Текст книги "КАРЕ"

С некоторых пор я стал ощущать на себе ее дыхание и стал к ней готовиться… Я перестал строить планы далеко идущие и стал жить настоящим. Пришло мне время собраться с мыслями и прибраться в доме своем. Я начал с главного. Я взял в руки влажную тряпочку и начал с окон души моей…

Герман Градский был человеком в себе уверенным, если не сказать большего, самоуверенным. Уверенности же в своих силах Герману Градскому добавляло то обсто– ятельство, что он был человеком как состоявшимся в профессии, так и самореализовавшимся, успешным по жизни человеком. Поэтому и смею утверждать, что он к этим своим годам жил в свое удовольствие и на широкую ногу. Вместе с тем и как это, на первый взгляд, парадок– сально ни прозвучит, Градский был человеком по натуре своей крайне непритязательным. Что же сделало Герма– на Градского вот таким вот человеком? Человеком, живу– щим в достатке, человеком, грезившим миллионами и в то же время не склонным к излишествам, не склонным к роскошному образу жизни? Причина этому, как я пони– маю, была одна! Градский был человеком крайней азарт– ности. Он был ненасытен в своей жажде до азартных игр. Был ли он при этом человеком ответственным? С этим вот так вот с ходу трудно определиться. Что касается его работы, то, скорее всего, был, чем не был. Что же касает– ся всего остального, например все той же семьи, то здесь все зависело от того настроения, в котором он пребывал. Само же его настроение зачастую определялось тем, про– игрался ли он нынче в пух и прах в казино или же нет. Кроме всего прочего, Герман Градский страдал одной странной фобией. Герману Градскому, можно сказать, с детских лет доставляли невыносимые страдания звуки траурной мелодии похоронного марша. Первый раз в сво– ей жизни Герман услышал похоронный марш в возрасте шести лет, в тот самый год, когда переехал вместе с роди– телями в новый дом и справил там с ними новоселье. С этого времени он стал слышать похоронный марш чуть

ли не раз в неделю. Все дело в том, что одно из окон трех– комнатной квартиры, в которой юный Герман теперь про– живал вместе с родителями и двумя братьями, выходило на Гродненскую улицу, по которой в те годы в сторону Кунцевского кладбища шли скорбные процессии, одна за одной. Стоило только Гере услышать раздающиеся из-за окна тягучие звуки траурной мелодии, так его тут же бро– сало в дрожь и начинало подташнивать. Гера смертельно бледнел, а перед его глазами появлялись бесчисленные черные мурашки. Увидев перед глазами мурашки, юный Герман, не дожидаясь того, когда упадет в обморок, тут же сам падал на пол, закрывал ладонями уши, зажмури– вал глаза, сворачивался калачиком и так и лежал на полу до тех пор, пока звуки траурного похоронного марша не начнут отдаляться от него. Как только звуки похоронно– го марша смолкали, Гера открывал уши, осторожно под– ползал на коленях к окну, вставал к подоконнику во весь рост и, с опаской увидеть из окна очередного покойника в гробу, смотрел с испугом сквозь него в сторону Гроднен– ской улицы, где и видел хвост удаляющейся от него вниз по улице очередной скорбной процессии. Именно с этого времени, именно с возраста шести лет маленькому Гере и стали от случая к случаю мерещиться гробы и покойники. Кроме этого, он стал бояться скорой смерти своих родите– лей и высоты. Юному Гере казалось, что смерть их близка, неотвратима, и непременно не сегодня так завтра насту– пит. Он буквально сходил с ума, когда его мама станови– лась на подоконник и начинала намывать грязные окна тряпкой. Эти минуты – те минуты, когда мама, высунув– шись наружу из окна седьмого этажа, намывала окна, ста– новились для него невыносимой и ни с чем несравнимой пыткой. Намывая окна, мама изворачивалась так, что уму– дрялась стоять одной ногой на жестяном отливе, при этом чуть касаясь другой ногой подоконника. В такие момен– ты у Германа начинала кружиться голова, и ему казалось, что вот-вот мама оступится, поскользнется, не удержит– ся и полетит с истошным криком вниз головой. Чтобы не увидеть этого, Герман разворачивался к окну спиной, затаивался и старался не дышать до тех пор, пока мама не

вымоет окно и не соскочит после этого с подоконника на пол. Мама Германа имела привычку намывать окна в квар– тире каждый год и, как правило, весной, поэтому-то Гер– ман и недолюбливал весну. С годами Герман все больше и больше опасался за жизнь своих родителей, предчувствуя их скорую смерть. Можно было смело и без каких-либо натяжек считать Германа Градского натурой впечатли– тельной, склада ума мистического, страдающего, ко всему прочему, не только навязчивыми фобиями и комплекса– ми, но и свойственной многим горделивым и тщеславным натурам манией величия. Не трудно себе представить, что творилось в душе у Германа, когда его в возрасте десяти лет, уже после того, как приняли в пионеры, повезли вме– сте со всем классом в Мавзолей на Красной площади. Он смотрел с сосредоточенным выражением лица в сторо– ну резвящихся одноклассников и искренне недоумевал:

«Чему они так радуются? Ведь их же не в кино, не в цирк и не в зоопарк везут? Чего здесь хорошего на покойника в гробу смотреть? Как им всем не страшно?» В очереди к Мавзолею Герману пришлось стоять недолго, не больше часа. Но и этого времени ему вполне хватило для того, чтобы в самошном деле соприкоснуться с тенями и в пол– ной мере ощутить на себе дыхание загробного мира, все его, так сказать, прелести. Первые ведения стали посе– щать Германа еще в метро, когда поезд въехал в короткий тоннель, который начинался сразу после станции метро

«Кутузовская». Именно тогда Герман испугался замкнуто– го пространства и в первый раз от страха прикрыл глаза. Как только прикрыл глаза, так сразу и услышал под шум и стук колес траурную мелодию. Но вскоре поезд выехал из тоннеля, стало светло, и мелодия похоронного перестала доноситься до его ушей. Герман получил короткую пере– дышку и открыл глаза. Поезд остановился на станции метро «Студенческая», двери вагонов распахнулись, Гер– ман вздохнул и перевел дыхание. Двери вагонов захлоп– нулись, поезд тронулся с места, набрал ход, и через сотню другую метров вновь исчез под землей. За окнами ваго– нов стало темно, как в ночь, Герман прикрыл глаза. Но только в этот раз не на короткую минуту, а на несколько

минут. Все это время ему казалось, что он едет в сторону Мавзолея не в окружении живых людей, но в окружении лежащих в гробах покойников. Ему казалось, что он и сам в любую минуту может умереть, уже после того, как поезд остановится посреди тоннеля и он вместе со всеми будет заживо погребен под землей… К тому моменту, когда Гер– ман переступал порог Мавзолея, он был ни жив ни мертв. Когда же он бросил неосторожный взгляд в сторону сар– кофага и увидел там лежащую в гробу мумию, то и вовсе потерял сознание и рухнул навзничь на пол. Именно тог– да, уже после того, как Германа на руках вынесли из Мав– золея и он пришел в себя, Герман и стал недолюбливать как самого покойного вождя, так и все то, что с ним в то время было так или иначе связано…

Что же касательно страсти Германа Градского до азартных игр, то к этому, сама того не ведая, приложила руку вся та же его мама. Именно она и подвела шестилет– него Германа в первый раз к игровому столику. Именно она и усадила его рядом с собой за него. И именно она, а не кто-нибудь другой, и сделала первую в жизни Германа ставку, бросив три копейки на кон стола, когда он еще в садик ходил. Именно в этот день, в тот день, когда Герман сорвал с игрового стола свой первый в жизни куш, он и познал магию чисел и звон золотых монет. Его удивлению не было предела, когда прямо перед ним, прямо перед его носом, положили семьдесят две копейки вместо тех трех, которые его мама только что поставила на кон. В глазах юного Германа это было похоже на сказку. Он смо– трел на рассыпанные по столу деньги и принимал это за волшебство. Сверкающие всеми цветами радуги монет– ки завораживали Геру. Гера протянул к монеткам руку и сложил их в горочку. После чего и стал любоваться ими. Гера смотрел на выложенные перед собой монетки как на горочку золотую. В этот самый момент у него загорелись глаза, и он понял, что на белом свете не только в сказках, но и в жизни случаются чудеса. Для этого всего лишь надо вовремя поставить на кон и вслед за этим выиграть. Труд– но сказать, как бы вообще сложилась вся его дальнейшая жизнь, не выиграй он в тот теплый июльский вечер сразу

семьдесят две копейки уже после того, как над игровым столом, к разочарованию многих за ним присутствующих, прозвучала цифра за номером двадцать шесть, ставшая впоследствии для Градского одной из любимых. Един– ственно, кто от души тогда порадовался этому событию, так это сидевшая с ним бок о бок на лавочке мама. Как только из мешочка появился бочонок с этой цифрой и кричащий игрок возвестил об это всем тем, кто находил– ся в этот вечер за игровым столом, его мама воскликнула от радости: «Гера! Сынок! Ты выиграл! У тебя вся строка фишками заставлена!» Сказав это, мама Германа поста– вила на цифру двадцать шесть еще одну зажатую у нее в руках фишку. В это же время кто-то из игроков произ– нес с досадой: «Надо же, везучий какой! Только присел за стол, и на те, сразу же и выиграл! Да без свары, один выи– грал, всего-то по одной карточке выиграл». Именно в этот момент Герман и почувствовал свою уникальность. Имен– но в этот момент у него и появились зачатки тщеславия. И естественно, и что теперь об этом говорить, с этого дня находившийся во дворе его дома столик для игры в рус– ское лото стал для него любимым. Но длилось это недол– го, уже через два месяца взрослые дяди и тети перестали подпускать Геру к cтолику, и все потому, что он практиче– ски всегда их обыгрывал! Настолько юному дарованию везло тогда в игре. Но когда Герману исполнилось семь лет и он пошел в школу и повзрослел, стали опять под– пускать. Когда же Герману шел девятый год, этот столик и вовсе был прикрыт местным участковым капитаном Гавриковым. Прикрыт после того, как его жена Людка Гаврикова умудрилась просадить за один вечер за этим самым столиком аж целых пять рублей с копейками, за что и получила от мужа в лоб. Хотя столик и был местным участковым прикрыт, но дело-то было уже сделано. К это– му времени Герман Градский не только играл на деньги во что только можно и во что только нельзя, но и капиталец кой какой успел скопить. Настолько он был как береж– лив к деньгам, так и везуч в игре. Он всегда был теперь не только азартен, но и бережлив к деньгам, он умел их скапливать и знал им цену. Именно поэтому, а не по какой

иной причине, из него и получился неплохой коммерс в те самые годы, когда только начиналась Горбачевская пере– стройка, так похожая по прошествии тридцати с лишним лет на Хрущевскую оттепель. Прошло десять лет с начала перестройки… К этому времени Герман Градский превра– тился из достаточно неплохого коммерса перестроечной поры в успешного предпринимателя Ельцинской…

Градскому шел тридцать пятый год, он был женат единственным браком. Сегодня, одиннадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто шестого года, у его супруги Стеллы был очередной, уже тридцать четвертый по сче– ту, день рождения. И это был хоть и не юбилей, но все же заслуживающее внимания и уважения событие. Дата, так сказать! На часах было начало одиннадцатого, был чудесный субботний день. Герман уже второй час сидел на кухне и предавался грустным размышлениям, отхле– бывая накрепко заваренный им же самим чаек. Сегодня у него было как раз плохое, никакое настроение. Скверное и ужасное настроение, и все оттого, что он накануне про– садил восемь тысяч долларов в казино «Метелица». Кро– ме всего прочего, у Градского дико болела голова. Герман вчера, уже глубоко за полночь, после того как остался без лове, нажрался, как последняя скотина, водки и вообще не помнил, как оказался после этого дома. Как проиграл последнюю крутку на рулетке, он помнил, а вот то, как попал после этого домой, уже нет, увы, и не помнил. Он не помнил, ни в каком часу зашел в квартиру, ни то, как раз– делся, ни то, как лег в кровать, ни то, как заснул. Герман знал, во сколько он проснулся, знал, как у него болит голо– ва, и знал, сколько вчера проиграл. Помнил он, конечно, и о дне рождения своей жены, будь оно не ладно. Сегодня поутру у Германа Градского не только болела голова, но и, что называется, свербило в одном месте. Ему никак не давал покоя его вчерашний безрассудный проигрыш, и он только что и думал о том, под каким бы благовидным предлогом свалить поскорее из дому. Ему позарез надо было оказаться в казино для того, чтобы там же и оты– граться. Но, как назло, сегодня была не только суббота, но и день рождения жены, а посему и шансов вырваться из

дома у Германа не было никаких! Герман это прекрасно понимал, он сидел за столом и без конца сожалел о том, что опрометчиво подошел в первом часу ночи к прокля– той рулетке, где и сорвался с тормозов после двух кряду неудачных круток. Когда Градский только подходил к рулеточному колесу, то был в настроении и в куражах. У него был хоть и небольшой, всего-то в тысячу долларов, но все же плюс. Когда же он отходил от него, то был уже в полной засаде, а именно в минусе на восемь тысяч дол– ларов. Для того чтобы остаться без денег, Герману Град– скому в этот раз хватило двадцати пяти минут. Герман в очередной раз отхлебнул чайку и увидел, как на кухню зашла жена, зашла именинница, зашла Стелла. Жили они вместе со Стеллой уже двенадцатый год и растили четве– рых деток, которые вчера так и не дождались своего папы с работы и все еще спали в своих кроватках. Жили же друг с другом супруги Градские, как им самим казалось, в любви и взаимопонимании. Это была странная любовь и странное взаимопонимание. Каждый из двоих по боль– шей части понимал только себя и любил только себя. Относясь при этом ко второй своей половинке как к чему– то естественному, нужному и само собой разумеющемуся, раз и на всегда данному, привычному, неотъемлемому, а стало быть, и родному. При этом у Германа на первом месте безусловно стояла работа, а у Стеллы, конечно же, семья…

– Ты на свою рожу-то с утра в зеркало смотрел?.. – с едва заметной насмешкой в голосе и укоризной в словах, стоя спиной к мужу подле раковины, произнесла Стелла.

– Нет, не успел. Вот сейчас чай допью и тогда обяза– тельно посмотрю… – съязвил в ответ жене Герман, после чего в очередной раз прихлебнуло чайку… Ему было не впервой оказываться в таком вот не совсем удобном поло– жении перед супругой.

– Что опять сделку обмывал? Или же в казино нажрал– ся?.. – Стелла задала этот вопрос по привычке, она уже давно свыклась с тем обстоятельством, что ее любимый человек нажирается, как последняя свинья, не реже чем один-два раза в неделю.

– Сделку, конечно, с ребятами обмывали.

– До трех ночи, что ли, обмывали?

– А разве я вчера в три ночи домой пришел?.. – искрен-

не удивился Герман.

– Уже и не помнишь, во сколько домой заявился?

– Слабовато, но все же помню. В три, наверное? Да?.. –

В ожидании ответа и в подтверждение своих слов Герман

посмотрел с сомнением в сторону стоящей к нему спиной

жены.

– Ну а какой сегодня день, ты не забыл?.. – спросила

его, все так же стоя к нему спиной, Стелла.

– Конечно, не забыл, дорогая. Сегодня день твоего

рождения.

– Спасибо и на этом. Хорошо, что хоть про это пом-

нишь. Надеюсь, что хотя бы сегодня у тебя нет никаких

важных дел в офисе?

– Да как тебе сказать, Стелла… – начал было Герман

и тут же смолк. Он увидел, как Стелла отставила в сто-

рону посуду, которую, скорее всего, для вида намывала в

раковине, и решительно развернулась лицом к нему. Гер-

ман посмотрел в глаза супруги, которые много о чем ему

в этот момент говорили, и помедлил с ответом. В глазах

супруги сквозила неприкрытая обида. В них не было гне-

ва, но были безысходность и печаль. Увидев перед собой

печальные глаза супруги, проштрафившийся накануне

Градский решил лишний раз не нервировать и не рас-

страивать ее в ее же день рождения, а посему и закончил

начатую им фразу вот таким вот образом: – Нет. Сегодня

нет никаких дел в офисе…

Герман о чем-то задумался и сделал еще пару глот-

ков крепкого чаю. Он понемногу приходил в себя после

вчерашнего. Он стал вспоминать обрывками все то, что с

ним вчера происходило в казино. Он отчетливо вспомнил,

как отошел от рулетки и заказал себе у официанта водки.

Вспомнил он и о том, как к нему еще до того, как он выпил

водку, подвалил и предложил себя в качестве утешения

гей прекрасной наружности. Вспомнил он и о том, как

сунул фишку в пятьдесят баксов одной из проституток,

лишь бы та отвязалась и не мешала ему играть за покер-

ным столом, еще до того, как он ушел на рулетку. Он отчет– ливо увидел перед своими глазами смертельно уставшего и мутного корейца, который вот уже вторые сутки подряд расхаживал по «Метелице» с перевешенным через плечо баулом, доверху набитым баксами, и можно сказать, что сорил деньгами, проигрывая к этому времени третий свой по счету миллион. Одного вот только Градский никак не мог вспомнить… Он никак не мог вспомнить того, ког– да успел напиться и когда у него все-таки включился автопилот… Вскоре Германа перестало подташнивать, а посему и его бедная головушка уже не раскалывалась от нестерпимой боли на части, как это было тогда, когда он только проснулся и открыл глаза. Вместе с наступившим облегчением наступало и прозрение. А вместе с прозре– нием ему на ум стали приходить какие-никакие, но все же здравые мысли. Градский молча встал с дивана, вышел из кухни в коридор, прошел в спальню и вновь вернулся на кухню, но уже с конвертиком в руках.

– Дорогая! Вот, возьми. Это тебе вместо подарка, здесь полторы тысячи долларов. Купишь себе чего-нибудь на свой выбор из нужного, а то я опять какую-нибудь дребе– день куплю…

Стелла приняла из рук мужа конверт и поинтересова-

лась уже с едва заметной улыбкой на лице:

– Гера? А где цветы?..

Градский явно не ожидал такого поворота событий.

Он не ожидал, что ему с такой легкостью удастся в этот

раз загладить свою вину перед супругой. Нет, он, конеч-

но, знал, что Стелла бывает отходчива, но чтобы вот так,

да сразу? Обычно у него на это уходил день, а то и два, а

тот и целая неделя, но бывало, что и две… и даже месяц.

Услышав из уст Стеллы про цветы, Градский несказанно

обрадовался этому и тут же собрался бежать их покупать.

– Сейчас, родная, сбегаю куплю.

– Гера, и хлеба за одно купи, в пять гости начнут соби-

раться. Все, что надо к столу, я уже вчера купила, только

вот про хлеб забыла.

– Хорошо, и хлеба куплю. Уже одеваюсь, уже бегу…

Герман заскочил в спальню, скинул халат, влез в брю-

ки, накинул на себя пиджак, пощупал себя по карманам. В карманах было пусто, в карманах не было связки с ключа– ми. Градский призадумался: «Неужели опять по пьяному делу ключи посеял? Катастрофа! Ужас! Там же и от сейфа, и от офиса, и от квартиры, и от дачи ключи…» Градский выдвинул верхнюю полочку прикроватной тумбочки, и у него сразу же отлегло от души. Он увидел прямо перед своими глазами связку с множеством на ней ключей и вздохнул с облегчением. Герман сунул ключи в карман и вышел из спальни в коридор. Где его уже поджидала Стел– ла.

– Гера, у тебя вся одежда табаком пропахла, ты разве не чувствуешь этого?..

Герман приклонил голову к груди и принюхался к лацкану пиджака. От пиджака пахло так, что бедный Гер– ман поморщился, и у него даже прослезились глаза от едкого запаха никотина.

– Да, есть немного, попахивает.

– Значит, все-таки в казино вчера был?.. – с сомнением

в голосе спросила Градского Стелла.

– Да нет же, родная, не был я вчера ни в каком в кази-

но. Говорят же тебе, сделку обмывали. Ну я побежал,

некогда разговаривать. Дай мне лучше пакет для хлеба.

– На, держи… – Стелла протянула мужу пакет и доба-

вила: – Долго не ходи. Скоро начнем на стол накрывать.

– Хорошо. Цветы у метро куплю и сразу в булочную.

Одна нога здесь, другая там…

Герман вышел из квартиры и громко хлопнул за

собой дверью. Вызвал лифт и встал напротив его дверей.

Градский сгорал от нетерпения. Он переминался с ноги на

ногу в ожидании того, когда же, наконец, перед ним рас-

пахнутся двери, и он после этого заскочит в лифт. Лифта

не было. Решил спускаться пешком. Градский, перепрыги-

вая сразу через две-три ступеньки, можно сказать, слетел

с четвертого этажа на первый и выскочил на улицу. А на

улице было хорошо! На улице был май, тот самый салю-

тующий май, с его благоухающей природой, когда повсю-

ду зелено и уже тепло, почти как летом. Градский шел

быстрым шагом в сторону шоссе, не обращая при этом

никакого внимания на благоухающую природу. Он был сосредоточен и лихорадочно подсчитывал в уме то коли– чество времени, которое у него было в запасе на все про все. А времени у него было не так уж и много, ему сегодня катастрофически не хватало времени на то, чтобы успеть обернуться в казино и отыграться там, еще до того, как он купит и подарит жене цветы. «Пять минут на то, что– бы поймать тачку, семь минут ехать до офиса, три минуты на то, чтобы зайти в офис и взять из сейфа деньги, пят– надцать минут ехать до Арбата. Итого полчаса. Час на то, чтобы отбиться, обратно ехать еще пятнадцать минут. На все про все около двух часов. Гости начнут собираться к пяти, успеваю». К тому времени, когда Герман подошел к дороге, он уже рассчитал все до мелочей и вытянул попе– рек нее руку. Он не только все рассчитал до мелочей, но и забыл обо всем на свете. Вернее, не забыл обо всем на све– те, но отодвинул все на второй план. Все померкло в его сознании, стоило ему лишь представить в своем вообра– жении карты, рулетку и фишки. Напротив Градского при– тормозила красная обветшавшая четверка.

– Вам куда?

– До офиса и на Арбат.

– А где офис находится?

– На Красных Зорях.

– Сколько платите?

– Пятьсот.

– Хорошо, поехали…

Герман Градский сел в машину и прихлопнул за собой

дверку. Машина тронулась с места, Градский бросил

взгляд в сторону дома, в котором жил, и у него защемило

под сердцем. Он с сожалением вспомнил о жене и о детях,

которых так и не увидел сегодня утром. Герман совершен-

но точно не давал в этот момент отчет своим действиям.

Он точно обезумел в это утро. Обезумел, но не замечал

этого за собой. Случись такая возможность и будь у него

на то право выбора, то он бы и жизнь свою в то утро точ-

но на кон поставил! Лишь бы хоть одним глазком взгля-

нуть на рулетку и на шарик, лишь бы потеребить в руках

фишки, лишь бы тронуть рукой карты, лишь бы ощутить

на себе дыхание игры и отыграться к своей же радости.

И к этому у Градского были как все основания, так и все предпосылки. С того момента, как он оказался в машине, он был заряжен на успех. Он ни на секунду, ни на мгно– вение одно не сомневался в том, что отобьется в ближай– ший час. Ему в это утро было как не до хлеба, так и не до цветов. Машина остановилась напротив дома, в кото– ром находился офис. Градский решительно выскочил из машины, хлопнул дверкой и, ни слова не говоря водите– лю, скрылся от него в подъезде. При взгляде на Германа со стороны вполне могло показаться, что у него сегод– ня утром случилась какая-то беда. То ли у него сегодня утром кто-то умер, то ли в его доме случился пожар. За это говорила как мимика его лица, так и само его пове– дение. Он спешил в казино, как на пожар, точно на чьи– то похороны боялся опоздать. При этом его лицо было смертельно бледным, сосредоточенным и отрешенным. Войдя в офис Герман без промедления кинулся к сейфу, в котором в это утро лежало четверть миллиона долларов. Вернее, уже не четверть, а чуть меньше, то, что осталось после вчерашнего проигрыша, а именно двести сорок две тысячи долларов. То есть за спиной у Градского в это утро было почти четверть ляма баксов! В его понимании это были вполне что себе надежные тылы. C таким наликом можно было смело идти на баррикады. Герман открыл сейф и увидел прямо перед глазами аккуратно сложен– ные в стопочки пачки из стодолларовых банкнот. Его гла– за заблестели, в них появился огонек. Германа смотрел на пачки, как на золотые слитки, пожирал их взглядом и прикидывал в уме ту сумму, которую ему надлежа– ло взять с собой в «Метелицу». Это был важный момент принятия решения! По своему опыту Гера знал, что мно– го брать нельзя, это опасно и можно без штанов остать– ся. Но и мало брать тоже не следует, так как в этом случае можно быстро проиграться, и тогда опять придется ехать в офис за деньгами, а времени-то нет. Градский колебал– ся. Десять, двадцать или же тридцать тысяч с собой взять на игру? Каждая из этих цифр была по-своему хороша и имела свои предпочтения перед другой. В любой другой день, когда нет спешки, и будь Градский не в проигрыше, он бы, не задумываясь, предпочел всему остальному сум– му, равную десяти тысячам долларов. Это была удобная и комфортная сумма для игры. Эту сумму можно было сме-

ло разбивать на несколько частей и неспешно, вдумчиво, рассудительно погружаться после этого в сам игровой процесс. Растянув его на многие и многие часы, превра– тив тем самым в одно сплошное удовольствие. Но сегодня Гере было не до удовольствия! Он сегодня ехал в казино не наслаждаться игрой, а отбиваться! Сражаться не на жизнь, а насмерть за проигранные им накануне восемь тысяч долларов. Плюс времени было в обрез. «Либо двадцать, либо тридцать возьму…» Градский все так же колебался. И если вчерашний проигрыш в восемь тысяч он хоть и с трудом, но все же мог как-то пережить, и по прошествии двух трех дней с ним свыкнуться, то вот что касательно проигрыша, предположим, в сорок тысяч?.. Герман сдвинул губы и задумался над этим обстоятель– ством: «Да?» Он все также смотрел на пачки с банкнотами и все также пребывал в нерешительности, пока здравый расчет не возобладал над прочим. «Возьму двадцатку, так нормально будет». Герман сунул две пачки в боковой кар– ман пиджака и захлопнул сейф. Вышел из офиса, закрыл на три замка входную дверь, выскочил на улицу и запры– гнул в проржавевшую четверку, которая, словно подан– ная карета, все это время поджидала его у подъезда дома. Машина выехала на Можайское шоссе и набрала скорость. Была суббота, машин на дороге было мало. Уже через три минуты за спиной Градского осталось Давыдково, а через две и Поклонная гора вместе с триумфальной аркой. Еще через пять минут четверка въехала на Новый Арбат и притормозила напротив казино «Метелица». И половины часа не прошло с той минуты, как Стелла отправила мужа за хлебом. Градский, минуя охрану, вошел в зал. Ни одного игрока в этот час в казино не было. Герман от души пора– довался этому обстоятельству, рассудив так: «Зашибись. Здорово, что в казино никого нет. Один за столиком буду играть, никто не будет мне мешать. Неплохо для начала». Теперь Герману Градскому осталось только определить– ся с тем, во что играть и к какому столику, как следствие, подойти. В казино было прохладно и тихо, примерно так, как это бывает, когда на море полный штиль. Герман решил играть в блек-джек и подошел к столику, предна– значенному для этой игры…

Второй час подряд Градский в прямом смысле этого слова маялся дурью за одним и тем же игровым столом,

играя за ним строго по одной, равной двадцати баксам, ставке. Два часа назад он разменял десять тысяч баксов на фишки и все это время безуспешно пытался поймать волну на блек-джек. Но вместо волны у него получались качели. Одна раздача сменяла другую, один шафл сме– нял другой, но толку от этого для Геры не было никакого. Фишки, выложенные им в несколько стройных и разных по размерам столбиков, плавно перетекали из одного столбика в другой и из одних рук в другие. Но при этом их общее количество оставалось примерно одним и тем же, прежним. Все это время Гера играл, вовсе не варьи– руя кушем. Он никак не мог уловить подходящий момент для того, чтобы увеличить свою ставку. Он никак не мог нащупать нить игры и улучить тот момент, когда соб– ственный внутренний настрой позволит ему преодо– леть состояние страха и тревоги, в котором он все еще прибывал после вчерашнего проигрыша. Крупье пере– тасовал восемь карточных колод, убрал в левую от себя сторону пять первых карт и выложил Герману туза пик, а себе пятерку треф. В следующее мгновение перед Гер– маном лег на стол еще один туз, теперь уже бубен. Гер– ман, не задумываясь, сделал сплит на двух тузах, удвоив тем самым свою ставку. Крупье выдал к тузу треф девять крестей, а к тузу бубен восемь червей. После чего поло– жил к своей пятерке одну за одной две картинки, а имен– но даму и вольта разных мастей. Увидев это, Градский просиял до ушей. Все, у крупье перебор, а стало быть, он ушел. Крупье оплатил Градскому его выигрыш и убрал со стола вышедшие из игры карты. Сам же Герман увеличил свою ставку в два раза. Градскому послышался шум мор– ского бриза, и он ощутил на своих губах соленый прив– кус морской воды. Настал подходящий момент для того, чтобы поднять ставку и сделать игру. Градский седьмым чувством почувствовал приближение столь ожидаемой им волны. Он приподнялся со стула, облокотился руками о стол, склонился над ним и со скоростью пулемета отда– вал крупье команды одну за одной, не забывая при этом успевать подсчитывать в уме вышедшие из игры карты. Градский нащупал нить игры и поймал волну. Карты в

восьми колодах таяли прямо на глазах, их оставалось все меньше и меньше. Герман постоянно варьировал ставку, то увеличивая ее от двух до четырех раз, то опуская до минимальной. Он уже играл одновременно на двух-трех полях, сразу на двух-трех ante. Он вошел в раж! Он, мож– но сказать, оседлал волну. «Мне, себе, мне, мне, мне, себе, мне, мне, мне, себе…» – доносилось из уст Градского до ушей крупье. «Он ушел, я ушел, он ушел, он ушел, ушел, ушел, ушел…» – произносил про себя Гера. За то время, пока длился этот шафл, количество фишек в столбиках, сложенных подле себя Герой, зримо увеличилось. Нужен был завершающий удар, и Градский его сделал! Он, к изумлению крупье, загрузил фишками сразу пять ante, поставив на каждое из них максимально возможную для этого столика ставку. Он поставил на каждое ante фиш– ку белого цвета, достоинством в двести долларов. Расчет Градского был простым! Никакого расчета в этот раз! Он отдал все во власть своей интуиции. Гера, словно на сер– финге, скользил по волне и уже не считал вышедшие из игры карты. Его целиком и полностью поглотил азарт! При удачном стечении обстоятельств и при такой став– ке он мог отбиться за пять раздач в течение двух-трех минут уже в этом шафле. Риски были велики, но Градский сорвался с тормозов. Он взобрался на самый гребень вол– ны, и можно сказать, что безрассудно пошел ва-банк! А в это время и холодный отрезвляющий душ для него подо– спел. К столику, за которым он играл, протянулась чья-то рука с зажатой в ней фишкой достоинством в десять бак– сов. В следующее мгновение вовсе не знакомый Герману мужчина положил эту фишку на одно из двух свободных от ставок ante. Крупье и приготовился к тому, чтобы сра– зу же метать на стол карты. Герман остановил его резким возгласом.