Текст книги "Цвет страха"

– А розовый вам понравился.

– Еще бы. – Римо тут же улыбнулся. – Я, пожалуй, согласился бы пройти по футбольному полю, залитому желтыми и зелеными лучами, если бы на другой стороне светил розовый огонек.

– Римо, слушайте внимательно. Должно быть, эти цветные лучи являются продуктом какой-то новой технологии, разработанной людьми Бисли. Осмотритесь вокруг. Нет ли там органов управления?

– Органов управления?

– Да. Клавишей или кнопок, которые включали бы желтый свет.

– Эй, Чиун! Пошарь по комнате. Смитти спрашивает...

– Я нашел множество кнопок, помеченных названиями необычных цветов, – объявил Чиун.

– Смитти, мы нашли их!

– Не мы, а я! – громко возмутился Чиун.

– Мне не удалось отыскать заправил корпорации Бисли, а значит, тот парень – последняя наша надежда. Отыщите его и узнайте все, что ему известно. Чтобы понять причины возникновения конфликта, необходимо выяснить, зачем французам потребовалось изолировать парк.

– Ясно. А как дела дома?

– В эту минуту сенат обсуждает законопроект, запрещающий преподавание французского в крупных университетах.

– Я – «за».

– Ассоциация современных языков выступила с жестким заявлением, направленным против французского министерства культуры.

– Если хочешь знать мое мнение, французской культуре самое место в чашке Петри[26]26
  Чашка Петри – плоский стеклянный сосуд с крышкой, используемый для биологических опытов, в том числе для выращивания культур микроорганизмов.


[Закрыть].

– Они потребовали изъять из американских словарей заимствованные французские выражения. В ответ французская Академия переименовала парижские улицы, названные в честь американцев.

– Сколько их?

– Авеню генерала Эйзенхауэра, авеню Франклина Делано Рузвельта и рю Линкольн. Всего три: точнее, было три, – ответил Смит.

– Какой кошмар! – ужаснулся Римо.

– Пока идет война культур, но она грозит перерасти в настоящее кровопролитие. Римо, надо отыскать сотрудника Бисли и любой ценой вырвать его из рук французской разведки. Нет никаких сомнений в том, что он владеет тайной цветных лучей. А я тем временем займусь другой проблемой.

– Какой именно?

– Меня интересует, зачем корпорации Бисли потребовалось отправлять в Лондон несколько десятков своих работников.

– Желаю удачи, – сказал Римо и повесил трубку.

Он повернулся к Чиуну и посмотрел на него в тот самый миг, когда сухощавый кулачок корейца вошел в соприкосновение с пультом управления.

Пульт треснул и раскололся. Кнопки взлетели вверх и ударились в потолок, а помещение наполнилось запахом горелой изоляции.

– Зачем? – спросил Римо.

Мастер Синанджу ткнул пальцем в искореженные таблички с надписями «суперзеленый» и «ультрарозовый».

– Хорошая работа, – похвалил ученик.

Глава 25

Очнувшись, Род Читвуд сразу понял, что влип. Последнее, что он помнил, была ярко-зеленая вспышка на экране монитора. Самый настоящий суперзеленый цвет. До сих пор никто даже не пытался передавать гиперцвета по телевизионным каналам. Считалось, что это невозможно. И тем не менее получилось. Рода вывернуло наизнанку, и он потерял сознание.

Проснулся он на жесткой койке в бетонной камере без окон. Камера вызывала удивление тщательной отделкой, но Роду было не до того. Он не понимал, где и в чьих руках находится, и все же в голову ему закрались определенные подозрения.

Читвуд обвел помещение взглядом. Здесь были унитаз из нержавеющей стали, рукомойник и еще один предмет гигиены, в котором Род с брезгливым чувством признал биде.

– Ох и влип же я, – пробормотал он.

За ним пришли люди в черных вязаных колпаках, вторые полностью закрывали лица, оставляя прорези только для глаз и губ. Рода привели в безликую комнату и усадили на твердый деревянный табурет.

В комнату вкатили нечто вроде сервировочного столика, но при взгляде на содержимое подноса внутри у инженера все сжалось.

– Не надо меня пытать! Я сам все скажу, – чуть слышно промолвил он.

– Parlez-vous francais?

За время своего пребывания в «Евро-Бисли» Род успел кое-как выучить французский, чтобы объясняться с местными жителями, но сейчас была не та обстановка, чтобы путаться в словах и тонких смысловых оттенках, поэтому он сказал:

– Нет. Я говорю только по-английски.

Глаза за прорезями масок досадливо сощурились. Французы стали перешептываться, и Роду удалось уловить суть разговора. Они пытались сообразить, как вести допрос американца, не владеющего французским, и при этом не сесть на шесть месяцев за разговор по-американски. В тюрьму не хотелось никому. Даже если этого требовали интересы любимой родины.

В ходе долгих телефонных переговоров следователи, по-видимому, получили особое разрешение министерства культуры. Перед Родом поставили устрашающий электронный прибор, напоминавший трансформатор игрушечной железной дороги. Оттуда торчали два провода со стальными зажимами «крокодил».

Читвуд немедленно свел колени, подумав: «Сейчас мне поджарят яйца».

– Я скажу все, что хотите, – проблеял он.

– Кто стоит за беззаконием, творимым в нашей стране?

– Сэм Бисли.

– Он мертв.

– Я имел в виду корпорацию Сэма Бисли.

– Почему ты не совершил самоубийство, как другие? Ты – важная птица.

– Не такая уж важная.

– Врешь! Ты не съел отравленный леденец. Почему?

– Вы с ума сошли? Чего ради мне было накладывать на себя руки? Ради проклятого Бисли? Вы знаете, как его компания обращается со своими работниками?

– Но остальные...

– Остальные не попались на крючок компании.

– Чем же тебя зацепили? – спросил один из следователей.

– Этого я вам сказать не могу, – ответил инженер, подумав, что, если он разболтает секрет пультоискателя, французы тут же запатентуют прибор и заставят его. Рода Читвуда, создать для них гиперцветовой лазер. – Коммерческая тайна, – добавил он.

К нему приблизился другой мучитель, держа в широко расставленных руках «крокодилы», словно угонщик, собравшийся завести мотор краденого автомобиля.

– Не прикасайтесь к моим половым органам... – забормотала жертва и, когда стальные зубцы зажимов впились в мочки его ушей, едва не рассмеялся от облегчения.

– Даем тебе последнюю возможность говорить добровольно, – произнес чей-то голос.

Боль оказалась такой ужасной, что перед плотно зажмуренными глазами Рода Читвуда заплясали искры. В этот миг ему хотелось одного – чтобы электричество потекло сквозь его тело по любому другому пути. Пусть даже через нежные гениталии.

* * *

Стенограмму допроса расшифровали, и уже через десять минут ее факсимильная копия лежала на столе министра культуры Франции Мориса Туре.

Взяв в руки синий карандаш, министр быстро просмотрел документ, помеченный грифом «совершенно секретно».

Натыкаясь на запрещенные выражения, он вычеркивал их карандашом и вставлял слова из списка замены.

Покончив с протоколом, Морис Туре позвонил Президенту Франции.

– Алло?

– Я только что ознакомился с протоколом допроса сотрудника Бисли.

– Не может быть! – вспылил глава государства. – Даже я еще не получил факса!

– Прошу вас, забудьте это гнусное слово.

– Я – Президент и говорю так, как мне заблагорассудится.

– А я – министр культуры. Не желаете ли провести полгодика за решеткой, месье Президент?

– Что вам удалось выяснить? – сдался тот.

– Американцы изобрели гипнотический источник индуцированного излучения, который помогает им подчинять людей своей воле.

– Источник индуцированного излучения... Что это такое?

– Это выражение, которым мы заменили слово лэ-а-зэ-е-эр, – ответил Морис Туре, произнося запрещенное слово по буквам, дабы избежать полугодового заключения по обвинению в употреблении франглицизмов.

– Я не понимаю, каким образом лазе... э-э-э... источники индуцированного излучения могут гипнотизировать людей. Мне казалось, их используют для резки предметов.

– Да, конечно, но прибор, о котором идет речь, испускает окрашенный свет. Розовый успокаивает, от красного вскипает кровь...

– Буквально?

– В переносном смысле. Желтый заставляет сердце трепетать от страха, а зеленый оказывает на мозг и желудок столь ужасное воздействие, что человека выворачивает наизнанку и он теряет сознание.

– А голубой?

– Что голубой?

– Это мой любимый цвет. Что делает с человеком голубой цвет?

– Голубой приводит в уныние, – сообщил министр культуры.

– В уныние? А я думал, голубой успокаивает. Небеса ведь голубые, так? И океаны тоже. Стоит лишь взглянуть на них, и ты успокаиваешься.

– Верно. Но нельзя забывать и о том, что голубой – цвет тоски и печали. Читая унылую, скучную книгу, мы так и говорим – «муть голубая». Грустная музыка называется блюз...

– Разве это слово не запрещено? – злорадным тоном осведомился Президент.

– Ну тогда les bleus, – поправился министр культуры, добавляя новое слово в черновик словаря официально признанных терминов.

– Продолжайте, – промурлыкал глава государства.

– Американцы установили розовые излучатели на всей территории Кляксы. Они повышают восприимчивость людей и создают приподнятое настроение, как, например, взгляд на комок сладкой ваты.

– Теперь понятно, почему наши обманутые граждане хлынули в «Евро-Бисли».

– Это провокация, против которой нет защиты, злодейский акт культурного империализма. Как вы намерены поступить?

– Хорошенько все обдумать.

– Народ Франции взывает к вам об отмщении. Мы требуем самых жестких ответных мер.

– Может быть, прикажете выстроить на американской земле парк Звездочки и увешать его розовыми фонарями?

– Я имел в виду военные меры.

– По-моему, Вашингтон здесь ни при чем. Мы столкнулись с беспардонной алчностью частной компании, и я не хотел бы из-за цветных лазеров втягивать в конфликт всю страну.

– "Лазер" – это грязное иностранное слово, месье Президент, – напомнил министр культуры. – Я бы не хотел передавать содержание нашего разговора на рассмотрение Комитета по защите родной речи, но...

Президент бессильно закатил глаза.

– Что вы предлагаете? – преувеличенно вежливо осведомился он, стиснув зубы.

– Мы подарили американцам статую Свободы. Давайте потребуем ее назад.

– Что за чепуха!

– Тогда уничтожим.

– Насколько я знаю, в Америке и без того хватает смутьянов, призывающих разрушить статую и продать ее на металлолом.

– Это военная провокация! – вскричал Морис Туре. – Если они хоть пальцем тронут Свободу, мы сотрем их с лица земли атомным взрывом! Уничтожим их псевдокультуру и грязный язык одним мощным ударом!

– Видимо, мне придется переговорить с министром обороны.

– Он на моей стороне, – торопливо произнес Морис Туре.

– Вы с ним уже обсудили возникшую ситуацию?

– Нет, но я уверен – он меня поддержит. И если вам небезразлично ваше политическое будущее, вы тоже станете под мои знамена.

– Я подумаю, – пообещал Президент и повесил трубку.

В кабинет вошел секретарь с долгожданным факсом в руках. Президент Франции откинулся на спинку кресла и принялся изучать протокол.

Как хорошо, подумал он, что Америкой управляет такой нерешительный человек. Может быть, робость Штатов и неторопливость Франции позволят отыскать нужное решение, прежде чем министр культуры втянет две страны в конфликт, куда более опасный, нежели столкновение слов и языков.

Глава 26

Компьютер сообщил о небывалом всплеске количества авиабилетов, приобретенных по карточкам Бисли во Флориде, Калифорнии и Луизиане, и Харолд В. Смит тут же сообразил, что за этим фактом кроется что-то серьезное.

Флорида и Калифорния – традиционные вотчины Сэма. Но Луизиана ни малейшего отношения к корпорации не имела. Ни парков, ни контор.

Служащие Бисли направлялись в Лондон. Зачем? Что им делать в столице Британии? Может быть, они намерены добраться до «Евро-Бисли» на самолете, следующем рейсом «Лондона – Париж»?

По зрелом размышлении Смит отверг этот вариант. Во-первых, в компьютерах системы бронирования мест не было сведений о массированных закупках транзитных билетов во Францию. Во-вторых, Франция продолжала депортацию граждан США, считая их «нежелательными лицами». Пока глава КЮРЕ щелкал клавишами, электронная почта принесла официальное известие о том, что американский посол во Франции объявлен «персоной нон грата» и выдворен за пределы страны «за деяния, несовместимые с его положением».

Как правило, эта дипломатическая формула обозначала обвинение в шпионаже, но применять ее в данном случае было бы полной нелепостью. Американский посол не имел к разведке ни малейшего отношения.

Смит вернулся к своей задаче.

Итак, работники корпорации Бисли хлынули во Францию с безумным упорством спятивших леммингов, рвущихся к воде.

Зачем?

– Вряд ли они едут в Лондон, – пробормотал Смит. – В Англии им нечего делать.

Догадка пронзила мозг Смита, словно удар грома.

Франция объявила американских граждан вне закона, но британцы по-прежнему могли пользоваться ее гостеприимством – в той мере, в коей люди, не владеющие французским, могли чувствовать себя во Франции желанными гостями.

Смит вывел на экран подробную карту Британских островов и уменьшал масштаб до тех пор, пока на мониторе не появились Английский канал и северное побережье Франции.

Перелет из Лондона в аэропорт де Голля или Орли занимал не более часа. Однако американцы, пожелавшие въехать во Францию через тот или другой аэропорт, неминуемо будут задержаны на пограничном пункте. Даже если их целый полк, далеко им не прорваться.

Смит внимательно осмотрел пролив. Его можно было переплыть на пароме или попутном судне. Однако вторжение с моря вряд ли сулило успех.

Смит нахмурился и отстучал команду, в мгновение ока превращавшую англоязычные названия во французские.

«Канал» превратился в «Ла-Манш», по-французски – «рукав». Это и было французское наименование географического пункта, который весь остальной мир называет Английским каналом.

Не увидев в этом названии ничего интересного или настораживающего, Смит уже собирался было выключить карту, когда его внимание привлекла незнакомая линия, пересекающая пролив.

Красная линия.

И подпись: «Транс-Манш».

Серые слезящиеся глаза Смита уставились в одну точку. Не упустил ли он что-нибудь важное? Его пальцы забегали по клавиатуре, возвращая на экран английские слова.

Там, где только что была подпись «Транс-Манш», появились другие буквы. В памяти Смита мгновенно всплыло слово. Слово, от которого кожа его пошла пупырышками, а по спине разлился холодок.

Чуннель[27]27
  Обиходное название транспортного туннеля, проложенного под Ла-Маншем и соединяющего Британию с континентом. Слово «Чуннель» образовано из английских «Channel» и «Tunnel».


[Закрыть].

* * *

Они были одеты в гражданское, а значит, были мирными гражданами, а не людьми в мундирах, которые маршируют под грозный рокот барабанов с оружием в руках.

Объединенные силы Калифорнийских мушкетеров, Флоридских партизан и Луизианских зуавов высадились в лондонском аэропорту, тщательно спрятав в багаже американские паспорта и мундиры.

Поэтому их сочли простыми туристами, но уж никак не солдатами.

Когда они группами по два-три человека прибыли на международный вокзал Ватерлоо, в карманах у них лежали поддельные канадские паспорта. Примирившись гостями из-за океана, они заняли места в скоростном поезде «Евростар» и погрузились в молчание, не без оснований полагая, что креольский диалект Луизианы вряд ли сойдет за парижский выговор.

Поезд неторопливо прогромыхал по старой фолкстоунской ветке, вышел на скоростную магистраль под Ла-Маншем и разогнался до ста восьмидесяти шести миль в час.

И хотя воодушевление бойцов нарастало с каждой пройденной милей, они упорно держали рот на замке.

Французские пограничники тревоги не подняли, но это была простительная оплошность. Кто бы мог подумать, что захватчики вторгнутся в страну через Транс-Манш? Ведь не кто иной, как Британия долгие века сопротивлялась объединению с Европой. Именно британцы опасались вторжения с континента, а не наоборот.

Паспорта этих людей были в полном порядке, мундиры аккуратно сложены и спрятаны под истинно английскими твидовыми пиджаками и холщовыми рубахами.

После того как поезд покинул вокзал Кале и направился в Париж, чужеземцев уже было не остановить.

У них не было при себе ни оружия, ни предметов, которые могли быть признаны таковыми.

Каждый из них вез личный универсальный пульт дистанционного управления, но, поскольку таможенникам нечасто доводится видеть в пассажирском багаже пульты от телевизоров, они и не подумали возражать.

* * *

Поначалу Марк Кобьен отнесся к новому назначению с энтузиазмом.

– Вы поведете Луизианских зуавов, – сказал ему Боб Бисли. Разговор состоялся в конференц-зале Утилдака флоридского парка «Бисли-Уорлд».

– Куда я их поведу?

Когда Боб объяснил, что батальону предстоит захватить «Евро-Бисли», дабы уберечь от французов секретную технологию, Марк Кобьен проглотил застрявший в горле комок и сказал:

– Но ведь это опасно...

– Вы сделаете это ради компании.

– Я понимаю, – нерешительно пробормотал Марк. – Но...

Боб Бисли пригвоздил его к месту отеческим взглядом окруженных морщинками глаз и прошептал:

– Дядя Сэм назвал именно вас. Он сказал: «Я хочу, чтобы эту операцию возглавил Кабан».

– Кобьен, сэр.

– Что?

– Кобьен. Это французская фамилия.

– Дядя Сэм так и сказал. Вы болтаете по-французски и выглядите типичным лягушатником. Теперь слово за вами. Неужели вы откажете своему Дяде Сэму, когда он в трудную минуту обращается к вам за помощью?

У Марка заныло под ложечкой. Он боготворил Дядю Сэма, любил его с тех самых пор, когда еще ходил под стол пешком. Но обожаемый Дядя не имел никакого отношения к тому кошмарному созданию, которое смотрело на него зловещим взглядом там, под Питерсбергом, в кузове передвижного командного пункта.

Первый был добродушным весельчаком с лучистыми глазами и занимал в сердце Марка Кобьена особое место.

Второй – страшным чудовищем, левый глаз которого пульсировал зеленым ящеричьим светом, при виде которого Марк изверг из себя завтрак, упал без сознания и очнулся в лазарете Бисли лишь на следующий день.

В конце концов Марк принял решение, продиктованное не столько любовью, сколько страхом.

– Я согласен, – проговорил он.

Боб Бисли положил ему руку на плечо и улыбнулся.

– Я знал, что вы – наш человек. Кабан.

– Кобьен, сэр, – отозвался Марк и, получив авиабилет, добавил: – Вы забыли упомянуть о премиальных...

– Повышение по службе и есть ваша премия, – холодно произнес Боб Бисли. – Остальные восприняли повышение именно так.

* * *

К тому времени, когда Марк Кобьен прибыл в Лондон, душа его пылала раздражением. Пока вагон мчался по Чуннелю, раздражение нарастало, превращаясь в тлеющую затаенную злобу. Три часа спустя после отбытия из Лондона поезд «Евростар» поравнялся с платформой парижского Северного вокзала, и Марк теперь был готов убить первого встречного.

Но, почувствовав себя тайным агентом и осознав, что находится во враждебной стране в преддверии опасной операции, Марк подавил свою злость против работодателя.

К тому же ему надо было как-то управляться с луизианскими психами.

Глава 27

Гордости Доминик не было предела. Реми Ренар, руководитель ОВБ, пригласил ее на совещание дирекции, где должны были присутствовать специалисты из отделов планирования и прогнозирования.

– Мы с радостью выслушаем вашу информацию... – директор запнулся и поправил сам себя: – ...ваши соображения, агент Арлекин.

– Благодарю.

Совещание проходило в темной мрачной комнате, высокие окна которой были занавешены тяжелыми портьерами, заглушавшими неумолчный лязг машин на парижских улицах. Приглашенные сидели у длинного дубового стола, где лежал глаз Сэма Бисли. Он по-прежнему был подключен к активатору, наспех собранному специалистами ОВБ и превращавшему глаз в оружие.

– Основной деталью устройства является призма, – сообщил инженер ОВБ. – Как вам известно, при прохождении через призму белый свет разлагается на все цвета радуги. Глаз испускает свет, подчиняясь управляющим импульсам, при помощи которых выбирается необходимый гиперцвет.

– Прекрасное резюме, – кивнул директор ОВБ. – Что это дает для безопасности страны?

– Вооруженные таким прибором, наши агенты будут неуязвимы, – отозвался шеф французского политического сыска Ламе Монгран, любезно приглашенный на совещание.

– Замечательно, но в таком случае возникает опасность захвата прибора врагом.

– Если это, как мы подозреваем, американский прибор, то засекречивать его бессмысленно, – подал голос Фабьен Рокар, руководитель службы внутренней безопасности. – Наше бюро промышленного шпионажа успешно овладевает американскими секретами при помощи таких примитивных приемов, как изучение содержимого неохраняемых свалок аэрокосмических корпораций США.

– И все же если устройство попадет в руки врага, его могут обратить стране во вред, – заметил Ренар. – Какие еще будут предложения?

В комнате воцарилась тишина. На столе появились бутылки изысканного портвейна, сыр и печенье.

– Представьте себе этот же прибор, но увеличенный в сотни раз, – сказал министр внутренних дел, по совместительству – номинальный глава Совета внешней разведки.

Главные шпионы Франции внимательно посмотрели на глаз и представили его разросшимся до внушительных размеров. Чего уж проще! Присутствующие прекрасно понимали, какую угрозу будущему страны таит в себе загадочный шарик.

– А теперь представьте этот orbe на орбите.

– На орбите?

– Да, на орбите, опоясывающей земной шар. Это будет глаз Франции.

– Спутник-шпион?

– Нет. Грозный защитный глаз. Представьте, что германцы вновь покусились на наши границы. Представить тоже совсем нетрудно.

– А теперь представьте, что в тот самый миг, когда их войска вот-вот бросятся в атаку, небеса начинают излучать неодолимое розовое сияние и успокаивают захватчика.

Вообразить такое было гораздо сложнее, и присутствующим пришлось хорошенько сосредоточиться. Лбы их избороздили морщины, на лицах застыли напряженные гримасы.

Наконец все осознали красоту подобной идеи.

– Или, скажем, когда британцы окончательно нам осточертеют, мы сможем затопить Британию зеленым и заставить их желудки взбунтоваться.

– Если учесть, какую ужасную пищу они едят, их желудки уже давно должны были взбунтоваться.

Под высокими потолками комнаты раздался дружный взрыв хохота.

Однако самую лучшую идею предложила очаровательная Доминик Парилло.

– Представьте себе, – вкрадчивым заговорщическим тоном произнесла она, – что мы залили Штаты желтым светом, который вселяет страх и ужас. Уж тогда-то они нипочем не смогут нас побеспокоить.

– Они станут нашими рабами! – радостно воскликнул Ренар.

– Если, разумеется, нам опять не потребуется помощь в борьбе с оккупантами, – заметил министр внутренних дел. – Тогда мы освободим американцев. Ненадолго. Только чтобы они успели восстановить свою индустриальную мощь и послать нам на выручку своих храбрых и безрассудных солдат.

– Надо лишь предусмотреть особые меры предосторожности, чтобы лучи не затронули жилище Джейри.

– Еще бы! Само собой.

– Когда состоится следующий космический запуск?

– На той неделе. Кажется, это будет спутник связи.

– Нельзя ли заменить его нашей аппаратурой?

– Non. Нам нужен корабль большего размера.

– Сколько времени уйдет на его разработку?

Точных сроков никто не знал, но все присутствующие пообещали заняться этим вопросом. Теперь стало ясно, какие перспективы сулят гиперцветовые излучатели – пожалуй, эта штука будет куда эффективнее, нежели ядерное оружие. Применение атомной бомбы непременно повлечет за собой тяжелые последствия – нападки и проклятия со стороны Международного сообщества, а может, даже ответный удар.

Но если враг и заподозрить не сумеет, что его территорию облучает гиперцвет, приходящий из космоса, кому придет в голову порицать Францию?

По окончании заседания Доминик Парилло решила заглянуть к плененному сотруднику Бисли, которого она допрашивала не более часа назад.

Пленник потребовал телевизор, и его просьбу удовлетворили. «Странно, зачем человеку в такой ситуации нужен телевизор? – удивилась Доминик. – Может быть, он надеется увидеть что-нибудь важное?»

* * *

У железнодорожной станции «Евро-Бисли» пассажиров поджидал таксомотор. Его задние дверцы открылись, но шофер не услышал ни звука.

Видимо, он не услышал и щелчка, с которым они захлопнулись, и только легкое покачивание задних рессор заставило таксиста посмотреть в зеркальце. Сзади сидели два человека.

– Mon Dieu!

– Отвезите нас в Париж, – распорядился тот, что повыше, – несомненно, проклятый англо-американец. Об этом можно было судить если не по мерзкой одежде, то хотя бы по тому невыносимому акценту, с которым он произнес изящное название французской столицы.

Пьер Перруч всю свою жизнь возил по Парижу отвратительных американцев с их невыносимым акцентом. Как часто, услышав исковерканную речь, он хотел выбросить пассажира на обочину! И всякий раз его останавливали соображения, которые перевешивали тайные побуждения, – личный доход и опасения повредить иностранному туризму, который, в свою очередь, также влиял на доходы Пьера.

Но теперь, когда Франция выдворила американских туристов и объявила их язык вне закона, Пьер не видел причин сдерживаться.

– Прочь из моей машины! – крикнул он.

– Послушайте, нам некогда спорить и пререкаться. Отвезите нас в Париж.

– Это слово произносится «Па-ри»! А теперь вон отсюда, мерзавцы!

Но тут в разговор вмешался старый азиат. Его безупречный французский вынудил Пьера, коренного парижанина, с чувством стыда признать, что его собственная речь весьма далека от совершенства. Азиат послал Пьера ко всем чертям и надменно добавил:

– Мы спешим. Поезжайте.

У старика было такое замечательное произношение, что Пьер смягчился, а глаза его увлажнились.

– Вы можете оставаться, – сказал он. – А тот, другой, пускай проваливает! Сейчас же!

Пьеру Перручу так и не удалось до конца осознать, что с ним случилось секунду спустя, хотя он и выбрался из этой передряги живым.

Стальная рука схватила его за шею и повелела ехать в Париж.

У Пьера не осталось никаких желаний, кроме тех, которые внушала ему рука проклятого американца. Он рванул в Париж. Его, словно лошадь, дергали за голову, и он послушно поворачивал в указанном направлении, чувствуя себя бессловесной тварью.

Сзади слышались команды, которые старый азиат отдавал отнюдь не Пьеру, а своему попутчику. Тот, в свою очередь, заставлял таксиста поворачивать в ту или иную сторону.

Нельзя сказать, чтобы это был лучший способ управлять машиной, но он действовал, и довольно гладко, особенно когда такси вырулило на кольцевую автодорогу с самым плотным в Париже движением.

Пьер Перруч с удивлением обнаружил, что ведет машину куда ловчее, нежели когда-либо в жизни.

Это странное ощущение лишь усугубилось, когда ему велели свернуть на бульвар Мортье к штаб-квартире ОВБ.

Штаб-квартира представляла собой беспорядочное нагромождение каменных зданий, окруженных красной кирпичной стеной. Ее истинную сущность выявлял только уличный знак, запрещавший видео– и фотосъемку. Установленные на крышах камеры следили за проезжавшими машинами, пешеходами и голубями, попавшими в поле зрения их объективов.

– Оно? – спросил американец.

– Оно, – ответил азиат.

В тот же миг большой палец американца прищемил одну из жевательных мышц Пьера и каким-то непостижимым образом вынудил его ногу нажать на тормоз с точно выверенным усилием, обеспечившим плавную остановку.

– Плата за проезд... – начал было Пьер.

– Какая плата? Я сам вел машину, – отозвался американец, и не успел шофер возразить, как погрузился в бесчувственное состояние.

* * *

Сопровождаемые взглядами телекамер, Римо с Чиуном приблизились к зданию штаб-квартиры ОВБ.

– Все очень просто, – заявил Римо. – Давай залезем на крышу и спустимся с потолка.

Чиун внимательно осмотрел десятифутовую зубчатую стену, увенчанную шипами, оберегавшими штаб-квартиру от охотников перемахнуть через забор.

– Слишком заметно, – возразил он.

– Я не вижу лучшего способа.

– Мы войдем через парадную дверь.

– По-моему, это еще заметнее.

– Нет. Там нас не ждут, – ответил мастер Синанджу и двинулся к стальной коричневой двери.

Римо пошел следом.

На двери не было ручки, только кнопка звонка. Чиун нажал ее, дверь приоткрылась, кореец проскользнул сквозь образовавшуюся щель и угодил прямо в лапы охраны ОВБ.

– Arretez![28]28
  Стой! (фр.).


[Закрыть] – скомандовал один из охранников.

– Parlez-vous franglais?[29]29
  Вы говорите по-франглииски? (фр.).


[Закрыть] – спросил Римо.

Его слова не произвели должного впечатления, и, как только мастер Синанджу проявил недвусмысленное желание протиснуться сквозь ряды головорезов, один из них выхватил автоматический пистолет «MAT» и рявкнул:

– Allez-y! Dites-le!

Римо не было никакой необходимости вспоминать свои трехлетние занятия французским, дабы сообразить, что охранник велел своим коллегам открыть огонь.

Римо наметил цель и двинулся вперед, нимало не сомневаясь в том, что Чиун тоже уже выбрал себе жертву.

Так оно и было. Чиун задрал обутую в сандалию ногу до высоты собственной макушки и резко повернулся. Казалось, он лишь слегка задел охранников по подбородкам, и тем не менее раздался характерный звук клацнувших зубов и челюсти повисли, перекосившись набок. Громилы, выронив пистолеты, схватились за подбородки, пытаясь вернуть их на место.

Римо решил соблюсти профессиональный этикет и не убивать людей, которые всего лишь выполняли свою работу.

Он низко пригнулся, пропуская автоматную очередь над плечом. Пули просвистели так близко, что Римо ощутил их тепло. Потом скользнул к охраннику и выпрямился, едва не столкнувшись с ним нос к носу.

Он тут же ткнул охранника в глаза расставленными вилкой пальцами, и тот отпрянул, испуганно вопя и размазывая по лицу слезы.

Его товарищ навел на Римо свое тупорылое оружие, но нажимать на спуск не спешил. Схватив покалеченного стража за шиворот, Римо поставил его на линию огня.

Второй головорез тотчас принялся водить стволом из стороны в сторону, стремясь поймать Римо на мушку и не попасть при этом в своего ослепшего товарища.

А тот продолжал вопить и пританцовывать – не только по своей воле, – и вскоре стало ясно, что застрелить самозванца, не ранив коллегу, невозможно. Заметив растерянность на лице второго головореза, Римо толкнул к нему ослепшего охранника. Налетев друг на друга, они столкнулись лбами, выронили оружие и повалились на землю.

Римо догнал мастера Синанджу, который уже входил в главное здание штаб-квартиры.

Они очутились в пустом фойе, и Римо спросил:

– Куда теперь?

– Иди на кислый запах, – ответил Чиун.

Римо, в свою очередь, тоже почуял кислятину – легкий запах рвоты. Судя по всему, именно здесь провели человека из зала управления «Евро-Бисли», возможно, забыв вытереть ему лицо.

Спустившись в подвал, они наткнулись на запертую камеру и уже собирались сорвать дверь с петель, когда из-за открывшихся створок лифта показалась Доминик Парилло.

Она посмотрела на Римо и Чиуна, и у нее отвалилась челюсть.

Римо успел подскочить к женщине прежде, чем ей пришло в голову выхватить оружие или закрыть дверь лифта.

Француженка даже пикнуть не успела. К тому мгновению, когда двери лифта закрылись, Римо уже вытянул ее из кабины и отнял пистолет.