Текст книги "Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти"

Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти

КЛИРУ И ПАСТВЕ ЯКУТСКОЙ ЕПАРХИИ

Всечестные отцы, дорогие братья и сестры!

Примите сердечные соболезнования в связи со смертью управляющего Якутской епархией – епископа Якутского и Ленского Зосимы.

Почивший владыка за неполные шесть лет своего служения в Республике Саха немало потрудился на ниве проповеди Православия и благоустроения приходской жизни. Заботясь о просвещении людей светом истины и о приобщении их к благодати Христовой, особое внимание он уделял делу подготовки достойных совершителей богослужения и добрых пастырей, способных «дать ответ всякому вопрошающему с кротостию и благоговением» (см.: 1 Пет. 3, 15).

Ревностность и усердие архиерея Божия стяжали ему уважение среди собратьев архипастырей, любовь духовенства и простых верующих.

Молюсь Владыке жизни и смерти, Победителю ада, Господу и Богу нашему Иисусу Христу, дабы Он приял в вечных обителях душу Своего верного служителя.

Вечная память Преосвященному епископу Зосиме.

КИРИЛЛ, Патриарх Московский и всея Руси

РЕКОМЕНДОВАНО К ПУБЛИКАЦИИ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Приступая к работе над этой книгой, мы хорошо сознавали всю сложность стоящей перед нами задачи. Не так-то просто передать в воспоминаниях, как бы многочисленны и подробны они ни были, бесконечную полноту и многогранность человеческой личности – тем более такой крупной и неординарной личности, как усопший владыка Зосима (Давыдов), епископ Якутский и Ленский (1963-2010).

В то же время именно память отличает человека подлинно культурного, подлинно благородного. Именно память создает между усопшими и живыми ту духовно-молитвенную связь, которая и является воплощением и выражением нашей христианской (да и обычной человеческой!) любви друг к другу.

«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их», – заповедует всем верующим во Христа апостол Павел в Послании к Евреям. К жизни владыки Зосимы эти апостольские слова применимы в полной мере: действительно, всю свою недолгую жизнь он проповедовал среди людей слово Божие; несомненно, его кончина сразу после совершения Божественной литургии была истинно христианской и праведной; конечно же, его горячая и искренняя вера во Христа достойна всяческого подражания.

А кроме того – нам просто не хочется расставаться с этим светлым и замечательным человеком, и потому мы хотим сохранить память о нем как можно дольше и полнее.

Надеемся, что наше издание, с Божией помощью, будет духовно полезным для многих тысяч православных читателей.

ДУХОВНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ
1963-1988

Будущий владыка Зосима Якутский и Ленский (в миру Игорь Васильевич Давыдов) родился в день памяти святых благоверных князей Александра Невского и Даниила Московского 12 сентября 1963 года в Красноярске. В 1968 году вместе с родителями переехал в Москву.

Василий Семенович Давыдов, отец владыки:

Когда в 1968 году мы переехали из Красноярска в Москву, Игорю было пять лет. Нам дали тогда двухкомнатную квартиру на Преображенке. Первое время на троих это было вроде бы нормально, но... потом у нас родилась Ира, потом – Андрей. Ну а уж когда в семьдесят четвертом году мы получили эту квартиру – вся семья, конечно, ликовала. Одну комнату занимали Игорь с Андреем, другую – Ира, третью – мы с женой, да еще и гостиная была для всех. Большая кухня, две лоджии, два туалета – детям было раздолье.

И еще: нам всегда везло на соседей. Вот и здесь мы попали на одну площадку с замечательными людьми. Жили с ними буквально одной семьей, двери в наши квартиры не закрывались, дети играли и у нас, и у них. До того все было общее, что дети (наш Андрей и их Саша) в детском саду рассказывали, что у нас огромная квартира, в которой шесть комнат, три лоджии, три туалета, две кухни, имея в виду обе наши квартиры вместе. А работники детсада удивлялись и не могли понять, откуда у нас такая роскошь...

И только одно было плохо: никого из родственников рядом не было – ни бабушек, ни дедушек. А я двести дней в году проводил в командировках, такая была работа. И потому все ложилось на плечи жены...

Красноярск. 1964 г.

Эмма Михайловна Давыдова, мама владыки:

Когда дети заболевали, я брала бюллетень у себя на работе. Но по уходу за ребенком бюллетень давали только на семь дней. И вот отсижу неделю дома и выхожу на работу. А дальше порядок был такой: полдня я с ними, а полдня – Игорь. Так мы с ним и растили детей вместе.

Когда переехали в Москву – естественно, старались изучить столицу ходили по музеям, на выставки, а однажды поехали в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру. И как только вошли в ворота, я его не могла оторвать: он на все смотрел так, будто не мог насмотреться. Вдруг увидел монаха – и пулей побежал за ним. Идет сзади и смотрит, смотрит, словно изучает... А когда подошли посмотреть, где учатся семинаристы, он вцепился в решетку, от которой мы его еле-еле оторвали. Потом поездка эта забылась, как все забывается. А уже когда он поступил в семинарию, он как-то напомнил: «Помнишь, мы ездили в Лавру? Я уже тогда решил, что обязательно буду здесь учиться. И рано или поздно стану таким, как этот монах...»

Василий Семенович:

Вообще-то он был ребенок как ребенок. Впрочем, у него с детства проявлялись такие черты, как доброта, заботливость, отзывчивость. Ему было лет двенадцать, когда «по обмену детьми» он поехал в Чехословакию. Я дал ему какую-то сумму денег на мороженое, конфеты... А он привозит всем нам подарки: мне галстук, маме духи, много подарков брату с сестрой. Я удивился: зачем все это, ведь там все очень дорого! А он отвечает, что не мог вернуться домой без подарков. Мне, маме, а главное – детям. Он всегда называл их детьми, подчеркивая этим, что он – старший и обязан о них заботиться.

Василий Семенович с первенцем Игорем

Эмма Михайловна:

Он всегда о них заботился. Следил за тем, чтобы их не обижали в школе, проверял, как они готовят домашние задания, смотрел дневники и тетради. Что такое ссоры или ревность между детьми – мы, к счастью, никогда не знали. Мы всегда заботились друг о друге, и дети все это впитывали с самого раннего детства.

Ирочка начала говорить очень рано, месяцев в девять. А когда ей был год или полтора, Игорь как-то серьезно заболел ангиной. Мы тогда жили на Преображенке, напротив рынка, и вот я с дочкой пошла что-нибудь купить. Смотрю, стоит очередь за курицей, и мы встали. Как вдруг этот ребенок, сидевший у меня на руках, громко и требовательно обращается к продавцу: «Дядя, дай кую, Гаги бо-бо» («Дядя, дай курицу, Игорь болеет!»). Тут все на нас обернулись, расступились, мы без очереди купили курицу и пошли домой. Варили бульон, и я говорю: «Вот, Игорек, сестренка тебе курицу купила...»

Ирина Давыдова, родная сестра владыки:

У нас была большая разница в возрасте, и потому он заботился о нас с Андрюшей. Очень любил нас и всегда покровительствовал. Чтобы порадовать нас, все время придумывал какие-то подарочки. В школе на переменах приходил проведать, все ли у нас в порядке.

Эмма Михайловна с детьми

При этом никогда не воспитывал. Посоветовать что-то мог, но решение надо было принимать самой. Вообще-то у нас в семье всегда так было: посоветовать – посоветуют, а решать тебе.

Очень любил зимой катать меня на санках. Посадит на санки – и вокруг дома, с горы... Приходили все в снегу мокрые и счастливые...

Андрей Давыдов, родной брат владыки:

Конечно, я помню старшего брата с тех лет, как помню себя самого. Но при этом общение наше было не постоянным. И разница в возрасте большая, и жизнь нас разводила: мы с семьей в Якутск – он в Москве, а потом в армии; мы возвращаемся в Москву – он поступает в Троице-Сергиеву Лавру; его переводят в Данилов – я женюсь и ухожу из родительского дома... Мы с ним постоянно были, если можно так сказать, «в противофазе».

Игорь, Ирина и Андрей. Дом отдыха «Елочка». Звенигород. 1974 г.

Конечно; что-то осталось и из детства: брат ведет меня 1 сентября в первый класс (Ирина шла в третий, а сам он – в десятый), разводит по классным комнатам, часто заглядывает к нам, проверяет, все ли в порядке. Однажды десятиклассники (в том числе и он) проводили уроки в первом классе, я был страшно доволен и горд: это мой старший брат, он уже большой!

С тетей Маргаритой Михайловной, братом Андреем, сестрой Ириной и двоюродным братом Женей. Красноярск. 1975 г.

Но и совместная учеба продолжалась всего один год, пока он не закончил школу.

Александр Сперкач:

С будущим епископом Зосимой я познакомился в 1977 году Мы учились в одном классе средней, впрочем, весьма неплохой, московской школы. Знакомство это вскоре переросло в дружбу, которая связывала нас до самой его кончины.

Игорь Давыдов представлял из себя фигуру, если не замечательную, то, безусловно, стоящую несколько особняком в общей школярской массе. Учился он кое-как, без всякого пиетета относясь к требованиям школьной программы. Но, конечно, не это, вполне заурядное обстоятельство, так его выделяло. Отличали Игоря необыкновенные, почти никакими внешними обстоятельствами не колеблемые, добродушие и доброжелательность.

По природе ли своей, в силу ли воспитания, он был очень добр. Просто – очень добр, с самого детства.

Даже в те годы не было буквально ни одного случая, когда Игорь попытался самоутвердиться за чей-либо счет, проявил бы, пусть за глаза, хотя бы тень неуважения к кому-либо, будь-то преподаватель или школьник. О злости или подловатости, пусть мелкой, «детской», «естественной» и речи не шло.

При этом он отнюдь не был неким добродушным медлительным увальнем. Напротив, нрава он был весьма энергичного, веселого, бодрого и деятельного. В нашей школьной компании именно он являлся главным организатором и заводилой всевозможных совместных мероприятий: посиделок, прогулок, небольших походов. Уже в те поры проявлялось его широкое хлебосольство и почти совсем потерянное в нашей сегодняшней жизни русское искреннее гостеприимство.

Говоря о его прохладных отношениях со школьной программой, необходимо отметить, что он совсем не был ленив: с большим увлечением занимался рисованием, посещал музыкальную школу и достаточно рано проявил способность к кропотливой тщательной работе, требовавшей усидчивости, внимания и сосредоточенности. Впрочем, эта его черта в большей степени выявилась чуть позже, а в школьные годы я с немалым удовольствием получал дивиденды от художественных навыков моего приятеля: сидя с ним за одной партой, мы с увлечением разрисовывали тетради и учебники. Сюжет и рисунок, при этом, в основном, были моим вкладом в общее дело, а тени, штриховку и орнамент рукой профессионала добавлял будущий владыка. В результате школьные пособия были покрыты сплошной сетью причудливых арабесок, в которых мы, с позволительным авторским тщеславием, находили немалые художественные достоинства.

Через несколько лет после окончания школы Игорь рассказал мне свою школьную тайну. С самого детства, по крайней мере, лет с десяти, его не покидало стойкое убеждение, что ему в жизни придется выступать с речами перед большими группами людей, в чем-то их убеждать. Поэтому он, по своему детскому разумению, чтобы придать голосу особенную солидность и убедительность, добавить ему некую мужественную хрипловатость, устраивал импровизированные выступления на холодном зимнем ветру. Местом подобных ораторских упражнений был, в частности, мост через железную дорогу, расположенный недалеко от его дома. Разумеется, все эти действа проходили без свидетелей, и, насколько помню, без мысли именно о церковной проповеди.

В старших классах Игоря отличал большой интерес к всевозможным необыкновенным явлениям. В том числе «модным», типа бермудского треугольника или НЛО. Тогда подобные увлечения были распространены среди продвинутых московских школьников, особенно среди тех, кто мог, тем или иным способом, получать переводы соответствующих статей из западных изданий. Уж не знаю, какими путями, но к Игорю подобные материалы попадали. Я продвинутым не был и к этим сюжетам относился скептически, что приводило к спорам, не очень, впрочем, горячим.

В этой связи, помню случай, очень нас повеселивший. Вместе с Игорем и еще одним мальчиком, нашим одноклассником, таким же адептом «паранормального», мы поздно вечером прогуливались по Кировской улице, как раз под очередной разговор про НЛО, вернее, под очередной коллективный разнос моей неконструктивной позиции в данном важном вопросе. Неожиданно мы заметили большой черный треугольник, неподвижно застывший прямо над нашими головами. На поставленный моими оппонентами вопрос, а что же это такое, я не очень уверенно начал ссылаться на «оптический обман», за что был вполне обоснованно высмеян. Через недельку мне довелось идти тем же маршрутом. При свете дня неопознанный предмет был легко опознан: им оказалась известная деталь женского туалета, неведомым образом занесенная на какие-то провода. В темноте провода видны не были, расстояние до пресловутого НЛО, висевшего, как нам представлялось, в вышине, над московскими крышами, оценить мы не могли, – в результате, черный треугольник казался просто огромным. Впрочем, модные увлечения Игоря «необыкновенным» прошли достаточно быстро...

Каждому, кто общался с епископом Зосимой, прекрасно знаком его мягкий, добрый, неподражаемый юмор, добрая улыбка. Игорь Давыдов тоже отличался немалым остроумием и всегда был готов пошутить. Как-то увидев меня бегущим, он сказал, что я бегаю как цирковая лошадь: очень красиво и очень медленно. Конечно, это высказывание, на мой вкус, – не самое удачное, напрочь лишенное прославленной «зосимовой» тонкости, да и случай сам по себе совершенно ничтожный, но в память он мне врезался...

1 сентября 1979 г.

С мамой. 1980-е гг.

Василий Семенович:

А в 1980-м он закончил школу, и встал вопрос о том, куда идти дальше. В нашей семье все любили рисовать. Братья мои прекрасно рисовали, один даже закончил художественный факультет. У меня тоже есть несколько полотен, они выставлялись даже на выставке в Якутске. И сын с детства очень увлекался рисованием. А еще он очень любил историю и даже хотел поступать в Историко-архивный институт. Но мне казалось, что художественное ремесло, да и архивные занятия как-то не очень основательны для жизни, особенно для жизни мужчины, и я настоял, чтобы он поступил в Железнодорожный институт. Дело в том, что отец Эммы Михайловны был начальником Управления железной дороги, дважды был награжден орденом Ленина, и получается – это была вроде как семейная профессия.

Эмма Михайловна:

Ему, видимо, не хотелось там учиться, но он не стал нам перечить, поступил, проучился часть первого семестра. Вот уже сессия приближается, а я что-то не вижу в нем никакого волнения. Спрашиваю: «А ты разве сессию не сдаешь?» Тут-то между нами и произошел серьезный разговор.

– Мама, хочу тебя поставить в известность – я бросил институт. Не хочу я здесь учиться, это не мое.

– Но что же ты делать собираешься?

– Я думаю...

Тогда я ему и предложила учебу в художественном училище, где готовили резчиков по дереву и художников по металлу. Оно находилось недалеко от нас. Он согласился. Мы созвонились с руководством, пошли знакомиться – и его взяли...

Василий Семенович:

Тут надо учесть еще одно обстоятельство. Значительно позже, вспоминая то время, владыка Зосима часто говорил: «Если бы я не бросил институт, я бы не смог поступить в семинарию». Ведь в советское время было правило: с высшим образованием в семинарию (которая тогда была средним учебным заведением) поступить было невозможно.

Ирина Давыдова:

Когда он уже учился в училище, я училась в школе. Из того времени запомнилось: очень часто он приносил домой читать книги. С книгами тогда было плохо, особенно с какими-то редкими изданиями. Поэтому они обменивались с ребятами между собой, а какие-то книги были даже перепечатаны на машинке. И вот он приносил такую перепечатку и говорил: «Дали на один день, надо прочитать». Как-то раз принес книжку «Без семьи» всего на одну ночь. И мы сидели ночью и читали вслух по очереди, потому что все хотели прочитать, и другого выхода не было...

Ирина Давыдова

Выпускник. 1980 г.

Протоиерей Виктор Клиндухов, настоятель Никольской церкви с. Дерюзино:

С Игорем Давыдовым мы познакомились поздней осенью 1980 года в автобусе, когда ехали становиться на комсомольский учет. В тот год мы поступили в Художественно-техническое училище № 75 и учились в одной группе, где Игорь был профоргом, а я комсоргом. С этого времени началась наша дружба. Я стал бывать у Игоря дома, часто оставался ночевать. Он обладал глубокими знаниями по разным вопросам. Мы много беседовали, слушали грампластинки. Тогда были любимыми бардами Александр Дольский и Новелла Матвеева.

Мы были людьми нецерковными. Говорили о смысле жизни, о назначении человека и могли проговорить всю ночь. Однажды у нас состоялась духовная беседа и я предложил Игорю покреститься, при этом воскликнул: «Завтра или никогда!» Игорь сел на кровати, задумался и решительно сказал: «Да, завтра. Завтра будем креститься». На следующий день мы прогуляли учебу и пошли искать в Москве храм, где не регистрируют крещение, чтобы не навредить отцу Игоря, Василию Семеновичу, который был тогда большим начальником в милиции. Нашли Антиохийское подворье, где в храме Феодора Стратилата Игорь принял Святое Крещение от отца Вячеслава Винникова, а я стал его крестным.

Владыка Зосима:

Как и вся молодежь советского времени, в начале 80-х годов я начал ходить в церковь сознательно. Почему я пришел в храм? Наверное, повзрослел. Мне было 18 лет, я пытался найти свое место в жизни. Помню, у меня был разговор с другом, с которым мы вместе учились в художественном училище. Разговаривали всю ночь, обсуждали вопросы веры. И он спросил меня: «Ты так рассуждаешь, а сам-то ты верующий?» Я задумался и решил, что все-таки – верующий...

Протоиерей Виктор Клиндухов:

С этого дня мы начали жить жизнью Церкви. Учились и ходили на службы. Почувствовав, что в храме происходит нечто иное, чем в жизни, мы стали тянуться к Церкви, стараясь познавать духовное. С этого времени Игорь стал очень благоговейно относиться ко всему церковному всему Божественному что сохранилось у него на всю жизнь.

Надо сказать, что в училище я рисовал лучше Игоря, но в профессии он добился больших успехов, чем я. Потому что, чем бы владыка не занимался, в это дело он погружался полностью. Так было и в учебе, и в монашеском делании, и в епископском служении, и в общении с людьми. Он отдавал себя полностью и отдал себя Богу и людям.

По окончании училища я решил поступать в семинарию, а Игорь пошел работать по специальности, продолжая пономарить в храме. Через несколько лет и он поступил в семинарию.

Александр Сперкач:

После школы, года за два, с Игорем произошли весьма серьезные перемены. Следует оговориться, что прекрасные черты его характера, которые я попытался описать выше, совершенно не менялись на протяжении жизни. Пожалуй, только усиливались. Здесь же речь идет о резком интеллектуальном росте, который обозначился в это время. На моих глазах славный, добрый, по-хорошему простой паренек вдруг начал выказывать признаки весьма разносторонней начитанности и не по годам развитого художественного вкуса. В частности, он не только хорошо знал поэзию, в том числе произведения «запрещенных» поэтов, но и сам писал весьма неплохие романтические стихи.

Интересы Игоря были очень широки, как и круг его чтения. В круг этот, где-то лет до семнадцати включительно, входила разнообразная мистическая (теософская и проч.) литература. Когда же Игорь пришел к выводу, что эти издания вредны, он сжег их в большом тазике для стирки белья. Среди прочего сожжены были достаточно редкие книги начала века. Я, помню, еще попенял: мол, лучше бы мне отдал почитать... Игорь ничего не ответил, но с этого времени начал мне передавать или дарить православную литературу. Первая такая книга, которую он мне принес, принадлежала перу о. Александра Меня. Впрочем, по творчеству этого автора он тогда сделал некоторые оговорки. Года за три до его кончины мы опять обсуждали взгляды и труды этого священника. Епископ Зосима повторил те же оговорки, хотя и несколько их смягчил.

Помимо резкого интеллектуального роста и широты интересов, удивлял необычно широкий и интересный круг знакомств Игоря. Естественно, весь этот круг мне известен не был, скорее всего, не была представлена даже сколько-нибудь существенная его часть, но и то, с чем мне довелось сталкиваться, производило впечатление. Буквально в любом районе Москвы он мог в любое время найти квартиру, куда можно было бы зайти пообщаться с хозяевами и попить кофе. Так я с ним запросто зашел на чашку кофе в квартиру режиссера Тарковского. Сам хозяин находился уже в Италии. Не помню точно, было это до того, как он объявил себя невозвращенцем, или сразу после этого...

В школьные годы Игорь был подвижным, активным, но не очень спортивным парнем. Я, во всяком случае, не помню, чтобы он чем-нибудь занимался «физическим». После школы он принялся усердно посещать секцию штанги (кажется, при МИИТ) и увлекся горным туризмом. В обоих случаях Игорь относился к делу весьма серьезно. Так, готовясь к горным походам, он вместе с группой ребят договаривался (естественно, неофициально) со знакомыми в метрополитене и по ночам, на одной из станций, они на включенном эскалаторе отрабатывали затяжные подъемы. Однажды Игорь по моей просьбе детально описал свои занятия тяжелой атлетикой. Нагрузки, которые он выдерживал, произвели на меня немалое впечатление. Впоследствии, когда монах Зосима, совсем еще молодым, перенес инфаркт, я вспомнил те спортивные «подвиги». Само собой, мое мнение в данном вопросе не авторитетно, но я думаю, что сердце свое он надорвал именно тогда. Для не очень спортивного паренька переход к таким специфическим нагрузкам был слишком резким.

В те поры все подростки, вне зависимости от того, из каких семей они происходили, так или иначе сталкивались с драками и волей-неволей в них участвовали. Не минула чаша сия и будущего епископа Якутского и Ленского. Хотя в самой школе я не помню ни единого случая, когда Игорю пришлось применять кулаки. Говоря честно, я не помню даже ничего похожего на конфликтную ситуацию, в которой он принимал участие. Само собой, возможно, я чего-то не видел, но при мне было именно так. Характер Игоря был настолько доброжелательный и бесконфликтный, поведение настолько тактичное и ровное, он так умел сглаживать ситуацию, что, совершенно не являясь по натуре своей «агрессором» (пусть и школьного масштаба), он не попадал в разряд «жертв».

Чтобы полностью оценить эту ситуацию, нужно учитывать ту социальную смесь, которую в наше время, в нашем районе представляла из себя школьная среда и которая совершенно невозможна сегодня. В одном классе учились дети «цековские», «телевизионные», сыновья и дочери крупных инженеров, дети рабочих и т. д. Был мальчик, мама которого мыла полы в местном продуктовом магазине. Школа, само собой, не имела никакой охраны, отгораживающей ее от «улицы». Да и наш район представлял причудливую смесь новых ведомственных домов (например, аппарата ЦК ВЛКСМ) и былинных бараков, остатков деревни Алексеевки и какого-то совхоза (бывшего имени Сталина). Символом этого вавилонского смешения была музыкальная школа, еще на моей памяти располагавшаяся метрах в четырехстах от ультрасовременной Останкинской телебашни в крестьянской бревенчатой избе. Так что в нашей детской жизни ничто не отгораживало шпану и даже прямо криминальные элементы от всех прочих. И даже в таких условиях всевозможные конфликты и столкновения, казалось, совершенно неизбежные, обходили Игоря стороной.

Но данное правило действовало в школе и во дворах, в компаниях, где его «знали». Когда «не знали», случалось по-разному. Случалось, на моей памяти, два раза.

Один раз, когда он гулял на ВДНХ, на него налетели «по ошибке», но, к счастью, быстро разобрались. Все обошлось «малой кровью».

Другая ситуация была куда серьезней. По словам Игоря, он чудом не лишился глаза. Произошло это где-то через год, не больше, после окончания школы.

К тому времени, как я уже говорил, Игорь усиленно занимался спортом и был далеко не слабым молодым человеком. На этот раз ему все-таки пришлось применить силу.

Тогда весьма многих охватило увлечение карате. И нашлись такие граждане, которые чередовали занятия в спортзале и на улице.

Подобный «специалист по восточным единоборствам» напал на Игоря и его приятеля. Надо сказать, что весь образ Игоря не таил в себе даже намека на какую-нибудь агрессивность, а после школы для него все больше становилась характерна глубокая задумчивость... В общем, вид был, говоря честно, вполне располагающий к тому, чтобы в конце-концов у него на улице потребовали денег. Приятель же Игоря оказался совсем маленький и сухонький молодой человек. Когда Игорь отказался платить, «каратист» сразу со всей силы ударил его в глаз фалангами пальцев. Игорь, к счастью, успел слегка отвести голову, и удар пришелся впритык к нижнему веку. Ситуация разрешилась тем, что его маленький сухонький спутник оказался очень хорошего уровня боксером (кажется, кандидатом в мастера). Тут как раз Игорю пришлось применить всю свою штангистскую силу, не позволяя боксеру добить распластавшегося без чувств грабителя.

Чтобы закрыть тему, упомяну, что еще, по крайней мере, один раз Игорю пришлось драться в армии.

Инокиня Евфросиния (Миронова):

С владыкой мы познакомились в середине 1980-х годов, а с 1987 года стали друзьями. Как выяснилось позже, крестил нас один и тот же священник, отец Вячеслав Винников, примерно в одно время, в храме великомученика Феодора Стратилата на Антиохийском подворье г. Москвы. В то время туда ходило много молодежи. Поскольку настоятель храма ливанец архимандрит Нифон (Сайкали, ныне епископ) находился в подчинении Антиохийской Церкви, власти не смели вмешиваться в жизнь прихода, и это был почти единственный храм в Москве, где при крещении у тебя не требовали документов. К тому же там давали возможность поучаствовать в службе в качестве чтецов, иподиаконов или алтарников, попеть на клиросе, а для молодых людей это было особенно важно.

Протоиерей Вячеслав Винников, клирик Антиохийского подворья в Москве:

К порядкам на подворье я привыкал медленно; и только через некоторое время почувствовал раскрепощенность: нет за тобой слежки – крести, венчай, совершай требы на дому, проповедуй. Никто ничего не регистрирует. Как-то раз меня спросили: «Сколько стоит причастить больную?» Я говорю: «Ничего не стоит, это ваше благое произволение: можете что-то дать, можете и ничего не давать». А в Измайлове требу на дому оплачивали в храме за ящиком и получали квитанцию, а потом еще хотели батюшку отблагодарить, и получалась двойная оплата. Очень жалко было людей, ведь написано: «Даром получили и даром давайте».

Венчающиеся в Измайлове боялись, что сообщат о них на работу или учебу, а на подворье благодать: батюшка молится, жених и невеста молятся, и никаких опасений. Ребята молодые прислуживают в алтаре и тоже ничего не боятся: читают, поют, многие хотят поступать в семинарию. В то время подворье было «островом свободы» в Москве. За его пределами все было по-другому.

КРЕСТИНЫ

Пришел креститься юноша, а крестным у него его товарищ. Оба ничего не знают ни о Боге, ни о Церкви. В конце крещения говорю: «Ребята, а не поступить ли вам в духовную семинарию?» Стали приходить в храм, прислуживать в алтаре. Сейчас один – иеромонах отец Зосима, а другой – священник отец Виктор. Оба закончили Московскую духовную академию.

Перед поступлением в семинарию. 1988 г.

Владыка Зосима:

В 1982 году, на заре моей церковной жизни, я впервые попал к батюшке Иоанну. Меня привезла к нему Евдокия Игнатьевна (монахиня Евфросиния), которая уже давно к нему ездила. В то время я уже был охвачен желанием уйти в монастырь. В Москве тогда монастырей не было, да и по России их было совсем немного, и один из них был Псково-Печерский. С первого взгляда он мне очень понравился. Приехали мы в феврале, было довольно холодно, а поскольку поезд приходил ранним утром, полчаса или час мы ждали перед воротами, когда монастырь откроется. Потом первым делом пошли на братский молебен и затем уже отправились к батюшке Иоанну.

Незадолго до того в келье под ними случился пожар, келейница батюшкина наглоталась дыма, да и сам он тоже несколько пострадал, поэтому к нему почти никого не пускали. Но, благодаря моей провожатой, для нас двери его кельи открылись.

Батюшка сказал, что сможет уделить нам минут двадцать, но... в результате мы просидели у него два часа и о многом поговорили. Я привез ему гостинец – пакет апельсинов, которые тогда были дефицитом. Это было все, что я мог купить на свою стипендию в художественном училище.

И вот мы у него в келье... Он посадил нас с матушкой на свою кроватку, а сам встал перед нами. Я рассказал ему о своем желании прийти в Печоры, но он на это решительно возразил. В те годы попасть в Псково-Печерский монастырь было непросто. Надо было выписаться из Москвы, проработать три года на стройке, получить псковскую прописку, – и только после этого подавать прошение о зачислении в монастырь. «Но я слышал, – добавил батюшка, – что скоро должен открыться монастырь в самой Москве». Он имел в виду Даниловскую обитель.

А дальше батюшка в немногих словах рассказал всю мою будущую жизнь в ее последовательности... И когда он это мне рассказывал, я испытал чувство легкой горечи, потому что у меня в те минуты было одно желание: остаться здесь, возле него, в этом чудном и добром месте. Но он покропил меня святой водой, помазал маслом, а потом сказал своей келейнице: «Достань-ка фрукты». Она вытащила из-под кровати большой таз разных фруктов. Сверху лежал мой пакет апельсинов. Он взял его, взял еще один такой же, что лежал рядом, и дал мне. Я даже обиделся слегка: «Батюшка, да я же вам это привез!» А он отвечает: «Ты мне привез, а я даю тебе как благословение». И так получилось, что всю обратную дорогу мы питались только этими апельсинами, на большее просто не было денег. И я понял, что, помимо духовной заботы, он имел еще и заботу житейскую: чем мы будем питаться в дороге...

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Эмма Михайловна:

Семья наша не была церковной, но Игоря молитвам обучила бабушка, еще в раннем детстве. А когда он учился в школе, я замечала, что перед экзаменами сын встает на колени и молится, хотя икон в квартире не было. Лет в шестнадцать-семнадцать он как-то, оставшись дома один, вырезал кусок обоев и нарисовал прямо на стене Лик Христа. Я увидела и говорю: «Вот сейчас отец придет с работы – и тебе попадет!» Мы с ним аккуратно прикололи «обоину» на прежнее место и закрыли картину. Этот рисунок остался на стене до сих пор. Только мы его давно уже не прячем...