Текст книги "Глас вопиющего. Священный смысл несвященной истории. Статьи и очерки разных лет"

Несостыковка? Как сказать…

В этом месте меня можно было бы уличить во лжи. Ну или хотя бы в необъективности. В последние десятилетия мы увидели несколько революций, что называется, идеальных – без крови, без грабежей, без насилий (во всяком случае, массовых грабежей и насилий). А названия-то какие! «Бархатная революция», «Революция роз», «Оранжевая революция»… Какая красота, какая восточная поэзия!..

Но чем-то, всё-таки, от этих оранжевых роз попахивает. И даже, более того, смердит. Чем? Уж не Смердяковым ли?

А пожалуй, что и Смердяковым. Потому что все эти «оранжево-бархатные революции роз» – всего лишь захват власти на бывших российских территориях Америкой через своих марионеток. То есть иностранная интервенция сравнительно мирными средствами. Но вот последняя, «революция гидности», сорвала со своего оскала маску и патронов уже не жалела. И не жалеет, уничтожая людей, которых лицемерно называет собственными гражданами. Но что в тех «бескровных», что в этой кровавой, во всех революциях главный герой всё равно всё тот же – уже известный нам Павел Федорович Смердяков, предатель.

Это он, Смердяков, открывает ворота Тбилиси, Киева, Кишинева (про прибалтийских «гигантов» уж и не говорю), это он ненавидит свою мать и своё происхождение, это он мечтает пороть русский народ. Это он, Смердяков, желает уничтожения всех солдат (правда, не договаривает, что желает уничтожения только своих солдат!), это он ждет, когда его, наконец, окончательно и бесповоротно покорят американцы и прочие французы и поляки из НАТО «и настанут совсем другие порядки-с»! Наконец, это он, Павел Федорович Смердяков, может громко, не стесняясь никого, крикнуть во весь Майдан: «Я всю Россию ненавижу!» И он знает, что, крикнув это, он не получит в морду от соседа. Потому что сосед – это не Тарас Бульба и не Олег Кошевой. Его сосед (тоже Смердяков) повернется к нему и одарит его ослепительной американской улыбкой: «Да что там Россию! Я и Украину терпеть не могу!» И они прекрасно поймут друг друга. Потому что, как ни суди, а приятно иметь своим господином самое сильное и богатое в мире государство. Приятно и безопасно. Особенно, когда видишь, что внутри собственной страны и когда-то родного тебе народа почти не осталось ни Тарасов Бульб, ни Олегов Кошевых. А тем, что остались, твой господин постарался скрутить руки. И хозяином «в этой стране» поставлен теперь ты, Смердяков. Предатель.

Но об этом лучше не думать. Не вспоминать, забыть. Потому что даже сегодня, в эру всемирной паутины и сексуальной толерантности, предателем быть немножко противно. Чуть-чуть стыдно. Слегка гнусно.

Поэтому и названа интервенция – революцией. Поэтому и остается у грязного понятия «революция» такая романтически-возвышенная окраска. Всё это делается для того, чтобы Смердякову было легче предавать свою родину, свой народ, свою веру. Потому что на очереди – новая интервенция, теперь уже главная и последняя. Мы ведь все понимаем, против кого?

«Идеалы Майдана»

Россия проиграла свою последнюю войну. Способы борьбы в данном случае неважны. Да, нас предали наши собственные правители, оказавшиеся смердяковыми. Ну так что из того? Факт остается фактом: Россия проиграла войну. По-настоящему проиграла – с отторжением громадных исконно-русских территорий (за которые уже однажды нашими великими предками было сполна заплачено русской кровью!), с неисчислимыми материальными контрибуциями, с невосполнимыми людскими потерями.

Россия проиграла, но она не уничтожена. И, как это ни странно, ещё достаточно сильна. И имеет ещё достаточно средств для ответного удара в случае прямого нападения. И даже в последние годы на государственном уровне делает иногда попытки отстоять хоть что-то из своего урезанного суверенитета. Но…

Но, как говорил князь Болконский накануне Бородинской битвы, не диспозицией и даже не числом сильна армия, а тем чувством, которое есть в груди каждого солдата и офицера. А сегодня, в эпоху глобализма, не только каждого солдата и офицера, но и в груди каждого гражданина своей страны. Интересно, какие же чувства живут в груди «их» и «нас»?

Чувства среднего американца представить нетрудно. Это гордость за свою страну, уверенность в том, что она правит миром и в том, что она имеет на это право. В общем, чувство это можно выразить словами: «Америка превыше всего». Чувство это усиленно культивируется, особенно в армии. На каждого американского солдата полагается четыре печатных издания и около двадцати телеканалов, – и все до одного – военно-патриотического содержания! Уж будьте покойны, к американского солдату их либералы не допущены! И, конечно же, каждый день слышит счастливый американский солдат о единой американской нации и великой миссии Америки в мире.

А что у нас?

А у нас ежедневная, ежечасная и ежеминутная антигосударственная, антинациональная и антинравственная пропаганда наших «самых свободных в мире» СМИ. Содержащихся на деньги наших врагов, но это-то понятно! Но содержащихся и на наши государственные деньги! А это как понять? А ведь у государства нет своих денег, оно живет налогами. То есть нашими с вами деньгами! Но кто спросил меня, на какое искусство, на какую культуру я хочу потратить свои налоги?..

Антирусская направленность наших СМИ, включая «государственные», очевидна. Слово «русский», точно так же, как и в советское время, находится под негласным запретом (в отличие от слов «эстонский», «грузинский» и иже с ними). Зато главной опасностью объявлена «ксенофобия» (читай: нетерпимость русских ко всему чужому). Это русских-то вы обвиняете в ксенофобии? Не потому ли, что как раз национальной нетерпимости у них нет и никогда не было (хотя бы в силу их исторического имперского статуса)?

Так что же у нас?.. А наш гражданин ежедневно и ежечасно слышит о том (как и десять, и пятнадцать лет назад!), что свет миру воссиял с Запада, что оттуда к нам идут «общечеловеческие ценности» и что наши благодетели скоро будут здесь. На телеэкране или газетной полосе не меняется ровно ничего. Федор Павлович Смердяков хозяйничает на российских СМИ. «Отречься от Христа – не грех!..», «Человек имеет право убивать себя ещё во чреве матери!..», «Русский народ надо пороть-с!..», «Желаю уничтожения всех солдат!..» И наконец, главное – «Я всю Россию ненавижу!..»

И всё же… Всё же удивляешься, когда слышишь в новостях по государственному каналу словосочетание: «Идеалы Майдана» (в смысле – «идеалы оранжевой революции»). И ладно бы в ироническом смысле! Нет – вполне серьёзно! «Идеалы Майдана»?.. То есть – идеалы предательства своей родины, идеалы смердяковщины, идеалы чужебесия? Это теперь наши идеалы? Тогда – горе нам…

Летаргия

Вы заметили, что из лексикона всех политиков, пиарщиков, «деятелей культуры» почти абсолютно исчезло слово «народ»? Это не случайно. Нас хотят убедить, что никакого народа нет (ну, может, другие и есть, но только не русский, только не русский!), что есть налогоплательщики (это для нынешнего правительства, к сожалению, главное!), есть население (об этом контингенте уже надо заботиться, хотя бы внешне), есть электорат (это – самое ценное, за него периодически даже надо бороться!).

А где же народ?

Где русский народ?

Где великий народ, построивший вам великое государство, которым вы до сих пор пользуетесь?

Нет его. Есть отдельные носители ксенофобии, которых мы постепенно уничтожим или хотя бы нейтрализуем…

Но всё это – ложь.

Русский народ жив. И он отнюдь не носитель ксенофобии, а один из самых терпимых и терпеливых в мире народов. А судя по тем судорожным усилиям, которые прилагаются «нашими» СМИ, чтобы убедить нас, что нас нет – мы ещё вполне живы. И достаточно опасны для наших врагов. Да, мы сейчас не в лучшей своей поре, но бывали времена и похуже. И всё-таки, мы собирались, вставали с колен и побеждали. Но побеждали всегда и всех – только всем миром. Всем народом.

А вот смердяковы народом не станут никогда, сколько бы их ни было. Потому что как раз Смердяков не имеет этих главных для человека способностей: быть сыном своих родителей и своей Родины, быть братом своих соотечественников, быть отцом своих детей и всех будущих поколений. Смердяковщина – это «каждый за себя». «Каждый за себя» – это альфа и омега смердяковщины. Поэтому смердяковы изо всех сил пытаются лишить нас этого главного ощущения, создающего любой христианский народ – ощущения братства. Они хотят уверить нас, что самое прекрасное ощущение в мире – это ощущение победы над своим ближним, а самая замечательная «картинка» – вид поверженного конкурента. Они хотят уверить нас, что мы живем «в постхристианскую эпоху» и поэтому Христос – устарел… Не надо верить в Него или не верить – надо просто забыть. Надо просто духовно заснуть и – потреблять, потреблять, потреблять… Еду, удовольствия, картинки телевизора. Не надо ни о чём заботиться, не надо ничего решать. Всё уже давно решили за нас добрые дяди где-то там (в Кремле, в Белом Доме – это как раз неважно!), которые заботятся о нас, думают о нас день и ночь… Только бы не было нигде ксенофобии!.. Только бы не произносилось это тревожащее слово «русский»!..

Но горьким может стать наше пробуждение от летаргии. Нас могут разбудить не весенние соловьи, а бомбардировщики-невидимки и шум чужих танков. Неправдоподобно? Но так уже было – в Сербии, в Ираке в Ливии. Ведь там нашлись свои предатели, открывшие ворота врагу. Какие ещё нам нужны примеры? Или мы верим, что Запад русских любит больше, чем сербов, которые провинились только тем, что они – сербы? По меньшей мере – наивная вера.

* * *

Нет, пора нам возрождаться, пора. Пора вспомнить, что все мы вместе – великий русский народ, построивший одно из величайших в истории государств, народ, победивший Наполеона и Гитлера (перед которыми Европа дипломатично склоняла свои «свободолюбивые» шеи), народ, создавший великую литературу, великую музыку, великую живопись, народ, давший миру грандиозные научные открытия. Все мы вместе – великий народ, и каждый из нас – достойный представитель этого народа.

Мы – великий народ, как любят говорить, по определению. Потому что мы уже состоялись в истории как великий народ. И мы никогда не превратимся из великого в малый – так большой человек никогда не превратится в маленького, как бы ни пытались засунуть его в прокрустово ложе. И тут уж даже почти всесильный Дядя Сэм ничего не сможет поделать…

Пусть глобалисты пытаются построить свой глобальный мир. Это их проблемы. И, похоже, проблемы неразрешимые. Потому что кроме Америки с Великобританией, этих «близнецов-братьев» атлантического глобализма, и их западных сателлитов (про восточных как-то даже и говорить смешно) есть ещё и остальной мир. Где-то около восьмидесяти процентов населения планеты, или даже чуть побольше. Слишком много, слишком много… Не заглотить, не переварить. Скорей всего, придется подавиться.

Но, повторяю, это их проблемы! А нам надо решать свои. И главная из них – национальная безопасность и национальная независимость.

Против нас сегодня уже несколько десятилетий используется традиционный принцип: «Разделяй и властвуй». Мы должны ответить другим, тоже вполне традиционным: «Хочешь мира – готовься к войне». И ещё: «Тот народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую».

* * *

Но закончить хочу не на минорной ноте. XX век в России – это отнюдь не век смердяковых. Да и никогда этим уродливым персонажам не стать образом, знаменем, символом своего времени. Русский XX век – это ещё и десятки тысяч, сотни тысяч православных праведников и святых, десятки миллионов людей, проливших свою кровь за веру и Отечество. Людей, любивших Бога, любивших своих братьев, любивших свою землю – единственную землю в нашем грешном мире, граничащую прямо с Небом. И потому-то мы, нормальные люди, не имеем права позволить расплодившимся сегодня смердяковым хозяйничать на нашей святой и великой земле.

2018

Русская тройка

Истории из девяностых

…Не могу забыть одной драматической картины из собственного детства: в «частном секторе» Тюмени, довольно крупного для Сибири областного центра, в котором мы жили тогда, случился пожар. Был самый конец пятидесятых, мне было тогда лет всего-то пять или шесть, но эта история врезалась в детскую память, как барельеф врезается своими линиями в твёрдость гранита. Дом горел на соседней улице, совсем недалеко, поздним вечером. Ночной пожар – это вам не пожар дневной, когда огня почти незаметно в ярком солнечном свете. Ночью у нас и так обострены все чувства, впечатления ночью самые сильные – а тут не что-то привычное и обыденное, тут – настоящий пожар… «Пожар» – и как сразу резко меняется наше самочувствие от одного только звучания этого тревожного слова!

Деревянный домик об одну комнату и кухоньку быстро сгорел дотла, соседние дома удалось героическим пожарным отстоять. А наутро вся окрестная детвора самых разных возрастов, сбежавшаяся «на пожар», с любопытством глазела, как хозяин-погорелец, ещё сутки назад бывший настоящим домохозяином, бродит по теплому, даже горячему пепелищу и палочкой какой-то разгребает то, что осталось от его дома – разгребает золу и пепел прошлой жизни. Что он ищет и что надеется найти? Крышку от любимого чайника? Висячий замок от входной двери? Обгорелый какой-нибудь гвоздь? Или всё же так разом оборвавшуюся намедни прошлую свою жизнь?

Хотя нет, жизнь тогда оборвалась не его – а то ли матери, то ли тещи. Старушка не успела выбежать из дому и обгорела в огне. Ожоги были смертельны, и через несколько дней её хоронили. Она лежала в гробу синяя, распухшая, и дети держались подальше от гроба и страшноватого неподвижного и непонятного существа в нём, на всякий случай подальше…

В девяностые годы все мы, как тот погорелец, бродили по громадному пепелищу нашего отечества и шевелили, ворошили золу нашего сгоревшего общего дома. И, как тот погорелец, мы почувствовали тогда, что жизнь – это вовсе не уютный и теплый налаженный быт, который окружал и покоил нас ещё вчера. А жизнь, может быть, – это вот такое почти бесцельное брожение по пепелищу судьбы, «глядя задумчиво в небо широкое». В это бескрайнее русское, российское небо.

Он, этот несчастный погорелец, раньше других понял страшную для обыденности сверхчеловеческую истину, и душа его теперь радостно плачет. Оттого и на губах его блуждает какая-то странная, то ли радостная, то ли смущенная улыбка. Но мальчишки и зеваки, сгрудившиеся вокруг, конечно, ничего этого не могут понять и постичь. Потому что их ещё не коснулась (и каждого ли вообще коснется?) свобода этой пронзительной божественной боли, этого священного бедствия. Свобода маленькой человеческой души в бездонном просторе Духа. И поэтому они всё ещё слепы, когда он уже зряч…

Почему именно эта картина приходит на память? Ведь она не подходит к моей теме. Вообще ни к какой теме она не подходит. Просто она – сама по себе.

А тема проста и вполне традиционна. Они и мы. Восток и Запад. Россия и Европа. Ничего нового.

* * *

В истории, о которой я расскажу, ничего невероятного нет. Ну, кроме того, что она действительно произошла именно в том виде, в каком здесь будет рассказана. Ну, к делу.

1994-й год. Весна. Одна серьёзная государственная организация, называемая в просторечии Министерством культуры, проводит литературный конкурс. И не вообще литературный, а драматургический. Да и не просто российский, а международный. Первый, кстати сказать, в новой искромсанной и порванной на куски и кусочки России. России, которая учится жить без своих традиционных окраин, без земель, политых потом и кровью наших великих предков. Зато теперь она живет в провозглашенной свободе, стараясь не уточнять, от чего эта свобода и для кого.

Проводить мероприятие было решено с размахом. Отпущены немалые деньги – кажется, около 70 миллионов в ценах весны 1994 года. Выбрано прекрасное место – старый русский город-памятник в пределах «Золотого кольца» – Суздаль. Плата стран-участниц вполне символическая: 1 тысяча долларов за делегацию из 5–6 человек. Житье – в лучшей интуристовской гостинице, кухня и напитки – в неограниченном количестве. Апофеозом стал, как и полагается, заключительный банкет, на который участников везли на тройках ряженые кучерами ребята. В общем, традиционное русское гостеприимство в стиле эмигрантских песен Александра Вертинского или Ивана Реброва, как его понимали чиновные устроители фестиваля.

И всё бы прошло просто здорово… Но ведь фестиваль предполагает и конкурс с премиями. А для конкурса нужно было жюри. Страна-устроитель, естественно, имеет право, чтобы председателем жюри был её гражданин. Просто потому, что на её плечи ложатся все основные расходы. Но что-то там не заладилось… Одна кандидатура отказалась сама, другую не отпустили с госслужбы – пришлось спешно искать замену. В результате председателем жюри стал англичанин.

А дальше российская стыдноватая комедия с тройками, лошадками и ряжеными превратилась в банальный и практичный фарс, как говорили в советские времена, «из мира чистогана». Жюри, которое теперь состояло в основном из иностранцев, просто взяло и поделило премии между «своими», кажется, даже не бросив какую-нибудь утешительную косточку кому-то из российских авторов. А чего вы, собственно, ждали? Благодарности за жратву и питье, за лошадей и бубенцы, за потраченные миллионы? Но благодарность – это уже из области чувств. А с русскими можно обходиться и без этой сентиментальной нравственно-моральной чепухи.

Но отнюдь не поведение иностранного жюри в наших родных пенатах уязвляло тогда больше всего, конечно. Знали мы всегда: Запад на девять десятых состоит из сухих счетоводов и прагматиков. Нет, уязвляло поведение устроителей, чиновников достаточно высокого ранга. Народ наш, конечно, традиционно гостеприимен, но откуда у этих вот такое холуйство? В чём оно имело свои корни и истоки? В «советском периоде»? В вековом «русском гостеприимстве»?

…На заключительном банкете, когда зал человек в 120 ел и пил до 3-х часов утра, гостей развлекал музыкой и песнями оркестр русских народных инструментов, специально на один вечер приехавший за двести с лишком верст из Москвы. Одиннадцать человек тряслись в «рафике» (был такой латвийский микроавтобус в проклятые советские времена), набитом доверху музыкальными инструментами и костюмами, около пяти часов, чтобы работать полночи и, скоротав потом кое-как её остаток, поутру вернуться в Москву, снова потратив на дорогу часов пять.

А сколько же им заплатили устроители, тратившие на одного участника фестиваля в сутки не меньше 400 тысяч в тогдашних ценах? Ансамблю было брошено щедрой рукой аж 500 тысяч тех худосочных рублей. Напомню, на одиннадцать человек. А что такого? Ведь это же свои! А свои перебьются…

* * *

В своей жизни мне довелось встречаться с несколькими иностранцами, которых можно было уважать по-настоящему, искренне. Один из них, немец, литератор, человек тонкий и глубокий, как-то в разговоре обмолвился о семье наших общих с ним знакомых-москвичей: «Как хорошо, что они и в таких тяжелых условиях сохраняют достоинство». Вот оно, ключевое слово! Достоинство… Не это ли та «общечеловеческая ценность», понятная любому гражданину любой страны? Как раз та ценность, которой уже не одно десятилетие так не хватает нашим людям (особенно сановным) в их общении с миром.

Но разве сегодня или вчера началась эта беда?

В «Дневнике писателя» за 1877 год Ф. М. Достоевский одну из глав называет так: «Мы в Европе лишь стрюцкие». «Стрюцкий», по объяснению нашего великого писателя – вздорный, пустой, ничтожный человек. Отчего такая нелестная оценка? Оттого, что мы, начиная с незапамятных времен, всё пытались стать «общечеловеками» и европейцами, перенимая чужие нравы и, самое главное, – чужой вид, чужой облик. Внешний вид и некоторые манеры ведь перенять проще и легче всего: если есть у тебя какие-то деньги, то и костюмчик можно прикупить, и галстук за пару тысяч долларов. Но, начав с презрения ко всему своему и ко всем своим, мы веками так и оставались на этой точке, и только сила нашего презрения к своему отечеству всё увеличивалась.

Можем добавить: сегодня в этом вопросе не изменилось ничего. И ненависть нашего «образованного класса» и нашей «национальной элиты» к «этой стране» уже не хроническая, а пожалуй – вовсе неизлечимая болезнь. Меняются строи и уклады, меняется весь мир, меняется вообще всё – и только ненависть и тупое презрение «интеллигенции» к своему отечеству и своему народу – самая постоянная величина. Такое чувство, что для нашей интеллигенции именно русофобия – альфа и омега её духовного бытия, её основа, которая помогает проснуться каждое утро и лечь в постель вечером…

Но в той же главе «Дневника» великий русский мыслитель дает всем желающим духовного излечения рецепт единственно возможного, единственно действенного лекарства от этой застарелой болезни: «Стать русским во-первых и прежде всего… Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет он и нас самих уважать…

Став самим собой, мы получим, наконец, облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея, не Потугина [1]1
  Потугин – персонаж романа И. С. Тургенева «Дым» (1867) – либерал-западник, презирающий всё русское. – Прим. ред.


[Закрыть], нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу, не за стрюцких европеизма, либерализма и социализма…»

Что к этому можно добавить? Пожалуй, стоит лишь вспомнить, что русский рубль в XIX столетии был одной из самых крепких мировых валют, и выезжавший в Европу очередной стрюцкий отнюдь не был там нищим, как в XX веке был нищим за границей почти любой из нас. И что же? А всё то же – очередной стрюцкий презирал и ненавидел Россию и русский народ.

Так значит, правду говорят, что не в деньгах дело? Так может, и главное человеческое счастье тоже не в них? Получается, дело-то в твоём ничтожестве или твоём достоинстве, твоей подлости или твоём благородстве.

Да, под занавес XX века все мы однажды стали в своей стране погорельцами. И в сердцах тех, кто тогда был вполне взрослым, кто понимал, что происходит со страной и народом, раны этой поры болят до сих пор. И эту боль не забыть, не заспать, не утопить в дешевых утешениях. Но разве Отечество не остается Отечеством даже после пожара? Нетрудно любить свою страну в богатстве, силе и славе. Не трудно гордиться такой страной, которая и сама кичится своими успехами, пусть даже мнимыми.

Но разве зря сказано нашим первым поэтом про «любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу»? Родное пепелище – это ведь, кажется, не про триумф и победы? Это ведь про пожары и бедствия, правильно? Но эта именно любовь, мужественная любовь вопреки, питает человеческое сердце в любой стране и в любые времена.

Мир сегодня стоит на грани. Завтра он может быть совсем не тем, какого мы ожидаем. И где мы будем тогда, с кем мы тогда будем? Замечательный православный американец, отец Серафим (Роуз) сказал уже давно, чуть не полвека назад: «Сегодня уже позднее, чем нам кажется». А сегодня ещё позднее, значительно позднее. И это значит «час икс» всё ближе. Неужели правда, что даже сегодня нам стоит думать только о богатстве, успехе и удовольствиях?

Но пожар, тот самый, из нашего далекого и ясного детства, – как возможность, итог, исход нашей жизни – стоит всегда рядом с нами. Он может нас освободить ото всех цепей и пут. Вот только такую свободу сможет вынести не каждый из нас…

2021