Текст книги "Загадочные страницы истории XX века"

“… денационализирующееся и ассимилирующееся еврейство – наш вечный враг, с которым мы должны бороться также, как оно борется с нашими национально-культурными ценностями. Это – борьба неустранимая и необходимая” (с. 416).

Нельзя не сделать здесь одно принципиальное уточнение: из работы Л. П. Карсавина в целом ясно, что речь идет отнюдь не о борьбе с “денационализирующимся” еврейством вообще, в целом, но лишь с той его частью, теми его представителями, которые проявляют свою “разрушительную активность” прямо и непосредственно в сфере политики, идеологии, культуры, — то есть прямо и непосредственно борются с устоями чуждого им национального бытия.

Да, речь идет о тех, о ком В. Е. Жаботинский не без презрения писал еще в 1906 году, что они задорно “побежали на шумную площадь творить еврейскими руками русскую историю”. К ним, конечно же, совершенно не относятся пусть даже самые “денационализированные”, но не вторгающиеся с “разрушительной активностью” в устои того или иного национального бытия люди, занятые общеполезным профессиональным трудом.

Как ни прискорбно, в эпоху Революции в еврейской среде оказалось чрезвычайно большое количество людей, одержимых этой самой разрушительной активностью. Причину этого вполне основательно и убедительно раскрыл И. Р. Шафаревич в своей работе “Русофобия”, созданной в 1978-1982 годах и опубликованной впервые в 1988-м:

“В конце XIX века устойчивая, замкнутая жизнь религиозных общин, объединявших почти всех живших в России евреев, – писал . И. Р. Шафаревич, – стала быстро распадаться. Молодежь покидала религиозные школы и патриархальный кров и вливалась в русскую жизнь – экономику, культуру, политику, все больше влияя на нее. К началу XX века это влияние достигло такого масштаба, что стало весомым фактором русской истории… оно… особенно бросалось в глаза во всех течениях, враждебных тогдашнему жизненному укладу. В либерально-обличительной прессе, в левых партиях и террористических группах евреи, как по числу, так и по их руководящей роли, занимали положение, совершенно несопоставимое с их численной долей в населении”. Этот, как пишет далее И. Р. Шафаревич, “прилив… почти точно совпал с “эмансипацией”, началом распада еврейских общин… Совпадение двух кризисов (в России в целом и в российском еврействе. – В.К.) оказало решающее воздействие на характер той эпохи”. 118118  Шафаревич И. Р. Сочинения в трех томах. – М., 1994, т. 2, с. 142-143, 158.


[Закрыть]

Работа И. Р. Шафаревича вызвала совершенно беспрецедентную волну всякого рода нападок и обвинений – что ясно свидетельствует об ее высокой значительности. Разумеется, его на разные лады обвиняли в антисемитизме. Но для этого каждый его обвинитель предпринимал более или менее грубое искажение действительного содержания “Русофобии”. К сожалению, этим грешили подчас даже и стремящиеся к объективности авторы.

Среди них оказался и пишущий в основном о проблемах Православной Церкви публицист Александр Нежный. В своей книге “Комиссар дьявола”, рассказывающей прежде всего о главном “воинствующем безбожнике” Ярославском, Александр Нежный не побоялся называть реальными и полными именами и этого разрушителя, и его “биографа” Минца и заявить, что в своем сочинении о Минее Израилевиче Губельмане (то есть Ярославском) “брызжет восторженной и чрезвычайно глупой слюной Исаак Израилевич (Минц. – В.К.), поневоле вызывая у всякого нормального читателя приступ юдофобии..” 119119  Нежный Александр. Комиссар дьявола. – М., 1993, с. 7.


[Закрыть]

Александр Нежный здесь явно “переборщил”, определив ненависть к разрушителю и палачу русской Церкви и его одописцу именно и только как “юдофобию”; ведь не является же, скажем, глубокая симпатия русских людей к Исааку Элиевичу Левитану “приступом юдофилии”… Почему же в отношении Губельмана и Минца возмущение обязательно должно принимать характер юдофобии?

А через несколько страниц Александр Нежный “переборщил” в прямо противоположную сторону, обвинив в юдофобии И. Р. Шафаревича: он зачислил его в стан “охотников представить русскую (шире и точнее говоря – российскую) трагедию (имеется в виду Революция. – В.К.) результатом победоносного еврейского заговора” (с. 15). А ведь в работе И. Р. Шафаревича, которую “обличает” Александр Нежный, с полнейшей определенностью сказано:' “… мысль, что “революцию делали одни евреи” – бессмыслица, выдуманная, вероятно, лишь затем, чтобы ее было проще опровергнуть. Более того, я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще “сделали” революцию, т. е. были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства” (с. 143; то же самое во всех других изданиях работы).

Далее Александр Нежный преподносит более конкретное обвинение:

“Непостижимым образом русские террористы оказываются у него (И. Р. Шафаревича. – В.К.) почти сплошь евреями” (с. 16), и для “опровержения” дает, в частности, перечень русских террористов-народовольцев. Но ведь И. Р. Шафаревич пишет там же, что в эпоху народовольческого террора “евреи в революционном движении были редким исключением” (с. 143), поскольку их “эмансипация” только зачиналась.

Признаюсь, меня глубоко удивили цитируемые фразы Александра Нежного, и я обратился к нему с вопросом, почему он до такой степени исказил смысл работы И. Р. Шафаревича. И Александр Иосифович признался, что он вообще-то не читал эту работу, а только слышал рассказ о ней от одной из своих приятельниц… Словом, давно знакомый мотив: “Я Пастернака не читал, но протестую против его клеветнического романа”.

Что же касается множества других “критиков” работы И. Р. Шафаревича, о них и говорить не хочется: это заведомые лжецы и клеветники.

Участие евреев в Революции было, конечно, огромным и уж, разумеется, никак “несоразмерным” (по определению В. Е. Жаботинского) с долей евреев в населении России. Вместе с тем, как писал в уже цитированной работе Л. П. Карсавин, “глупо” утверждать (хотя это и ранее делали, и теперь делают многие), что “будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство” (с. 415).

Характеризуя “тип” ассимилирующегося еврея с его “разрушительной активностью”, Л. П. Карсавин оговаривал, что “этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действенен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью” (с. 414).

Кстати сказать, сегодня множество “борцов” с пресловутым антисемитизмом прямо-таки обожает приписывать своим противникам тезис, согласно которому именно и только евреи устроили русскую революцию. Конечно, существуют малосведущие или не способные к серьезному размышлению люди, которые говорят нечто подобное. Но даже самый что ни есть “черносотенный” идеолог Н. Е. Марков писал о роковом феврале 1917 года: “Тут за дело взялись не бомбометатели из еврейского Бунда, не изуверы социальных вымыслов, не поносители чести Русской Армии Якубзоны, а самые заправские российские помещики, богатейшие купцы, чиновники, адвокаты, инженеры, священники, князья, графы, камергеры и всех Российских орденов кавалеры”. 120120  Марков Н. Е., цит. соч., с. 121.


[Закрыть] Н. Е. Марков почему-то забыл прибавить к этому перечню и ряд членов самой Императорской фамилии – в том числе великого князя Кирилла Владимировича (прадеда сегодняшнего “претендента” на Российский престол юного Георгия Михайловича), который уже 1 марта явился в качестве единомышленника в “революционную” Думу, причем “на его шинели красовался алый бант”. 121121  Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. – Л., 1980, с. 61.


[Закрыть]

Роль евреев выросла до предела уже после разрушения Русского государства. Совершенно несоразмерное участие евреев во всем, что делалось после октября 1917 года, чаще всего “объясняют” и, более того, “оправдывают” тем, что ранее они испытывали, мол, абсолютно нестерпимые притеснения и ограничения. Так, одна современная журналистка, узнав из предоставленных ей архивных материалов о том, что в руководстве ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ вплоть до начала 1950-х годов громадную роль (никак не соразмерную с их долей в населении) играли евреи, пытается объяснить и в сущности “оправдать” это именно гонениями на евреев до 1917 года. Речь идет о Евгении Альбац, издавшей в 1992 году (кстати, тиражом 50 тыс. экз.) объемистую разоблачительную книгу об “органах госбезопасности”. Вопрос о том, “почему среди следователей НКВД-МТБ – и среди самых страшных в том числе, – пишет Е. Альбац, – вообще было много евреев, меня, еврейку, интересует. От вопроса этого никуда не уйти. Да и не хочу я уходить.

Я иного думала над этим. И, поверьте, это были мучительные раздумья. И вот до чего я додумалась – изложу это очень коротко. Октябрьский переворот для евреев Российской империи, с ее еврейскими резервациями-местечками, с ее страшными погромами, ограничениями в правах, невозможностью для молодых евреев получить высшее образование – конечно, этот переворот стал для них своего рода национальным освобождением. Они приняли революцию, потому что не могли ее не принять: она подарила им надежду выжить…” 122122  Аль6ац Евгения. Мина замедленного действия. (Политический портрет КГБ). – М., 1992, с. 129-130.


[Закрыть].

Из этого рассуждения с неизбежностью следует, что евреи хлынули в Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией (и позднейшие “органы”), поскольку, мол, в случае победы этой самой контрреволюции было бы ликвидировано их “национальное освобождение” в октябре 1917 года, и, более того, они-де вообще погибли бы: ведь якобы только после Октябрьского переворота у них появилась “надежда выжить”.

Буквально все положения, выдвинутые в приведенной цитате Евгенией Альбац, порождены ее невежеством (у меня нет оснований думать, что она вполне сознательно фальсифицирует историю). Во-первых, “ограничения”, касающиеся евреев, были целиком отменены сразу после Февральского (а не Октябрьского) переворота. Во-вторых, нелепо утверждать, что до 1917 года у российских евреев не было-де даже “надежды выжить”: в новейшем демографическом труде показано, что у еврейского населения Российской империи “были исключительно высокие темпы прироста, которых не знала ни одна народность России” (эти темпы почти в два с половиной раза превышали темпы прироста русских!) 123123  Кабузан В. М. Народы России в первой половине XIX в. Численность и этнический состав. – М., 1992, с. 162, 204.


[Закрыть]. В-третьих, в “страшных погромах” погибло меньше евреев, чем людей других национальностей, о чем шла речь в предыдущей главе.

Остается еще два пункта: в-четвертых, о “еврейских резервациях” и, в-пятых, о “невозможности получить высшее образование”. Начну с последнего. Еще в 1877 году Достоевский заметил, что евреи имеют “больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население”. 124124  Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30-ти томах. Т. 25. – Л., 1983, с. 86. (Выделено автором).


[Закрыть] И он был вполне прав. Так. “Еврейская энциклопедия” сообщала, что в 1886 году, когда евреи составляли немногим более 3 процентов населения Российской империи, в общей численности студентов университетов их было (притом не считая евреев, перешедших в христианство) 14,5 процента – то есть каждый седьмой (точнее, даже 1 из 6,8) студент был евреем. Это почти в 5 раз превышало их долю в населении страны! (ЕЭ. т. XIII. с. 57).

В современном еврейском издании приведены более поздние и более конкретные сведения о (как там определено) “представительстве” студентов иудейского вероисповедания в главных университетах России. В 1911 году в Петербургском университете это “представительство” равнялось 17,7 процента, в Киевском – 20 процентам, в Новороссийском – 34 процентам, Харьковском – 12,6 процента, и сравнительно меньше было в Московском – 10 процентов. 125125  “Вестник Еврейского университета в Москве”, 1994, № 1, с. 42.


[Закрыть]

Конечно же, на меня может обрушиться обвинение, что я-де сторонник “ограничений” для евреев. В действительности же я убежден, что введение правительством Российской империи пресловутой “процентной нормы” выражало слабость – и, надо сказать, постыдную слабость – этого правительства. Если его беспокоило несоразмерное (с долей населения) “представительство” студентов иудейского вероисповедания в императорских университетах, оно должно было создать поощряющие стимулы для православной молодежи разных сословий, а не пытаться – явно тщетно – ограничить количество студентов-иудеев.

Но в то же время нельзя не сказать и о том, что суждения Е. Альбац (как и множества других авторов), “оправдывающие” несоразмерное участие евреев в Революции и даже в “органах” мнимой “невозможностью” получить высшее образование, заведомо несостоятельны. Приведенные цифры свидетельствуют, что люди иудейского вероисповедания добивались необходимого для них “представительства” в российских университетах без победы Революции и без ВЧК-ОГПУ… Это ясно, в частности, из следующего: в 1928 году, когда абсолютно никаких ограничений для евреев в сфере высшего образования не было, их доля в общем количестве студентов составляла 13,5 процента 126126  СССР в цифрах. – М, 1935, с. 273.


[Закрыть] – то есть не больше, чем до 1917 года.

Ведь даже в 1886 году, за тридцать лет до победы Революции, доля студентов иудейского вероисповедания составляла 14,5 процента: нельзя не учитывать при этом, что евреев среди студентов было еще больше, ибо крестившиеся евреи не входили в статистику. Для ясности напомню, что “нормы”, которые безуспешно пыталось навязать правительство, составляли для Петербурга и Москвы всего 3 процента, для Центральной России – 5 процентов, а для территорий, находящихся в так называемой “черте оседлости” – 10 процентов.

К этой “черте” мы и обратимся. В связи с ней постоянно утверждается, что до 1917 года евреи были “загнаны в гетто”, в некие “резервации” или даже своего рода концлагеря… Но, во-первых, территория, входившая в “черту оседлости”, превышала территории Германии и Франции вместе взятых. Далее, никто не “загонял” евреев в места их проживания на этой территории, перед нами очередной миф, начисто разоблаченный, например, тем же В. Е. Жаботинским, который писал в 1936 году: “… я тут разочарую наивного читателя, который всегда верил, что в гетто нас силой запер какой-то злой папа или злой курфюрст (или в России – злой царь. – В.К.)… Гетто образовали мы сами, добровольно, по той же причине, почему европейцы в Шанхае селятся в отдельном квартале…” 127127  Бела Моше. Мир Жаботинского. Иерусалим – Москва, 1992, с. 153.


[Закрыть].

Не исключено, что это утверждение Жаботинского будут оспаривать, однако никак нельзя оспорить следующее: евреи расселились на польских, украинских, белорусских землях (которые впоследствии, на рубеже ХVIII-ХIХ веков, вошли в состав Империи) в далекие времена – за пять-шесть и более столетий до нашего, XX века, – и создали здесь свою, своеобразную экономику, быт и культуру. Продолжу цитату из В. Е. Жаботинского: “Все мы слыхали про то, что своеобразие и односторонность еврейской экономики являются последствиями угнетения… Это правда, но не вся… гораздо важнее был “гнет” самой силы вещей, гнет самого факта диаспоры. Еврей сам инстинктивно сторонился от экономических функций, захваченных “туземцами”…” (с. 153-154; странно, впрочем, здесь слово “ захваченных”, ибо не ясно, у кого и что “захватили” населявшие эти земли задолго до прихода евреев восточнославянские племена?!).

Но, так или иначе, ко времени возвращения отторгнутых Польско-Литовским государством западных земель в состав России жившие на этих землях евреи были, в сущности, таким же постоянным – “оседлым” – населением, как украинцы и белорусы (кстати, слову “оседлость” без всяких на то оснований придали сугубо негативный, даже “страшный” смысл). После же исчезновения государственной границы между этими землями и Российской империей в целом евреи – в отличие от украинцев и белорусов – обнаружили страстное стремление переселяться в центр Империи – и прежде всего в главные ее города, в том числе в “столицы”.

Это стремление объясняют и как бы полностью оправдывают тем, что многие евреи жили на бывших землях Польши и Литвы “тесно” и “бедно”. Тяга к лучшей жизни понятна и естественна, но едва ли какое-либо государство может спокойно отнестись к своевольному (совсем другое дело – поощряемое государством перемещение украинских и других крестьян на пустующие земли в Сибири) перемещению того или иного этноса из одного региона страны в другие и, тем более, в столичные города.

За примерами не надо ходить далеко: в наши дни российские власти предпринимают достаточно жесткие меры, чтобы препятствовать перемещению в Москву (с территорий их “оседлости”) многочисленных представителей тех или иных этносов, но мало кто усматривает в этом проявление некоего безобразного насилия. Между тем политика российских властей, направленная на “удержание” еврейского населения на той территории, где оно жило столетиями, оценивается именно как беспримерное насилие, как создание “резерваций” и чуть ли не концлагерей.

Конечно, вполне можно понять стремление евреев улучшить свою жизнь, переселившись в центр Империи, но следует понять и власть. Ее сопротивление массовому переселению евреев в Центральную Россию толкуется как навязывание будто бы особого, не распространяемого на другие этносы режимы. Между тем в действительности как раз евреи стремились к утверждению своего особого статуса (другие этносы тогда вообще не ставили перед собой подобных целей). И повторяю еще раз: можно понять евреев, для которых переселение в Центральную Россию означало улучшение жизни, но необходимо понять и власти, а не проклинать их за некое якобы чудовищное насилие над одним из этносов Империи.

Завершая эту главу моего сочинения, предвижу, что иные читатели “найдут” в ней пресловутый “антисемитизм”. Но с этим никак нельзя согласиться, ибо все, что сказано на предыдущих страницах, явно не вызвало бы протеста ни у такого национально мыслящего еврея, каким был В. Е. Жаботинский, ни у русского по духу еврея И.Я. Гурлянда.

Я был, например, в дружественных отношениях с очень разными людьми – М. С. Агурским (1933-1991), видным деятелем и идеологом еврейства, и с Н. Я. Берковским (1901-1972), всем существом служившим России, автором книги “Мировое значение русской литературы”, – безусловно лучшей книги на эту тему (и об Агурском, и о Берковском я не раз высказывался в печати) 128128  См., напр., “Наш современник”, № 6 за 1990г. и № 9 за 1991 г. и мою книгу “Судьба России: вчера, сегодня, завтра” (М., 1990, с. 221-246).


[Закрыть]. И у меня не было каких-либо трудных разногласий “по еврейскому вопросу” ни с тем, ни с другим. Редкие разногласия возникают лишь с тем охарактеризованным Л. П. Карсавиным “типом”, который и не еврей, и в то же время не “нееврей” (то есть в условиях русской жизни чуждый ее основам), но в то же время самым активным образом стремится воздействовать на русскую политику, идеологию, культуру. Именно такие люди готовы везде усматривать “антисемитизм”, хотя критике подвергается отнюдь не национальная сущность евреев, а только разрушительная деятельность одного межеумочного слоя.

Глава 6

Что же в действительности произошло в 1917 году?

На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более или менее знакомы внимательным читателям. Но остается почти не известной либо преподносится в крайне искаженном виде точка зрения “черносотенцев”, их ответ на этот нелегкий вопрос.

Выше не раз было показано, что “черносотенцы”, не ослепленные иллюзорной идеей прогресса, задолго до 1917 года ясно предвидели действительные плоды победы Революции, далеко превосходя в этом отношении каких-либо иных идеологов (так, член Главного совета Союза русского народа П. Ф. Булацель провидчески – хотя и тщетно – взывал в 1916 году к либералам: “Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных граждан”). Естественно предположить, что и непосредственно в 1917-м и последующих годах “ черносотенцы” глубже и яснее, чем кто-либо, понимали происходящее, и потому их суждения имеют первостепенное значение.

Начать уместно с того, что сегодня явно господствует мнение о большевистском перевороте 25 октября (7 ноября) 1917 года как о роковом акте уничтожения Русского государства, который, в свою очередь, привел к многообразным тяжелейшим последствиям, начиная с распада страны. Но это заведомая неправда, хотя о ней вещали и вещают многие влиятельные идеологи. Гибель Русского государства стала необратимым фактом уже 2(15) марта 1917 года, когда был опубликован так называемый “приказ № 1” Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского – по существу Всероссийского – совета рабочих и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года ни в коей мере не играли руководящей роли; непосредственным составителем “приказа” был секретарь ЦИК, знаменитый тогда адвокат Н. Д. Соколов (1870-1928), сделавший еще в 1900-х годах блистательную карьеру на многочисленных политических процессах, где он главным образом защищал всяческих террористов. Соколов выступал как “внефракционный социал-демократ”.

“Приказ № 1” обращенный к армии, требовал, в частности, “немедленно выбрать комитеты из выборных представителей (торопливое составление текста привело к назойливому повтору: “выбрать… из выборных”. – В.К.) от нижних чинов… Всякого рода оружие… должно находиться в распоряжении… комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам… Солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане…” 129129  Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917г. – март 1918 г. М, 1981, с. 18.


[Закрыть] и т.д.

Если вдуматься в эти категорические фразы, станет ясно, что дело шло о полнейшем уничтожении созданной в течение столетий армии – станового хребта государства; одно уже демагогическое положение о том, что “свобода” солдата не может быть ограничена “ни в чем”, означало ликвидацию самого института армии. Не следует забывать к тому же, что “приказ” отдавался в условиях грандиозной мировой войны, и под ружьем в России было около одиннадцати миллионов человек; кстати, последний военный министр Временного правительства А. И. Верховский свидетельствовал, что приказ № 1 был отпечатан “в девяти миллионах экземпляров”! 130130  Верховский А.И. На трудном перевале. – М., 1959, с. 207.


[Закрыть]

Для лучшего понимания ситуации следует обрисовать обстоятельства появления приказа. 2 марта Соколов явился с его текстом, – который уже был опубликован в утреннем выпуске “Известий Петроградского совета”, – перед только что образованным Временным правительством. Один из его членов, В. Н. Львов, рассказал об этом в своем мемуаре, опубликованном вскоре же, в 1918 году: “… быстрыми шагами к нашему столу подходит Н. Д. Соколов и просит нас познакомиться с содержанием принесенной им бумаги… Это был знаменитый приказ номер первый… После его прочтения Гучков (военный министр. – В.К.) немедленно заявил, что приказ… немыслим, и вышел из комнаты. Милюков (министр иностранных дел. – В.К.) стал убеждать Соколова в совершенной невозможности опубликования этого приказа (он не знал, что газету с его текстом уже начали распространять. – В.К.)… Наконец, и Милюков в изнеможении встал и отошел от стола… я (то есть В. Н. Львов, обер-прокурор Синода. – В.К.) вскочил со стула и со свойственной мне горячностью закричал Соколову, что эта бумага, принесенная им, есть преступление перед родиной… Керенский (тогда – министр юстиции, с 5 мая – военный, а с 8 июля – глава правительства. – В.К.) подбежал ко мне и закричал: “Владимир Николаевич, молчите, молчите!”, затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в другую комнату и запер за собой дверь…”. 131131  Цит по кн.: Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. – Л., 1980, с. 69.


[Закрыть]

А став 5 мая военным министром, Керенский всего через четыре дня издал свой “Приказ по армии и флоту”, очень близкий по содержанию к соколовскому; его стали называть “декларацией прав солдата”. Впоследствии генерал А. И. Деникин писал, что “эта “декларация прав”… окончательно подорвала все устои армии” 132132  Деникин А. И. Очерки русской смуты. – “Вопросы истории”, 1990, №8, с. 78.


[Закрыть]. Впрочем, еще 16 июля 1917 года, выступая в присутствии Керенского (тогда уже премьера) Деникин не без дерзости заявил:

“Когда повторяют на каждом шагу (это, кстати, характерно и для наших дней. – В.К.), что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие…” Не считая, по-видимому, “тактичным” прямо назвать имена виновников, генерал сказал далее: “Развалило армию военное законодательство последних месяцев” (цит. изд., с. 114); присутствующие ясно понимали, что “военными законодателями” были Соколов и сам Керенский (кстати, в литературе есть неправильные сведения, что Деникин будто бы все же назвал тогда имя Керенского).

Но нельзя не сказать, что “прозрение” Деникина фатально запоздало. Ведь согласился же он 5 апреля (то есть через месяц с лишним после опубликования приказа № 1) стать начальником штаба Верховного главнокомандующего, а 31мая (то есть вслед за появлением “декларации прав солдата”) – главнокомандующим Западным фронтом. Лишь 27 августа генерал порвал с Керенским, но армии к тому времени уже, в сущности, не было…

Необходимо вглядеться в фигуру Соколова. Ныне о нем знают немногие. Характерно, что в изданном в 1993 году биографическом словаре “Политические деятели России. 1917” статьи о Соколове нет, – хотя там представлено более 300 лиц, сыгравших ту или иную роль в 1917 году (большинство из них с этой точки зрения значительно уступает Соколову). Впрочем, и в 1917 году его властное воздействие на ход событий казалось не вполне объяснимым. Так, автор созданного по горячим следам и наиболее подробного рассказа о 1917 годе (и сам активнейший деятель того времени) Н. Н. Суханов-Гиммер явно удивлялся, как он писал, “везде бывавшему и все знающему Н. Д. Соколову, одному из главных работников первого периода революции” 133133  Суханов Н. Н. Записки о революции. – М., 1990, т. 1, с. 53.


[Закрыть]. Лишь гораздо позднее стало известно, что Соколов, как и Керенский, был одним из руководителей российского масонства тех лет, членом его немногочисленного “Верховного совета” (Суханов, кстати сказать, тоже принадлежал к масонству, но занимал в нем гораздо более низкую ступень). Нельзя не отметить также, что Соколов в свое время положил начало политической карьере Керенского (тот был одиннадцатью годами моложе), устроив ему в 1906 году приглашение на громкий процесс над прибалтийскими террористами, после которого этот тогда безвестный адвокат в одночасье стал знаменитостью.

Выдвигая приказ № 1, Соколов, разумеется, не предвидел, что его детище менее чем через четыре месяца в буквальном смысле ударит по его собственной голове. В июне Соколов возглавил делегацию ЦИК на фронт: “В ответ на убеждение не нарушать дисциплины солдаты набросились на делегацию и зверски избили ее”, – рассказывал тот же Суханов; Соколова отправили в больницу, где он “лежал… не приходя в сознание несколько дней… Долго, долго, месяца три после этого он носил белую повязку – “чалму” – на голове” (там же, т. 2, с. 309).

Между прочим, на это событие откликнулся поэт Александр Блок. 29 мая он встречался с Соколовым и написал о нем: “… остервенелый Н. Д. Соколов, по слухам, автор приказа № 1” 134134  Блок Александр. Собрание сочинений в восьми томах. Том 8. – М. – Л, 1963, с. 498.


[Закрыть], а 24 июня, – пожалуй, не без иронии, – отметил: “В газетах: “темные солдаты” побили Н. Д. Соколова” (там же, т.,7. с. 269). Позже, 23 июля, Блок делает запись о допросе в “Чрезвычайной следственной комиссии” при Временном правительстве виднейшего “черносотенца” Н. Е. Маркова: “Против Маркова… сидит Соколов с завязанной головой… лает вопросы… Марков очень злится…”. 135135  Блок Александр. Записные книжки 1901-1920. – М., 1965, с. 379, 380.


[Закрыть]

Соколов, как мы видим, был необычайно энергичен, а круг его деятельности – исключительно широк. И таких людей в российском масонстве того времени было достаточно много. Вообще, говоря о Февральском перевороте и дальнейшем ходе событий, никак не возможно обойтись без “масонской темы”. Эта тема особенно важна потому, что о масонстве еще до 1917 года немало писали и говорили “черносотенцы”; в этом, как и во многом другом, выразилось их превосходство над любыми тогдашними идеологами, которые “не замечали” никаких признаков существования масонства в России или даже решительно оспаривали суждения на этот счет “черносотенцев”, более того, высмеивали их.

Только значительно позднее, – уже в эмиграции, – стали появляться материалы о российском масонстве – скупые признания его деятелей и наблюдения близко стоявших к ним лиц; впоследствии, в 1960-1980-х годах, на их основе был написан ряд работ эмигрантских и зарубежных историков. В СССР эта тема до 1970-х годов в сущности не изучалась (хотя еще в 1930 году были опубликованы весьма многозначительные – пусть и предельно лаконичные – высказывания хорошо информированного В. Д. Бонч-Бруевича).

Рассказать об изучении российского масонства XX века необходимо, между прочим, и потому, что многие сегодня знают о нем, но знания эти обычно крайне расплывчаты или просто ложны, представляя собой смесь вырванных из общей картины фактов и досужих вымыслов. А между тем за последние два десятилетия это масонство изучалось достаточно успешно и вполне объективно.

Первой работой, в которой был всерьез поставлен вопрос об этом масонстве, явилась книга Н. Н. Яковлева” 1 августа 1914”, изданная в 1974 году. В ней, в частности, цитировалось признание видного масона, кадетского депутата Думы, а затем комиссара Временного правительства в Одессе Л. А. Велихова:

“В 4-й Государственной думе (избрана в 1912 году. – В.К.) я вступил в так называемое масонское объединение, куда входили представители от левых прогрессистов (Ефремов), левых кадетов (Некрасов, Волков, Степанов), трудовиков (Керенский), с. д. меньшевиков (Чхеидзе, Скобелев), и которое ставило своей целью блок всех оппозиционных партий Думы для свержения самодержавия!” (указ. изд., с. 234).

И к настоящему времени неопровержимо доказано, что российское масонство XX века, начавшее свою историю еще в 1906 году, явилось решающей силой Февраля прежде всего именно потому, что в нем слились воедино влиятельные деятели различных партий и движений, выступавших на политической сцене более или менее разрозненно. Скрепленные клятвой перед своим и, одновременно, высокоразвитым западноевропейским масонством (о чем еще пойдет речь), эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно несовместимые деятели – от октябристов до меньшевиков – стали дисциплинированно и целеустремленно осуществлять единую задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, разрушивший государство и армию.

Наиболее плодотворно исследовал российское масонство XX века историк В. И. Старцев, который вместе с тем является одним из лучших исследователей событий 1917 года в целом. В ряде его работ, первая из которых вышла в свет в 1978 году, аргументировано раскрыта истинная роль масонства. Содержательны и страницы, посвященные российскому масонству XX века в книге Л. П. Замойского (см. библиографию в примечаниях). 136136  См.: Бонч-Бруевич Вл. Из воспоминаний о П. А. Кропоткине. – ж. “Звезда”, 1930, с. 182-183 (перепечатана в кн.: “За кулисами видимой власти. – М., 1984. с. 94-96); Яковлев Н. 1 августа 1914. – М., 1974; Старцев В. И. Революция и власть. – М., 1978; Он же. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. – Л., 1980; За кулисами видимой власти. – М., 1984; Старцев В. И. Российские масоны XX века. – “Вопросы истории”, 1989, № 6; Русское политическое масонство. 1906-1918 гг. (Документы из архива Гуверовского института войны, революции и мира) – “История СССР”, 1989, № 6 и 1990, № 1; Замойский Лоллий. За фасадом масонского храма. Взгляд на проблему. – М., 1990; Старцев Виталий. Что могут масоны. – газ. “Экономика сегодня и завтра” – М., 1992, № 1, 1993, № 1. Определенные итоги изучения масонства подведены в издании: Политические деятели России. 1917. Биографический словарь. – М., 1993; здесь освещена масонская принадлежность многих главных “героев Февраля”. Основная эмигрантская и иностранная литература о российском масонстве XX века указана в статье В. И. Старцева в ж. “Вопросы истории”, 1989, №6, (см. Сноски к с. 34-38).


[Закрыть]

Позднее, в 1986 году, в Нью-Йорке была издана книга эмигрантки Н-Н. Берберовой “Люди и ложи. Русские масоны XX столетия”, опиравшаяся, в частности, и на исследования В. И. Старцева (Н. Н. Берберова сама сказала об этом на 265-266 стр. своей книги – не называя, правда, имени В. И. Старцева, чтобы не “компрометировать” его). С другой стороны, в этой книге широко использованы, в сущности, недоступные тогда русским историкам западные архивы и различные материалы эмигрантов. Но надо прямо сказать, что многие положения книги Н. Н. Берберовой основаны на не имеющих действительной достоверности записках и слухах, и вполне надежные сведения перемешаны с по меньшей мере сомнительными (о некоторых из них еще будет сказано).