Текст книги "Аллея королевы Луизы, 32"

20

Ремизов очнулся и увидел кроны деревьев. “Дуб” – машинально отметил Ремизов и понял, что лежит на спине. Верхние ветви были еще освещены розоватым светом, но внизу уже смеркалось. Он попробовал встать и не смог – руки и ноги были растянуты в стороны и крепко привязаны. Кроме того, он осознал, что рот у него заклеен пластырем. Он еще не испугался, до него пока не доходила дикость его положения вся целиком, только отдельные ее части. Вот – руки распяты, пластырь на лице… Затылку почему-то очень твердо. Он подвигал им и выяснил, что лежит на камне. Об этом говорил и позвоночник, и локти, шевелить ими было больно. Этот камень, на котором уместился весь Олег Ремизов, и объединил все его ощущения в одно целое – в ужас. До него дошло, что он распят на камне абсолютно голым и беспомощным. Мгновенно он вспомнил, как сел в машину к Валдису – будь он проклят, этот бандит! Какого черта он с ним связался? Ведь зарекался же – никаких дел с бандитами… – как тот повез его из города… Надо же так попасться! Самому влезть в машину к убийце и выехать с ним к ночи за город!

“Сколько времени? – подумал Ремизов.– Ведь мне в десять встречаться с Шадриным из администрации”.

Идиот! Какой, на хрен Шадрин! Сейчас тебя начнут резать и по кусочкам отправлять твоей жене – требовать выкуп. А откуда у нее выкуп? Бред какой-то… Можно подумать, что мы не в Пруссии, а в Москве или в Свердловске. Дичь… Бред какой-то…

Ремизов рассвирепел и дернулся, пробуя порвать веревки, но только причинил боль позвонкам, двинув ими по камню.

– Он очнулся,– сказала где-то неподалеку женщина, и почти сразу он ее увидел. Высокая, стройная, с пышным облаком вьющихся рыжих волос и жесткими глазами желтого цвета. Она показала Ремизову нож и провела им по его шее.

– Будешь кричать, тут тебя все равно никто не услышит,– сказала она. – А я с удовольствием отрежу тебе голову.

Она твердым, как коготь, ногтем подцепила край пластыря и отодрала его от лица Ремизова.

– Подыши.

“Где я?” – хотел спросить Ремизов, но закашлялся. Горло свело и саднило.

– Ты у меня в гостях,– усмехнулась женщина.

Ремизов только через несколько секунд понял, что она услышала то, чего он не успел произнести.

– Валдис здесь?– сипло спросил Ремизов.

Женщина опять усмехнулась.

– Подонок,– сказал Ремизов.– Что вам от меня нужно?

– Кровь,– буднично сказала она.

– Зачем?

Она с любопытством глянула на него.

– В первый раз разговариваю с жертвой. Забавно.

Она поднесла к его шее нож, поводила им по коже и улыбнулась, заметив как Ремизов, изменившись в лице, косит глазами.

– Забавно,– повторила она. Потом, воровато оглянувшись, провела другой рукой по его животу и взялась за пенис. Рот ее приоткрылся, и она облизнула губы языком.

– Санксти, суннис11
  Суннис – сука /прусск/.


[Закрыть], уйди от него!– послышался чей-то хриплый окрик.

Рыжая отдернула руку и, засмеявшись, подняла нож.

– Помни о нем,– сказала она.– Я недалеко.

Она ушла, и почти вслед за этим подошел Валдис с крепким пегим стариком. Оба несли длинные поленья. Они скинули их на землю у камня и принялись складывать штабелем.

– Валдис!– позвал Ремизов.

Тот не обернулся.

– Валдис!

Старик поднял голову и сказал:

– Не зови его. Если будешь кричать, мы опять заклеим тебе рот.

Говорил он со странным акцентом. Они закончили свою работу, и ушли за новыми поленьями. Ремизов заметил, что, уходя, они слишком быстро исчезают из поля зрения, и решил, что лежит на вершине холма. Сквозь деревья, в обе стороны от себя, он мог видеть угасающее небо.

Темнело. По мере того, как сгущались сумерки, Олегу все меньше нравилось его положение. Поначалу, когда рыжая стерва стала трепать его орган, он подумал, что это какая-нибудь извращенка, она изнасилует его, и на этом все кончится. Но присутствие Валдиса и старика, похожего на беглого каторжника, убедило его, что планы их куда серьезнее. Хуже всего было то, что он не понимал, чего от него хотят? Сейчас он уже готов был согласиться на все, что угодно, на любой выкуп. Он как-нибудь собрал бы деньги, отдал этим ублюдкам, лишь бы они отпустили его.

Вместе с темнотой пришел холод. Камень нагрелся за день и был еще теплым, но воздух, иногда пробегавший по голому животу и ногам, заставлял дрожать. Впрочем, Олег уже не различал, дрожит от страха, или от холода. А ему было страшно. Так страшно, как, наверное, не было никогда. Разве что в детских снах. Впрочем, ситуацию настолько нелепую и ужасную невозможно было представить в реальной жизни.

Долго возле Ремизова никто не появлялся, и он уже подумывал, а не закричать ли ему? Сдерживало только то, что он нисколько не сомневался в обещаниях рыжей стервы. Такая зарежет запросто, это он видел по ее желтым, как у гиены, глазам.

Ремизов услышал шорох листьев под ногами и скосил глаза. Это был старик. Но теперь он вырядился в странные одежды из шкур с множеством висевших побрякушек. Бубенчики, мелкие кости, кусочки янтаря, крысиные черепа, хвосты и уши животных, все это почти полностью покрывало его. В руках он держал длинный посох со спирально закрученной рукояткой.

Старик, бормоча себе под нос, стал ходить вокруг камня с Ремизовым, и его речь становилась громче и невнятнее. Внезапно раздался резкий высокий звук, походивший на визг кошки, и одновременно появился слабый свет. Олег повернулся и увидел, что рыжая скачет у широкой плошки с горящими углями, срывая с себя лоскутами одежду, а возле нее стоит Валдис и дует в свиной череп, прижав к лицу его зубы с торчащими бивнями. Сильно запахло горелым янтарем.

Завывая на языке, которого Ремизов никак не мог узнать, хотя он и казался знакомым, старик, приподнявшись над землей, каруселью носился вокруг. От этого движения, слившегося в одну гудящую линию, от визгливых звуков свиного черепа, и похотливых стонов рыжей, распаляющей себя мерзким танцем, у Ремизова в голове начало мутиться. Он почувствовал нечто вроде сильного неожиданного опьянения, какое, наверное, дает впрыскивание наркотика в вену. Он увидел над собой тени, принимавшие формы то людей со звериными головами, то животных с человечьими конечностями. Иногда чудовища становились четко и ясно видны, но чаще расплывались, смешиваясь и перетекая друг в друга. Временами сквозь них проглядывало почти человеческое лицо с бородой и огромной рваной щелью на месте рта, окруженное извивающимися змеями.

Когда рожа показывалась, старик восторженно вскрикивал, а ведьма страстно стонала, как при оргазме.

В какой-то момент рожа так явно обозначилась, приблизившись к Ремизову, что он, распластавшись на камне, готов был утонуть в нем. Открылась гигантская пасть, изрыгнула низкий, потрясший землю рык, обдав Ремизова смрадом могилы, и разом все стихло. Старик подошел к Ремизову и с торжественно светящимся лицом вытащил из шкур длинный узкий нож с выгравированными на лезвии чернью странными символами.

Олегу показалось, что у него остановилось сердце. Голова кружилась и гудела, однако здравого смысла в ней еще хватило на то, чтобы понять, что сейчас произойдет ритуальное убийство. И он – господин Ремизов – видный предприниматель, директор крупной консалтинговой фирмы, примет участие в этом убийстве в качестве жертвенного барана.

Старик вскинул лицо к темному небу, что-то сказал и занес руку с ножом над Ремизовым. Олег хотел закрыть глаза, но не смог, они только еще шире открылись, глядя на блестящую поверхность лезвия. И вдруг голова старика брызнула во все стороны, разваливаясь, и одновременно раздался грохот. Нож выпал из его руки и зазвенел по камню, а сам старик, как бревно, рухнул на Ремизова, заливая его чем-то теплым.

– Не подходи ко мне! – крикнул кто-то сбоку женским голосом.

Ремизов извернулся, насколько мог, и посмотрел в ту сторону. В нескольких шагах, у самого края поляны, под деревом стояла Диана и целилась из двустволки в, идущего на нее, Валдиса.

– Не подходи!– повторила она, отступая.

Валдис прыжком настиг ее, схватил ствол ружья, и тут грохнул выстрел, и отбросил его назад. Он упал на спину и не поднимался. Диана несколько секунд стояла над ним, застыв с ружьем в руках, потом уронила его и подбежала к Ремизову.

– Где-то здесь, у меня под боком, должен быть нож,– сказал Олег.– Разрежь веревки.

Диана, стараясь не прикасаться к старику, освободила Ремизова и сразу пошла к Валдису. Олег свалил колдуна, сорвал с него шкуру, обернул вокруг пояса и тоже подошел.

Валдис лежал неподвижно с развороченным животом и закрытыми глазами, и Олег подумал, что он умер.

– Туда ему и дорога,– сказал Ремизов.

Но Валдис открыл глаза.

– Господи,– сказал он.– Как больно!

Он поднес руку к животу и коснулся черного пятна на нем.

– Что это было?– спросил он.

Ему никто не ответил. Валдис посмотрел на Ремизова, потом на Диану.

– Кто это меня?– спросил он ее.

Диана повернулась к Ремизову. Лицо ее было растерянным и жалким.

– Почему вы… – Валдис замолчал и опустил веки. Видно было, что ему трудно говорить,– …молчите?

Диана присела и провела рукой по его лицу.

– Валдис,– сказала она.– Мы сейчас отвезем тебя в больницу.

Он застонал.

– Валдис,– позвала Диана.– Ты меня слышишь?

Он открыл глаза.

– Я что-то вспомнил. Мы на холме? – он говорил с перерывами, хватая ртом воздух.– Олег! Не молчи. Мы на холме?

– Да.

– Старик и рыжая здесь?

Ремизов только сейчас обнаружил, что ведьма исчезла.

– Старик здесь, а рыжая убежала.

– Надо поймать. Обязательно поймай. Уничтожь.

– Валдис,– Диана гладила его по лицу.– Сейчас мы отвезем тебя в больницу.

– Что это было?

– Ружье,– сказала она.– Я нашла его там, внизу, в доме.

Валдис сморщился и покачал головой:

– Не то… Олег. Открой ствол. Покажи гильзу.

Ремизов вытащил гильзу из ружья и поднес к его лицу. Валдис улыбнулся:

– Картечь… Больница отменяется.

Он стал говорить совсем тихо, так что Олегу с Дианой пришлось склониться к его лицу.

– …да будет воля твоя, как на небе, так и на земле. Хлеб наш…

– Что он говорит?– спросила Диана.

– Он молится.

– …и прости нам долги наши, как мы прощаем должникам своим, и не введи нас в искушение…

– Надо везти его в больницу,– сказала Диана.

– Не надо,– ответил Ремизов.

– Ты думаешь, что так обойдется?

– Уже ничего не надо.

– Я тебя не понимаю…

– Олег,– вдруг четко произнес Валдис.– У меня в машине, в бардачке, деньги. Отдай половину родственникам Гуся.

– Кто это?

– Очень хочется пить… Шаповалов Евгений. Работал в университете. Только осторожнее, их могут пасти.

– Хорошо.

– Другую половину отдай ей.

– О чем вы тут… – начала Диана, но Ремизов оборвал ее:

– Помолчи.

– И еще. Где-то здесь должен быть костер. Погаси его. Обязательно.

Валдис немного полежал, кусая губы, потом сказал:

– Оботри ружье и дай мне.

Олег сделал, как он велел, протерев двустволку шкурой.

– Машину не трогайте. Уходите пешком. Все. Уходите!

Валдис закрыл глаза и, поджимая под себя ноги, застонал. Диана ниже наклонилась к нему.

– Валдис!

– Меня зовут Андрей,– прошептал он.

– Я знаю. Прости меня.

Он уже не мог говорить и только опустил веки.

– Ты слышишь меня? Ты меня слышишь?

Он шевельнул губами. Диана поцеловала его в эти мокрые от слез губы и тихо сказала:

– Я найду ее.

Он прикрыл глаза в знак того, что услышал, потом открыл их и больше не закрывал.

– Валдис!– позвала его Диана,– Андрей!

Потом она увидела, что глаза его стекленеют и становятся такими же, как тогда, когда он рвался в ее квартиру, и отпрянула.

– Пойдем отсюда,– сказал Ремизов и взял ее за плечо.

21

Сон был черно-белым. Сначала было пятно, маленькая точка, серая на сером. Она росла, приближаясь, и становилось ясно, что это шар – монолитный, как гранит и одновременно зыбкий, как туман, мерцающий матовой перламутровостью гладких боков. Громада его неотвратимо надвигалась, и Столяр чувствовал себя никчемной крошечной козявкой с насекомыми ручками и ножками, которые беспомощно трепыхались, закрывая его от неумолимой серой массы. Когда шар заслонял собой все, Столяр просыпался. Лежал, упираясь лицом в бледную темноту самбийской летней ночи за окном, пока усталость не начинала одолевать его, и веки не закрывались. И вновь в далекой серой мгле появлялась маленькая серая точка.

Проснувшись в очередной раз, он сел, закурил и обнаружил, что небо на востоке, куда выходили окна его спальни, посветлело настолько, что стала видна неровная полоса леса над холмом.

Столяр вспомнил последнее посещение архива и то, как странно смотрел Саша Тестов, когда он попытался добыть у него недостающие материалы по прусским колдунам.

– Если ты заигрываешь с Дьяволом, – сказал Саша. – Будь готов к тому, что тебе придется с ним спать.

Столяр опешил:

– Ты это – к чему?

– Была такая поговорка в Пруссии.

– Ну и что?

– Не нравятся мне твои игры с рунами.

Столяр разозлился.

– У каждого свои игры,– сказал он.– Мне не кажется нелепым твое увлечение замками, от которых не осталось камня на камне.

Они разругались, и Столяр ушел из архива ни с чем. В результате он вот уже полгода не мог совладать с рунами, не желавшими укладываться в стройные схемы, разработанные Столяром. Начавшись с мимолетного любопытства, это увлечение прусской магией переросло в навязчивую идею.

Он сидел, глядя, как тают сумерки на востоке, и думал о том, что зашел в тупик. Где-то в основании была ошибка, сводившая все его эксперименты к тупому хождению по кругу.

Круг… Столяр представил себе фигуру, рисованную им бесчисленное количество раз мелом на полу. Представил, как ложатся по периметру упрямые знаки, как медленно разворачиваются они в свастику вправо, влево, и вдруг, будто натолкнувшись на преграду, рассыпаются набором изломанных линий.

Столяр почувствовал смутную тревогу. Ему стало жарко, как в тот раз, когда он нашел единственно верную универсальную схему. Разгадка была где-то рядом, под руками, стоило только внимательнее осмотреться.

Он включил свет, подошел к книжной полке и, вытащив прусскую грамматику Крафта – Скальвинаса, перелистал ее. Столяр уже не сомневался, что ошибка где-то здесь. И тут он вспомнил, что давно, лет пять назад, доктор Палмайтис прислал ему журнал Тартуского университета со своей статьей, которую Столяр так и не удосужился посмотреть. Он бросился к тумбе с бумагами и, вывалив ее содержимое на пол, стал искать тонкую книжицу, о которой он помнил только то, что она была зеленой.

Есть! Вот она. Столяр уселся на кучу бумаги, нашел статью, подписанную псевдонимом "Миккель Клоссе", и стал читать. Через полчаса он отложил журнал и достал сигареты. Все оказалось просто. Некоторые руны Столяр использовал для обозначения не существующих у самбов звуков. Если б он и дальше пользовался этой самодеятельной грамматикой, то мог до конца своих дней перекладывать знаки с места на место, получая бессмысленные наборы.

Столяр нарисовал круг и расставил руны так, как делал до сих пор. Еще раз внимательно перечитал статью Палмайтиса.

– Итак, начнем,– сказал он кругу.

– Вместо Эа, скорее всего, должна быть Эвас. А тебя мы поставим вот сюда. Ном оставляем в центре, а вот Асс, кажется, тут вообще ни при чем…

Когда он закончил, то почувствовал невероятную усталость, но вместе с ней и облегчение. Одновременно ему показалось, что свастика вздрогнула и стала медленно вращаться влево, против часовой стрелки. Мел на линии круга начал светиться белизной раскаленного чугуна. Столяр услышал, как зашумели деревья в саду под напором сильного ветра. Следом за этим хлопнула входная дверь, и в дом ворвался холод тумана. Столяр пошел закрывать дверь и, еще не дойдя, почувствовал, что вместе с сыростью откуда-то принесло запах гари. Это его встревожило. Сразу за садом, на заброшенных совхозных полях, оставалось много сухой прошлогодней травы, которую каждый придурок считал своим долгом поджечь, нисколько не заботясь о том, что огонь уничтожал ограды и деревья, а мог перекинуться и на хутора.

Столяр оделся и сквозь заросли одичавшей за полвека вишни вышел в огород.

В стороне моря, на юго-западе, где-то в районе старого янтарного карьера, стояло зарево. Он попробовал вспомнить, что там могло гореть, но ни к чему не пришел. Там, в полях между давно застывшими дюнами, было несколько хуторов и две или три больших фермы. Все преклонного возраста – от ста лет и старше – и представлялись идеальными объектами для пожара.

Столяр озяб и решил вернуться в дом. Дом его состоял из двух половин. Жилая половина служила Столяру и мастерской, где он собирал и тонировал изделия для продажи. Другая скорее походила на навес и была одновременно складом для доски, и дровяником, и гаражом для “Рекорда-каравана”. Отсюда же можно было пройти в небольшой птичник, где вместе с курами жили восемь белых румынских гусынь под водительством двух беспородных гусаков, умных и злых, как немецкие овчарки. Когда бы Столяр ни проходил мимо птичника, гусаки приветствовали его гортанным клекотом. Но сейчас они волновались, причем так, будто в доме или возле него бродил чужой.

Столяр обошел дом кругом и, никого не обнаружив, заглянул к гусям. Включил у них свет. Гусыни, сбившись в угол, тревожно вертели красноносыми головами. Оба гусака подошли к Столяру и, задрав высоко кверху мощные клювы, горячо гоготали, втолковывая хозяину что-то, чего он не мог понять. Так и не разобравшись, Столяр выключил свет и пошел в дом.

Руны еще слабо светились. В центре круга дрожал горячий воздух.

Столяр был очень горд тем, что создал, но чувствовал себя слишком уставшим для того, чтобы задуматься над будущим. Где-то внутри у него шевельнулось недоброе предчувствие, но он загнал его поглубже и пошел к кровати. И хотя еще с середины комнаты увидел, что постель как-то странно выглядит, зрелище было настолько необычным, что он поверил своим глазам только после того, как коснулся этого рукой.

На его кровати, широко раскидав в стороны длинные ноги, спала абсолютно голая молодая женщина. Волосы ее оранжевыми кольцами разметались по подушке, которую она обхватила руками.

Столяр смотрел на женщину, и почему-то особенно его заинтересовало не само ее присутствие в постели, а то, что на ровно загорелых, поблескивающих золотистым пухом ягодицах не было следа от купальника. Он подумал, что вообще трудно представить это тело в одежде, так оно было совершенно без нее.

Потом он вытащил из-под кровати запасной матрас, развернул его посреди комнаты и уснул, едва коснувшись щекой полосатой ткани.

Стрелки напольных часов, дубовую коробку которых реставрировал Столяр, показывали десять минут пятого.

Три часа спустя, около восьми утра, он все еще спал спокойным глубоким сном, а его коричневый “Рекорд-караван” в это время стоял на дороге у поселка Гермау – там, где она проходит через лес, приподнимаясь над ним на несколько метров. Из-под открытого капота “Рекорда” торчал, едва прикрытый клетчатой рубахой, женский зад и длинные голые ноги. Выглядело это так соблазнительно, что водитель небольшого “Форда”, шедшего по встречной полосе, замедлил движение, а, поравнявшись с ногами, и вовсе остановился. Рослый лысеющий брюнет заглушил мотор, вышел из машины и подошел к “Рекорду”.

– Помочь?– спросил он, не сводя глаз с обнаженного загорелого зада.

Женщина выпрямилась, откинула назад рыжие волосы и смущенно улыбнулась.

– А Вы в этом разбираетесь?

– Немного. В чем дело?

– Не знаю, не заводится.

Брюнет посмотрел на двигатель.

– С маслом и водой все в порядке?– спросил он.

– Да. Я проверяла.

– Надо свечи посмотреть. У Вас есть свечной ключ?

– Сейчас посмотрю.

Женщина еще раз улыбнулась и пошла к багажнику. Машину она стала обходить почему-то со стороны кювета. Брюнет склонился над карбюратором и вдруг услышал, как женщина вскрикнула. Он поднял голову и огляделся. Ее нигде не было видно.

– Эй!– позвал брюнет.

– Я здесь,– отозвалась женщина и приглушенно застонала.– Кажется, подвернула ногу.

Она сидела на траве у задней двери и, закусив нижнюю губу, смотрела на необычно красную и распухшую лодыжку.

– Ого!– сказал брюнет, присаживаясь возле нее.– Как это Вас угораздило?

– Помогите подняться,– морщась, попросила женщина.

Брюнет обхватил ее за талию, подставляя плечо, и приготовился встать. Тут он заметил, что в правой руке она держит странный металлический предмет похожий на вытянутую ложку с толстым черенком. Он хотел пошутить насчет того, что эта штука имеет мало общего со свечным ключом, но не успел. Полукруглое лезвие стамески для резьбы по дереву вошло ему в ложбинку у основания шеи – туда, где курчавился кустик черных волос. Брюнет отпустил женщину, изумленно посмотрел на нее и поднял руки к горлу, чтобы вытащить эту штуку, оказавшуюся у него в глотке и перекрывшую доступ воздуха. Но женщина уже выдернула стамеску и отскочила в сторону. Брюнет, все еще сидя на корточках, перевел взгляд вниз, на хлынувшую из него горячую красную струю и медленно завалился лицом в траву. Последнее, что он увидел – слегка расставленные, крепко стоящие на земле босые ноги, на которых не было и следа припухлости.

Санксти едва сдерживала себя, чтобы не перевернуть брюнета и не припасть к бьющей из него сладкой теплой жизни. Она дрожала, так ей хотелось этого, однако понимала, что шоссе – не место для таких утех. Машин на дороге пока не было, но они могли появиться в любую минуту.

Санксти обшарила карманы брюнета, и ничего не найдя, кроме ключей от машины, столкнула его в кювет. Потом перебежала дорогу, влезла в “Форд”, открыла отделение для перчаток и сразу наткнулась на бумажник. Больше там ничего интересного не оказалось. Не глядя в него, она сунула бумажник в карман на груди, внимательно осмотрела салон и, прихватив лежавшие на полке над приборной панелью пачку “Мальборо” и зажигалку, вышла из машины и перешла к багажнику. Кроме канистры с бензином и инструментов, в нем был еще небольшой чемоданчик из серой пластмассы и зеленая холщовая сумка на молнии. Санксти расстегнула молнию и хмыкнула. Сумка была набита отборным карьерным янтарем. Она уже взялась за ручки сумки, но передумала и оставила ее на месте. Вытащив чемоданчик, она захлопнула крышку багажника, положила на нее ключи от “Форда” и вернулась к “Рекорду”.

Проезжая мимо законсервированных реставраторами фундаментов замка Гермау, Санксти вполголоса произнесла короткое заклинание на древнем и всеми забытом языке самбов. После событий этой ночи она могла считать себя единственным на земле его носителем. Она же была и единственным в мире прямым потомком великого некогда рода верховных жрецов Пруссии. Только она, единственная на свете, знала, что именно в этом замке семьсот лет назад погиб последний Верховный Жрец, обладавший реальной властью над пруссами. Последний из тех, кому не нужно было ни покидать своей страны, ни скрывать свое происхождение.

Санксти не было жаль своего отца, он умер, разговаривая с богами – достойная смерть для вайделота. Напротив, ей казалось, что все случившееся ночью, имеет магический смысл и силу. Это Пикол – она видела его черное, похожее на бездну лицо – привел ее в Вангниккен к человеку, пробующему разгадать тайны прусских жрецов. А ведь на месте Вангниккена была когда-то деревня проклятого рода Вепрей, переметнувшегося на сторону крестоносцев. Из рода Вепря был князь, убивший Верховного Жреца и оставивший память о себе в названии деревни. Теперь в этой деревне поселится она – Санксти из рода верховных жрецов Пруссии. Никому не известный краснодеревщик правильно расставил руны и замкнул круг. Оттуда, из Вангниккена она начнет свой поход против креста. И пусть призрак князя Ванграпа, который до сих пор бродит в развалинах замка Гермау, стонет и плачет по ночам, из его деревни обрушится на Пруссию возмездие старых богов.

Не доезжая Фишхаузена, она свернула на булыжную проселочную дорогу, проехала метров двадцать и остановилась под цветущими липами. Над низко свисавшими к машине ветвями роились пчелы.

В бумажнике было восемьсот долларов, несколько купюр рублями и стопочка злотых. Доллары и рубли Санксти положила в карман, а злотые, не считая, выбросила в окно вместе с бумажником.

Чемоданчик оказался закрыт на два замка, и ей пришлось сходить к багажнику за инструментами. Промучившись, минут пять, Санксти все же удалось при помощи молотка и отвертки открыть крышку. В чемоданчике была папка с финансовыми документами какой-то фирмы, две мужские сорочки, пара галстуков, смена нижнего белья и обрезанные под шорты джинсы, которые она сразу надела. Остальное сложила под деревом, накрыла сверху чемоданом, как шалашом, и подожгла.

“Парень, видно, собирался вывезти янтарь к ляхам,– подумала Санксти, глядя, как огонь облизывает цветастый галстук.– Увы! Не доехал. Нечего пялиться на каждую голую задницу”.

Усевшись в машину, Санксти закурила, и ей пришло в голову, что теперь, когда отца нет, некому будет бить ее по губам за перенятую у христиан дурную привычку. Впрочем, и сдерживать ее страстное желание мстить всем и вся за утраченную ее предками власть тоже некому. Теперь она сама будет разговаривать с богами, и от нее будет зависеть толкование их воли.

Санксти с удовольствием несколько раз затянулась и, зажав в губах сигарету, повернула ключ зажигания.