Текст книги "Проблемы современной культурологии и культуры"

Но любовь плохо нормируется, вырывается из любых рамок, преодолевает социальные нормы. Общество стремится обуздать любовь. Н. А. Бердяев считал, что общество вообще отвергает любовь, а: «Любящий в высшем смысле этого слова – враг общества»[69]69
  Бердяев Н. А. Метафизика пола и любви. Цит. по: Философия любви. Т. 2. М., 1990. С. 415.


[Закрыть]. Наверное, это некоторое преувеличение. У обществ к любви и с любовью довольно сложные и разнообразные отношения. В том числе и что касается любви как ценности культуры.

Любовь половая, так или иначе, связана с сексуальным удовлетворением, сексуальной избирательностью, сексуальным соперничеством, которое может становиться опасным. Любовь связана с деторождением и воспитанием детей (или отсутствием такового), что чрезвычайно важно для общества. Любовь способна неоднозначно вторгаться в различные перепитии социальной и даже политической жизни, становиться пружиной социальных и политических действий, порой существенно влияющих на судьбы целых стран.

По всему по этому, общество (государство, которое худо ли, хорошо ли представляет интересы общества или отдельных его слоев), с одной стороны хочет все знать о любви, контролировать ее, воспитывать (идеологически навязывать) такую любовь, какая видится позитивной. И к тому, что выгодно обществу (государству). Это касается любви к родине (к государству, отождествляемому с родиной). Любви к вождям, в Советском Союзе даже к партии. Это касается и половой любви, определенные формы бытия и выражения которой поощряются, а другие осуждаются. Общество обычно интересуется интимной жизнью своих членов. Но оно же требует от них слишком откровенно не выражать чувств. Социум настаивает на скромности, соблюдении правил приличия. Иногда это лицемерие. Иногда: «не простое ханжество, а формирование особой культурной ориентации, стремившейся перечеркнуть сексуальность, а чувственность поднять до уровня «обнаружения Бога»[70]70
  Кон И. С. Сексуальность и культура. С. 41.


[Закрыть].

Половая любовь тесно связана с такой социально санкционированной формой отношений между полами как брак и с малой социальной группой, называемой семьей. Брак, формы которого различны в разное время у разных народов, не обязательно прямо связан с любовью, и не всегда заключается на основе любви. Дело не только в том, что брак зачастую оказывается сделкой, при которой чувства или отсутствуют или не принимаются во внимание. В литературе по культурологии уже не раз отмечалось то, что если, скажем, в Индии до брака жених и невеста могут быть незнакомы, это не означает пренебрежения к чувству любви. Индусы говорят: вы, европейцы, сначала любите, потом женитесь, а мы сначала женимся, потом любим.

Стремление к тому, чтобы любовь была основой и следствием брака и становилась основой семьи, свидетельствует о признании обществом ценности любви, и не только любви двоих друг к другу. В разные эпохи, в разных странах семьи – разные. Но семья, в которой нет любви – чудовищна. Она уродует всех ее членов. Ведь обычно в состав семьи входят близкие родственники: дедушки, бабушки, родители, дети, внуки, братья, сестры, любовь между которыми не просто скрепляет семью. Атмосфера любви обеспечивает успешность семьи во всем. Но хорошо, когда в семейной жизни любовь реализуется как ценность культуры.

Вл. Соловьев видел важность осуществления в семейной жизни трех видов любви. Родительской (которая более дает, нежели получает). Любви детей к родителям (когда дети более получают, чем дают). И, наконец, – половая любовь (которая возможна и вне семьи), которую он считал уравновешенной в плане «получать» и «давать». Эту, последнюю, Соловьев считал высшим видом любви, ведущим к созданию нового человека, в прямом и переносном смыслах. Потому что: «истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих»[71]71
  Соловьев Вл. С. Соч. Т. 2. С. 511.


[Закрыть]. Думается, дело еще и в том, какова эта любовь между двумя людьми. Так, слишком сильная страсть (необходимая и уместная в начале отношений) может уродовать жизнь и самих любящих и их окружения, их семьи. Кроме того, в семье все же недостаточно любви двоих, мужа и жены. Их любовь должна дополняться любовью родительской, любовью детей к родителям, любовью всех близких друг к другу. И любовью, проявляемой в культурных формах и такой, которая содержательно культурна. Любовь, которая продуцирует духовное обогащение любящих. Значит, это не может быть любовь всепрощения, мелочной опеки, любовь к своим при ненависти к остальным. Семья, основанная на любви и сама любовь должны быть открытыми, распространяться за пределы семьи и любви двоих.

Что касается культуры, то в любви как реализуемом единении разных людей важны деликатность, такт, терпимость. Надо уметь любить так, чтобы любимый человек был свободным. Французский поэт Франсуа Вийон писал: любовь лишь тем и хороша, что в ней всегда свободны оба, и выбирать вольна душа.

Любовь как ценность жизни и культуры связана с другими ценностями: с Добром, и с Красотой. Для реализации культурных смыслов любви не безразличны ее связи с эстетической и художественной культурой.

Своеобразие эстетической культуры и ее ценностей

Рассуждая о культуре, применительно к сфере эстетических и художественных явлений, прежде всего надо прояснить смысл прилагательного-определения «эстетическое» (а потом и «художественное») в его отношении к культуре.

Что означает именно эстетическая обработка, эстетическое оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и самих себя?

Смысл понятия «эстетическое» очень по-разному трактуется теоретиками. Не будем вдаваться в тонкости их споров. При всех исследовательских разногласиях очевидно, что сфера эстетических явлений – это сфера прежде всего красоты и искусства, в той мере, в которой оно связано с красотой. Поле «эстетического» в жизни – это область таких взаимодействий человека с миром, при которых возникает или создается своеобразное чувственное переживание красоты или безобразия тех или иных явлений действительности.

В природе подобных чувственных переживаний нет. Они появляются именно в ходе развития культуры. Для того, чтобы они появились, чувства людей должны были «обработаться», преобразоваться, чтобы стать, по выражению К. Маркса, чувствами-«теоретиками», чтобы, не теряя своей физиологической и психологической основы, чувства смогли выйти-таки в область духа, и при этом остаться чувствами. Человек постепенно стал, и остается, способным испытывать чувственное наслаждение от того, что называется красотой и чувственное отвращение к безобразию, уродству.

Это может быть простое удовольствие, скажем от вида и запаха цветка, или – отвращение, вызванное кучей грязи. Это может быть сложное чувственное переживание трагедии в жизни или в искусстве, трагедии как «гибнущего прекрасного». Это может быть эмоциональное неприятие безобразного, проявляющего свою нелепость в комичности ситуации, если уродство относительно безопасно. И тогда оно вызывает смех. А если нелепость угрожающа, – смех может стать злым – сатирой.

Эстетическое взаимодействие человека с миром, таким образом, это исходно ценностное взаимодействие. И так же, как для сферы нравственности центральной ценностью является добро (в его противопоставленности злу), так для сферы «эстетического» – красота, или «прекрасное». Уродливость, безобразие – не ценности, ибо ценность являет в себе лишь положительную значимость. Но именно в отношении к безобразному (к разным его модификациям) обнаруживают себя им противоположные проявления прекрасного. Грациозность – грань красоты, а неуклюжесть – уродства. Так же и с изяществом и грубостью. А если, к примеру, неуклюжесть мила, то она стала специфической гранью красоты как ценности.

Культура в сфере эстетических явлений и базируется на возможности у человека особых чувственных переживаний: наслаждения красотой и отвращения к безобразию. Эстетическая культура, в общем – это обработка, оформление, облагораживание, одухотворение человеком среды и самого себя, направленные в сторону чувственного утверждения красоты и отрицания (неприятия) уродства. Человек эстетически культурный способен и настроен чувственно воспринимать, переживать и порождать (создавать) красоту: в созерцании, действиях, отношениях, в частности в художественном творчестве. И главное условие наличия и реализации эстетической культуры – так называемый эстетический вкус, т. е. способность человека к различению прекрасного и безобразного, красоты и уродства. Имеется в виду именно чувственное различение того и другого, которое может быть грубым и более тонким (утонченный вкус). Эстетический вкус – не просто показатель и критерий эстетической культуры. Он способствует ориентации человека в царстве эстетических ценностей, центральная из которых – красота.

Однако о том, что такое красота, или «прекрасное», мыслители спорят издревле и до сих пор. Причем, с одной стороны, постоянно подчеркивают неоспоримую существенность красоты, как одной из высших, абсолютных ценностей жизни и культуры. С другой стороны, столь же постоянно твердят об относительности красоты, изменчивости ее критериев, субъективности оценок. Как говорится в одной народной пословице: «для одних красота в волосах, для других в лысине». И в то же время, за красоту умирают и убивают, к ней стремятся, надеются, что именно она поможет спасти мир.

Вроде бы всем известно, что такое красота. Но никому пока не удается удачно определить ее, выявить ее основания, объяснить, почему то или иное явление красиво, а другое – некрасиво. Некоторые эстетики основания для объяснения красоты пытались обнаружить в природе, взятой безотносительно к человеку. Они доказывали, что объективно, сами по себе, красивы кристаллы, кораллы, бабочки, леса и озера. Красивы же они якобы потому, что в них явлена особая природная гармония, выраженная в упорядоченности составных частей, симметричности, пропорциональности и т. д. Однако никакая природно-объективная упорядоченность (симметрия, пропорциональность, соразмерность и т. д.), никакие объективные цветовые или звуковые соотношения сами по себе не выступают в качестве красоты. Ибо, во-первых, симметричное, пропорциональное, соразмерное – вовсе не обязательно красиво. А во-вторых, о красоте вообще не может быть и речи, если нет того, кто способен ее воспринять и оценить. Природа без человека не знает ни прекрасного, ни безобразного.

Но красота – это и не чисто субъективная оценка, не только внутреннее чувственное переживание. Воспринимается и переживается нечто, а не ничто. То, что мы называем красотой, порождается и появляется только во взаимодействии человека с миром, с его явлениями, ставшими носителями эстетической ценности. Красота – это не только оценка, это именно ценность, то есть – ценностное отношение, – особое, эстетическое отношение. Как любая духовная ценность, красота порождается в обществе, это ценность культуры. И как любая духовная ценность, реализуется она в жизни конкретных людей, в конкретных ситуациях.

Взятая в этом плане, красота в сущности есть отношение между человеком и каким-либо конкретным явлением. Именно между, ибо субъективное «отношение к» (отношение человека к явлению, его эмоционально-чувственная оценка) входит в целостное ценностное отношение, в то, что называется красотой как ценностью. Как и всякая ценность, красота может воплощаться по-разному. Носители красоты могут быть различными. Это может быть и математическая формула, и храм, и кристалл, и коралл, и цветок, и лицо или тело человека. Но красота не принадлежит носителям, хотя и опредмечивается в них. Чтобы красота как ценность реализовывалась, «проявилась», кроме ее носителя, необходим в каждом случае и человек, способный «распредметить», чувственно «прочесть», пережить ее. Носитель – это всегда только вещественный знак того, что может выступать как красота, если есть кто-то, для кого знак этот своеобразно значим, у кого при взаимодействии с носителем может возникнуть чувственное переживание красоты (или, как вторичное, – хотя бы осознание ее присутствия). Переживает красоту, наслаждается ею человек, но переживание, наслаждение возникает лишь во взаимодействии с носителем, значимым для него.

Говорить о красоте математической формулы совершенно бессмысленно, если нет людей, знающих математику, и способных испытать чувственное наслаждение от того, что в данном случае выступает как красота. Но, с другой стороны, красота формулы есть только тогда, когда есть сама формула (и ведь не любая красива!). И человеческое лицо, которое воспринимается как красивое (этим человеком, этой эпохи, этой культуры, в этом слое общества) – обладает какими-то особенностями, а не просто правильностью черт. Но что же это за особенности? Что такое красота?

Красота – едва ли не самая трудноопределимая ценность. В общем, красоту видимо можно представить как отношение человека и мира (какого-то явления), выражающее момент предельной очеловеченности, одухотворенности конкретной чувственности человека. Такое отношение возникает тогда, когда явление в высшей степени значимо, но значимо не утилитарно, не в плане его использования. В таком случае говорят о «заинтересованной незаинтересованности» (И. Кант), о бескорыстности чувств. Явление оказывается духовно-значимым и, в то же время, чувственно-привлекательным.

Когда мы, например, любуемся фруктами в саду или натюрмортом, на котором фрукты изображены, – удовольствие от вида фруктов может быть совсем не связанным с их вкусом, с желанием съесть их (получив утилитарное наслаждение). И тем не менее, мы (не все и не всегда) стремимся получать наслаждение от созерцания явлений как красивых, нас вроде бы волнует лишь духовно-значимая форма этих явлений, которую мы чувственно оцениваем. Это и так, и не совсем так.

Дело в том, что переживается в данном случае не собственно форма, а органичность воплощения в этой чувственной форме – содержательной духовности самого человека, его так сказать «чувственной человечности». Немецкий философ Гегель считал, что, например, для искусства: «Чувственная внешность в прекрасном, форма непосредственности как таковой, есть в то же время определенность содержания…»[72]72
  Гегель Г. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. М., 1977. С. 383.


[Закрыть]. Выражаясь языком Гегеля, можно сказать о форме (применительно к красоте, что это форма природы, выражающая собой дух, характерная, полная смысла форма[73]73
  Там же. С. 384.


[Закрыть]. Видимо само наслаждение, переживание красоты как ценности возникает тогда (и потому), когда человек ощущает себя целостным, способным возвысить свои чувства до предельной (не беспредельной!) духовной высоты. Особая значимость формы в эстетическом отношении (о которой пишут многие исследователи) как раз и состоит в том, что это конкретно-чувственная форма, предельно органично выражающая человеческое содержание, подлинно человеческий смысл явления, его целостную ценность. В этом плане очеловечивание мира есть его оформление. И для художника, и для того, кто наслаждается искусством, красотой, – форма «бесконечно дорога потому, что она – носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою»[74]74
  Суздалев П. К. Врубель. Личность. Мировоззрение. Метод. М., 1984. С. 216.


[Закрыть]. Форма становится конкретно-чувственным выражением духовной ценности явления, ставшего носителем красоты (как отношения между ним и человеком, эмоционально оценивающим его).

Возможность возникновения именно такого отношения определяется особенностями и человека и явления, с которым он взаимодействует. Явление должно иметь (или обретать) какие-то особые свойства, качества, чтобы оно смогло стать предметом эстетического отношения, носителем красоты. В разные эпохи, в разных сообществах – это разные свойства. Человек, взаимодействующий с этим явлением, – должен быть эстетически развит, чтобы быть в состоянии чувственно оценить эти свойства, пережить их как красоту, испытать наслаждение от нее.

Не только, скажем, свежая роза может порождать чувственное выражение человечности человека – эстетическое отношение, наслаждение красотой. Изящество змеи может вызвать то же самое, хотя змея в других случаях выглядит гадкой, вызывает отвращение.

Но вот куча (pardon!) «дерьма» не вызывает эстетического наслаждения ни у кого. Впрочем, самая чудесная роза вызовет эстетический восторг, только если человек не «слеп» (физически или духовно), и если он настроен на чувственное взаимодействие с цветком.

Вряд ли такое «объяснение» красоты как ценности является исчерпывающим. Вряд ли вообще возможно исчерпывающе объяснить и тем более определить красоту. Ибо в ней всегда был, есть и будет момент тайны, что-то необъяснимое в обычной логике понятий. Что-то, что требует не столько рационального понимания, сколько чувствования. Что-то, что лучше выразимо посредством языков искусств, а не науки.

Эстетический вкус человека может быть в известной мере специально развит, воспитан, обогащен. Но в основании его все-таки остается нечто иррациональное, как и вообще в культуре, нечто, как говорится «от Бога» данное. Из этого, правда, не следует, что о красоте, вкусе, и о других эстетических ценностях нельзя размышлять, хотя все рассуждения об этом отнюдь не бесспорны.

Красота может-таки быть воспринята, пережита и понята преимущественно как прежде всего полезность, разумность, целесообразность. Попытки именно так во всяком случае понять красоту, не как целостную ценность, а в первую очередь через значимость, – очень характерны. Они выражают утилитарно-разумное отношение к прекрасному и вообще к эстетическим ценностям. Английский философ Нового времени Г. Гоббс считал, что красота – это совокупность свойств какого-нибудь предмета, которые дают нам основание ожидать от него блага. Другие исследователи неоднократно отмечали, что эстетически значимым, в самых разных обществах, оказывается то, что когда-то было полезным (хотя это далеко не всегда так). Вообще красивым в таком случае считается то, что полезно, целесообразно, функционально, удобно. Понимание красоты в качестве целесообразности часто свойственно конструкторам, архитекторам, дизайнерам. Некоторые конструкторы самолетов высказывали убеждение в том, что красивый самолет – тот, который хорошо летает. Для самолетостроения или для промышленного дизайна, возможно, это и так. Совпадение эстетической ценности и функциональности здесь существенно. Но в целом красота несводима к целесообразности, хотя соразмерность, симметричность, пропорциональность и т. д. имеют отношение к переживанию красоты в определенные исторические периоды, когда особенно ценимы (и на чувственном уровне) именно упорядоченность, гармоничность бытия и его фрагментов.

Однако в самых разных культурах существуют представления о красоте, не укладывающиеся в понимание ее как полезности, целесообразности. Эти представления обычно выражаются в неких нормах, канонах, сложившихся стилях, устойчивых групповых вкусах. В одном из африканских племен считалось очень красивым для людей иметь редкие передние зубы. В другом – девушкам удаляли два передних зуба. И только девушки без них могли считаться красивыми. А в третьем (в Мозамбике) вождь, лишившийся переднего зуба считался таким уродом, что больше не мог быть вождем. Если во всем этом и была какая-то целесообразность, то неизвестно, когда и какая. Да и сейчас мы считаем красивым вовсе не то, что целесообразно, разумно, полезно, а чаще всего то, что стало привычным в связи с жизнью в определенной среде. На уровне нормы красиво прежде всего то, что считается таковым в обществе в соответствии с господствующими вкусами, канонами и общественными идеалами.

В своей самоценности и самостоятельности красота проявляется только в качестве индивидуализированного идеала. При этом прекрасно то, что явлено как красота в индивидуальном переживании, независимо ни от полезности явления, ни от норм и канонов. Другое дело, что существующая норма, стиль могут быть внутренне приняты, не противоречить индивидуальному вкусу.

Красота, как реализуемый идеал – не утилитарна, она самоценна, и стремление к ней чувственно, личностно. Но личностное, индивидуальное не означает того, чего ни у кого нет. Личностное переживание красоты является особым выражением ее общезначимости, ее человеческой ценности. Значимость в этом смысле, норма и идеал вместе образуют красоту как высшую ценность, в том случае, если норма оказывается индивидуализованной и внутренне принятой, а значимость ощущается как общечеловеческая, действительно высшая целесообразность, а не рассудочная разумность, не примитивная полезность.

Таким образом, красота как ценность культуры является отношением, в котором чувственно выражена человечность человека в его взаимодействии с миром. Ф. Шиллер считал, что «красоту нужно понять как необходимое условие существа человечества»[75]75
  Шиллер Ф. Собр. соч. в 6 т. М., 1957. С. 283.


[Закрыть].

В поле эстетической культуры красота – это чувственно выраженное и воспринятое совершенство конкретного объекта, доставляющее человеку удовольствие, наслаждение от его созерцания (в широком смысле видения, слышания) Совершенство, порождаемое в духовном взаимодействии человека и объекта как носителя свойств, выступающих в данной культуре знаками совершенства.

Некоторые эстетики предпочитают говорить не о красоте, а о прекрасном. Но прекрасное и есть красота в превосходной степени.

Эстетическая культура состоит в способности, во-первых, к различению красоты и безобразия (эстетический вкус), способности к переживанию красоты как ценности. И это – выражение обработанности, оформленности, облагороженности, одухотворенности чувственной природы человека.

Во-вторых, эстетическая культура предполагает способность и умение человека преобразовывать мир, обрабатывая его, оформляя, облагораживая, одухотворяя, – через порождение в нем красоты и преодоление безобразия. Вот это, последнее, как бы сконцентрировано и развернуто в художественном освоении человеком мира, в художественной деятельности, в искусстве.