Текст книги "Методологический дискурс о постмодерне. Между про-капитализмом и контр-капитализмом"

Глава 2. Фундаментальная эпистемологическая ситуация, машинизация-автоматизация мыследеятельности и логика модерна

Далее Автор обозначает ту перспективу, в которой он собирается действовать (§10).

«Индивидуализированное действие, наряду с поддерживающими его осуществление способностями и компетенциями, «становится» или «прорастает» в пространстве коллективной мыследеятельности.

Сильно упрощая, можно сказать, что жёстким каркасом этой структуры выступают три основных «организованности» или «узла»:

Во-первых, средства, которыми мы овладеваем.

Во-вторых, представления об окружающем мире, на которые мы ориентируемся при проектировании и осуществлении действия.

В-третьих, цели, которые мы хотим и рассчитываем достичь. <…>

Очертив кратко основные понятия и схемы СМД-методологии (СМД-подхода) я буду последовательно детализировать рабочую онтологию и «прорисовывать» место «цифры» (цифровых технологий) в процессах, ситуациях и системах мыследеятельности».

Симметрично к этому я могу прорисовать перспективу собственного действия. Я буду, по мере прочтения позиции Автора, показывать, каким образом та логика, которую он развертывает, может быть связанной (или даже быть определенной) макроструктурами и макропроцессами социально-исторического процесса.

Рассмотрим §§11—27.

Во-первых.

«А начну я с проблемы знания».

«Для того, чтобы пояснить этот круг проблем, нам придётся сделать шаг в сторону и рассмотреть устройство простейшей эпистемологической ситуации.

Я сразу хочу предупредить Вас, что буду вводить очень упрощенную модель такой ситуации. <…> Однако, даже эта «простота» указывает нам на границы любых усилий по так называемой «цифровой трансформации» процессов мыследеятельности.

Метафорой этой ситуации является древняя суфийский притча о слепых, впервые в жизни столкнувшихся со «слоном».

Суть этой причти состоит в том, что группа слепых трогает слона, чтобы понять, что он собой представляет. Каждый из них трогает разные части его тела, но при этом только какую-то одну из них.

Затем они описывают свои впечатления от прикосновений друг другу и начинают спор, поскольку каждый описывает слона по-разному, при этом ни одно из описаний не является верным».

Во-вторых.

Автор вводит понятие «Ens» («нечто» или «вещь») для обозначения той исходной реальности, которая является слоном.

Автор акцентирует, что «„ощупывание“ в данной метафоре может быть понято как особый тип деятельностного „оперирования“ с вещью».

«…Каждый из слепых соотносит результат этого ощупывания [оперирования] со своим прошлым жизненным опытом и присваивает результатам этого оперирования особую форму знакового выражения, имя.

Вы помните, что на исходной картинке каждый слепой «представляет» в своём сознании [за счёт работы воображения или памяти] образ той эталонной вещи [которая играет для него роль образца], с которой он как бы сравнивает результат своего ощупывания. <…>

…Этот акт впервые конституирует «предмет» или «предметность», в отличие от… «вещи».

Назвав «нечто» тем или иным словом [как знаком естественного языка], которое обычно используется сообществом слепых для обозначения «образцовой» или «эталонной» вещи данного вида [типа], наш «слепой» с одной стороны, подводит индивидуальную вещь под некий «класс», «вид» или «тип» [то есть осуществляет относительное обобщение], и, с другой стороны, фиксирует лишь отдельную сторону [проекцию] этой вещи, выделяя одни ее характеристики и пренебрегая другими.

Присваивая вещи имя, он выражает результат оперирования в условном знаке».

В-третьих.

Автор вводит пространство оперирования со знаками.

«…Мы уже имеем дело с двумя разными типами связей.

Одну мы уже описали: это связь «замещения» или выражения результата операции с вещью в форме произвольного знака.

Вторая связь носит как бы обратный характер, она относит этот знак или имя «назад» к данной вещи. Мы будем называть ее связью «отнесения». <…>

Зафиксируем… уровень использования тех или иных знаковых форм и «движения» в оперативном пространстве той или иной знаковой [семиотической] системы.

Пространство оперирования со знаками – тем более разных видов и типов – гораздо «шире», чем пространство нашего непосредственного оперирования с материальными вещами. <…>

Из общих соображений ясно, что каждая такая используемая оперативная знаковая система предоставляет нам в руки ряд новых возможностей, но в то же время каждый переход на более высокий уровень замещения как бы «отдаляет» нас от Ens, которое мы исходно собирались описать и устройство которого мы хотели понять. На схеме мы изобразим этот функциональный узел или уровень в виде нескольких этажей замещения практических операций с «вещью» вторичными [или просто другими] операциями со знаками».

В-четвертых.

Автор вводит процесс моделирования «вещей» в знаковом пространстве.

Процесс моделирования связывается с выдвижением гипотез.

«…Мы ввели объемлющее пространство используемой семиотической системы (например, естественного языка), в границах которой мы уже имеем определённую сложившуюся функциональную структуру, включающую в себя несколько новых организованностей мышления и связей между ними, несколько новых функциональных (оперативных) узлов.

Первой такой организованностью является так называемая «гипотеза»».

«Более сложная функциональная структура этого узла на следующих шагах начинает включать в себя на более «высоких» этажах замещения место для специальных искусственных представлений об устройстве типовых «вещей», принадлежащих некоему классу. По логике схемы речь идёт о специальных знаковых образованиях. Эти знаковые образования могут становится предметами вторичного оперирования.

Мы называем этот функциональный узел «моделью»».

«В СМД-подходе „моделью“ в широком смысле слова называется такая организованность мыследеятельности, знания о которой [полученные за счёт практического или мыслительного оперирования] могут быть отнесены к реальной „вещи“, к тому „нечто“, оперирование с которым по каким-то причинам невозможно. Как Вы понимаете, это функциональное определение „модели“ осмысленно в рамках введённых представлений об этажах замещения на схеме многоплоскостного знания».

В-пятых.

Автор вводит представление об исследователькой деятельности на основе модеклирования и экспериментирования.

«Моделирование становится важнейшим режимом особой технологии систематического и целенаправленного производства «знаний», которое мы обычно называемых «исследованием» или, точнее, исследовательской мыследеятельностью. Очень грубо можно сказать, что исследовательская мыследеятельность технологизирует процессы познания, получения «опытных» знаний. <…>

Вторым режимом исследовательской технологии мышления в XVI веке становится «эксперимент» и «экспериментирование».

…Последний направлен на такое искусственно-техническое преобразование самой «вещи» или условий оперирования с ней, которые позволяют подтвердить или опровергнуть онтологические «гипотезы» (гипотезы об устройстве «объектов»), выдвинутые на предшествующих стадиях исследовательской работы и моделирования.

Моделирование и экспериментирование позволяет наладить буквально промышленный процесс производства новых знаний и проблематизации онтологических гипотез».

В-шестых.

Автор вводит представление об «объектах» и процедуре «фальсификации» (проблематизации и опровержении).

««Объекты» (а точнее специально разработанные представления об идеальных объектах) появляются в рамках систем знаний [иногда методологи науки называют их теориями] и являются результатом сложной работы по увязыванию (синтезу) друг с другом содержания различных знаний – в том числе противоречивых.

Эта работа по построению подобных представлений об объектах называется «объективацией».

«Объекты» обычно есть плод длительной истории мышления.

Представления об объектах не тождественны моделям. Далеко не всякая модель или знания, полученные в ходе моделирования и экспериментирования, строятся в горизонте объективации и вообще могут быть объективированы.

Грубо можно сказать, что суть этой работы состоит в фальсификации [проблематизации и опровержении] знаний, сравнении знаний, полученных на различных моделях, сравнении знаний, полученных на моделях со знаниями, полученными в ходе практического оперирования с вещами [например, в ходе экспериментов] и т.д.».

В-седьмых.

Автор вводит представления о «действительности», «реальности» и «онтологии».

«Одновременно приходится вводить различение между «действительностью» и «реальностью». В «реальности» мыследеятельности объективным существованием может наделяться не только «действительное», но также «возможное» и «должное».

То, что во введении мы назвали «онтологиями», есть прежде всего результат систематизации принципов и правил «объективации» и, одновременно, пространство, заданное связями между ключевым «объектами».

В-восьмых.

Автор вводит представление о «ошибках» и «фальсификации».

«И наконец – и в этом состоит суть притчи – в ходе образования простейшего знания все участники делают массу «ошибок».

Их утверждения не только противоречат друг другу. Все эти «знания» ложны или точнее, их истинность (которую часто рассматривают как критерий объективации) требует обоснования.

Истинность (истинностность знания) обусловлена отнюдь не наивным представлением о соответствии содержания «знания» тому, что якобы «есть» на самом деле – подлинному устройству вещи (из этого допущения исходила так называемая корреспондентская теория истинности).

Истинность обосновывается:

– либо характером используемых для построения знаний средств (признанных в данное время в данном месте),

– либо соответствием содержания отдельных знаний (представлений) системе представлений (системе теории или онтологии),

– либо, наконец, успешностью практического применения этих знаний.

Этот аспект понятия «знания», получивший название «фальсификации» или «фальсифицируемости», активно развивался в методологии исследования и науки ХХ века».

«Как только мы ввели этот второй, объемлющий контур схемы знания, ключевой проблемой вновь становится проблема «отнесения» результатов оперирования со знаками в рамках правил данной оперативной системы к действительным и возможным вещам окружающего Мира, к реальности.

По сути, подобное «отнесение» никогда не происходит с отдельными знаковыми формами. Оно становится возможным, когда мы выходим за рамки работы с простыми знаковыми образованиями, выражающими результаты отдельных операций, и начинаем использовать более сложные знаковые конструкты – мета-модели, представления о группах идеальных объектов и онтологические картины».

Во-первых.

Автор вводит фундаментальную структуру эпистемологической ситуации. Той ситуации, которая с его точки зрения связывает материально-предметный мир с пространством мышления-и-деятельности. Используется притча о слоне, которого с нескольких сторон ощупывают несколько человек.

Во-вторых.

Вводится представление о «вещи», которая является той самой реальностью, которую исследуют (ощупывают) субъекты.

Вводится представление о способе оперирования с вещью (ощупывания вещи) во время исследования.

Вводится представление о знаковом пространстве субъектов, оперирующих с вещами. Знак представляет тот способ оперирования, которое осуществляет каждый субъект. Знаковое пространство имеет глубину, «нижняя» сторона которой максимально приближена к «вещи», а «верхняя» сторона максимально удалена от нее. В этом пространстве «вещи» и способы оперирования с ними замещаются знаками, а исследовательская деятельность превращается в знаковое конструирование-оперирование и перемещение по знаковому пространству снизу-вверх и сверху-вниз.

Вводится представление о наполненности знакового пространства «гипотезами» и «моделями». Моделями можно считать те знаковые конструкции, которые выражают сложные «вещи» и позволяют оперировать с этими вещами в знаковом пространстве. Процесс построения моделей и работы с ними называется моделированием.

Вводится представление об «эксперименте» и «экспериментировании». Экспериментированием называется процесс преобразования вещи в соответствии с модельным представлением о ней, созданным на основе гипотез, позволяющий подтвердить или опровергнуть гипотезу.

Вводится представление об «идеальных объектах», которые заполняют верхние этажи знаковых систем знания. Эти идеальные объекты являются продуктом длительной истории мышления. Построение идеальных объектов Автор называется объективацией (хотя традиционно это называется идеализацией).

Вводится представление об «онтологиях», которые являются результатом систематизации принципов и правил объективации и пространством, заданном связями между ключевыми идеальными объектами.

Вводится представление об ошибках и фальсификации. Знания, получаемые различными субъектами, противоречат друг другу и требуют обоснования. Истинность обосновывается:

– Соответствием знаний системе средств, принятых в данном месте и времени.

– Соответствием знаний онтологической системе, принятой в данном месте и времени.

– Успешностью практического применения.

Фальсификация касается не отдельных знаковых форм (моделей), а мета-моделей, представлений о группах идеальных объектов и онтологических картин.

Проанализируем представленную Автором модель эпистемологической ситуации.

Как я сказал, моей целью в этом анализе будет показывать, каким образом та логика, которую развертывает Автор, может быть связанной (или даже определенной) социально-историческими макроструктурами и макропроцессами.

Во-первых.

Надо обратить внимание, что Автор продемонстрировал одну из двух антитетичных онтологических стратегий:

– материалистической и

– идеалистической.

Для материалистической онтологической стратегии универсум, общество и познание строятся стратегически «снизу-вверх», от элементов мира к его системной организации.

Для идеалистической онтологической стратегии универсум, общество и познание строятся стратегически «сверху-вниз», от системы мира к его элементам.

Эти онтологические стратегии, как я сказал, относятся:

– к универсуму в целом:

a) если универсум выстраивается преимущественно от элементов к системе, то мы получаем то, что можно назвать универсальным материализмом;

b) если универсум выстраивается преимущественно от системы к элементам, то мы получаем то, что можно назвать универсальным идеализмом;

– к обществу в целом:

a) если общество выстраивается преимущественно от элементов (индивидов) к системе, то мы получаем то, что можно назвать социальным материализмом;

b) если общество выстраивается преимущественно от системы к элементам, то мы получаем то, что можно назвать социальным идеализмом;

– к познанию в целом:

a) если познание выстраивается как идущее преимущественно от элементов мира к системе мира, то мы получаем то, что можно назвать когнитивным материализмом;

b) если познание выстраивается как идущее преимущественно от системы мира к элементам мира, то мы получаем то, что можно назвать когнитивным идеализмом;

В общем смысле в метафизических системах (картинах мира) все три плана (универсума, общества, познания) соответствуют друг другу. То есть представить себе, что один из планов в конкретной метафизической системе соответствует материалистической стратегии, а другой – идеалистической, логически возможно. Но это будет внутренним противоречием.

Опираясь на сказанное, следует утверждать, что Автор продемонстрировал один из вариантов материалистической стратегии познания (а значит материалистической стратегии в отношении универсума и общества). В его модели эпистемологической ситуации познающие субъекты восходят от познания маленьких частей (элементов) мира к миру в целом (онтологическим картинам). То, что это происходит через логику практического взаимодействия с миром, выдвижения гипотез, построения моделей, проверку их на истинность, – задает не более чем конкретное наполнение материалистической стратегии. Сам метафора «ощупывания слона» субъектами задает логику когнитивного взаимодействия элементов общества с элементами мира. От этого «частного» осуществляется восхождение к «общему».

Далее можно утвердить, что выбор между материалистической и идеалистической стратегиями не является логическим выбором. Это выбор экзистенциальный (в индивидуальном и коллективном смыслах).

Если иметь в виду, что человек является существом коллективным по своей природе, а сами указанные стратегии являются выбором между приоритетом частей и целого, то экзистенциальный выбор между стратегиями всегда касается положения индивидуального человека в системе мира, выраженной как иерархия систем. Проще говоря, выбор между материализмом и идеализмом касается положения индивидуального человека в целостностях мира.

Целостности мира можно разделить на два уровня:

– целостность универсума;

– целостность общества.

Можно считать, что в логике самоопределения человека характер ощущения/осознания этих целостностей по отношению к себе определяет его экзистенциальный выбор.

Далее можно считать, что экзистенциальный выбор всегда имеет воплощение в логике построения социальности. Общества можно разделить в этом отношении:

– на те, которые построены на стратегии социального материализма;

– на те, которые построены на стратегии социального идеализма.

С другой стороны, трансформация метафизических позиций, возникающая внутри определенных обществ, должна быть связана с логикой развития этих обществ, с тем позитивами или негативами, которые при этом создаются (и которые становятся жизненными вызовами, ответом на которые становятся те или иные позиции). Проще говоря, реализация в обществе материалистической или идеалистической стратегии может превратиться в фундаментальный жизненный вызов, если негатив, создаваемый в процессе развития общества, связывается с соответствующей стратегией.

Это означает, что:

– негатив общества, построенного на материалистической основе (если он связывается в сознании с этой стратегией), должен порождать в качестве ответа утверждение идеалистической стратегии;

– негатив общества, построенного на идеалистической основе (если он связывается в сознании с этой стратегией), должен порождать в качестве ответа утверждение материалистической стратегии.

Так мы получаем идеально-типическую антитетику, которую можно положить как основу для социально-исторической эволюции.

Теперь можно связать представление о материалистической и идеалистической онтологических стратегиях с представлением об антропоцентрической и контр-антропоцентрической мировоззренческих стратегиях, о которых я говорил ранее. Их можно так сопоставить друг с другом:

– материалистическая стратегия будет соответствовать антропоцентрической стратегии;

– идеалистическая стратегия будет соответствовать контр-антропоцентрической стратегии.

Это соответствие нетрудно себе представить, если иметь в виду, что идеализм как мировоззренческая стратегия всегда утверждал приоритет универсального целого над теми расчленениями, которые соответствуют эмпирическому миру. За такой позицией нетрудно увидеть экзистенциальное стремление «возвысить» понятие об истине над тем множеством истинностных претензий, которые есть в реальном земном мире и которые создают жизненные противоречия (в предельном варианте – войну всех против всех). Чем больше жизненный контекст будет демонстрировать реализационный негатив жизнеустройства, основанного на истинностном плюрализме разного характера и масштаба, тем более сильным будет вызов, ответ на который будет склонять в сторону идеалистической/контр-антропоцентрической стратегии. Представление о мировом целом как предзаданном человеку (в виде Космоса, Бога или чего-то еще) является традиционным способом ответа на уровне мировоззрения на вызов негативно понимаемого антропоцентризма.

Можно утверждать симметричный ход в отношении негативно понимаемого контр-антропоцентризма. За такой позицией нетрудно увидеть экзистенциальное стремление «понизить» понятие об истине, если «Истина», «Бог» или какое-то «Мировое целое» превращается в способ насилия над личность. Это происходит в контекстах социокультурных систем, где идеалистическая мировоззренческая стратегия превращается в идеологию систем. Заданная «сверху-вниз» система представлений о приоритете целого над частями порождает стремление «частей» освободится от диктата негативно понимаемого целого. В ответ на вызов негатива социально утвержденного идеализма должно происходить утверждение стратегии материализма/антропоцентризма.

В соответствии с введенными представлениями можно откорректировать традиционную схему деления европейской истории и задать ее так:

– античный мир (основанный преимущественно на идеалистических/контр-антропоцентрических стратегиях, но имеющий внутри себя материалистические/антропоцентрические эпизоды);

– средневековый мир (основанный преимущественно на идеализме/контр-антропоцентризме);

– модерновый мир (основанный преимущественно на материализме/антропоцентризме).

Далее я ввел представление, которое связывает логику одного мировоззренческого акцента с логикой противоположного акцента. Можно считать, что каждая волна акцентирования в числе фундаментальных факторов имеет ответ на вызов негатива социокультурной реальности с противоположным акцентом. Тогда получим:

– Античный мир можно представить себе как волнообразное движение акцентов; причем каждый акцент можно считать ответом на вызов негатива социокультурной реальности с противоположным акцентом. Можно предполагать, что негатив распада античности воспринимался многими как результат ее антропоцентризма/материализма.

– Средневековый мир можно представить себе как волну с предельным выражением акцента на контр-антропоцентризме/идеализме, являющимся ответом на вызов негатива социокультурной реальности с акцентом на антропоцентризме/материализме античности.

– Модерновый мир можно представить себе как волну с предельным выражением акцента на антропоцентризме/материализме, являющимся ответом на вызов негатива социокультурной реальности с акцентом на контр-антропоцентризме/идеализме средневековья.

– По этой логике можно ввести представление о следующем цикле, который окажется симметричным средневековью по новому акценту на контр-антропоцентризме/идеализме и будет отвечать на вызов негатива антропоцентризма/материализма модерна.