Текст книги "Родная старина"

Куликовская битва

Усердно помолившись, Димитрий Иванович разослал гонцов по всем областям, чтобы ратная сила скорее отовсюду собиралась к Москве. Скоро вся Северная Русь пришла в движение. Целые города вооружались в несколько дней; тысячами ратники спешили к Москве. Отряд за отрядом вступал в столицу. Народ любовался бодрым видом воинов, блестящим вооружением князей и бояр. Все встрепенулось, будто проснулось от долгого сна: ожила надежда на освобождение от позорного ига!

Димитрий по совету духовенства отправил в Орду посла и предложил уплатить дань; но она казалась Мамаю мала, – войны нельзя было миновать…

Перед выступлением в поход отправился великий князь в Троицкую обитель. Жив был еще великий подвижник ее св. Сергий. Преподобный устроил для князя трапезу. Приметил Димитрий двух иноков, которые были прежде ратными людьми и слыли богатырями, – один звался Пересвет, другой Ослябя, – и сказал св. Сергию:

– Дай мне, отче, на брань этих двух иноков! Ведомо мне, что были они великие ратники, крепкие богатыри, смышленые в военном деле.

Сергий приказал им идти с великим князем, взял схимы с нашитыми крестами, возложил им на головы.

– Носите их вместо шлемов, – сказал он, – это вам доспех нетленный вместо тленного. Пострадайте, – прибавил он, – как доблестные воины Христовы!

Дмитрий Донской. Миниатюра из «Царского титулярника». 1672 г.

Затем после трапезы Сергий благословил всех бывших с ним крестом, окропил святою водою и сказал князю:

– Господь Бог будет тебе помощник и заступник. Он победит и низложит супостатов твоих и прославит тебя.

Радостно забилось сердце Димитрия Ивановича, когда услышал он эти пророческие слова.

На 12 августа было назначено выступление рати из Москвы. В этот день великий князь усердно молился в Успенском соборе, у мощей св. Петра-митрополита, первого заступника Москвы, молился и в Архангельском соборе, где были гробницы предков…

В это время священники с иконами и хоругвями обходили ряды воинов, наполнивших все площади и улицы у Кремля, и кропили их освященной водой. Величавое зрелище представляло русское воинство. Еще никогда Москва не видала такой большой ратной силы! Блестящие медные и стальные доспехи сверкали на солнце. Множество стягов (знамен) развевалось над войском, целый лес копий поднимался над ним. Но более всех привлекали взоры вожди в их позолоченных доспехах и приволоках (плащах), расшитых золотыми узорами.

Вся Москва вышла провожать ратников. Матери и жены плакали и голосили. Великая княгиня Евдокия прощалась у кремлевских ворот с мужем, от слез и слова вымолвить не могла…

Затрубили в трубы, ударили в бубны, и войско тронулось…

24 августа великий князь с московскими полками вступал в Коломну. Епископ встретил их с крестом у ворот города. Здесь присоединились к русскому ополчению еще некоторые отряды. Устроен был смотр всему войску. Никогда еще на Руси не собиралось такого большого ополчения: более 150 тыс. конных и пеших стояло в стройных рядах.

Тут пришла весть, что Мамай с огромными силами недели три уже стоит за Доном и поджидает своего союзника – литовского князя Ягелла. И об измене Олега Рязанского узнал в это время Димитрий Иванович. Опечалился он, назвал с горестью Олега вторым Святополком.

Не все еще отряды собрались, но медлить нельзя было: надо было идти скорее через Рязанскую область в степи, чтобы не допустить Мамая с его страшною ордою ворваться в русские земли. Приняв напутственное благословение коломенского епископа, Димитрий Иванович выступил к устью реки Лопасни. Вожаками взяли здесь купцов, которые вели с Востоком торговлю, часто езжали туда и потому хорошо знали пути.

26 августа русское войско переправилось за Оку, в Рязанскую землю. Олег, узнав о силах Димитрия Ивановича, испугался, недоумевал, что и делать, переезжал беспрестанно с места на место, посылал гонца за гонцом к татарам, к литовскому князю, – не знал, кого больше опасаться ему – Димитрия или Мамая. Совесть мучила Олега, но вражда к московскому князю и боязнь татарского погрома были в нем сильнее укоров совести.

Войска русские бодро шли вперед. Погода стояла хорошая: осенние дни теплы, земля суха. Когда рать подходила уже к Дону, прибыли навстречу люди из передового отряда, посланного для разведок, и принесли важную весть:

– Мамай стоит на Дону, на Кузьминой гати, и дожидает к себе Олега и литовского князя (Ягелла), а силы у Мамая столько, что и перечесть нельзя.

Собрал Димитрий Иванович на совет князей и воевод. Надо было решить вопрос: переходить ли русскому войску за Дон и напасть на татар или не переходить и ждать нападения врагов? Одни говорили:

– Лучше остаться на этой стороне реки. Враг силен: на всякий случай должны мы удержать себе путь назад.

Другие, более решительные, особенно Ольгердовичи, говорили иное:

– Лучше переправиться как можно скорее. Надо, чтобы ни у кого не было и мысли назад возвращаться; пусть всякий без хитрости бьется, пусть не думает о спасении. Говорят, сила велика у врагов. Что на это смотреть! Не в силе Бог, а в правде!

В это время гонцы от преподобного Сергия привезли грамоту великому князю. Святой подвижник благословлял и обещал ему помощь Бога и Пречистой Богородицы.

Это послание очень ободрило великого князя. Прочел он в кругу своих соратников-вождей грамоту. Великую силу в глазах всех русских имело слово преподобного Сергия, – Димитрий Иванович больше не колебался. Присоединился он к мнению Ольгердовичей.

– Честная смерть лучше позорной жизни, – сказал он в ответ слишком осторожным советникам своим. – Уж лучше было нам не начинать похода против безбожных татар, чем, пришедши сюда и ничего не сделавши, вернуться назад.

Да и надо было поспешить, чтобы не допустить литовцев соединиться с татарами.

Стали русские искать на реке бродов для конницы и строить мосты для пеших. В ночь с 7-го на 8 сентября русская рать перешла через Дон.

В эту ночь, говорит сказание, пришел к великому князю воевода Димитрий Боброк, родом волынец. Он был смышленый, опытный воин и слыл искусным гадателем.

– Не желаешь ли, – сказал он великому князю, – я покажу тебе приметы, по которым ты узнаешь, что случится вперед?

Князь согласился, условившись держать это гадание в тайне, – сел на коня и вместе с Боброком выехал вперед.

Ночь была тихая и теплая. Пред ними расстилалось широкое ровное поле, звалось оно Куликово; позади них был Дон, впереди протекала речка Непрядва, приток его. Димитрий с гадателем остановился посреди поля. Ночная мгла скрывала оба стана.

– Оборотись к татарской стороне, князь, и слушай! – сказал Боброк.

Несколько времени стояли они молча. Слышались им от татарского стана сильные крики, стук, звуки труб. Слышали они, как за вражеским станом страшно завывали волки, а по правой стороне зловеще кричали птицы, граяли вороны, стаями перелетали с места на место; на реке Непрядве гуси и лебеди крыльями плескали, предвещая грозу.

– Что, князь, слышал? – спросил Боброк.

– Слышал грозу великую! – отвечал Димитрий Иванович.

– Оборотись теперь на полки русские! – сказал Боброк.

Послушал князь несколько времени и сказал:

– Не слыхать ничего. Тишина великая; вижу только множество огней и зарево от них!

– Князь-господин, – сказал Боброк, – огни – это доброе знамение тебе. Призывай помощь небесную и верою не оскудевай! Есть у меня еще примета, – сказал гадатель, сошел с коня, припал к земле ухом, долго пролежал он – все к чему-то прислушивался. Наконец поднялся, но стоял с опущенной головой, с грустным лицом и молчал…

– Ну что, брат, какова примета? – спросил его великий князь.

Боброк в тяжелом смущении молчал. Князь стал его упрашивать, умолять. Боброк прослезился. Заныло сердце у князя.

– Брат Димитрий, скажи мне, – тревожно упрашивал он Боброка, – сердце у меня очень болит!

– Господин князь, – сказал наконец Боброк. – Поведаю тебе только одному об этих приметах, ты же никому не говори о них. Одна примета тебе на великую радость, а другая на великую скорбь!.. Слышал я, как земля горько, горько плакала: с одной стороны казалось, будто женщина-мать о детях своих плачет, по-татарски причитает, голосит и слезами разливается; с другой стороны слышалось мне, будто девица плачет в великой скорби и печали, плачет нежным голосом, тонким, как свирель. Много видывал я битв, не раз изведывал и всякие приметы, знаю я их. Уповай на милость Божию, татар ты одолеешь; но твоего христианского воинства на поле ляжет от вражьего меча многое множество!

Заплакал князь от этих слов, но потом сказал:

– Как Богу угодно, пусть так и будет! Кто воле Его противник?!

Еще раз Боброк просил князя никому не говорить о гадании, чтобы не напало на воинов уныние. Когда князь с Боброком ехали с поля в свой стан, слышали они, как вдали страшно завывали волки, каркали вороны и орлы клекотали.

Страшная была эта ночь!

В ту же ночь, говорит сказание, один воин, стоявший на страже, видел видение: по воздуху двигалось с востока, словно туча, громадное полчище татар. Навстречу ему неслись два юноши в светлых, сияющих ризах, с мечами в руках, и слышан ему был голос: «Кто вам, татарам, велел губить наше отечество?» И начали юноши рубить врагов. Многих изрубили, а остальные разбежались. Когда воин рассказал о своем видении Димитрию, догадался он, что то были святые Борис и Глеб…

Ранним утром войско стало готовиться к бою. Сначала густой туман лежал на земле. Русским это было кстати: Владимир Андреевич, князь серпуховский, и воевода Димитрий Боброк с отборным отрядом успели занять незаметно для татар лес неподалеку от русского стана, вверх по Дону. С рассветом стал туман подыматься. Засияло солнце. Русское войско стояло уже в боевом строю. Вперед, по обыкновению, был выставлен сторожевой полк. Средними полками, преимущественно пешими, начальствовали князья Андрей и Димитрий Ольгердовичи. На правом крыле были князь Андрей Федорович Ростовский, князь Стародубский и другие, на левом – князь Ярославский Василий Васильевич. Много было и других князей – вождей отдельных полков.

Великий князь с холма глядел на свою рать. Стройные, необозримые ряды войск занимали громадное пространство; развевались бесчисленные знамена и хоругви; сверкали на солнце доспехи и оружие воинов; еловцы (маленькие красные значки на шлемах) словно огнем пылали… Прекрасен был вид великого воинства!

Некоторое время любовался Димитрий Иванович своим войском. Тяжело стало, конечно, у него на душе, когда подумал он, что многое множество воинов его сложат головы свои на этом поле. Он пал на колени пред своим черным знаменем, на котором сиял образ Спасителя, и долго усердно молился.

– Обрати, Господи, – взывал он, – лице Твое с яростью на нечестивых, творящих зло рабам твоим!

Сел затем великий князь на коня и стал объезжать ряды своего войска. Пред каждым отрядом он останавливался и старался добрым словом всех ободрить.

– Отцы и братья! – говорил он. – Бога ради, подвизайтесь, святых ради церквей и веры христианской! Сия смерть не в смерть, но в жизнь вечную!

Затем Димитрий стал снова под свое черное знамя, снял с себя княжескую приволоку (плащ). Своего коня и приволоку отдал он боярину своему Михаилу Бренку, снова помолился и вкусил благословенного хлеба, присланного ему Сергием.

Великий князь хотел сам биться в рядах как простой воин. Воеводы удерживали его, говорили, что ему как главному вождю следует беречь себя, уговаривали его, но все было напрасно…

– Братья мои милые, добрые ваши речи, – отвечал Димитрий, – но хочу я общую чашу с вами пить. Умру, так умру вместе с вами; жив буду – вместе с вами же!

«Битва на Куликовом поле в 1380 г.». Миниатюра из рукописи «Сказание о Мамаевом побоище». XVIII в.

Русское войско двинулось к устью Непрядвы, к татарскому стану. Часу в шестом дня русские увидели Мамаево полчище. Словно грозовая туча двигалось оно, сходя с холма.

Пешие татары шли рядами. Задние клали свои копья на плечи последним – копья у воинов второго ряда были длиннее, чем у передних. Татары по большей части сверх доспехов надевали кафтаны, сверх шлемов меховые или кожаные колпаки; одежда у них была темного цвета, и потому татарское войско не имело такого нарядного и блестящего вида, как русское.

Мамай с мурзами своими остановился на холме, чтобы наблюдать за битвою. Уже враждебные полчища стояли одно против другого и ждали знака, чтобы начать бой. Тогда из татарского войска выехал наездник по имени Телебей. Он был громадного роста и необыкновенной силы. Бой должен был начаться поединком. По обычаю татар, удальцы-силачи начинали битву и показывали другим пример.

Стал богатырь громко вызывать себе противника. Не сразу нашелся между русскими охотник биться с великаном. Но вот выступает Пересвет. Шлем его был покрыт схимою, которую возложил на инока-воина св. Сергий. Помолился Пересвет, принял от священника благословение, низко поклонился и русскому воинству.

– Отцы и братья, – сказал он, – простите меня, грешного!

Затем сел он на боевого коня и со словами: «Преподобный Сергие, помоги мне твоею молитвою!»– пустил коня во всю прыть… Навстречу несся татарский богатырь. На всем скаку, с налету, сшиблись они копьями. Удар был так силен, что кони их едва устояли и присели на задние ноги, а бойцы упали наземь оба мертвые…

Грянули трубы, и начался бой. «Боже, помоги нам!» – кричали русские. Татары призывали на помощь Магомета. Загорелась лютая схватка. Такой битвы не было никогда еще на Руси! На пространстве десяти верст кругом кипела кровавая сеча.

Несколько сот тысяч воинов бились с яростью. Казалось, земля дрожала, и страшно гудело все поле от ярых криков, стонов раненых, треска оружия и конского топота. Бились оружием, руками терзали один другого. Часа два уже длилось жестокое побоище. Кровью было залито все поле; телами было устлано оно так, что трудно было пройти. Труп валился на труп. Татары стали одолевать.

В русском войске были отряды молодых новобранцев, не бывалых еще в бою; притомились уже они, не выдержали нового напора врагов и обратились в бегство. Погнались за ними татары, пробились до черного великокняжеского знамени; тут стоял любимец великого князя, воевода Бренк; приняли его враги за великого князя и убили. Много уже русских вождей пало. Знамя падало за знаменем.

Ужас охватил русских. Дрогнули самые смелые. Все бежало… Поражение русских было полное. Мамай торжествовал…

Давно уже порывался князь Серпуховский Владимир Андреевич ударить из лесу на татар, спасти своих от поражения; воевода Боброк удерживал его, говорил, что еще не время.

Владимир Андреевич уже терял терпение.

– Что же это такое, – с досадой говорил он Боброку, – к чему же стоим мы тут? Кому от этого польза? Беда пришла русскому войску!

– Да, беда великая, – отвечал Боброк, – но еще не пришла наша пора. Кто не впору начинает, тот беду себе принимает!

Наконец, когда татары, считая русских окончательно разбитыми, гнались за ними нестройными толпами и были уже сильно утомлены, Боброк крикнул:

– Пора! Да поможет нам благодать Свята го Духа!

Кинулись русские из засады на татар, словно соколы на стаю журавлей; с громким криком ударили они на врагов с тылу.

Вооружение русских и татарских воинов в XIV в.

Неожиданный удар ошеломил татар. Как испуганное стадо, заметались они, не зная, что делать…

– Беда нам! – кричали он. – Русские перехитрили нас. Худших из них мы побили, а теперь лучшие ударили на нас!

С переполоху чудилось татарам, что они уже вконец разбиты, что рать, напавшая на них, бесчисленна. Ободренные успехом, русские смело разили врагов, прорывали их толпы, врубались в середину их полчища, рубили их и справа, и слева, и сзади, и спереди. Татары в ужасе кидали оружие и бежали.

Мамай, увидев неожиданный поворот битвы, так оторопел и растерялся, что не послал на помощь своим запасные силы, бывшие у него, а сам пустился в бегство.

Татары бежали толпами: одни кинулись за Непрядву, и множество их потонуло в реке, другие бросились направо к реке Красивой Мечи. Русские гнали их и беспощадно избивали. Множество возов со всяким добром досталось в добычу победителям.

Часть русского войска преследовала татар до реки Мечи. Князь Владимир Андреевич остановил своего коня на месте побоища и велел трубить сбор. Стали съезжаться к нему вожди, оставшиеся в живых и не пострадавшие в бою. Великого князя не было…

– Где великий князь? – тревожно спрашивал Владимир Андреевич. – Кто из вас его видел?

Поехал Владимир Андреевич меж воинов и со слезами на глазах спрашивал, не видал ли кто великого князя, не слыхал ли, где он. Один из воинов сказал, что видел его в пятом часу, как он крепко бился; другой видел, как четыре татарина напирали на него; третий рассказывал, как он сам старался выручить великого князя из беды. Но сведений о том, жив ли он и где находится, никто дать не мог.

По приказу Владимира отроки княжьи и множество ратных людей рассеялись по бранному полю отыскивать великого князя. Долго искали его. Наконец двум ратникам посчастливилось найти его. Под ветвями срубленной березы лежал Димитрий. Глаза его были закрыты; но воины заметили, что он дышит.

– Жив, жив! – радостно закричали они. – Великий князь Димитрий Иванович здравствует!

Владимир Андреевич с князьями и воеводами поскакал к тому месту, где лежал великий князь. Доспехи его были избиты и измяты ударами татарских сабель.

Когда сняли с князя его вооружение, то оказалось, что ран на теле не было. Лишился чувств он от чрезмерного напряжения сил и утомления. Димитрий Иванович, хотя был крепкого телосложения, высок ростом, широкоплеч, но, по словам летописца, был весьма тучен и тяжел.

Мало-помалу пришел он в чувство и открыл глаза.

– Кто тут? Что за речи слышу я? – проговорил он.

Тогда Владимир Андреевич громогласно возвестил:

– Милостию Бога и Пречистой Матери Его, помощью сродников твоих, святых мучеников Бориса и Глеба, молением св. Петра и Сергия-игумена супостаты наши побеждены!

Когда великий князь совсем пришел в себя и понял, в чем дело, то прежде всего благодарил Бога за дарованную русским победу. Узнав о том, как нападение засадного войска на врага повернуло дело в пользу русских, великий князь обратился к Димитрию Боброку и сказал:

– Поистине разумен ты: тебе всегда должно быть воеводою!

Поехал великий князь со своими главными сподвижниками по бранному полю. Ужасно было это поле! Было оно устлано убитыми, умирающими ранеными. Казалось, все поле тяжело стонало… Тихо подвигались вперед кони: едва находили они место, где ступать. С поникшими головами, с тяжелой скорбью, со слезами на глазах ехали великий князь и спутники его. Давно ли восходящее солнце озаряло блестящие ряды русских воинов, бодрых, полных жизни и силы? Давно ли лучи его весело играли на блестящих доспехах? А теперь, на закате, освещало оно груды окровавленных тел, лица убитых, обезображенные мучительной смертью, лица раненых, искаженные страданиями, лужи и потоки крови, избитые доспехи, обломки и осколки всякого оружия! Все говорило о страшной жестокости боя: в одном месте убитый русский воин упал на труп побежденного им врага, в другом – убитый татарин лежал на русском; здесь, крепко переплетясь руками и ногами, лежали мертвые татарин и русский, боровшиеся, очевидно, даже в предсмертных страданиях, а там поднималась целая груда тел русских и татар, бившихся в тесной схватке до последнего издыхания. Русская и татарская кровь смешивалась и струилась одним потоком из-под груды тел…

Перед некоторыми трупами князь останавливался. Увидел он князей Белозерских, отца и сына, – лежали они вместе.

– Братья, князья русские, – молвил со слезами Димитрий, сдержав коня своего, – молите Господа Бога о нас, да соединит Он нас вместе с вами в будущей жизни!

Постоял великий князь с тяжелой грустью и перед телом боярина своего Михаила Андреевича Бренка, лежавшего в великокняжеской приволоке.

– Вот, братья, наш починальник! – сказал Димитрий Иванович, узнав по схиме инока Пересвета. – Без него многим бы из нас пришлось испить здесь горькую чашу от руки татарского витязя!

Тут же, подле Пересвета, лежал труп его противника, великана-татарина. Многих храбрых князей и воителей узнал Димитрий меж мертвыми. Тяжкая скорбь давила ему сердце, когда ехал он с побоища: он, по словам современника, «умывался слезами» при виде множества погибших. Правда, убитых татар было гораздо больше, чем русских, но и русских легло на Куликовом поле великое множество!..

Победа была великая, но вместе с тем и скорбная! Из огромного русского войска едва уцелело тысяч сорок. Более двухсот тысяч человек, татар и русских, пало на Куликовом поле, и Дон, по словам сказания, три дня тек кровью…

Так представляется нам, по разным преданиям и сказаниям, достопамятная Куликовская битва.

Восемь дней стояли русские на месте побоища: подавали помощь раненым, разбирали тела убитых, русских погребали, а татар оставляли на полу на добычу хищному зверю и птице…

Димитрий установил обычай вечно праздновать память воинов, убитых в Куликовской битве (Димитровская суббота).

Литовский князь Ягелло, спешивший соединиться с Мамаем, в день битвы был верстах в сорока от места боя. Узнав о победе русских, он поспешно отступил.

Понеслись гонцы от Димитрия в Москву, в Переяславль, в Кострому, во Владимир и другие города с радостною вестью о победе. Все со страхом и нетерпением ждали известия из войска, денно и нощно молились во храмах. Наконец желанные вести пришли. Восторг был неописанный. Все встрепенулось и ожило… Думали, что орда пала навсегда, что пришел конец татарскому владычеству!..

Димитрия прославляли, сравнивали его с Ярославом Великим, с Александром Невским, прозвали Донским, а Владимира Андреевича – Храбрым.

Но радоваться было еще рано!..