Текст книги "Антибункер. Навигация"

Я вообще считаю, что настоящий постапокалипсис ещё не начался, всё самое плохое впереди, ребятки. Да-да, впереди, сейчас мы ещё пользуемся накопленными человечеством запасами ништяков. Однако выжившие люди, помнящие тучные былые времена, не желают, если они не наиболее ортодоксальные старообрядцы, просто так скатываться по цивилизационной лестнице слишком низко и привыкать к достаточно скудному выбору блюд и продуктов, заполнявших обеденные столы низшего социального слоя енисейского сообщества в XVII веке.

Мало данных. А как обстоят дела в притоках ниже по течению, есть там рыба или тоже ушла? Требуется доразведка…

…Что там со штанами? Подсыхают, поди… Отставив полупустую кружку и поднявшись, я потрогал накладные карманы. Идёт процесс, камин сушит исправно. Неловко как-то здоровому взрослому мужику в одних труселях ходить, неприлично, что ли, даже если ты один-одинёшенек. Ещё и босоногий! Пол, между прочим, никто не мыл, не дошли руки трудовые. Подумав, я посмотрел на берцы… Напялить? В городе ношу только их. В тайге не буду, высокие шнурованные берцы армейского типа неизбежно сковывают голеностоп, снижают подвижность стопы, а с ней и способность к долгому бесшумному хождению. Но здесь, в городской черте, это единственно приемлемая обувь, если ты не фанат сапог. В зоне даже частично разрушенной застройки полным-полно опасностей для ног, тут вам и осколки битого кирпича да шифера, замысловато выгнутые куски жестяной кровли, колотого бетона, обломки арматуры и стекла разной толщины, острые железки и лужи ядовитых веществ. Здесь ноги нужно беречь особенно тщательно.

Нет, берцы это перебор, пусть ноги подышат, проще подтянуть маленький коврик.

Так я и сидел в глубоком кресле, как директор пляжа, – клоун какой-то, честное слово.

Открытая настежь большая форточка и близость лестничных пролётов обеспечивали лёгкий сквознячок, в сочетании с жаром очага, это ровно то, что требуется. Ещё полчаса, и чуть влажные штаны можно будет натягивать, главное, чтобы карманы подсохли.

Чёрт, раззадорил себя размышлениями, сейчас сразу горсть орехов съем! И конфету, чего ей пропадать в неизбежной прогорклости.

* * *

Звук прозвучал неожиданно, как, впрочем, и положено раздаваться всем тревожным, пугающим звукам. Треск! И почти сразу – добавочка, словно что-то доломали.

Тот самый, из внезапных, будь они неладны, случаев, когда по крови пролетает выброшенный надпочечниками адреналин и ты остро понимаешь: «Эта дамочка не из нашего батальона!» Чуждый звук, лишний, не из моего мирка. А ведь звук был простой, скорее всего, просто ветка треснула, пусть и громко. Только вот спокойнее от этого не стало – на территории отеля ветка просто так хрустнуть не может. Нет для этого причин, тут даже белки не прыгают. Ничего не свалится сверху на деревья, стоящие вдоль ограждения периметра, многоэтажки микрорайона расположены далековато, с них ничего не упадёт, а скалы или вышки поблизости нет. Птица кондор сюда тоже не залетает.

Ветка лопнула толстая, прочная. Под хорошим весом или усилием нажатия она лопнула, знаю. Звук был чужой, и породил его чужой.

Вот что я скажу: слух и обоняние необходимо постоянно тренировать, так нас учили. Нужно просто поменьше читать теорию и почаще заниматься практикой. Просто диву даёшься, какие результаты дают регулярные упражнения, если их ежедневное выполнение вошло в стойкую привычку. Например, вот такое: просыпаешься, а глаза не открываешь. Сперва надо внимательно послушать. Так и лежишь, сканируя и пытаясь понять, что происходит вокруг. Для тренировки затыкаешь ватой уши и тянешь воздух носом, ощущая запахи сильные, отделяешь их от слабых, пытаешься сортировать их по категориям: природные или техногенные. И не просто ловишь все мыслимые звуки, но и определяешь по ним пеленг, характер движения звука, причины возникновения и особенности, громкость и тембры. Нужно вспоминать, где и при каких обстоятельствах эти звуки или запахи уже слышал. Слабый вторичный слух и осязание нужно отключить усилием воли. Некоторые следопыты умеют воспринимать запахи как цвета или их сочетания, так мозгу легче.

А потом весь день периодически стараешься ориентироваться только на запахи, звуки и направления, откуда они исходят. Лучше всего этим заниматься в тайге или на берегу небольшой реки, там полно запахов, и ни один не мешает другому так, как это делает, забивая всё, городской автомобильный выхлоп. Со временем диапазон воспринимаемых запахов увеличивается и заметно расширяется порог восприятия. Есть даже массаж, улучшающий обоняние – постукивание подушечками пальцев по крыльям носа при втягивании воздуха.

Приручив собаку, человек потерял нюх. Но шанс вернуть его хоть в какой-то степени есть у каждого. Думайте, учитесь, читайте правильные книги и статьи с мудростью предков, вспоминайте её, эту мудрость.

«Ага, а, приручив Интернет, человек потерял память и все инструкции, а чужая мудрость исчезла вместе с электронными текстами», – проворчал я мысленно, заканчивая шнуровать правый ботинок.

С запахами, кстати, работать сложнее, чем со звуками, но при соприкосновении с противником тренированное обоняние переоценить трудно. Человек всегда пахнет потом, и всегда же по-разному, в зависимости от степени сытости, усталости, агрессивности или страха, мобилизации или расслабленности. Что-то ловится лучше, что-то очень тяжело. Огнестрельное оружие, которое не почистили после стрельбы, пахнет специфично и довольно сильно. Вся прикладная и бытовая химия пахнет ураганно: репелленты, мази, пена для бритья, лекарства, ружейные масла и средства для ухода. Очень сильно ощущается запах беглых – особое тюремное амбре, его сложно спутать с каким-то другим. Этот запах упоминается в методичках как арестантский, однако точно он не разъясняется. Попробую разложить. Сложная смесь, непросто описать её особенности несведущему. Тут и вонь немытого тела, и кислота несвежей одежды, запах плохо выстиранного сохнущего белья и лагерной помойки, ароматов промзоны и гниющего болота по соседству. Запах бомжа, кстати, похож на тюремный, но в нём нет очень важной составляющей: густого коктейля запахов пота и гормонов, исходящих от множества взрослых мужчин, собранных вместе в тесном помещении, гормональной смеси крайне неблагополучной казармы. Эта вонь крепко въедается в кожу, просто так не отмоешься, у откинувшегося запах заметен ещё два-три месяца после выхода на вольный воздух. Впрочем, с бичами та же картина.

Каждый человек пахнет по-разному, и, в зависимости от индивидуального, собственный специфический запах-паспорт появляется уже через час-три после душа. Многие слышали, что резкие запахи можно уловить за сто пятьдесят метров, а табачный или костровой дым вообще ощущается за полкилометра, но этого мало. В тайге визуальная дальность часто очень мала, и именно отличное обоняние и слух помогают мониторить пространство. По себе знаю: чувствительность наших органов чувств имеет очень большой резерв.

В данной ситуации запахи пока не важны. Важен слух. Развить его гораздо проще, а сканирует он глубже и шире…

Хрясь! Третий раз! Что за бегемоты там лезут?

Это называется так: несанкционированное проникновение за периметр, товарищ полярный егерь. Шухер! Тревога личному составу голоногих носителей труселей! Чёрт, ведь чувствовал же я что-то, северным сиянием клянусь, хотел мокрые напялить! Лихорадочно гоняя в голове эту мысль, я и сам не заметил, как подтянул автомат.

– Нет, ну ты вообще обалдел!

Руки сами собой подтянули за шнурки второй ботинок, пальцы заученно, на рефлексе, взялись за работу. Надёжно так, не халтуря. Отлично. Теперь штаны не надеть, берцы мешают.

А времени на переодевание с переобуванием уже нет.

Почему несколько раз хрустело? Потому что пришелец по дереву лезет. И не поднимается по нему, ясное дело, а спускается. Ветки пробует на прочность, а они не держат, значит, гиббон проник здоровый. С забора перебирается на дерево. А почему сразу не спрыгнет? Острые пики гиббону мешают, кованые, четырёхгранные. Там мастера здешние такую страсть ковано-заострённую в периметр насажали, что мама не горюй, лично я бы не рискнул.

– Шибко рисковый, что ли?

Здоровый и рисковый гиббон. Это плохо.

Полез через забор, значит, недалёкий, а вот это хорошо.

Нацепив ремень с кобурой и ножом, подхватив автомат за антабку, я метнулся в гостиничный номер к пластиковому окну, сразу снимая с запора большую створку. Выглянул – не видно нужный сектор, зараза! Кроны мешают. Не размышляя, я выкатился из номера, но дверь ногой всё-таки придержал, чтобы не хлопнула. Очень хорошо, что везде постелены длинные пушистые ковры, топотни не будет. Я дикой кошкой нёсся по лестнице вниз, и со стен на эту пробежку неодобрительно посматривали то овальные зеркала, отражающие васильки на моих трусах, то какие-то модные сюрреалистические картины с природными пейзажами и портретами.

Со стороны улицы и скверика в главное здание не попасть, такого варианта вторжения можно не опасаться. Я всегда закрываю все четыре входа со стороны Судостроительной, включая ресторанный. Только с битьём окон, но это слишком беспардонно, смело даже для пустого города.

Через полминуты я был внизу, замирая для прослушки перед выходом из фойе со стойкой регистрации в просторный внутренний двор с дорожками, ведущими к набережной и резным шашлычным беседкам. По бокам ко внутренней террасе парадного входа поднимались двойные встречные пролёты, прямо Петергоф, сплошной мрамор. Коробки я складировал именно в ресторане, вот здесь, возле внутреннего входа, чтобы при погрузке не считать лишние ступени.

Пока что шумы не пеленговались, и я, чуть не зашипев от зуда в поцарапанной тонким сучком коже голени, двинулся сквозь густую зелень вдоль стены, к углу. Затем перебежал к стене ограды. Не забывая себя материть за голоногость и отодвигая рукой последний куст, присел, сразу выставляя ствол, вгляделся в сторону внешнего ограждения комплекса и стены деревьев сразу за ним.

Готова засада. И засадник в ней уже сидит, прямо тигр уссурийский, на загляденье! Труселя, под ними волосатые ноги без признаков загара, на торсе простенькая хлопчатая футболка серого цвета с тёмно-красной надписью: «Торговый дом “Крутояр”, скидки всегда!». А какая разница? Да, футболка одноразовая, стирке не подлежит, надпись на ней идиотская, уж никак не спецназовская. Зато очень мягкая, тонкая и отлично впитывает пот, полный комфорт. Я теперь не состою на вещевом довольствии, не снабжает любимый товарищ прапорщик, мне даже котловое питание доступно только в ППД, сплошное самообеспечение. Поэтому таких удобных маек без следов камуфляжа и фирменных этикеток у меня целая пачка, в запас.

Ветка дрогнула, и от ствола дерева отделился силуэт гиббона.

– Ох, и гиббон же этот Сева Монтекки, – еле слышно продублировал я мысль. – Идиот.

Вот какого чёрта ему нужно было лезть через забор с шипами? Со стороны многоэтажек есть ещё одна калитка, широкая, при желании вскрывается на раз, а шипов на неё считай что и нет. Поленился ты доразведку провести, поленился, олух.

Он всё-таки решил за мной проследить.

А говорил, что всё понял… Головой кивал. Осознал, мол, что «ни шагу сюда больше, на кол посадим, не я, так другие организуют, тут серьёзные люди хозяйствуют». Гиббон, может, и понял, однако личные резоны перевесили, перешибли здоровый страх, присущий человеку, желающему жить долго. В принципе, тут всё объяснимо: на скутере после случившегося ехать страшновато. Запеленгуют обиженные преследователи, увидят или услышат, заранее зная, куда он может двинуться, а вот на чужом исправном «Патриоте», который он планировал забрать себе, совсем другое дело. Вряд ли гиббон с таким скудным умищем прокачал водный вариант отхода, хотя он лежит на поверхности – база расположена на реке, значит, есть поле деятельности для плавсредств. Иди к гаражам и возьми там лодку.

Байкер встал почти в полный рост и посмотрел в мою сторону, но я загодя опустился ещё сантиметров на десять, укрывшись за изогнутой подпорной стенкой с вазонами и наблюдая за ним одним глазом. Диверсант не стал снимать с плеча помповое ружьё, а вытащил всё тот же пистолет АПС. Пришлось бесшумно присвистнуть – промашка. Оказывается, запасные маслята у сволочуги всё-таки имелись! Просто парень не успел перед перестрелкой набить магазины. Или один магазин, если допустить, что скандальный пистолет он крал быстро, без выбора момента…

Что делать будешь, бестолковый?

Словно услышав мои мысли, он тут же шагнул вбок, перевёл взгляд правее и замер, заметив в глубине двора пикап. Настал момент истины.

Смотри, Монтекки, смотри, теперь всё будет не только зримо, но ещё и материально, всё по-взрослому. Мало ли, чего ты там себе планировал… Вот машина, значит, я где-то тут, угадал. И тебе придётся меня убить, чтобы ею завладеть.

Шанс я ему давал, честно. Если прямо сейчас байкер Сева осознает всю губительность ситуации и бестолковость затеянной авантюры, да махнёт знакомым маршрутом через забор на волю, то можно считать, что гиббону посчастливилось.

Осознавать он не захотел.

Ухватив пистолет двумя руками перед собой на уровне глаз, он излишне напряжённо двинулся вперёд, и это определило дальнейший, вполне естественный ход событий. Это очень неприятно, когда ты посекундно наблюдаешь, как другой человек на твоих глазах принимает положительное решение по убийству тебя любимого. Смотреть, как играет мимика, меняется выражение лица – убийцу читаешь, словно зловещую книгу. В скоротечном бою, в свалке, в перестрелке на дальних дистанциях этого страшного ощущения не возникает, там ведь просто: вот враг, вот товарищи по оружию. Здесь же…

Только что он решил меня завалить. И теперь идёт по мою голову.

В чём-то я его даже зауважал. Не каждый способен так отвечать на вопрос о твари дрожащей. Вот только, кроме резких решений, в этом деле требуются ещё и необходимые умения. По всем законам ковбойского жанра, мне надлежало опять заморозить его зычным голосом, ошарашить, затем басовито выдать в ошалелые глаза пару веских рубленых фраз с назидательными нотками, обличить и опозорить.

Но в жанрах я не признаю рамок и штампов. Потому что собираюсь жить долго.

Гиббонам тут не место. Сложное время, пацан, не дождаться тебе счёта до третьего раза…

Ду-дум!

Автомат выплюнул двойку, человек без всякой картинности опустился на траву. Его голова была видна очень хорошо, и я опять потянул спуск. Контроль в голову. Сведённая судорогой правая рука байкера разжалась, падая на землю.

– Вот так, Ромео Монтекки.

Хорошо, что я его завалил. Ещё один одинокий волк отсчитал свои последние минуты. Этот безбашенный юноша, отныне навсегда замерший в густой зелёной траве давно нестриженного газона и при жизни предпочитающий такую вот трактовку понятия «здравый смысл», мог бы натворить очень много бед.

– Ты там, на небесах, давай поумней.

Запасной магазин к трофейному АПС прилагался всего один, и тот был пуст, а в используемом оказалось всего пять патронов. На меня бы ему маслят хватило. Да уж, вовремя ты этот мир покинул, Сева.

Кобуры у байкера не оказалось, что же, как-то будем решать. Есть в Подтёсове хороший кожевенных дел мастер, думаю, по заказу сделает. Конечно, я поначалу мечтательно рассчитывал заполучить штатную деревянную кобуру, позволяющую превращать этот пистолет в пистолет-пулемёт с возможностью ведения автоматического огня, но драгоценному трофейному коню в зубы не смотрят, а холят, кормят и лечат. Прибрав короткоствольное оружие, я снял с гиббона помповое ружьё – им действительно оказался «Ремингтон», – выгреб патроны с картечью. Пулевые он, если они и имелись, быстро расстрелял в стычке с преследователями.

– И что теперь с тобой делать? – с искренней грустью спросил я у покойника. – Придётся за лопатой идти, не бросать же тебя под атмосферой.

Как-то паскудно всё получилось. Чёрт… На пустом месте сделал труп.

Вряд ли товарищ Шарданов и левобережная община на Взлётке когда-нибудь узнают о случившемся на территории отеля «Сибирский сафари-клуб». Даже если встречусь с тамошними вождями, то языком трепать не стану.

Я же не идиот.

* * *

Мне никогда не мечталось о яхтах.

Тех самых, океанских, белых. Где стеньги, бакштаг звенит, как первая струна, характерный хлопок паруса над головой да бикини-красавица, позирующая в закатных лучах на баке. И попугай-матерщинник с истошным криком: «Па-авора-ачивай на другой галс!». В детстве я исправно, как большинство годных пацанов, переболел хейердаловским плотом, локально повторил знаменитый поход с киндер-корешками, чуть не загнувшись на местных разливах, и отпустило.

Меня всегда тянуло к простому речному. К маленьким буксирам-толкачам, к небольшим разъездным и служебным судам. Если вспоминать романтическое, то максимум к флотским катерам типа «Адмиралтейский». К деловому, трудовому, как катера КС-100 или маневровые буксиры РБТ, которые в Хатанге называют «роботами». Тянуло к вечным «Ярославцам», настоящей опоре всех речников страны, ко всем этим «Путейским», «Шлюзовым», «Линейным» и «Портовым» – такое судно хотелось обрести. Да, я знал, что фотографировать будут редко, на обложку календаря с таким судном не попадешь, разве что ведомственного, а понты в кабаке с рассказами поймут лишь коллеги. Вау-эффекта ноль, и пошел бы он в пим дырявый.

Зато ты всем нужен. Ты вечно должен забросить, забрать, дождаться, подтащить или пригнать, передать, разузнать, загрузить, обменять, догнать, обеспечить и завершить.

С дамами в бикини напряжёнка, тиковой палубы нет, одни труселя в цветочек в нормах матросского юмора, обшарпанная моторка «Обь», стоящая ребром на корме, да судовой пес Бубен. На реке ты всегда свой, а не пришлый. На расхождении тебя приветствуют сирены друзей, тебя вечно тормозят коллеги для быстрого и чрезвычайно важного разговора посреди реки, прямо на фарватере, тебе машут с берега поселковые детишки, пританцовывая на яру. Ты глядишь в бинокль, узнаёшь каждого и помнишь тот факт, что уже неделю никак не можешь забросить им пакетики «Зуко». Они любят есть прямо из пакетика, точно так же, как ты в детстве, ничего не изменилось.

Ты часть реки, а не гость.

Ты действительно нужен, социально значим, и это главное, о чём вспомнишь, натягивая на себя крышку гроба – «Я работал на радость многим». А дорогущая яхта с бикини-девочками – это только для себя, праздное. Крышка прищемит, а потом и обрежет красивые мачты. Таков будет последний звук. Уж точно не короткое тявканье сирен друзей-шкиперов. И не хруст разрываемого пакетика с «Зукой»…

…За спиной на средних оборотах тихо звенел мощный мотор, я неторопливо заводил «Бастер» в залив Абаканской протоки. Огибать остров Молокова и проникать вглубь я не собирался, нужно просто подняться на дамбу к Ярыгинскому проезду и проверить уже почти отжатую в свою пользу находку, небольшой теплоходик, похожий на уменьшенную копию «Ярославца». Тип пока не определил, обнаружив судно совсем недавно.

Поднялся наверх и отметил, что вода в протоке стала заметно грязнее, позеленела, в ней появились плавающие водоросли, какие-то неприятные на вид пузыри на поверхности. И болотный запах. Меня вот всегда убеждали, что стоит человеку отойти от природы подальше, и она тут же восстановится. Всё так, верно. Однако никто не знает конкретных планов Её Величества по самовосстановлению, госпожа Природа о них не докладывает. Может, у неё тут в плане болото обозначено. Человек мешал, чистил, понимаешь ли, присматривал…

А теперь он мешать не будет.

Служебно-разъездной катерок «Флагман» оказался на месте, в заливчике за верхней дамбой Абаканской протоки. Он всё так же стоял, прижавшись к берегу, где я и пришвартовал его понадёжнее. Если бы смог, то забрал бы его с собой прямо сейчас. Думаю, некоторые общины уже начали понимать особую ценность подобных небольших судов, потребляющих возможный минимум драгоценного жидкого топлива и в то же время способных выполнять вполне серьёзные задачи по буксировке. Могу судить по скорости исчезновения их с причалов – перегоняют куда-то, две штуки пропало со времени моего предыдущего рейда. Торопиться нужно, а то и этот из-под носа уведут. Жаль, что машина на нём неисправна, запустить двигатель я так и не смог, что своим ходом малыш не пойдёт. Имеет смысл отбуксировать его в Подтёсово. Ремонт на подготовленной для этого базе дело существенно более быстрое, чем кустарщина и возня с доставкой сюда каждой детали. Хотя судну нужен более тщательный осмотр, ещё неизвестно, что там с корпусом и рулём.

В Подтёсове уже имелись три своих «Ярославца», и ещё пару мы перегнали весной на рембазу, подобрав их на реке. Народ в общине понимающий, и выработать стратегию обретения нового флота было нетрудно, наш староста Храмцов Василий Яковлевич идею ухватил сразу, всё понял и одобрил. Если уж создавать флот, то с умом.

Увы, время больших судов ушло, не прощаясь, и не обещало вернуться в ближайшее десятилетие как минимум. Эксплуатация сухогруза большого и среднего класса и буксиров, тяжелее «Ярославца», отныне потребует от владельца и заказчика очень серьёзных экономических обоснований… Да уж, моей моторкой «Флагман» не потащишь, и дело тут вовсе не в мощности американского подвесного мотора. Мощность как раз позволяет, в старые времена такой на Енисее не обладали даже многие пассажирские пароходы, а пять лошадок на борту были нормой для первых мотоботов, в которых примитивные двигатели стояли посередине корпуса, в миделе. Позже кораблестроители разбаловали речников высокими мощностями судовых машин, порой избыточными, и только с возвращением в капитализм владельцы постепенно начали считать деньги, потраченные на горючее.

Хватило бы моего табуна. Может, рискнуть?

Но сама конструкция моторки не позволит ей буксировать груз такой массы и инерции. Вырвет всё к чёртовой матери в первые же полчаса хода. Неподготовленной моторкой чуть-чуть толкнуть можно. И всё. Буксировка – это наиболее сложный случай судовождения. Для движения по течению буксирный состав жестко крепят на коротком тросе. Управлять буксиром, движущимся вниз, очень сложно, внезапная остановка почти невозможна, а сцепка обычно имеет большой раскат, одиночное самоходное судно или сцепка заносит, забрасывает корму в сторону вогнутого берега, а при поворотах – в наружную сторону от поворота.

Нет, один не возьмусь.

– Ладушки, постой пока тут, позже заберу. И не высовывайся смотри! – пригрозил я теплоходику, направляя лодку на разворот, в основное русло Енисея.

Поворачивая, по привычке жался вправо. Для моторки наиболее выгодной траекторией путём движения в длинном повороте или изгибе судоходной реки считается движение ближе к выпуклому берегу в пределах судового хода. А вот крупные суда, ввиду большой осадки, обычно стремятся идти около вогнутого берега, а на прямых участках – посередине. Таким образом фарватер транспортных судов обычно совпадает со стрежнем. Движение моторки или катера вдоль выпуклых берегов уменьшает шанс попасть под раскат встречных и обгоняемых буксирных караванов, толкаемых составов и одиночных больших транспортников, а при плавании по незнакомой реке предупреждает попадание в суводь, круговорот за выступом берега. Здесь участок Енисея спрямлён, но я по привычке прижимался к правому берегу, обычно левее и судов было больше. Было…

На главном фарватере я немного поддал газку, проходя мимо Посадного острова, впереди вырастал во всей своей красе Коммунальный мост. Сильно не разгонялся. Вблизи мостов сейчас вполне можно наскочить на бесхозного утопленника, ушедшего в самовольное плавание и врезавшегося в один из быков. Глубины тут небольшие, в хорошую погоду и при тихой воде с высоты Коммунального моста видно дно.

Погода всё ещё была пасмурной, на скорости с востока по реке тянуло сыростью. Небо затянуло низким серым пологом, похоже, опять дождь собирается, чувствую, поставленный тент пригодится. Невесёлая открывалась картина. И виды брошенного на произвол судьбы города-миллионника только добавляли в неё мрачных красок.

Вот позади остался низкий зелёный Посадный остров и работавший некогда плавучим рестораном теплоход, белеющий на фоне многоэтажных домов Афонтовой горы. Я бросил взгляд в сторону характерной башни тёмно-серого цвета, пристроенной к трилистнику здания городской администрации и Театральной площади. Там находятся главные городские часы, и поэтому башню почти официально называли Красноярским Биг-Беном. Замерли стрелки, замер город.

Вот Енисейское речное пароходство, гостиница «Красноярск» и давший название площади Красноярский оперный театр, рядом стоит памятник Чехову. Если город Томск великий русский писатель в своих путевых заметках незаслуженно, как по мне, обозвал «свиньёй в ермолке», то Красноярску он откровенно польстил, охарактеризовав его как «самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том берегу – горы, напоминающие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега».

Докладываю по итогам нашего бытования: никаких признаков жизни, товарищ писатель! Вот так мы порулили! Ни тебе умной жизни, ни смелой. Тут есть пока что только одна жизнь – беспредельная, мародёрно-бункерная, а порой и просто бандитская.

Левый берег – это исторический центр Красноярска, занимающий узкий полуостров между Енисеем и речкой Качей. На Красном Яру долгое время стояла караульная вышка острога. В XIX веке её заменили похожей на ракету деревянной, а потом каменной часовней Параскевы Пятницы, стоит до сих пор. А вон там, на склоне, стояла пушка, из которой в полдень палили, как в Питере, звук выстрела было хорошо слышно в городе. Ритуал ввели, а вот база под ним была слабенькая: легенда о полуденной пальбе казаков XVII века звучала как-то неубедительно, с какого перепугу им нужно было зазря припас тратить?

Я ведь на это орудие позарился… Поехал с Игорем воровать. Ага, самый хитрый! Затем мы направились в долину Качи воровать БМД с памятника афганцам. Результат был тот же: всё украдено до нас. После этого единичного порыва бронетехнику я больше не искал, поняв, что общине она в принципе не нужна.

А вот пушки пригодились бы.

В отличие от часто меандрирующих Лены и Оби, Енисей прёт напролом до самой Арктики. Считается, что до устья Ангары он не особенно велик, но даже в Красноярске Батюшка всегда впечатлял: и хорошо видимой чистотой воды, и большой скоростью течения, словно у горной реки. Вода же в нём всегда была холодна.

Неожиданно со стороны Предмостной площади коротко стукнул по зеркалу реки порыв ветерка, быстро меняющее форму одеяло облаков опускалось ещё ниже, и всё вокруг стало под моё пасмурное настроение. Вода возле правого берега начала недовольно морщиться разрозненными пятнами ряби, брызги буруна за кормой потеряли хрустальную прозрачность. Лодка вообще не дрожала, шла гладко, словно утюг. Ветер дунул ещё пару раз и вдруг притих, не набирая больше силу и не разбивая свинцовое зеркало.

Место, где некогда стояла одна из красноярских реликвий с богатой на события судьбой – тяжёлый буксир «Красноярский рабочий», пустовало. Я довольно усмехнулся, вспомнив, как нагло мы его отсюда угоняли. Открыто и долго. Громко возились два дня, и за это время на меня трижды выходили в эфире представители общин, с недоумением интересующиеся, зачем нам нужна эта историческая рухлядь, построенная в 1930 году по заказу Советской власти в Германии? Могучий красавец, водоизмещением почти восемьсот тонн, из серии первых в стране судов класса «река – море», внешне напоминающий скорее морское судно, нежели речной буксир, в итоге был успешно проведён через Казачинские пороги и доставлен для восстановления в Подтёсово.

Горжусь той операцией. Как я и предполагал, КС-100 такую махину утянуть не смог, для транспортирования заслуженного ветерана силам скоротечной воровской экспедиции понадобился большой буксир «Аверс», способный взять красавца на жёсткую сцепку. В Подтёсове механики демонтировали паровую машину, учинив ей полную разборку и реставрацию, одновременно снимая копии узлов и деталей. Так что планы запуска серийного производства паровиков вполне просматриваются. С годами такая техника будет в бассейне на вес золота, даёшь подтёсовские паровые машины! Надеюсь, это гордое название ещё на весь Енисей прогремит!

Всё лучше был виден красивый Красноярский речной вокзал – впечатляющая постройка, своей архитектурой перекликающаяся с московским Северным речным вокзалом. До последних дней своей цивильной городской жизни он так и не начал использоваться по прямому назначению. Неподалёку белый офис крупного банка и красное здание Управления внутренних дел – здание старинное, с собственной историей, здесь самому Ленину Шушенскую ссылку оформляли, документы выписывали… Получил вождь пролетариата положенные ссыльному бумаги и поехал. За свой счёт, между прочим, с полным комфортом.

Рядом стоит часовня святого великомученика Дмитрия Солунского памяти погибших на службе милиционеров, а позже полицейских, печальный отсчёт которых начался со времён алюминиевых войн. Вдали – неплохо знакомые места: индустриальный сектор правого берега с ТЭЦ-1 и ЦБК и, конечно же, районы-терминалы грузового порта на левом берегу за КрАЗом, один из них мой. Там же виден Октябрьский мост. За островами через Енисей перекинута ещё пара мостов, и всё, дальше начинается тайга по одичалым берегам, типичные территории Красноярского края – места с минимумом населёнки даже вблизи столицы.

После мостов река становится более живописной, обещающей, что ли, захватывающе красивой. Раньше в выходные дни на ближних пикниковых участках шкиперам и пассажирам судов резало глаз огромное количество катеров и лодок, причаливших к берегам. Буквально каждый разрыв в прибрежных зарослях и возле пряничных дачных домиков, построенных у самой воды, был занят отдыхающими компаниями. На берегах стояли машины, надувные лодки, разноцветные палатки, навесы и тенты, мангалы, горели костерки, а енисейский воздух был наполнен нестерпимо возбуждающими ароматами жареного маринованного мяса. Изредка проплывали дорогие парусные и моторные яхты. Местами важничали огромные плавучие дачи, и даже какие-то баржи-кемпинги… Музыка играла.

Теперь там Дикий край, и мне туда.