Текст книги "Рубикон Брахмы 2"

Глава 5

День начался с обманчивой тишины. Фиолетовый рассвет уступил место яркому, почти белому свету полуденного светила. Озеро Лехия казалось спящим. Его молочно-голубая поверхность была гладкой, как полированный обсидиан, и только лёгкая, едва заметная пульсация тумана над водой выдавала скрытую в глубине мощь.

На краю плато и на воде кипела работа. Команда Брахмы действовала энергично и слаженно, словно танцевальная труппа, исполнявшая десятки раз отработанный номер.

Харви и Амен-анх, разместившись на небольшой платформе, покачивающейся на глади озера, закончили монтаж буровой установки – не промышленного монстра, а компактного, высокоточного геологоразведочного зонда. Его задачей было не бурение скважины, а деликатное проникновение к донным породам для взятия керна и установки сейсмических датчиков. Первый, осторожное прикосновение, чтобы измерить пульс пациента, прежде чем приступать к операции.

Египтянин следил за герметичностью крепления, а чуть поодаль Войтек с помощью акустических приборов «забрасывал взгляд» вглубь озёрной пелены.

– Давление в гидравлике – норма. Энергоснабжение – стабильно. Нейроинтерфейс откликается, – доложил Харви, похлопав ладонью по серебристому корпусу зонда. – Эта малышка готова прогрызть себе дорогу хоть в ад и обратно.

Денис, окружённый мерцающими голоэкранами, дал подтверждение со своей станции:

– Рой «светляков» на позициях. Создаю трёхмерную карту поля в реальном времени. Пока всё тихо, шеф. Скучно, как на лекции по аграрному праву.

В командном отсеке мобильно-полевой станции Герда выискивала колебания в системе биосенсоров экипажа и проверяла аптечный блок:

– Автоматическая аутодоза для экстренных инъекций уже готова. Давление у всех в норме, но в крови у команды гуляет коктейль из стресса и адреналина, – негромко отметила девушка.

Эстебан перевёл генератор на максимальный автономный режим: он контролировал поток между питающим контуром платформы и внешней защитной решёткой, готовый перехватить потоки и перебросить резерв на магнитный захват.

– При малейшем сбое мой программный «рубильник» отключит любую отказавшую часть системы за долю секунды.

Брахма был на берегу, в центре, словно нервный узел всей операции. Он наблюдал не только за схемами и действиями своих людей, но и за пробегающим напряжением во взглядах. План был выверен, но риски просчитать было невозможно, потому внутреннее напряжение не отпускало. Он чувствовал себя человеком, который собирается постучать в дверь дома, зная, что за ней ждёт нечто огромное и непредсказуемое.

– Войтек, что по акустике? – спросил он в комм.

– Тишина, Брахма, – ответил голос механика. – Абсолютная, противоестественная тишина. Ни фонового шума, ни сейсмической активности. Словно всё озеро затаило дыхание.

Эта фраза заставила Брахму поежиться. «Затаило дыхание». Именно это он и чувствовал.

– Начинаем, – отдал он приказ. – Погружение на минимальной скорости. Харви, контроль на тебе. Денис, пиши всё. Каждый байт. Герда, будь наготове.

Манипулятор, похожий на лапу гигантского насекомого, плавно поднял зонд и начал опускать его в молочную воду. Зонд вошёл в озеро без всплеска, словно погружался в густой кисель. На экранах Дениса побежали строчки телеметрии.

– Десять метров… двадцать… пятьдесят… Температура стабильна, давление растёт в пределах нормы. Электромагнитный фон… тот же, – комментировал Денис. – Сто метров. Камеры показывают только мутную взвесь. Видимость – ноль.

Герда поморщила лоб – минимальные колебания ритма зрачков у Харви, лёгкая тахикардия у Амен-анха. Аудиосвязь на редкость чёткая, но в голосах живо слышалось не молчание, а словно сдавленное эхо растущей тревоги. Эстебан отслеживал нагрузку, перераспределяя аварийный резерв на платформу и «вмораживая» в неё «подушку безопасности» на случай энергетического всплеска.

Платформа слегка задрожала, но это была не техника – ритм самого озера будто пробежал по металлу.

– Касание дна, – зафиксировал Харви. – Всё как по учебнику.

– Продолжаем, – бросил Брахма.

На хребте, в прохладном полумраке мобильного командного пункта, капитан Кейн смотрел на ту же самую картину, но через призму имперских тактических дисплеев. Рядом стоял Ким – молчаливо и неподвижно, но Айрат чувствовал его волнение.

– Они действуют предельно осторожно, сэр, – доложил Ким. – Никаких нарушений Эдикта. Пока.

– Осторожность – маска для некомпетентности или хитрости, сержант, – холодно ответил Кейн, не отрывая взгляда от экрана, где точка, обозначавшая зонд, медленно ползла вглубь. – Торецкий не бывает просто осторожным. Он что-то задумал. Жди.

Кейн чувствовал себя странно. Часть его, верный солдат Империи, жаждала провала Брахмы. Это подтвердило бы его вину, оправдало бы приказ и уняло бы зудящее сомнение. Но другая часть, человек, обязанный Торецкому жизнью, с профессиональным интересом наблюдала за слаженной работой команды. Это была не отработка протокола наёмниками, а труд элитного подразделения.

Корнелий Стрегов, прохаживаясь вдоль мониторов в своём сверкающем, стерильном офисе, смотрел на ту же трансляцию с нетерпением. Для него это были не люди и не загадки природы. Это были цифры. Цифры на счету, утекающие с каждой секундой промедления.

– Что они тянут? – прорычал он в пустоту. – Детские игры. Прощупывание. Нам нужен родий, а не образцы ила! Предыдущая команда тоже начинала с «осторожности». Их платформы до сих пор ржавеют на дне.

Он барабанил пальцами по столу, его бесцветные глаза были прикованы к точке на карте. Он ждал. Но не открытий. Он ждал повода, чтобы применить силу.

– До дна пятнадцать метров… десять… пять… – голос Дениса стал напряжённым. – Касание. Есть касание дна. Глубина – 347 метров. Дно илистое, мягкое.

Наступила пауза. Ничего не происходило. Команда перевела дух.

– Кажется, получается, – выдохнул Харви.

– Запускай микробур, – сказал Брахма. – Нам нужен керн. Осторожно.

В тот момент, когда бур на конце зонда, начав вращение, коснулся донного ила, всё изменилось.

Это не было похоже на землетрясение или взрыв. Это было словно пробуждение. Тишина, которую засёк Войтек, взорвалась. Но не звуком.

Первым отказал гравиметр. Его шкала метнулась в красную зону и погасла. Затем воздух вокруг них загустел. Стало трудно дышать. Пульсирующая дымка над озером вспыхнула ярким, болезненно-фиолетовым светом.

– Шеф! Гравитационная аномалия! – закричал Денис, пытаясь удержать равновесие. – Прямо под буром! Плотность поля растёт по экспоненте!

– Что делать, босс?! – завопил Харви. – Бурить?! Выходить?! Что?!

Артём скрипнул зубами. Он чувствовал приближение катастрофы, но не знал, как на неё реагировать. Нужно было понимание. Ему нужно было видение.

Словно в ответ на его отчаяние, в комме возник голос Амен-анха:

– Босс! Не управляй! Начни слушать! Тишина внутри тебя!

Да, египтянин очень вовремя подправил ход его мыслей. Умение гасить беспокойную работу сознания было знакомо Торецкому. Это навык любого профессионального сапёра. Без него невозможно совершить тонкие манипуляции с миной, которая способна превратить в пыль бронированную машину поддержки пехоты.

Вдох. Сердце, колотившееся рвущейся птицей, замерло, превратившись в холодный камень. Выдох – глубокий и беззвучный. Подрагивающие пальцы обрели твёрдость скальпеля. Взгляд стал ясным и чётким.

И тогда Брахма увидел это.

Мир для него замер. Шум, крики, вой сирен – всё отошло на задний план, превратившись в размытый фон. Его зрение, дар, полученный в бреду клинической смерти на Фолиуме, включилось на полную мощность.

Он перестал видеть молочную воду, илистое дно, плато и горы. Вместо этого перед его мысленным взором развернулась невероятная картина. Озеро было не просто водоёмом. Оно было гигантским, сложным организмом, пронизанным сияющей сетью энергетических линий, похожих на нейронную сеть мозга или корневую систему исполинского дерева. Эти линии, очевидно, тонкие и тусклые в спокойном состоянии, сейчас полыхали яростным, слепящим светом.

Он увидел, как их зонд, их крошечная игла, вонзился не в ил, а в один из центральных нервных узлов этой системы. И он увидел ответ. Увидел, как от точки касания по всей сети метнулся сигнал тревоги. Тысячи светящихся нитей со всего дна озера сошлись в одну точку, накапливая энергию. Он видел, как дно под зондом начало… сжиматься. Не физически, а энергетически. Оно концентрировало силу для одного, сокрушительного удара.

Это была не слепая ярость стихии. Это была целенаправленная, хирургически точная защитная реакция.

– Оно живое… – выдохнул Брахма, возвращаясь в реальность. Картина исчезла, но знание осталось.

– Ну?! Что?! – кричал Харви, вцепившись в пульт управления. Манипулятор, державший трос зонда, начал вибрировать с такой силой, что казалось, вот-вот развалится.

– Тревога! Выброс ЭМИ! Связь с зондом потеряна! – доложил Денис. Все его экраны заполнились помехами.

Вода в озере пришла в движение. Но это были не волны. Прямо под их позицией вода начала подниматься, образуя огромный, идеально ровный купол, словно кто-то надувал её изнутри.

– Брахма, что делать?! – голос Герды был полон тревоги, но не паники. Она уже разворачивала портативный генератор защитного поля.

Брахма встряхнул головой. Нет времени на объяснения. Есть только секунды на действия, продиктованные его видением.

– Эстебан! Переключи всю энергию с научных приборов на магнитный захват! Сейчас же!

– Но данные… – закричал Денис.

– К чёрту данные! Выполняй! Войтек! Дай короткий инфразвуковой импульс, частота – семь герц, прямо по вектору троса! Это должно сбить его фокусировку! Харви! Как только Эстебан даст энергию, рви трос на себя! Не втягивай лебёдкой, а именно рви магнитным захватом! Полная мощность!

– Ты с ума сошёл?! Мы порвём трос! – взревел Харви.

– Выполняй! – крик Брахмы был подобен выстрелу.

– Босс! Им надо уходить! – ворвалась в эфир немка.

– Не успеем… – прошептал Амен-анх, ухватившись за поручень платформы и глядя на растущий купол воды.

– ВЫПОЛНЯТЬ! – приказ разлетелся рёвом.

Команда, узнавшая этот тон, подчинилась. Денис, матерясь, отрубал сеть датчиков, спасая их от скачка энергии. Эстебан перебрасывал потоки. Лицо Войтека было сосредоточенным, он выставлял точные параметры на своём пульте. Харви сжал рукоятки управления так, что побелели костяшки. Амен-анх, без единого слова, встал между пультом управления и растущим водяным куполом, готовый принять удар на себя, прикрывая людей. Хотя он вряд ли смог бы кого-то прикрыть. Было очевидно – разорвавшись, этот пузырь создаст волну такой величины, которая с легкостью перевернет всю платформу.

– Есть импульс! – крикнул Войтек. На мгновение рост купола замедлился. Он пошёл рябью, как сбитый с толку хищник.

– СЕЙЧАС! – заорал Брахма.

Харви ударил по клавише. Магнитный захват взревел, и могучий манипулятор с нечеловеческой силой дёрнул трос на себя. Лебёдка завизжала под перегрузкой, но выстояла. Из воды, из самого центра пузыря, вылетел искорёженный, дымящийся зонд.

И в ту же секунду водяной купол лопнул. Но не наружу, а внутрь. Он схлопнулся, создав кавитационную воронку в десяток метров. Вода в озере забушевала, а затем так же внезапно успокоилась, оставив на поверхности лишь лёгкую рябь.

На платформе воцарилась оглушительная тишина. Все тяжело дышали, глядя на разбитый зонд, лежащий на настиле, и на умиротворённое озеро.

– Что… это… было? – выдохнул Харви, откидываясь в кресле. Его лицо было бледным. Для него это был враг, стихия, которую нужно было победить. И он победил, хоть и не понимал как.

– Офигеть… – прошептал Денис, глядя на уцелевшие фрагменты данных. – Это был ни хрена не хаотичный выброс. Это был… пакет информации. Узконаправленный. Оно, блин, не просто атаковало, оно что-то говорило!

Эстебан смотрел на озеро с благоговейным ужасом.

– Мы как будто причинили ему боль. Мне показалось, что это не… не атака. А… крик.

– Видел что-нибудь, босс? – спросил Амен-анх.

– Видел, – тихо сказал Брахма. – Оно… устроено. Оно не хаос. Оно – порядок. Другой, чуждый нам, но порядок. А мы только что его раздраконили.

Герда, всматриваясь в показатели биосенсоров, с тревогой вызвала Войтека. Она видела в камере, что механик стоял на коленях на качающейся платформе. Он либо пережидает качку, либо…

– Войтек! Ты как там?!

Механик не ответил. Словно на икону, он глядел на затихающие воды озера.

– Харви! Амен! Помогите ему! У него приступ! Давление под двести!

* * *

Визг лебёдки на берегу Лехии стал для Войтека ключом, который повернулся в давно заржавевшем замке его памяти. Мир Ягеллона с его фиолетовым небом и молочной водой исчез, схлопнулся, уступив место другому утру. Утру семь лет назад.

То утро в Праге пахло свежесваренным кофе и мамиными ливанцами – тонкими блинчиками, которые Адела пекла по воскресеньям. Солнце заливало их маленькую кухню, играя в светлых волосах его жены и превращая её в ангела. Их дочь, семилетняя Тереза, которую он звал Хвостик, крутилась на месте в новом жёлтом платьице, похожая на маленькое, нетерпеливое солнышко.

Сегодня была их десятая годовщина. И сегодня Войтек дал обещание. Самое важное в своей жизни.

– Сегодня никаких симуляций, Войтек. Никаких «на минуточку в мастерскую», – сказала Адела, ставя перед ним тарелку. Её улыбка была тёплой, но в уголках глаз пряталась тень усталости от его вечной борьбы с энтропией. – Только реальность. Ты, я и наша маленькая разбойница.

– Честное-пречестное, – торжественно ответил он, целуя её в макушку. – Сегодня я только ваш.

Они собирались на пикник к Орлиным скалам. Впереди был целый день без коммов, без чертежей и каскадных сбоев – только он, его семья и корзинка для ягод, которую Терезка сжимала в руках так, словно это был величайший артефакт во вселенной. Он чувствовал себя почти невесомым от счастья. В кармане его куртки лежал подарок для Аделы – маленький кулон в виде звёздного сапфира, который он собирался подарить ей там, на вершине скалы, под настоящими, а не голографическими звёздами.

Он уже натягивал ботинки, когда его комм, который он забыл отключить, пискнул. Сообщение от главы департамента.

«СРОЧНО. Войтек, только ты можешь помочь. Каскадный сбой в симуляции нового гравистабилизатора. Система ушла в саморазрушительный цикл. Мы теряем весь массив данных за полгода».

Сердце сжалось в холодный, колючий комок. Гравистабилизатор. Его проект. Его детище. Он знал его архитектуру лучше, чем собственную ладонь. Только он мог найти ошибку за считаные минуты.

– Я… я на секунду, – пробормотал он, открывая сообщение.

Адела ничего не сказала. Просто отвернулась к окну, и её плечи поникли. Терезка перестала кружиться и посмотрела на него снизу вверх. В её огромных глазах плескалось такое вселенское разочарование, что ему захотелось разбить проклятый комм о стену.

– Нет-нет, я не поеду в офис, – быстро заговорил он, присаживаясь перед дочерью на корточки. – Я просто подключусь отсюда. Это займёт час. Не больше. Честное слово. Летите. Начинайте без меня, арендованный флаер уже ждёт. Я вас догоню. Честное-пречестное слово, Хвостик!

Он не смотрел на жену. Не мог. Он видел только лицо своей дочери, на котором медленно угасало маленькое солнышко. Она молча кивнула.

– Мы будем ждать, тата, – тихо сказала она.

Он проводил их до посадочной площадки на крыше. Последнее, что он запомнил, – это как Адела, не оборачиваясь, заводит Терезку во флаер. И крошечная жёлтая ручка, машущая ему из иллюминатора. При взлёте флаер издал тонкий, протяжный визг – звук входящего в режим ускорения двигателя. Несвойственный этому классу машин.

«Неправильный звук», – отметил Войтек про себя.

С внезапным волнением он помахал Терезке в ответ и побежал к терминалу. Он отключил все внешние каналы. Он нырнул в ледяную, упорядоченную красоту кода. Мир перестал существовать. Был только он и хаос, который он должен был укротить. Он был в своей стихии, бог в мире машин. Он не заметил, как за окном потемнело. Не слышал предупреждений о надвигающемся шторме.

Час превратился в три. Он нашёл ошибку – гениально простую и потому почти невидимую. Он исправил её. Он победил. Он снова победил хаос.

С чувством глубокого удовлетворения он откинулся в кресле и включил комм, чтобы написать жене, что уже вылетает. На экране было тридцать семь пропущенных вызовов от неё. И красное системное уведомление от службы чрезвычайных ситуаций.

Он открыл его, и пол ушёл у него из-под ног.

«…в связи с аномальным электростатическим штормом в районе Орлиных скал…» «…семейный флаер модели “Стрекоза-4”, бортовой номер 734-Альфа…» «…потерпел крушение. По предварительным данным, выживших нет…»

Он сидел и смотрел на экран, а голос диктора буравил его мозг. Он не слышал слов. Он видел лицо дочери. Он чувствовал тяжесть кулона в кармане.

Его вина была косвенной. Он не вызывал шторм. Но в его голове, в его сердце она была абсолютной. Если бы он полетел с ними, они бы вылетели на три часа позже, когда шторм уже прошёл. Если бы он был за штурвалом, он, со своими навыками, возможно, смог бы вытянуть машину. Если бы…

Но он не был с ними. Он нарушил обещание. Он выбрал машину, а не семью. И его последней памятью о них навсегда остался разочарованный взгляд дочери и её тихое «мы будем ждать».

С тех пор он начал писать письмо. Письмо своей жене, которое он никогда не закончит. Он писал его в своей голове каждую ночь. Он пытался объяснить. Попросить прощения. Но слова не находились. «Я допишу тебе письмо, Адела, когда пойму, как просить прощения за то, что просто не был рядом».

Визг лебёдки на Лехии был не просто звуком. Это был звук рвущейся души. Звук обрушивающейся крыши его мира. Звук, с которого началась его личная, бесконечная панихида. И он упал на колени на вибрирующей палубе, снова переживая тот день, задыхаясь от горя, которое не отпускало его ни на секунду все эти семь лет.

* * *

На хребте сержант Ким, тяжело вздохнув опустил бинокль.

– Похоже на провал, сэр. Оборудование уничтожено. Они спровоцировали аномалию и не справились с ней. Это прямое нарушение пункта 14 Эдикта. Мы можем закрывать проект.

– Молчать, сержант, – голос Кейна был необычно тихим. – ты не видел нарушения. Ты видел работу в рамках нормы. Продолжай наблюдение.

– С удовольствием, – облегченно улыбнулся Ким.

Он прокручивал запись последних минут в замедленном режиме. Он видел не провал и не нарушение. Он видел нечто гораздо более тревожное и впечатляющее. Он видел, как Брахма отдал серию приказов, которые, похоже, сработали. Он видел не панику, а импровизацию. И он видел ответ озера. Это не было похоже на аномалии, описанные в отчётах. Это было похоже на тактический ответный удар.

«Ты не просто увернулся, – подумал Кейн. – ты словно прочитал атаку и поставил блок за мгновение до удара. Как ты это сделал, Торецкий?»

* * *

– НЕКОМПЕТЕНТНЫЕ ИДИОТЫ! – Корнелий Стрегов ударил кулаком по столу так, что подпрыгнул графин с водой. – Тысячи юн превратили в металлолом за шесть минут! Их хвалёный «осторожный подход»!

Он смотрел на экран, и его лицо исказила гримаса ярости.

– Свяжите меня с Торецким. Сейчас же. Хватит этих игр. Если озеро не понимает шёпота, оно услышит рёв перфораторов. Мы будем бурить. Бурить насквозь.

Амен-анх и Харви аккуратно спустили Войтека с причалившей платформы. Герда тут же приступила к процедуре купирования приступа.

– Фух, – выдохнула она через две минуты, – параметры приходят в норму. Несём нашего героя в капсулу.

– Обошлось, – проговорил Эстебан, вытирая со лба испарину.

Проводив взглядом Герду и её помощников, Брахма поднял с земли кусок обшивки зонда. Металл был странно деформирован, словно его не смяли, а скрутили изнутри. Он знал, что сейчас ему позвонит разъярённый Корнелий. Знал, что Кейн на хребте заносит в свой отчёт очередную чёрную метку напротив его имени.

Но всё это было неважно. Важно было лишь то, что он увидел в глубине. Их враг был не стихией. Их враг обладал разумом. И этот первый отпор был лишь вежливым предупреждением. Следующий удар будет нацелен не на оборудование. Он будет нацелен на них.

Глава 6

Вдали от обманчивого спокойствия озера Лехия, там, где яркие прожекторы лагеря «Стрегов» бессильно тонули в багровой мгле, начинался совершенно другой мир. Лес Ягеллона. Он жил своей, чуждой жизнью. Гигантские, мясистые деревья, похожие на мутировавшие за тысячелетия грибы, раскидывали свои плотные шляпки-кроны так густо, что понятие неба здесь было чисто умозрительным.

Вечная ночь царила под их сенью, нарушаемая лишь фосфоресценцией лишайников и редким, призрачным светом, пробивавшимся сквозь плоть исполинских растений. Словно в плохо вентилируемой оранжерее, здешний воздух был пропитан сложным букетом запахов: прелой, гниющей органики, озонового привкуса недавней грозы и еле уловимого, тошнотворно-сладкого аромата, который вызывал лёгкое головокружение. Под ногами пружинил толстый ковёр фиолетового мха, поглощавший любые звуки.

По этому безмолвному ковру скользили тени. Пять теней. Они двигались с отточенной, хищной грацией: их композитная броня «Фантазма» с модулем адаптивного камуфляжа непрерывно меняла цвет и текстуру, идеально копируя переливы тёмной коры и мшистых наростов. Их временным логовом, их единственным островком порядка в этом хаосе чужой биосферы, был десантный бот «Никта».

Разведгруппа вернулась на борт. Чёрный, с рублеными стелс-формами, «Никта» был спроектирован, чтобы нести смерть и исчезать. Сейчас он лежал на брюхе в глубоком, заросшем овраге, похожий на уснувшего хитинового жука. Сверху его укрывала маскировочная сеть «Мираж» – активный комплекс, искажающий и рассеивающий тепловые и электромагнитные сигнатуры, превращая для любого сканера многотонную машину в неотличимый от окружения холодный камень. Внутри пахло остывающим металлом, едкой оружейной смазкой и сдержанным потом профессионалов.

Лейтенант Риго, командир отряда, принимал доклад разведчика, прислонившись к холодному борту «Никты». Он был молод, не больше двадцати пяти, с острыми, точёными чертами лица и глазами цвета мокрого асфальта, в которых горел холодный, почти фанатичный огонь амбиций. Он смотрел, как его люди готовятся к выходу, и на его тонких губах играла презрительная усмешка. Он думал о Каэле. Эта мысль была его навязчивой идеей, его личным демоном и его путеводной звездой. Он закрыл глаза, и смрад леса Ягеллона сменился холодным, стерильным ощущением присутствия роскоши и власти.

* * *

…Зал совета Дома Гаэтано. Величественный, холодный, отделанный полированным тёмно-зелёным нефритом, который, казалось, впитывал весь свет и звук. В центре, под безжалостным лучом голопроектора, стоял капитан Каэль. Легенда. Командир отряда «Sangre Fria». Без своей брони он выглядел меньше, почти заурядно. Его обычно непроницаемое лицо было серым, а плечи, привыкшие нести тяжесть снаряжения и славы, были понуро опущены. В глазах застыло чистое, беспримесное унижение.

После провала на «Прометее» у Каэля не осталось даже права на покой. Его элитная группа погибла под сводами рудника, стёртая стратегией, которую они и представить не могли. Когда всё было кончено, на шахту прибыли те, кто всегда приходит поздно: юрист Дома Гаэтано и несколько военных инженеров в сопровождении специалистов по распознанию и учёту останков. Они прибыли официально, под пристальным конвоем «Стрегов», вынужденные подчиниться унизительной процедуре.

Переговоры со «Стрегов» не были схваткой – это было форменное добивание. Представитель великого Дома позволил Гаэтано забрать тела своих бойцов лишь после того, как юрист под давлением неоспоримых аргументов подписал уступку прав на рудник. Любой их взгляд, любой документ, каждое слово имели привкус поражения.

На базе Гаэтано, под суровым куполом лаборатории, началась та часть работы, которая остаётся невидимой для хроник и рапортов. Команда киберинженеров – специалисты по восстановлению памяти, повелители нейронных архивов – принялась за извлечение следов того, что ещё можно было спасти.

Мозг Каэля, чьё тело ещё хранило технологические чудеса Дома Гаэтано, почти не пострадал в основной своей структуре. Имплантированные резервные ядра, биокристаллы с записью рефлекторных цепей, беспроводные нейролинки – всё это, словно тонкие якоря, держало его сознание и память чуть дольше, чем у других.

Работа велась дотошно. Кибернетики извлекли нейронные кластеры, подключили их к системам расшифровки и перевели в цифровой формат уцелевшие фрагменты памяти. Но на этом реконструкция не закончилась.

В ход пошли все доступные информационные ресурсы: индивидуальные тактические камеры каждого погибшего бойца «Sangre Fria», звуковые лог-файлы, записи тактических интерфейсов, данные оружейной оптики. Искусственный интеллект объединил всё это с данными нейросканов Каэля – его ассоциациями, эмоциональными пиками и даже опосредованными воспоминаниями о напарниках.

За считаные часы был собран невероятно сложный мозаичный образ – цифровое эхо командира, его решений, сомнений и мгновений страха. Модель, такая точная, что даже близкие с трудом могли бы отличить её по голосу или жесту.

Когда подготовка была завершена, зал совета наполнился тяжёлым ожиданием. Луч голопроектора прорезал сумрак, и в центре появился Каэль – или, вернее, то, что от него осталось. Его облик был аккуратно восстановлен по архивам: волевой подбородок, линия скул, едва заметный шрам на виске.

Однако при ближайшем рассмотрении становилась очевидна подделка: в голограмме не было ни тепла, ни дрожи живого голоса, а жесты были словно смоделированы по воспоминанию.

– Тактическая схема… – начал он низким, гулким голосом, – была разрушена неожиданным применением промышленных подрывных зарядов. – Он говорил не торопясь, механически, будто повторяя выученный урок. – Инженер использовал знание инфраструктуры. Группы разделили. Тактическое преимущество было утрачено.

Лорд Гаэтано наблюдал за этим не как за отчётом, а как за необходимым актом очищения: не для того, чтобы опозорить мёртвого, а чтобы сам Дом не повторил ошибки живых. Кибер-Каэль не притворялся живым. Он не выглядел менее внушительно – его поражение было тем трагичнее, что теперь оно стало частью памяти, независимой от воли или забвения. Его жестикуляция была точна, но в каждом замедлении, в каждой микроскопической паузе сквозила неестественность. Лишь когда слайды его взгляда скользили по залу, можно было на пару секунд обмануться, будто так говорит настоящий герой.

– Мы не были готовы к партизанской тактике… – «Каэль» замолчал, будто задумываясь, но то была иллюзия: в этот момент он просто искал подходящий фрагмент памяти. – …Мои люди… сделали всё возможное…

Драматизм момента усиливался тем, что его бойцы, превращённые в строки данных, мелькали позади него – то в виде записей биоритмов, то отрывками боевой хроники. Часть этих данных осталась нечитаемой, безвозвратно потерянной во мраке. В зале не было ни одного человека, кто не чувствовал бы жара утраты – или холода страха: завтра, возможно, именно их голоса будут звучать из цифровых теней. Так, в этот вечер, технологии и память сплелись в урок, от которого нельзя отвернуться. Не дословный приказ, не аналитический доклад – а тень вины, оставшаяся навсегда не только в машинном разуме, но и в людях, собравшихся под нефритовым сводом.

Когда кибер-Каэль завершил монолог, его глаза погасли, а образ застыл безжизненным фантомом, напоминая: поражение бывает не только телесным, но и вечным.

Старый лорд Гаэтано, чьё лицо напоминало высохшую маску, из которой смотрели два уголька глаз, медленно постукивал длинными пальцами по подлокотнику трона из чёрного дерева. Каждый стук отдавался в мёртвой тишине зала, как удар молота по наковальне. Громко. Оскорбительно.

– Двенадцать лучших воинов Дома. Двенадцать комплектов брони, каждый из которых стоит как малый орбитальный крейсер. Против одного выскочки-инженера и толпы оборванцев с шахтёрскими резаками? – Голос лорда, обращённый к мертвецу, был тихим, почти вкрадчивым шёпотом, но от этого шёпота у всех присутствующих по спинам пробегал ледяной холод. – Ты говоришь мне, Каэль, что наша кувалда, способная проломить стену цитадели, не смогла раздавить одного таракана в банке? Ты говоришь, что тебя переиграли тактически?

Риго стоял в тени у стены – молодой, никому не известный лейтенант, допущенный на это позорище лишь из-за безупречного послужного списка. Он слушал и презирал. Каждое слово Каэля было жалким оправданием. Кувалда! Вот именно. Каэль был превосходной, дорогой, но тупой кувалдой. Он повёл своих закованных в броню гигантов в узкие, клаустрофобные штреки «Прометея», где их главные козыри – броня и огневая мощь – стали их смертным приговором. Их разделили, заманили в ловушки, отрезали пути к отступлению. Их расстреливали из-за углов, взрывали под ногами промышленные заряды, заваливали в тупиках. Это была не битва. Это была бойня. Унизительная бойня, стоившая Дому не только элитного отряда, но и богатейшего рудника, который пришлось уступить ухмыляющимся, как шакалы, Стрегам.

«Ты не проиграл инженеру, Каэль, – думал тогда Риго, глядя на ссутулившуюся спину капитана. – Ты проиграл самому себе. Своей гордыне. Своей тактической слепоте. Ты принёс меч на дуэль со стилетом и удивляешься, почему у тебя дыра под ребром». В тот день он поклялся быть другим. Он будет не кувалдой. Он станет скальпелем.

* * *

Через несколько дней старейшины Дома собрали срочное совещание. Зал совета был погружён в полумрак – лишь нефритовый трон старого лорда Гаэтано отражал излучение голографических дисплеев. Его тонкие, по-паучьи длинные пальцы перебирали гравированный перстень – старую семейную реликвию. Его глаза, сверкающие в глубине морщинистого лица, были необычайно живы.

– Имперцы разместят на озере своего инспектора, – произнёс он хрипло, будто рассуждая вслух. – Возможно, даже целую комиссию. Будут следить за каждым движением, а Стреги всё равно будут возводить там свои платформы на костях Ягеллона. Имперский надзор должен быть их гарантией. А мы сделаем его их петлёй.

Он медленно поднял взгляд на собравшихся офицеров Особого отдела.

– Пришла пора отплатить за «Прометей». И не только кровью. Империя ищет повод, чтобы продемонстрировать заботу об экологии, показать моральное величие. – Его губы скривились в презрительной усмешке. – Мы дадим им шанс. Позаботьтесь, чтобы нападение было безжалостным, но не безрассудным.

Лорд сделал паузу, в течение которой по рядам прошёл едва заметный дрожащий шёпот.

– Строительная площадку у озера Лехия должна стать местом казни амбиций Стрегов. Уничтожьте оборудование, выжгите лаборатории – пусть ни одна уродливая машина не доживёт до утра. Персонал Стрегов – излишки. Пусть исчезнут с рассветом, как дурная память.