертами лица. Шофер остановился из-за огромной серой коровы с болтающимся из стороны в сторону зобом. Всего пару минут назад он не стал останавливаться, чтобы пропустить плачущего ребенка, потому что ребенок был, как он выразился, «неприкасаемый». Корова – священное животное в Индии. Клопы – тоже священные животные в Индии. «В Индии свято все, – подумал преподобный Пауэлл, все, кроме человеческой жизни».

Сиденье в машине было грязное и липкое. Преподобный Пауэлл не стал сидеть в машине, пережидая, пока корова соизволит перейти дорогу. Он вышел наружу, и, когда мимо проехала телега с трупами, он понял, что перед ним встала дилемма: продолжать свой путь туда, где его – он теперь был в этом твердо уверен – ждала смерть, или вернуться в Джейсон.

Ему еще предстояло проехать несколько сот миль по дорогам вроде этой от Калькутты вверх по течению Ганга до города Патна, что стоит у подножия горной гряды Виндхья. Страшный голод поразил этот край, несмотря на американскую продовольственную помощь в виде зерна, которое гнило на складах Калькутты, Бомбея и Солапура, несмотря даже на то количество зерна, которое все-таки доходило до людей. Несмотря на то, что Америка оказала Индии самую щедрую помощь, какую когда-либо оказывала, Индия по-прежнему продолжала собирать своих мертвых в запряженные волами повозки, а тем временем ханжи в министерских креслах в Дели, считающие себя вправе наставлять на путь истинный весь остальной мир, тратили огромные суммы на создание атомной бомбы.

Преподобный Пауэлл прочел коротенькую молитву и взял себя в руки. Корова скоро сдвинется с места, и ему предстоит решить: продолжать ли свой путь в Патну или поехать назад в аэропорт и вернуться туда, где так легко дышится среди сосновых лесов, где можно тихо пообедать в кругу семьи или воспеть любовь к Богу вместе с прихожанами в маленькой белой церкви на зеленом склоне холма возле старой мельницы Сноуи.

Он чувствовал, что от этого решения зависит его жизнь, хотя еще неделю назад оно не казалось столь роковым. Трудным – да, но никак не роковым. Он тогда счел это лишь еще одной возможностью подставить вторую щеку.

– Преподобный отец, – сказал ему Элтон Сноуи там, в Джейсоне, ровно семь дней тому назад. – Вы должны помочь мне. Думаю, вы – единственный, кто может мне помочь. Я получил письмо от Джоулин. Сдается мне, ее похитили.

– Джоулин! Крошка Джоулин. Такая милая девушка. Я бы сказал – истинная христианка, мистер Сноуи.

– Да, сэр, милая девушка, милая девушка, – повторил Сноуи.

Преподобный Пауэлл заметил красные круги вокруг его глаз – похоже было, что самый богатый человек в Джейсоне недавно плакал.

– Мне нужна ваша помощь, преподобный отец. Я знаю, что Джоулин не раз тайком пробиралась в вашу часть города и выполняла какую-то там общественную работу или как вы это называете. И я знаю, что вы и ваши люди любили ее.

– Очень милая девушка, мистер Сноуи. Не хотите ли чашечку кофе? Сам я уже двадцать лет кофе не пью.

– Нет, благодарю вас, – отказался Сноуи и протянул преподобному Пауэллу измятое письмо. – Прочтите, пожалуйста. Это письмо Джоулин матери.

Преподобный Пауэлл прочел письмо. Оно привело его в замешательство. На первый взгляд, это было вполне обычное послание от девушки, обретшей счастье и причастившейся Высшей Божественной Истине. Что смутило Пауэлла, так это упоминание о вкладе отца Джоулин в дело борьбы за гражданские права. Девушка писала, что это – ничто в сравнении с деятельностью Всеблагого Владыки, которого она узнала здесь, в Индии, в городе Патна.

«Если бы только твой близкий друг, преподобный Пауэлл, смог лицезреть величие и блеск Миссии Небесного Блаженства в Патне, – гласило письмо, – я была бы вечно признательна тебе. Ради процветания Джейсона он непременно должен это увидеть. И как можно скорее».

Письмо было написано на фирменном бланке, где значилось: «Миссия Небесного Блаженства», а далее пояснялось, что миссия имеет свои отделения в Париже, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Лондоне. Головное отделение располагалось в Индии, в Патне. На верху страницы был изображен толстощекий юноша, почти мальчик. Голову его окружал венчик из цветов фуксии.

– Я вижу, что ваша дочь сумела сделать то, чего пока не сделал Господь во всей его милости, – самым любезным тоном произнес пастор Пауэлл. – Она сделала меня вашим близким другом.

– Это шифр, преподобный отец. Она попала в беду. Я не знаю, что это за беда, но она в беде – это точно. И она считает, что вы – единственный человек, который может спасти ее. Не знаю, почему. Может быть, потому что эти индийцы – тоже цветные. Она хорошая девушка, преподобный отец. Я знаю, что она не из ваших прихожан, но... но... – Элтон Сноуи отвернулся. Прошу вас, не переносите на дочь ответственность за грехи отца.

– А почему бы вам самому не посетить одно из отделений этой Миссии Небесного Блаженства и не навести справки о ней?

– Я так и сделал. Я нанял людей. Я нанял много людей. Двое отправились в Индию. Но они не вернулись. Они стали последователями этого мальчишки этого Великого Всеблагого Владыки.

– Понятно, – сказал преподобный Пауэлл. – Что ж, я помню тот день, когда родилась Джоулин. Я как раз собирался выпить чашечку кофе.

– Я прошу не ради себя. И кроме того, если с вами что-нибудь случится, уверяю вас, я позабочусь о вашей семье. Даю вам честное слово.

– Это вполне приемлемое предложение, мистер Сноуи. И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что моя семья будет вполне обеспечена. Потому что, если я отправлюсь на поиски Джоулин, вы переведете пятьдесят тысяч долларов на счет моего адвоката.

– Я дам их вам прямо сейчас, преподобный отец. Хотите наличными? Мне не сложно выложить всю сумму прямо сейчас.

– Мне не нужны ваши деньги. Мне нужно, чтобы мои родные были обеспечены в случае, если я больше не смогу о них позаботиться.

– А может, страховка? Я мог бы застраховать вашу жизнь на сто тысяч долларов, преподобный отец, и тогда...

– Счет моего адвоката. Если я умру, о моей семье позаботятся. Прошу вас, мистер Сноуи, я не хотел бы повторять.

– Конечно, конечно. Вы настоящий христианин.

И вот теперь он разыскивал Джоулин, дочь мистера Сноуи, и если дело благое – значит, он вполне может положиться на волю Всевышнего. Если Пауэлл будет стоек в вере, то до конца месяца он вместе с Джоулин вернется назад в Джейсон. Он вернет деньги мистеру Сноуи, и, может быть, тогда свершится чудо и этот скряга наконец проявит щедрость. В церкви действительно не мешало бы обновить систему кондиционирования воздуха.

Если он будет стоек в вере... Но как трудно сохранить веру, когда смотришь в глаза смерти!

Корова со снисходительным видом огляделась по сторонам и не спеша заковыляла по пыльной дороге вслед за телегой, которая – окажись эта корова вчера гамбургером – не тащилась бы сегодня со своим грузом по направлению к ямам, куда сваливали мертвые тела.

– В Патну. Едем в Патну, – сказал преподобный Титус Пауэлл, священник баптистской церкви из Джейсона.

– Я думал, вы вернетесь обратно, – сказал шофер, слегка коверкая слова.

– Большинство так и поступает, когда видят эти телеги.

– Я думал об этом.

– Я надеюсь, вы не станете хуже думать об Индии из-за того, что увидели. На самом деле почти все они – неприкасаемые и, значит, не играют значительной роли в создании подлинного величия Индии. Вы не согласны?

– Я вижу людей, которые умерли из-за нехватки пищи.

– Патна – странное место для чернокожего американца, – сказал шофер. Вы хотите повидать какого-нибудь святого?

– Возможно.

– Патна – настоящее гнездо святых людей, – рассмеялся шофер. – Они знают, что правительство их не тронет, потому что побоится старого пророчества. Они там такие же важные, как священные коровы.

– Что за пророчество? – спросил преподобный Пауэлл.

– О, очень древнее. Вообще-то у нас пророчеств больше, чем ила в Ганге. Но в это пророчество верят многие, хотя не все в этом признаются. – И шофер разразился новым приступом хохота.

– Так вы говорили о пророчестве, – напомнил преподобный Пауэлл.

– А, да, конечно. В самом деле. Если в Патне будет причинен вред святому человеку, настоящему святому, тогда затрясется земля и гром грянет с Востока. Даже англичане верили этому. В годы их правления однажды в Патне случилось землетрясение, и они просто с ног сбились в поисках пострадавшего святого. Но все знаменитые и влиятельные святые были живы, здоровы и невредимы. А потом они обнаружили, что один ничтожнейший отшельник, обитавший у подножия гор, стал жертвой ограбления – у него отняли миску с едой. Это была его последняя еда. А вскоре после этого было нашествие японцев. В другой раз одного святого окунули в ароматичное масло и подожгли, потому что наложница махараджи сказала, что дух святого великолепен.

И после этого в Индию вторглись монголы. И с тех пор любая религиозная организация обязательно имеет хоть одно отделение в Патне. Правительство уважает их, очень уважает.

– А знаете ли вы что-нибудь о Миссии Небесного Блаженства?

– А, это какое-то американское заведение. Да-да, они тут процветают.

– Вы ничего нс слышали о Великом Всеблагом Владыке?

– Всеблагой Владыка?

Преподобный Пауэлл достал из кармана письмо Джоулин.

– В Индии его называют Шрила Гупта Махеш Дор.

– Ах, юный Дор. Ну конечно. Каждый, кто умеет хорошо читать и писать по-английски, всегда может найти у него работу. А тот, кто умеет... – Шофер не докончил и потом, сколько Пауэлл ни настаивал, так и не ответил, какого еще типа люди могут всегда найти работу у юного Дора.

В Патне, как и в других пораженных голодом районах Индии, мертвых вывозили телегами. По дороге мимо пронесся «роллс-ройс», и шофер сообщил, что это министр центрального правительства, спешащий в Калькутту на очень важную конференцию, где будет обсуждаться варварская политика американского империализма, в частности решение о прекращении финансирования библиотеки в Беркли, штат Калифорния, где собрана литература о борьбе американских негров за гражданские права.

– Он произнесет великолепную речь, – сказал шофер. – Я читал – он назовет вещи своими именами: закрытие библиотеки – это акт геноцида, расизма и варварства. – Тут «паккард» 1947 года выпуска слегка подскочил, и преподобного Пауэлла передернуло. Шофер не промахнулся – маленький темнокожий ребенок остался лежать на дороге. Что ж, может, для него это лучший выход.

– Ну, вот мы и приехали. – Шофер остановил машину возле массивных деревянных ворот, укрепленных большими металлическими скобами. Высотой ворота были с двухэтажный дом, и к ним примыкала белая бетонная стена. Все это очень напоминало тюрьму.

– Это и есть Миссия Небесного Блаженства? Это больше похоже на крепость.

– Западное сознание устроено так, что не доверяет ничему, чего не понимает, – ответил шофер. – За всем непонятным оно видит свои собственные злые устремления. У нас нет людей с копьями, как у вашего папы.

Преподобный Пауэлл попытался объяснить, что он баптист, а посему папа вовсе не является его духовным руководителем, и, кроме того, швейцарская гвардия в Ватикане существует просто как украшение и никогда не пускает в ход оружие. Шофер согласно кивал головой, пока Пауэлл с ним не расплатился, накинув щедрые чаевые, а потом издал воинственный и вместе с тем прощальный клич и заявил, что папа – агент Центрального разведывательного управления и что-то еще в том же духе.

Преподобный Пауэлл крикнул шоферу вдогонку, чтобы тот подождал его – он скоро поедет назад, но, как ему показалось, в ответ из старого кашляющего и плюющегося «паккарда» раздался язвительный хохот.

Когда Пауэлл снова обратился лицом к воротам, он увидел, что они открыты.

В проеме стоял индийский жрец в розовом одеянии и улыбался. Лоб его пересекала полоска, нанесенная какой-то серебристой краской.

– Добро пожаловать, преподобный Пауэлл. Мы уже давно ожидаем вас.

Преподобный Пауэлл прошел во двор. Тяжелые окованные ворота медленно затворились с тихим стоном, хотя людей, закрывших их, видно не было.

В самом центре двора возвышался великолепный розовый дворец. За ним, на горизонте, виднелись заснеженные вершины гор Виндхья. Цветные стекла отбрасывали мерцающие зайчики на розовые стены дворца, а золотой купол, венчавший сооружение, сверкал так ослепительно, что пастор поневоле отвел глаза.

– Дядя Титус! Дядя Титус! Вы здесь! Уй ты! – раздался молодой женский голос. Голос был похож на голос Джоулин, но принадлежал он юной девушке с очень темными глазами. Она бежала к преподобному Пауэллу, громко шлепая сандалиями. На голове ее было розовое покрывало, а лоб пересекала серебристая полоска. Подбежав поближе, она сказала:

– Наверное, мне больше не следует говорить «уй ты».

– Джоулин? Это ты?

– Вы не узнали меня? Я очень изменилась?

– Глаза.

– О, это от соприкосновения с Высшим Блаженством.

Она обеими руками схватила сильные усталые руки преподобного Пауэлла, ловко выхватила у него потрепанный фанерный чемоданчик, хлопнула в ладоши, и жрец в розовых одеждах подбежал к ним и взял вещи пастора.

– У тебя веки накрашены чем-то вроде угля, – заметил преподобный Пауэлл.

Он чувствовал, как ее коготки щекочут ему ладонь, и инстинктивно отнял руку.

Она рассмеялась.

– Грим на веках – это только внешнее. Глазами вы видите грим. Но вы не видите того, что происходит внутри, не видите, как мои глаза купаются в озерах светлого мерцания.

– Мерцание? – переспросил Пауэлл.

Что это – какой-то шифр? Может, эта краска содержит какой-то наркотик? Не опоили ли ее какой-нибудь гадостью? Преподобному Пауэллу все это казалось в высшей степени странным.

– Это чувство, которое испытывают мои глаза. Мы рождены для того, чтобы наслаждаться данным нам телом, а не страдать из-за него. Великий Всеблагой Владыка – да святится имя его! – научил нас, как достичь свободы. Мерцание – одна из ступеней на пути к свободе.

– Да, мы получили твое письмо – мой добрый друг, твой отец, и я.

– Ах, это. Да славится вечно имя Всеблагого Владыки! Да славится его нетленное имя и сам он – вечная и нетленная Верховная Личность! Он творит чудеса при жизни, и вся жизнь его – его доказательство Высшей Истины. О, да славится вечно его блаженная жизнь!

– Джоулин, дитя мое, не могли бы мы поговорить где-нибудь без свидетелей?

– Ничто не скроется от всевидящего ока того, кто постиг Самое Сокровенное Знание.

– Понятно. Тогда, может быть, ты согласишься поехать вместе со мной домой сегодня или как только это будет возможно, чтобы мы могли распространить его благое слово в Джейсоне, – сказал преподобный Пауэлл Джоулин, оглядывая все пространство двора.

Вдоль стен стояли мужчины в халатах, с тюрбанами на голове, с совсем не святыми ручными пулеметами и с патронными лентами на груди и на поясе. Двор был выложен красными и золотыми плитками. Преподобный Пауэлл слышал, как громко стучат его грубые кожаные башмаки, пока они с девушкой, которую раньше звали Джоулин Сноуи, шли по направлению к златокупольному сооружению в центре двора. Внутри струя холодного воздуха развеяла все восточное великолепие. Пол был выстлан линолеумом, невидимые кондиционеры нагоняли прохладу, странное неяркое освещение давало отдых глазам. Как было хорошо снова оказаться в сухой прохладе, вдали от жары и пыли несущих смерть дорог Индии, от бурой грязи Ганга, от вони трупов и испражнений.

Прозрачная струя воды била из чистого хромированного фонтанчика. Вплотную к белой стене стоял красный газировочный автомат высотой с человека.

– Всеблагой Владыка считает, что свято все, что сотворено святым, заявила Джоулин. – Он учит, что мы пришли в этот мир для того, чтобы быть счастливыми, а если мы несчастны, то, значит, мы сами отравляем собственное сознание. Пусть вас не смущает, что здесь, в этом дворце, все такое современное. Это еще одно доказательство того, что Всеблагой Владыка есть Высшая Истина. Хотите газировки?

– С превеликим удовольствием, дитя мое. Я просто с наслаждением выпью газировки. А здесь у вас в Патне есть газировка с апельсиновым сиропом?

– Нет, только самая простая. Всеблагой Владыка не пьет сладкие напитки. Если хотите с сиропом, поезжайте в Калькутту или в Париж. Тут у нас простая газировка.

– Да, понятно, у Всеблагого Владыки есть проблемы с избыточным весом.

– Проблемы нет. Диетические напитки освобождают от проблем.

Преподобный Пауэлл заметил, как щеки Джоулин вспыхнули легким румянцем, и впервые за все это время он увидел прядь ее золотых волос, выбившуюся из-под покрывала, окутывавшего голову.

– Если пожелаешь, дитя мое, мы можем уехать сегодня вечером, чтобы донести до людей его слово.

– Вы думаете, меня похитили, правда ведь? Правда?

Преподобный Пауэлл обвел глазами огромную прохладную комнату с белыми стенами – шарик мороженого на огромном разогретом коричнево-розовом блюде Индии. Ультрасовременная роскошь среди гниения и смерти. Раз тут все такое современное, значит, могут быть и современные электронные подслушивающие устройства. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и еще раз ощутил, что больше не дышит запахом испражнений.

– Разумеется, я не думаю, что тебя похитили. Как я сказал моему доброму другу, твоему отцу, я просто съезжу в Индию повидаться с милой крошкой Джоулин.

– Ерунда. Папа вовсе не друг вам. В тот самый день, когда я родилась, вам едва не пришлось заплатить жизнью за чашку кофе в его закусочной. Папа расист и реакционер. И всегда был таким. И всегда будет.

– Но письмо, Джоулин? – У преподобного Пауэлла от изумления отвисла челюсть.

– Великолепно, правда? Еще одно доказательство совершенства нашего Всеблагого Владыки. Он сказал, что вы обязательно приедете. Он сказал, что папа пойдет к вам, а вы приедете сюда за мной. Он сказал, что вы сделаете это по просьбе человека, который двадцать лет назад равнодушно наблюдал, как вас собираются убить за чашку кофе. Разве это не доказывает, как он велик? О, совершенство, совершенство, мой Владыка совершенен! – взвизгнула Джоулин и начала скакать по комнате, в экстазе хлопая в ладоши. – Совершенство! Совершенство! Совершенство! И еще раз совершенство!

Из дверей, которых он не видел, из-за портьер, которых он не заметил, пока они не зашуршали, с лестниц, которые сливались со стеной, пока он не увидел ступающие по ним сандалии, в комнату вошли молодые мужчины и женщины почти все белые, несколько черных. Никто из них не был похож на индийцев, кроме одной девушки, да и та, решил Пауэлл, скорее еврейка или итальянка.

– Позвольте мне представить вам еще одно доказательство совершенства нашего Великого Всеблагого Владыки, – громко объявила Джоулин, обращаясь ко вновь прибывшим, и рассказала им про город Джейсон в штате Джорджия, про историю взаимоотношения рас – белой и черной, как они всегда старались держаться подальше друг от друга, но как Всеблагой Владыка сказал, что его совершенство не знает расовых барьеров. – И вот, в доказательство этого, – в полном восторге заключила Джоулин, – перед нами негр, который приехал сюда по первой просьбе моего отца, белого расиста. О, совершенство, воочию мы зрим!

– О, совершенство, воочию мы зрим! – нараспев повторили все собравшиеся в зале. – О, совершенство, воочию мы зрим! – И Джоулин Сноуи провела преподобного Пауэлла сквозь группу молодых людей к двойным белым дверям, которые сами собой раздвинулись. За ними обнаружился лифт.

Когда дверцы захлопнулись и они остались вдвоем, преподобный Пауэлл сказал:

– Мне не кажется, что обман – это разновидность совершенства. Ты солгала, Джоулин.

– Это не ложь. Раз вы здесь, разве это не большая реальность, большее доказательство истины, чем клочок бумаги? А значит, меньшая правда отступает перед большей.

– В твоем письме содержался обман, дитя мое. Обман остается обманом, ложь – ложью. Ты никогда раньше не лгала, дитя мое. Что они с тобой сделали? Не хочешь поехать домой?

– Я хочу достичь совершенного блаженства с помощью Всеблагого Владыки.

– Взгляни на меня, дитя мое, – сказал преподобный Пауэлл. – Я проделал долгий путь, и я устал. Твой отец беспокоится о тебе. Твоя мать беспокоится о тебе. Я тоже очень беспокоился о тебе. Я приехал сюда, потому что думал, что тебя похитили. Я приехал сюда, потому что мне показалось, что твое письмо – это зашифрованное послание и ты зовешь меня. Итак, хочешь ли ты поехать со мной и вернуться домой в Джейсон?

Джоулин склонила голову набок и уставилась ему в грудь – казалось, она пытается сформулировать очень непростой ответ.

– Я дома, преподобный отец. И вообще вы ничего не понимаете. Вы думаете, вас привело сюда то, что вы называете христианской добродетелью. Но это не так. Вас привело сюда совершенство Великого Всеблагого Владыки, и я так рада и так счастлива за вас, потому что теперь вы сможете соединиться с нами в блаженстве. А вы ведь уже не молоды и могли не получить такой возможности.

Двери лифта открылись, и их глазам предстала комната, где стояла роскошная мебель, отделанная хромом и черной кожей. Мягкие глубокие кресла, большие диваны, круглые стеклянные столики, светильники – все это было похоже на картинку в модном журнале, который преподобный Пауэлл однажды купил по ошибке. Их с миссис Пауэлл тогда очень позабавили цены. Некоторые предметы обстановки стоили столько, что за эти деньги можно было бы купить целый дом.

«Бип!» – пропищало в дальнем углу комнаты, которая пахла как ароматизированная салфетка в самолете.

– Вот мы и пришли, – объявила Джоулин. – Это внутреннее святилище сердце Миссии Небесного Блаженства. О совершенство, всемилостивое совершенство!

«Бип!» – снова раздался тот же звук. Преподобный Пауэлл вгляделся вглубь огромной комнаты с низким потолком.

Пищал какой-то автомат – что-то вроде огромного ящика; по бокам его нервно дергались две пухлые светло-коричневые руки.

«Бип!» – пискнул автомат.

– Черт! – раздался голос из-за ящика.

– Преподобный Пауэлл здесь, о Великий Владыка, – пропела Джоулин писклявым голосом.

– Что? – донеслось из-за ящика.

«Бип!» – пищал автомат.

– Преподобный Пауэлл здесь, как вы и предсказывали, о совершенство, о неземной свет!

– Кто?

– Тот, о ком вы сказали, что он приедет. Христианин. Баптистский пастор, которого мы представим всему миру обращенным в нашу истинную веру.

– Что? Что ты несешь?

– Вспомните письмо, о Великий.

– А, да. Ниггер. Тащи его сюда.

Джоулин схватила Пауэлла за руку и с сияющей улыбкой кивнула, чтобы он следовал за ней.

– Мне не нравится это слово. Последний раз, мой юный друг, меня так называли головорезы в закусочной твоего отца.

– Вы не понимаете. В устах Всеблагого Владыки слово «ниггер» звучит совсем не оскорбительно. Да и что такое слово – два ничего не значащих слога. «Ниг» и «гер». И больше ничего.

– Это не тебе решать. И не твоему владыке.

Когда преподобный Пауэлл увидел Всеблагого Владыку, он кивнул головой и сказал себе «Ага!», как бы в подтверждение собственных мыслей. Он уже понял, что в этом здании ничему удивляться не следует. На Всеблагом Владыке была лишь пара слишком тесных белых трусиков. Никакой другой одежды на этом пухлом светло-коричневом теле не наблюдалось.

Он был похож на сардельку, перехваченную посередине лейкопластырем.

Юношеский пушок пробивался над четко очерченными губами. На лоб ниспадала прядь сальных черных волос. Он стоял перед экраном, вроде телевизионного, внимательно следил за прыгающей по экрану светящейся точкой и крутил ручки по бокам автомата.

«Бип!» – пропищал автомат, и точка с сумасшедшей скоростью пролетела от одного края экрана к другому.

– Минутку, – сказал юноша.

На вид Пауэлл дал бы ему лет пятнадцать-шестнадцать. Губы его нервно дергались, в речи чувствовался слабый акцент – так говорили белые юноши и девушки, приезжавшие много лет тому назад на Юг, чтобы бороться за гражданские права негров.

«Бип, бип, бип!» – пропищал автомат, и Всеблагой Владыка широко ухмыльнулся.

– Ладно, так ты и есть тот самый ниггер? Тогда к делу. Я – Шрила Гупта Махеш Дор. Для тебя – Великий Всеблагой Владыка.

Преподобный Пауэлл устало вздохнул. В этом вздохе было все: сотни миль по пыльным дорогам Индии; ночевки на заднем сиденье автомобиля; созерцание увозимых куда-то сотворенных из человеческой плоти монументов голоду; беспокойство о судьбе белой девушки, которая когда-то была так мила и добра ко всем. Обо всем этом он вздохнул, и когда заговорил, то понял, что бесконечно устал:

– Юноша, вы ошиблись адресом – со мной ваш номер не пройдет. Моя душа принадлежит Господу Иисусу. А ты, Джоулин... Мне жаль тебя. Это не духовный человек.

– Отлично, – сказал Шрила Дор. – Всю эту фигню можно опустить. Мое предложение очень простое. Мы с тобой могли бы сотню лет нудно препираться друг с другом, ссылаясь кто на апостола Павла, кто на Веданту, или какое там еще дерьмо сегодня в моде. Вот что я предлагаю. Я знаю, как ты должен жить, чтобы быть счастливым. Слушай. Язык дан тебе для того, чтобы чувствовать вкус. Глаза – для того, чтобы видеть. Ноги – для того, чтобы ходить. А когда они этого не делают, значит, что-то не так. Так или нет?

Преподобный Пауэлл пожал плечами.

– Так или нет? – повторил Шрила Дор.

– Глаза видят и ноги ходят, если Бог желает этого.

– Ладно, сойдет. А теперь задай себе вопрос по полной программе. Неужели ты рожден для того, чтобы ходить по земле с ощущением, что ты несчастен? Что что-то не так? Что-то не сбылось? Ничто и никогда не было таким прекрасным, как ты ожидал? Или я не прав?

– Иисус не обманул моих ожиданий. Он прекрасен.

– Конечно, потому что ты с ним никогда не встречался. Окажись этот еврейский мальчишка на Земле сегодня, я бы заполучил его себе, если бы только до него добрался. Я не стал бы его никуда подвешивать и втыкать ему в ладони гвозди. Зачем это, малыш? Я такого никому не предлагаю.

– Да славится имя Всеблагого Владыки! – воскликнула Джоулин, хлопая в ладоши.

– Замолчи, дитя мое, – строго сказал преподобный Пауэлл.

– Я предлагаю совсем другое. С моей помощью ты будешь чувствовать себя так, как должен чувствовать. Твое тело скажет тебе, что я прав. Твои чувства скажут тебе, что я прав. Только не пытайся их отключить. Но даже и тогда я все равно выиграю, потому что я знаю истинный путь. Усек?

– О Всеблагой Владыка! – воскликнула Джоулин и сбросила с головы к пухлым коричневым ногам Дора свое покрывало. Ее золотые волосы волнами раскинулись по закутанным в розовую ткань плечам. Преподобный Пауэлл увидел, как дрожат под сари ее юные груди.