Текст книги "Северный модерн: образ, символ, знак"

Можно ли такое увидеть в Берлине, Париже и Брюсселе? Конечно, нет… Это и есть то самое, что в своей речи С. Грипенберг метко назвал «финским натурализмом». Мы улыбаемся, и вместе с тем, вспоминаем про давно забытый миф.

В средневековой Европе образ медведя обычно связывали с греховной телесной природой человека. Он также служил олицетворением беспощадной первобытной силы. Древние саамы полагали, что души наиболее могущественных шаманов имели свойство оборачиваться медведями. А вот как происхождение этого сильного зверя описано в «Калевале»:

 
Где родился косолапый,
Где на свет он появился?
Там родился косолапый,
Там на свет он появился:
Рядом с месяцем у солнышка,
На плечах Большой Медведицы,
Оттуда был на землю спущен
В золотой колыбельке,
На серебряных нитях.
 

Монументально-декоративная скульптура с фигурами медведей

Тонкий юмор всегда был присущ карело-финским народным легендам. Но, так или иначе, они приписывали медведю небесное происхождение. Финны верили в то, что медведь связан с циклическим процессом смены дня и ночи. Поэтому в «Калевале», вероятно, и упоминаются месяц и солнышко. Пробуждение медведя, после долгой зимней спячки, совпадало с приходом на землю тепла и света, «возрождением» природы.

У балтийских народов образ косолапого зверя, наделенного могучей силой, нередко пробуждал буйную фантазию. Медведя одушевляли, называли его «лесным человеком». По представлениям финнов, он дружил с лесным духом Лембо (или Лешим, по-славянски). Тот потчевал зверя во время своей трапезы. Когда Лембо спал, медведь охранял его покой.

В древнем эпосе карело-финнов и латышей также допускалась возможность «брачного союза» между лесным зверем и человеком. В сборник Э. Салмелайнена, в частности, вошла сказка «Микко-силач» или «Микко лесной». Ее главный герой – сын человека и медведицы, в которую обратился дух леса и живой природы Тапио. Вопреки запрету матери, Микко ушел из глухой тайги в мир людей, поселился в деревне. По сюжету сказки, мальчик рос богатырем, но эта его сила нередко оборачивалась разного рода порчей. На сельских игрищах он мячом, того не желая, причиняет увечья девушкам. Изгородь вокруг подсеки Микко строит из таких толстых стволов сосен, что люди «шесть недель» не могут прорубить в ней ворота. Посланный в лес за дровами, молодой богатырь запрягает в упряжку диких зверей вместо лошади…3232
  См. об этом: Э.Г.Карху «Карельский и ингермандландский фольклор», С.130—131.


[Закрыть]

Нет сомнения, что в образе Куллерво тоже есть немало от богатыря-силача Микко. Всмотримся в рельеф на фасаде, созданный Хильдой Марией Флодин.3333
  Хильда Мария Флодин (1877—1958) – финская художница, скульптор и график, подруга и ученица О. Родена.


[Закрыть] Судя по всему, так она представила Куллерво и его смертельного врага – поработителя Унтамо. А может быть, и нет? Но, в любом случае, перед нами «калевальские» персонажи, которые изображены с медвежьими ушами. Не это ли свидетельство об их могучей силе, связанной с нечеловеческим происхождением?

Рельеф с изображением героя национального эпоса – Куллерво

Вероятно, скульптор, работая над образами, вдохновлялась знаменитыми иллюстрациями А. Галлен-Каллела. На рисунках художника, оформляющих «Калевалу, некоторые легендарные персонажи тоже имеют характерные «медвежьи уши». Х-М. Флодин остается верной древнему мифу, но в то же время превращает уродливое в гротеск, неожиданно, добиваясь эстетического ощущения. Грубо высеченные лица будто рождаются из шероховатой поверхности каменного блока. Само собой разумеется, для ученицы О. Родена повышенный интерес к метаморфозам был одним из приоритетов в творческих исканиях.

Кстати, родиной Куллерво считают отнюдь не Карелию или Финляндию, а Ингерманландию. Эта территория, расположенная к юго-западу от Петербурга, была зоной компактного проживания этнических финнов, как бы оторванных от своей исторической родины. Призыв Куллерво к борьбе и его желание отомстить своим недругам-хозяевам – это не что иное, как иносказательно переданное в мифе желание ингерманландцев сохранить свои национальные корни, не «раствориться» среди многочисленного русского населения. Финны, проживающие здесь, действительно, не были свободны. Жители Ингерманландии и о крепостном праве знали не понаслышке.

Исконные же обитатели Финляндии находились в совершенно ином положении. В «стране лесов и озер» никогда не было крепостничества. Долгое пребывание под властью Швеции и затем, в качестве автономии в составе России, не изменяло характера общественного устройства в стране. Миф о Куллерво стал актуален в Финляндии только в конце ХIХ столетия, когда русское царское правительство перешло к более агрессивной политике в отношении княжества. И вот тогда гневный призыв финского легендарного героя-мстителя зазвучал в полный голос. Ингерманландский миф обрел, по сути, общенациональную окраску.

На другом фасадном рельефе, под надписью «Pohjola», изображена ревностная хранительница Севера – колдунья Лоухи. Х-М. Флодин представила ее в образе древней, почти беззубой старухи. …А кто рядом с ней? Наверное, это кузнец Ильмаринен. Один из самых ярких и загадочных персонажей карело-финского эпоса. Невольно задаешься вопросом, почему Ильмаринен, который изготовил по заказу старухи Лоухи чудо-мельницу Сампо, так и не осчастливил своих соплеменников, жителей легендарной страны Калевы?

Рельеф с легендарной хозяйкой Севера – колдуньей Лоухи

Вроде бы, всего две надписи «Kullervo» и «Pohjola». А как много они значат, вместе с тем, в сознании любого Финна! И как не оценить художественное дарование Хильды-Марии Флодин. Ведь она не только сумела «разглядеть потаенную красоту» в примитиве народного искусства, но и сообщить «эзоповым языком» о тех идеалах, которые упорно отстаивали финские неоромантики – чувстве патриотизма, твердости духа, несгибаемой воли и свободолюбии.

Скульптурные маски с образами из древней мифологии финнов

…Теперь, пожалуй, откроем дверь и пройдем внутрь здания. У главного входа нас, буквально, обескураживают рельефные изображения во фризах. Тут и Лембо с медведями, и какие-то неизвестные духи природы в образах диких зверей,.. Все это возникает перед глазами посетителя совершенно неожиданно, словно неоткуда. Мы невольно ощущаем испуг, а спустя какое-то мгновение улыбаемся и продолжаем с интересом рассматривать гротескную монументально-декоративную скульптуру. Вестибюль перекрыт «готическим» сводом, создающим иллюзию присутствия в средневековой постройке. Это ощущение усиливает и тяжелая дверь с кованой ручкой, оформленная фигурным литьем и резьбой с орнаментом в национальном «вкусе». Забегая вперед, отметим, что в здании страхового общества «Похъюола» от эпохи модерна сохранилось и еще одно помещение с достаточно оригинальным интерьером. Это так называемая парадная гостиная или зал приемов. Стены данного помещения с особым изяществом отделаны натуральным деревом. Расходящиеся раструбом стержни колонн, которые находятся в центре зала, декорированы металлическими скобами со стилизованным цветочным орнаментом и гротескными резными фигурками, также изображающими лесных духов. С. Грипенберг в своем очерке подчеркнул:

«…и, затем, будто входишь в кухню на крестьянском хуторе и видишь деревянные бревна, которые отзываются финскими лесами с их сладко-пахнущими шишками; кованые петли заставляют вспомнить о древнем кузнеце Ильмаринене, который некогда поразил соплеменников своим удивительным мастерством, и понимаешь всем сердцем и душой, что это подлинно финское, что только Финн мог создать такое, что это Новое финское искусство, которое близко Финскому националистическому течению – тому же, что и у Сибелиуса, Галлен-Каллела или Ахо..».3434
  Sebastian Gripenberg, manuscript, Pohjola archives.


[Закрыть]

В Финляндии в начале ХХ столетия был своеобразный культ народных ремесел. Занятие кузнечным делом исстари было в традиции жителей крестьянских хуторов. Кроме того, они хорошо умели валить тяжелые стволы, искусно обрабатывать древесину. Считалось, что истинный Финн должен построить себе избу собственными руками, не прибегая к посторонней помощи. Об этом даже писал в одном из стихотворений Эйно Лейно:

 
Ушел я из деревни далеко,
Где в чаще голубеет озерко,
И там решил себе построить дом
Без помощи чужой, своим трудом.
…Один валил я сосны, делал тес,
И мох, и камень сам из леса нес,
Все лето отмахал я топором —
И к осени готов был новый дом3535
  Э. Лейно «Песня лесного торпаря» // из Сборника «Ночная пряха», 1897.


[Закрыть].
 

Только зная цену настоящего человеческого труда, можно было понять истинное величие финского народа, сумевшего приспособить для жизни суровые каменистые ландшафты и заросшие непроходимыми лесами земли. Простая рубленая изба, с ее незатейливым интерьером, воспринималась как символ национальной гордости.

Вход на парадную лестницу в здании компании «Похъюола» выделен перспективным порталом, ассоциирующимся с архитектурой западноевропейских средневековых церквей. Впрочем, на верхние этажи здания можно попасть и со стороны другого фасада, выходящего на улицу Миконкату. Портал, ведущий на «черную лестницу», украшен парными рельефными изображениями фантастических существ, олицетворяющих какие-то атмосферные явления Севера – туман или мороз. Эта персонификация чем-то напоминает тот образ, что запечатлен на картине Х. Симберга «Заморозки», написанной в 1895 году.

Маска с еще одним образом божества из языческой мифологии

Парадная лестница в здании страхового общества «Похъюола»… В причудливом искривлении ее маршей отдельные специалисты усматривают французское влияние. И, не исключено, что они правы. В 1900 году, как уже сообщалось, Э. Сааринен, действительно, посещал Париж и знакомился с его архитектурой. Может быть, какое-то впечатление от французской столицы, и нашло отражение в тех окончательных рисунках, которые зодчий представил своим коллегам – Г. Гезелиусу и А. Линдгрену. Он мог ненадолго увлечься изящными и элегантными формами.

Между тем, поручни лестничных перил были украшены в истинно национальных традициях. Как и в зале приемов, использовалась весьма традиционная для Финляндии художественная резьба по дереву. Фонари с фигурами, напоминающими языческие божества, природные растительные мотивы создали иллюзию пребывания на извилистой тропе среди могучих стволов елей и сосен.

Двери на лестничных площадках, ведущие в галереи внутренних помещений, напоминают, в свою очередь, элемент интерьера средневековых замков. Тяжелые створки с коваными засовами, стилизованными под старину, обиты железом и украшены литым орнаментом.

Вид с вершины горы в Северной Финляндии

Двигаясь по эллипсовидным маршам лестницы, мы постепенно приближаемся к «символической вершине». Световой купол над площадкой верхнего этажа, по сути, и есть то олицетворение солнца или радостного светлого дня, выражение оптимистической веры в победу над темными силами. Мы будто оказываемся на пике горы Ноурунен, у бескрайних синих небес, застыв в созерцании величественной картины мироздания. И как тут не вспомнить назидательные строки из «Литургии красоты», принадлежащие перу русского поэта К. Бальмонта:

 
Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть,
Свет Луны они забыли, потеряли Млечный путь.
 

Особенности декоративного убранства ряда общественных зданий в Гельсингфорсе (Хельсинки) поры расцвета «национального романтизма»

Оформительский талант А. Линдгрена проявился также в решении фасадов здания Национального музея на проспекте Маннергейма (его конкурсный проект относится к 1902 году). Как утверждает М. Хаузен, над образом этой монументальной постройки Э. Сааринен и Г. Гезеллиус почти не работали. Они только расписались под уже готовыми чертежами, которые самостоятельно подготовил А. Линдгрен. Последний также руководил строительством здания, которое затянулось на десятилетие и продолжалось уже после закрытия совместного архитектурного бюро зодчих.3636
  M. Hausen «Eliel Saarinen…", P.144—146.


[Закрыть]

Декор на фасадах Национального музея в Хельсинки творчески продолжает тему северной природы, столь ярко выраженную в скульптурном убранстве здания страховой компании «Похъюола». Запоминающимся символом этого величественного сооружения может служить фигура медведя, встречающая посетителей у центрального входа. Ее автором был талантливый скульптор Э. Викстрем, который считался одним из видных представителей школы «национального романтизма» в Финляндии.

В своей творческой работе А. Линдгрен предложил новую концепцию музейного здания. Как пишет американский исследователь Д. Бултон Смит, в проекте специально предусматривалось размещение археологических и художественных экспонатов в окружении, соответствующем тем эпохам, к которым они принадлежат. Так, например, для демонстрации средневековой скульптуры, ювелирных изделий и глиняной посуды был отведен небольшой круглый объем, внешне напоминающий романские церкви-ротонды; оружие представлялось к осмотру в затемненных помещениях и узких коридорах, создающих иллюзию рыцарского замка; а гранитные валуны стен «доисторического отдела», расположенного на нижнем этаже, словно передавали суровый образ языческой древности.3737
  См об этом: Smith J.B. «The Golden Age of Finnish Art: Art Nouveau and the national spirit», Helsinki, 1985, Р.172.


[Закрыть]

Разумеется, необычная планировочная схема постройки нашла отражение и в ее выразительной силуэтно-пространственной композиции. В центральной части здание акцентировала высокая башня с пирамидальным шпилем.

Вход в здание Национального музея

Над арочным порталом, в простенках между узкими окнами, были помещены исполненные в технике высокого рельефа стилизованные изображения стволов хвойных деревьев, как бы подчеркивающие вертикальные членения здания. Думается, этот декоративный прием был самостоятельно разработан А. Линдгреном. Похожий мотив зодчий также использовал и в украшении балкона на фасаде здания Северного банка в Хельсинки.

Методы облицовки внешних стен мало чем отличались от тех, что были использованы в здании страхового общества «Похъюола» – огромные прямоугольные блоки гранита в цоколе, положенные неровными рядами плиты стеатита с «рваной» фактурой, контрастно сочетающиеся с оштукатуренными поверхностями и оранжево-красным кирпичом. В облике здания присутствовало ощущение Средневековья, романтического гротеска. Рельефные композиции, украшающие фризы, представляли, непосредственно, картины живой природы или жанровые сцены из народной жизни. Могучая крона хвойного дерева с белкой и сидящим на стволе дятлом… Притаившийся заяц… Лыжник, бредущий по заснеженному лесу… Рыбаки, отправляющиеся на лодке в море…

Все это, как нельзя лучше, соответствовало духу Севера и общему назначению здания. Первостепенной функцией Национального музея было просвещение его посетителей – знакомство с таежной природой, историей, культурой и этнографией финского народа.

Дореволюционное фото здания Политехникума в столице Финляндии (из местного архитектурного журнала)

Среди шедевров архитектуры «финского национального романтизма» в Хельсинки, относящихся к поре ее расцвета, выделяется и здание студенческого союза Политехнического училища (т.н. «Vanha Poli») на Ленротинкату (№29), построенное в 1901—1903 гг. по проекту зодчих Вальтера Томе и Карла Линдаля. История его сооружения во многом показательна. Дело в том, что первоначально уличный фасад кирпичного здания предполагалось оштукатурить. Но на заключительном этапе работы на молодых архитекторов оказали сильное давление владельцы карьеров по добыче природного камня. Руководствуясь собственными коммерческими интересами и ссылаясь на современный строительный опыт, они убедили В. Томе и К. Линдаля использовать гранит для облицовки фасада. В итоге, здание приобрело еще более экспрессивный облик. Плиты серого камня, с грубо обработанной поверхностью, положенные с нарочитой неровностью, придали ему сходство со средневековыми замками.

Совместный проект зодчих получил хрестоматийное для Финляндии название «Сампо». Миф о чудо-мельнице является одним из наиболее важных в эпосе «Калевала», поскольку имеет прямое отношение к жизни и судьбе финского народа. Две великолепные фрески, некогда украшавшие потолок в павильоне Финляндии на Парижской Всемирной выставке 1900 года, тоже были посвящены теме Сампо («Кузница Сампо», «Защита Сампо»).

Здание Политехнического студенческого общества в Хельсинки – характерный пример архитектуры «северного модерна». В его подчеркнуто асимметричной композиции доминирует экспрессивный объем башни со шлемом, как бы противопоставленный монументальному порталу и плоскости фасада. Высокие крыши покрыты натуральной черепицей. Как пишет об этой постройке американский специалист Джонатан Мурхауз «каждая часть здания полна идеями и идеалами подобно молодому уму. Его архитектура говорит о деятельном, бесстрашном и даже смелом языке». Схожего мнения придерживается и авторитетная исследовательница финского зодчества Сирпа Хайла. Она считает здание студенческого союза Политехнического училища «наиболее радикальной версией нового стиля, вызвавшей сильную реакцию за и против». В проекте этого сооружения все приемы национального романтизма были выражены наиболее полно, а внешние детали исполнены ярко и выразительно.

Входной портал в «Сампо»

Вход в здание архитекторы подчеркнули эффектным арочным порталом, который явился своеобразной «цитатой» из архитектуры Средневековья. Его полукруглая дуга получила обкладку блоками стеатита с вырезанными на них рельефными изображениями.

Что представлено на этих рисунках по камню?

Центральный замковый камень портала оформлен в типично национальных традициях. В четких линиях резьбы угадывается образ совы – птицы, которую в Финляндии считали хранительницей северной природы. В холодной зимней ночи, когда даже медведь спал в своей уютной берлоге, только ее всевидящий глаз наблюдал за жизнью леса. Здесь же другие обитатели карельской тайги – цапли, белка. А рядом образы людей – древних жителей «страны лесов и озер». Маска языческого бога… И еще какие-то непонятые существа, напоминающие эмбрионы насекомых или земноводных. Это глубоко индивидуальная фантазия художника, выраженная в филигранной технике низкого рельефа!

Сводчатый потолок в вестибюле – еще одно проявление изысканного вкуса оформителя. В мягких по тону фресках хорошо «читаются» национальные орнаментальные мотивы. Интерьер будто напоминает помещения в средневековых замках, выстроенных на финской земле опытными мастерами-строителями из Швеции…

Безусловно, одним из самых запоминающихся в Хельсинки является здание бывшей Телефонной ассоциации на улице Коркеавуоренкату. Его можно, по праву, отнести к числу шедевров местного зодчества.

Монументальное здание было построено по проекту архитектора Ларса Сонка в 1905 году и, вскоре, стало одним из символов «финского национального романтизма. Но, с другой стороны, оно также ознаменовало собой «точку кульминации» или начало заката нового архитектурного стиля в Финляндии.

Некоторые интересные сведения из истории проектирования здания Телефонной компании, в частности, приведены в книге П. Корвенмяя «Innovation versus tradition: The architect Lars Sonck». Так, например, финская исследовательница подчеркивает, что заказчиков постройки еще до начала конкурса не устраивали ранее существующие в то время типы сооружений для деловых нужд. Л. Сонк, волею обстоятельств, был вынужден искать кардинально новое решение конторского здания.

Ранее, пишет П. Корвенмяя, шведский зодчий Т. Теслиф уже разрабатывал более традиционный проект постройки с внутренним двором для Телефонной ассоциации в городе Васа. Однако, Л. Сонк не мог использовать его в качестве ориентира из-за его скромных размеров и ретроспективного по характеру «неоренессансного» фасада. Хотя участок, выкупленный в Хельсинки дельцами из Телефонной конторы, и располагался близко к городскому центру, он несколько отстоял от наиболее оживленных улиц, был чуть в стороне от исторической застройки. В связи с этим, заказчики не были связаны с так называемой проблемой архитектурной среды. У Л. Сонка была возможность смело экспериментировать объемами, добиваться силуэтной выразительности. От зодчего лишь требовалось понимание функционального назначения постройки, создания помещений, удобных для размещения технического оборудования, просторных залов для персонала и посетителей компании.3838
  См об этом: Korvenmaa P., Р.79—80.


[Закрыть]

Л. Сонк, принимая это внимание, тем не менее остался верен своим художественным принципам. Он решил уличный фасад в гротескных национально-романтических формах, со схемой членений и проемов, не соответствующей общей структуре внутренних помещений. Зодчий придал постройке гипермонументальный облик, используя характерный прием облицовки стены тяжелыми гранитными блоками. Л. Сонк как бы зрительно увеличил здание, спроектировав его в необычно крупном масштабе.

Здание Телефонной ассоциации на Коркеавуоренкату

Грубая фактура камня, сочетание приемов квадровой и бутовой кладки, эффекты полихромии облицовочных материалов создали ощущение яркой живописности. Следуя архитектурным воззрениям «модерна», Л. Сонк, сознательно, внес в композицию фасада элемент асимметрии. Расположенную на углу, квадратную башню с пирамидальной кровлей, с другой стороны, по диагонали, уравновесили массивный портал и эркер с большим круглым окном. Здание получило выраженную «неороманскую» стилистику, напоминающую о творчестве американского зодчего Г. Ричардсона и замках средневековой Шотландии.

Иллюзорному ощущению тяжеловесности постройки (на самом деле, ее внутренние стены, перегородки и части конструкции сложены из кирпича) способствовало также введение мотива лоджии с массивными, «коренастыми» опорами – своего рода стилизации под зодчество Древнего Египта. Это смелое и неожиданное решение было творческим экспериментом Л. Сонка, с молодых лет проявлявшего определенный интерес к загадочной культуре Востока. Однако, как считает П. Корвенмяя, «египтианизацию» в проекте зодчего следует понимать не как экзотику, а как нечто, имеющее прямое отношение к применению в зодчестве естественного материала – гранита. Она пишет:

«В то время как общие средневековые характеристики, определяющие облик асимметричного фасада, отсылают к раннему периоду заальпийского монументального строительства, египетские архитектурные мотивы (растительные капители) заставляют вспомнить о древнейших основах каменного зодчества. Оба этих первоначала, восходящих к различным культурам и эпохам, как бы „ограничивают“ греко-римскую классику… […] Кроме того, „египтицизм“ отчасти объясним здесь еще и тем, что монолитные гранитные колонны, связанные единым антаблементом, в действительности, несут на себе огромной тяжести каменные глыбы».3939
  Korvenmaa P.Op.cit., P.85.


[Закрыть]

Декор в здании на Коркеавуоренкату тоже отличается достаточным своеобразием. В архитектуре модерна функциональную принадлежность того или иного общественного сооружения было принято непосредственно отражать в структуре украшений фасада. Но ту тематику, которую предполагали заказчики, Л. Сонк развил в проекте декора лишь частично. Так, например, во фризе, опоясывающем скругленный эркер, на поверхности каменных блоков были искусно вырезаны изображения новых технических элементов – магнитов кольцеобразной формы, мембран и катушек с медной проволочной обмоткой; входной портал, по бокам, украсили исполненные в низком рельефе переплетающиеся ленты кабелей связи; а флюгер на башне приобрел очертания телефонной трубки. И в то же время, зодчий не отказался для более привычных для него мотивов стилизованного растительного и геометрического орнамента. Декор, в целом, как бы отразил многовековую историю средств человеческой коммуникации – от примитивных знаковых рисунков до электрических «говорящих» устройств. Это был, по сути, нескрываемый восторг Л. Сонка перед достижениями научной мысли, взгляд, устремленный в будущее. Финский архитектор уже предчувствовал наступление новой индустриальной цивилизации, но при этом, по-прежнему, не хотел изменять своему идеалу вдохновенного романтика.