Текст книги "КАРЕ"

– За хлебом и за цветами?.. – Кристина искренне уди-

вилась, узнав о том, под каким благовидным предлогом

Герман в очередной раз вырвался из семейного плена в

казино.

– Ну да, так и сказал сегодня утром, что за хлебом и за

цветами пошел.

– Утром за хлебом – это понятно. А вот цветы? Ты что,

каждое утро своей жене цветы даришь?

– Нет, только по праздникам… – ответил нехотя Град-

ский, после чего добавил: – У нее сегодня день рождения…

– Ах день рождения… – Кристина глубокомысленно

покачала головой и подытожила свои короткие раздумья:

– Ну, тогда все понятно… – и тут же вскликнула, выставив

руку над столом, будто о чем-то вспомнила: – Вот, Гера,

точно! Скажешь ей, что не в Монако со мной на гран-при

поехал, а что за хлебом ушел! Нет, лучше за цветами!.. –

Радости Кристины в этот момент не было предела. Град-

скому же все больше и больше становилось не по себе от

этого взаимного общения. Ему явно пришелся не по душе

насмешливый и оскорбительный по отношению к его

супруге тон. И он резко осадил свою собеседницу одной

фразой:

– Нет, Кристина, даже не проси! Не буду я своей жене

так врать. Я ее люблю. И детей я своих тоже люблю. Так

что пока вот так…

– Любишь, говоришь? А она-то тебя любит?.. – С лица

Кристины слетела наигранная улыбка, и она скривила

нижнюю губу.

– Надеюсь… – все с таким же серьезным выражением

лица отвечал ей Градский.

– Надейся. Но только знай, Гера, если бы любила, то ни

за что бы тебе не разрешала по казино шататься и обма– нывать себя вот так унизительно, как дурочку. Любит она тебя, как же?! Держи карман шире!.. – усмехнулась Кри– стина и продолжила: – Не любит она тебя ни хрена! И ты ее тоже, Гера, судя по всему, не любишь! Удобно вам про– сто вот так вот жить друг с другом, вот и все. Как толь– ко деньги все свои потеряешь и ни с чем останешься, так сразу же с тобой и разведется, вот увидишь, что я в итоге права окажусь.

– Во-первых, Кристина, не тебе судить о наших с женой отношениях. А во-вторых, с чего это ты вдруг взя– ла, что я все свои деньги потеряю?

– А что, я слепая, по-твоему? Разве по тебе не видно, что ты на игре помешан? Ты же без тормозов, Гера. Ну так что, мне на тебя не рассчитывать? Не едешь, стало быть, со мной на гран-при?

– Нет, не еду! Я через три недели с женой и детьми в Анапу отдыхать полечу. Ну ладно, я пошел отбиваться, спасибо тебе, Кристина, за компанию, но мне сегодня осо– бо не до разговоров…

Градский подозвал к себе официантку и сказал ей о том, чтобы она принесла ему счет в игорный зал, после чего встал со стула и проследовал в него…

В этот раз Градский решил играть в покер по одной и сразу максимальной, предусмотренной в этом казино, ставке. А именно по пятьсот баксов на одном ante. Имен– но в этом и состоял его (хитроумный) план на игру в этот вечер и в этом казино. Войдя в игорный зал, Герман, не задумываясь, выбрал для игры в покер тот столик, за которым уже сидело три китайца. Он это сделал только потому, что уже давно подметил для себя такую особен– ность, что китаезы, как никто другой, удачливы в игре. Герман знал, что зачастую везет в игре и всем тем, кто по случаю оказывается вместе с ними за одним игровым сто– лом. Герман присел за покерный стол и сразу бросил на размен крупье десять тысяч долларов.

– Меняй все крупными, по пятьсот.

– Хорошо. Будет сделано… – Крупье принял к обмену

на фишки, десять тысяч долларов Германа.

Через сорок минут на суконный стол полетела еще одна пачка, в которой тоже было десять тысяч баксов.

– Как вам менять?.. – поинтересовался у Градского теперь уже другой крупье, сменивший собой предыдуще– го.

– Крупными. По пятьсот… – ответил, не выказывая никаких эмоций, Градский.

К этому времени Герман уже понял и смирился с тем, что сегодня не его день. Но все же и при всем при этом был твердо намерен идти теперь уже до конца. «Если и этот полтинник просажу, то поеду в офис еще за одним, до упора буду играть». К столику подошел официант и обра– тился к Градскому:

– Казино угощает, что желаете?

– Сока принеси.

– А выпить не желаете?..

Герман плотно сжал губы и решительно, примерно

как упертый ишак, мотнул пару раз головой по сторонам.

– Нет…

Официант отошел от столика, Герман же между тем

продолжил игру…

Через час уже третья пачка с десятью тысячами дол-

ларов полетела из его рук на стол. Герману этим вече-

ром фатально не везло в игре. Узкоглазым же китаезам,

как всегда, везло. «Вот и верь после этого в приметы», –

подумал смертельно уставший Градский. Его можно было

понять, ведь за последний час он выиграл только две

раздачи. Градский свыкся с таким положением вещей и,

после того как крупье закончил обмен денег на фишки,

по инерции поставил на ante очередные пятьсот баксов,

одной желтой по цвету фишкой. Крупье раздал по пять

карт каждому из сидящих за столиком игроков и небреж-

но вскрыл свою последнею карту. Это был туз пик. Град-

ский обреченно вздохнул, тряхнул отяжелевшие плечи,

взял в руки свои пять карт, перетасовал их между собой,

сложил одну на другую и посмотрел на первую. Это был

король крестей. Герман выдохнул, судорожно сжал карты

руками и стал медленно стягивать вниз короля крестей.

Его карты заскрипели. Взгляд Германа был сосредоточен,

а сам он старался лишний раз не дышать и был похож в этот момент на медвежатника Он поднес карты к глазам, точно к уху приложил, и смотрел на них с таким сосре– доточенным выражением лица, что со стороны вполне могло показаться, что он прислушивается к тому, как они друг о друга скрипят, и тем самым подбирает нужный шифр для того, чтобы приоткрыть дверку и тем самым вскрыть очередной свой по счету сейф. Вскоре показался уголок второй карты, он был красным. Градский не стал смотреть эту вторую по счету карту, а вместо этого пере– шел к третьей. Он стал натягивать сразу третью карту, минуя вторую. Карты в его руках все так же скрипели, а он еще больше вспотел. Показался уголок третьей карты, он был черным, и это был, к его радости, второй по счету король, теперь уже пик. Увидев перед глазами двух коро– лей, Герман резко сдвинул вниз короля крестей и сразу же увидел перед глазами девятку червей. Еще раз выдох– нул и решил дальше не смотреть карты для того, чтобы поберечь свои нервы. Наконец-то к нему пришло подобие игры. Герман положил пять карт на сукно рубашкой вверх и водрузил на них две фишки, по пятьсот баксов каждая. Тут же уставился на руки крупье, который приготовился к тому, чтобы одним движением перевернуть лицом вверх свои карты. «Хоть бы ему пришла игра меньше моей, хоть бы пришла. Хоть бы к его тузу пик пришел один из двух оставшихся в колоде королей, пусть к нему придет хоть какая-то игра. Сколько же может продолжаться это невезение, ну когда-то же это должно прекратиться». Градский в этот момент был обречен и уже мало на что надеялся, устремив свой взор на карты и руки крупье. Крупье вскрыл свои карты… и в ту же секунду Градского чуть было не хватил инфаркт! Его точно чем-то ударили по голове! Ничего худшего в плане раздачи и придумать было нельзя. У крупье, к ужасу Градского, выпало две пары со старшими тузами, у него две двойки пришло к двум тузам. Герман обреченно смотрел на лежащие перед его глазами две пары и не мог найти разумного объясне– ния такой непрухе. Теперь его могло спасти только чудо. Либо третий по счету король, либо два оставшихся в коло-

де туза, или же две, например, девятки. По такой раздаче шансы Германа на победу исчислялись примерно десятью процентами к ста. Крупье снял с карт Градского две жел– тые фишки и приготовился уже следующим движением руки вскрыть их. Герман закрыл и открыл глаза. И в то же мгновение не поверил им! Герман был ослеплен уви– денным… Перед его глазами лежало как на блюдечке каре на королях! Градский склонил голову к столу, вытаращил глаза и, как туземец, как чурка неотесанный, смотрел на четырех маститых королей! Четыре разномастные коро– ля, словно четыре лилипута, сидели плечом к плечу на четырех тронах и с высоты своего положения взирали на онемевшее от волнения лицо Германа. Четыре короля хоть и были похожи друг на друга, как сиамские близне– цы, но все же и отличались друг от друга. Короли отлича– лись друг от друга не только мастью, но и, как показалось тогда Герману, выражением своих лиц. Пиковый король был как никогда серьезен и строг, трефовый, как всегда, воинственен и самонадеян, червовый сердечен и мил, а вот бубновый игрив и артистичен. Герман, словно Гул– ливер, смотрел на увенчанных коронами монархов и не верил своим глазам, не верил своему счастью! Четыре властных суверена высочайшим своим повелением меня– ли неудачно складывающуюся для Германа Градского игру в лучшую для него сторону.

– У вас каре сыграло!.. – подсказал вполголоса Град-

скому крупье.

Герман оторвал взгляд от королей, поднял голову от

стола, раскрыл рот и посмотрел заторможенным взгля-

дом на крупье, который только что возвестил ему об этой

его виктории на четырех королях! Осознав произошед-

шее, Градский вышел из состояния оцепенения и вскочил

на ноги. Он плотно сжал губы, состроил гримасу, судорож-

но сжал пальцы и несколько раз после этого взмахнул

рукой, рассекая кулаком воздух. Герман возликовал! Он

радовался своему успеху как ребенок! Так, словно только

что и на последней минуте добавленного времени забил

победный гол в финальном матче мундиале! Градский с

силой бил себя кулаком в грудь и призывал других игро-

ков, которые обратили на него внимание, порадоваться вместе с ним его успеху, его же победе! Крупье, который только что перевернул его карты, показывал своим кол– легам – другим крупье, находившимся в этот час в кази– но, – четыре растопыренных пальца и то и дело повторял:

«Каре сыграло по максимальной ставке! Четыре короля против двух тузов и двух двоек. Каре сыграло…» Герман уже не прыгал на месте как козел и не бил себя кулаком в грудь как орангутанг, он приложил руку к груди и кланял– ся всем тем игрокам, которые обратили на него внимание и разделили вместе с ним его радость, его же успех. Кто– то даже похлопал в этот момент Градскому в ладоши, так что тот ощутил себя уважаемым артистом, вышедшим по окончании спектакля на поклон к публике. А в это время крупье уже отсчитывал Герману его космический, его бас– нословный выигрыш размером в двадцать тысяч пятьсот американских долларов. Все, буквально все, смотрели в его сторону с улыбками на лицах и завистью в глазах. Это было торжество успеха, торжество здравого смысла над вновь возникшими обстоятельствами. «Ради вот таких вот моментов и стоит, наверное, появиться на свет», – подумал Градский и чуть не прослезился от своих же мыслей, настолько они ему в этот момент легли на душу. Градский откланялся публике, вытер рукавом проступив– шую на лбу испарину и бросил на радостях на чай крупье сразу пятьсот баксов. Крупье взял в руку брошенную на стол фишку, широко улыбнулся, поднял чуть выше плеча руку и торжественно – словно переходящий кубок, пока– зал фишку всему залу. После чего со значением стукнул ей несколько раз о стол и опустил в прорезь, в которую и опускают чаевые. Раздались еще одни аплодисменты. Это уже все находившиеся в зале крупье принялись друж– но хлопать Градскому в ладоши. Градский и им отдал свое почтение, отдал свой поклон. После чего, теперь уже от щедрот своих, бросил крупье еще пятьсот баксов на чае– вые. Крупье изумился, засиял, как солнечный зайчик, и показал на всеобщее обозрение еще одну фишку, еще один переходящий кубок. Что тут началось! Ох, что тут началось! Жидкие аплодисменты переросли в овации.

Охочий до сантиментов Гера еще раз приложил руку к гру– ди и кланялся в пояс теперь уже всем подряд крупье этого игрового зала. «Спасибо! Спасибо! Спасибо!» – доносилось со всех сторон до ушей умиленного успехом Градского. Один из крупье приложил руки к губам и прокричал на все казино: «Браво!» Герман Градский был по-настоящему счастлив. Теперь все было проще для него. Игра, что назы– вается, пошла, и поезд, набравший ход, было уже не оста– новить. Через четыре без малого часа после того, как он зашел в это казино, у Градского в карманах было в общей сложности семьдесят пять тысяч долларов, осталось оты– грать всего лишь пять. Именно в этот момент он и решил сменить обстановку. Он встал из-за стола и бросил теперь уже другому крупье на чай и на прощанье еще одну тыся– чу баксов… Раздались еще одни аплодисменты. Но на них Гера внимания уже никакого внимания не обращал. Он сгреб фишки в карманы и подошел к кассе для того, что– бы обменять их на наличность и тем самым вернуть себе свое. Вернув себе свое, Градский в прекрасном расположе– нии духа вышел из «Тропиканы» на улицу.

Теперь уже Герман, когда, можно сказать, гора свали– лась с его плеч, ощущал себя не кем иным, как триумфа– тором, сошедшим с первой ступеньки пьедестала почета на тротуар. Он еще долго, многие годы, будет помнить об этом своем каре на королях, об этом своем триумфе при

«Тропикане». Он сложит об этом триумфе легенды, и этот его триумф войдет в историю. Он шел неспешным сво– им шагом в сторону «Метелицы», чуть пошатывался от приятной усталости и в душе нахваливал себя: «Вот что значит – характер проявил! Вот что значит – слабины не дал! Вот что значит – не струсил! Вот что значит – до кон– ца пошел! Правильно сделал, что к китаезам подсел». А в это время с неба на него уже сыпались золотые монеты. Гера задрал голову к небу и увидел над собой звездопад из золотых монет. Германа охватил восторг, и он воспарил над тротуаром. Он вышел из тела и оказался в астрале, так что увидел себя со стороны и почувствовал свободным от всего земного. Он, можно сказать, парил над землей, с каждым мгновением все ближе и ближе приближаясь в

лучах своей славы, к заветной «Метелице». В «Метелице» же этой ночью он намеревался по большей части отды– хать, нежели чем играть. Он был уверен в своих силах, он был уверен на сто процентов в том, что отобьет нын– че ночью все еще числящиеся за ним в проигрыше шесть тысяч баксов. И внутренний голос Германа, которому он, безусловно, доверял и который он слышал в этот момент со стороны, утверждал ему то же самое. Внутренний голос говорил со всей полнотой ответственности без ума счастливому Градскому: «Гера! Дорогой! Самое страшное позади. Вот увидишь, впереди тебя ждут одни только счастливые минуты. Впереди тебя ждет феерия!»

Близилась полночь. Арбат жил своей ночной и пол– нокровной жизнью. Он сиял множеством рекламных огней и радовал глаз. По нему прогуливалось в ту и в дру– гую стороны множество счастливых, хмельных и одетых по-летнему людей. Возле входа в «Метелицу», словно воз– ле ночного причала, припарковалось несколько десятков дорогих авто, издали похожих на роскошные яхты. Герман миновал стоянку для машин, вышел из астрала и ровно в двенадцать, c трепетом в душе зашел в «Метелицу», спу– стившись тем самым в преисподнюю…

Пробыл же он в «Метелице» до пяти часов утра. Долго останавливаться на этом не стану, скажу лишь о том, что в этот раз он все-таки вышел в плюсы. Но он еще не пони– мал в ту счастливую для себя ночь всей своей ничтожно– сти, всей своей убогости. И море ему было тогда по колено, и вся жизнь казалась впереди. В сентябре они развелись со Стеллой, но лишь для того, чтобы уже через три года после того, как уйдет на тот свет мама Германа, вновь сой– тись. Со смертью мамы и странная фобия покинет его раз– ум, ему перестанут повсюду мерещится как гробы, так и покойники. И в казино он тоже перестанет ходить. И пить бросит. И от мании величия с годами Градский тоже изба– вится. Одного вот только Градскому не удастся осуще– ствить! Бесцельно прожитые и самые лучшие годы своей жизни вернуть назад ему все же будет не под силу…

ВИДЕНИЕ

Константин Александрович Ахметов переми– нался с ноги на ногу, продвигаясь вперед по очереди, выстроившейся в этот летний и знойный день к иконе с изображением Матроны Московской. На улице стояла испепеляющая июльская жара, солнце было в зените, по небу проплывали белоснежные облака. Очередь растя– нулась на несколько десятков метров, а люди, стоявшие в ней, изнывали от жары. Константин Александровиче в сотый раз пожалел о том, что поддался уговорам жены и потратил добрую половину дня на бессмысленное, по его мнению, стояние на жаре в этой нескончаемой очереди к иконе. В отличие от супруги он не верил безоговорочно в ту чудодейственную силу, которую приписывала людская молва как самой этой иконе, так и самой Матроне, а так– же и ее мощам, которые были выставлены на всеобщее обозрение в этом женском монастыре, что на Пролетарке. Константин Александрович продвинулся вперед еще на полметра и остановился. Он надул щеки, выдохнул, вытер рукой испарину, проступившую на лбу, и поискал глазами супругу, которая в это время куда-то запропастилась. При– ехал же он с женой к Матроне по совершеннейшему быто– вому пустяку, по жилищному вопросу. Они с женой уже на протяжении нескольких лет безуспешно пытались разъе– хаться со своей дочерью Ольгой. И если год-другой назад этот вопрос не стоял для них ребром, то сейчас, с того дня, как Оля привела в дом своего возлюбленного, обстанов– ка в квартире стала невыносимой… травмоопасной. Двух раздельных комнат стало явно не хватать на четверых человек. По сути, некогда отдельная квартира преврати– лась в коммунальную. Дело дошло до того, что пришлось делить кухню. Делить на две семьи, делить между двумя

хозяйками. Кто жил в коммунальной квартире, в которой соседи, по сути, являются врагами, тот точно знает, о чем я говорю. Именно острая постановка вопроса и заставила Константин Александровича отступиться от принципов, поддаться уговорам жены и поверить в возможное чудо. Когда до иконы оставалось сделать несколько шагов и когда Константин Александрович Ахметов по-настояще– му взмок от пота, перед его глазами наконец-то появи– лась его дражайшая вторая половинка.

– Ексель-моксель, Катерина!.. – воскликнул в сердцах

Ахметов. – Где ты пропала? Наша очередь на подходе.

– Не ворчи, в церковную лавку заходила. Вот, смотри,

купила… – Катерина показала мужу карточку размером с

ладонь. На одной стороне которой была изображена сама

Святая Праведная Блаженная Матрона Московская, а с

другой – молитва, к ней же и адресованная, вот такого вот

содержания:

«О блаженная мати Матрона, душею на небесе пред

Престолом Божьим предстоящи, телом же на земли почи-

вающи, и данною ти свыше благодатию различные чуде-

са источающи. Призри ныне милостивым твоим оком на

ны, грешныя, в скорбех, болезнех и греховных искушени-

их дни своя иждивающия, утеши ны, отчаянные, исцели

недуги наши лютыя, от Бога нам по грехом нашим попу-

щаемыя, избави нас от многих бед и обстояний, умоли

Господа нашего Иисуса Христа простити нам все наше

прегрешения, беззакония и грехопадения, имиже ми от

юности нашея даже до настоящего дне и часа согрешихом,

да твоими молитвами получившие благодать и велию

милость, прославим в Троице Единого Бога, Отца и Сыны,

и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».

Для того чтобы взойти на помост, супругам Ахмето-

вым осталось сделать не больше пяти шагов. Константин

Александрович беззаботно вертел в своей руке карточку,

которую перехватил из рук супруги, и искоса поглядывал

на то, что же делают те счастливчики, которые уже отсто-

яли свою очередь, взошли на помост и остались после

этого один на один с иконой. Все люди без исключения

делали одно и то же. Они вставали пред иконой на колени,

три раза крестились, три раза кланялись, чуть ли не каса– ясь головой помоста, вставали с колен, прикасались лбом к иконе, прикрывали глаза и беззвучно шевелили губами на протяжении нескольких десятков секунд. После чего целовали икону и отходили прочь от нее. Некоторые из них засовывали в то пустое пространство, которое было между иконой и стеной, свои записки, в которых, судя по всему, и излагали свою ту или иную просьбу к Матроне. Катерина Ильинична взошла на помост и встала пред иконой на колени. Константин же Александрович даже не заметил этого. Он уже несколько секунд не сводил глаз с изображенной на карточке Матроны! Матрона сидела на диване, выпрямив спину и высоко задрав подбородок. Константин Александрович поднес карточку поближе к глазам и отчетливо вспомнил то, что с ним произошло чуть менее тридцати лет тому назад, когда ему толь– ко-только исполнилось девятнадцать лет. Когда вся его жизнь была еще впереди…

Шел одна тысяча девятьсот восьмидесятый год. Вскоре должна была начаться московская Олимпиада. Москву в тот год подчистили основательно, она расцвела и опустела. Так что на нее со стороны было любо-доро– го смотреть. Никто не хотел упасть в грязь лицом перед мировым сообществом. В то лето все недоброжелатель– ные элементы были высланы городскими властями за сто первый километр. Облавы шли по всему городу. Менты работали без выходных и проходных. Под контроль была взята каждая улица, каждый двор, каждый дом, каждый подъезд. Все злачные места и притоны были прикрыты властями на это время. Так что простому работяге или же студенту и выпить-то по-хорошему да с друзьями, да после рабочего дня было просто негде. За распитие спиртных напитков в общественных местах в дни проведения Олим– пиады наказывали нещадно и жестоко. Наказывали все– ми доступными способами: лишали партбилетов, лишали тринадцатой зарплаты, премий, отправляли во вторую смену, понижали в должности, отчисляли из институтов… Москва протрезвела и замкнулась в себе. Вся страна знала о том, что въезд в столицу в дни проведения Олимпиады

для не прописанных в ней граждан закрыт. Продуктов в магазинах было навалом. Такого изобилия, которое было в то лето в магазинах столицы, не было за годы советской власти никогда. На смену эпохи развитого социализма пришла эпоха недоразвитого коммунизма. В промтовар– ных магазинах появилось импортное шмотье. Появилось хоть и за серьезные бабки, но все же не по спекулятивным ценам. Импортные джинсы можно было отхватить в мага– зине за смехотворные восемьдесят рублей, всего-то за ящик водки – на черном же рынке они стоили от двухсот рублей, – всего-то за две студенческих стипендии. Народ вскрывал копилки, залезал в заначки и выстраивался в огромные очереди к крупным промтоварным магазинам столицы. В такие очереди записывались с ночи и стояли в них по многу часов. Накануне студент-второкурсник МТИ им. Косыгина, Константин Ахметов, осуществил свою дав– нюю мечту, он отхватил себе джинсы-бананы, отстояв в очереди к универмагу «Молодежный» всего-то двенад– цать часов. Но стоял он в очереди за джинсами не один, а вместе со своим товарищем, студентом-второкурсником Бауманки Юрием Свистуновым. У Юры денег на покупку джинсов не было, но очередь свою он вместе со своим дру– гом все же кому-то за десять рублей впарил. А поскольку джинсы Костей были куплены – он в них проходит аж до самого пятого курса – и его мечта воплотилась в жизнь, то и обмыть это дело, конечно же, стоило. И десять рублей у двух приятелей на это дело теперь уж точно было. Три

«Агдама» по ноль семь на двоих – лучшего сценария для себя и выдумать было нельзя. Но это они так думали, что на двоих. Купить в те времена на двоих – это еще вовсе не значило, что выпить на двоих. Все дело было хвостах. В то замечательное время особо ценилось умение не толь– ко садиться на хвост, но и умение обрубать хвосты. Кто в совершенстве владел подобного рода навыками, тот всег– да был и сыт, и пьян! Костя и Юра шли неспешным шагом в сторону местной речушки и не подозревали о том, что в это время им уже садятся на хвост два их друга, Толя и Саша. Толя и Саша уже с самого утра пытались сесть на хвост к кому-нибудь из своих многочисленных знако-

мых. Кроме них хотело сделать то же самое еще порядка двадцати-тридцать работяг с местной ткацкой фабрики, которые в тот день ошивались после утренней смены возле шестого винного магазина, расположившегося на улице Петра Алексеева. Получка ими всеми была давно уже пропита, а до аванса оставалось целых три дня. Поэ– тому и денег на хань катастрофически не хватало. Кар– маны работяг были натурально пусты, в них не звенела даже мелочь. Желающих сесть на хвост к кому-либо было много, а вот тех, к кому можно было сесть на хвост, – мало. Надо отдельно отметить, что Саня за последние полгода побывал в медвытрезвителе два раза, а Толя – один. Когда на часах было начало третьего, Саня обратился к Толе:

– Похоже Толь, что нам с тобой сегодня здесь нечего ловить.

– И что делать будем?

– Пойдем на Сетуньку, может там кого выцепим?..

Надо понимать, что местная речушка Сетунька в те

дни была чуть ли не единственным местом в округе, где

все еще не было облав в преддверии Олимпиады. Это

была излюбленное место отдыха для местных выпивох.

Роскошное и по-настоящему безопасное для них место.

Можно смело сказать, что за последние тридцать пять лет,

с времен великой войны, сюда не ступала нога мента. Им

было просто лень туда ходить! Здесь можно было не толь-

ко вмазать стакан-другой в свое удовольствие, не только

часок-другой после этого под кустиком вздремнуть, но и

искупаться под градусом и голышом в речушке. Именно

поэтому и шли туда два друга, два собутыльника, Ахметов

и Свистунов, с тремя пузырями «Агдама» в сумке на дво-

их. Шли они туда окольными путями, так, чтобы никому

из знакомых не попасться на глаза, и тем самым обрубить

не нужные хвосты. В те времена была также очень важно

найти стакан для того, чтобы не пить из горла. Стаканы

обычно висели на веточках кустиков и деревцев. Такие

стаканы в народе прозвали дежурными. Двум друзьям

студентам повезло в тот день несказанно! Они без труда

отыскали на одном из кустиков пустой граненый стакан,

который дежурил на этой самой веточке аж со вчерашне-

го вечера! И который, можно сказать, что заждался двух не разлей вода приятелей, двух начинающих, готовых к полетам и залетам, алконавтов. Свистунов сказал со счастливым лицом Ахметову:

– Открывай!..

Ахметов открыл и сказал Свистунову, с глазами, сия-

ющими от счастья:

– Наливай!..

В следующее мгновение двух друзей ждало разоча-

рование. Из-за ближайших кустов показался хвост, да не

один! Пришлось разливать на четверых, а потом еще и

догонять. Что такое «догонять», я вам объяснять не ста-

ну, времени много займет. Но вот о том, что случилось

с теперь уже четырьмя собутыльниками после того,

как они нашли бабок и раздавили на четверых еще три

бутылки «Агдама» по ноль семь, вкратце поведаю. Санек

валялся под кустами, Толик и Свистунов разделись до

гола и бултыхались в речке, а вот Ахметов, поскольку пла-

вать не умел, как болван, сидел в одежде на берегу реч-

ки и, как дурак, смотрел на то, как Свистунов и Толик от

души резвятся в воде. При этом он держал в своей руке

зеленое яблоко, которое минутой ранее сорвал с дикой

яблони, и отгрызал от него один кусочек за другим. Даль-

ше было весело! Из-за кустов показалось три мента. И

поскольку Ахметов был на берегу, его первым и скрутили.

Вторым же схватили Свистунова. Толик же сумел удрать

от ментов, в чем мать родила, в местное женское обще-

житие, где и нашел свой приют до самого утра. Шурик же

так и не был обнаружен ментами и проспал под кустиком

до вечера, после чего на автопилоте добрался до дома за

номером восемь по Рябиновой улице, в котором тогда и

проживал. Так к чему я все это? А вот к чему.

Через половину часа Свистунов и Ахметов оказались

в тринадцатом вытрезвителе на Сафоновской улице. И им

обоим сделали там ласточку. Одному за то, что несколько

раз выкрикнул: «Спартак – чемпион», другому же за то, что

прокричал: «ЦСКА – чемпион». Ахметов с раннего детства

болел за ЦСКА, а вот Свистунов ни за кого не болел. Зачем

он тогда прокричал «Спартак – чемпион», он и сам, после

того как протрезвел, понять не мог. Им бы двум дура– кам кричать «Динамо»! Знали же два идиота, куда попа– ли! Что такое «ласточка»? Для того, кто не знает, поясню. Это, прежде всего, больно! Это когда руки, примерно как Виталию Баневуру, выворачивают назад и привязывают к ступням ног. Скажу более того, это очень больно, когда лежишь в таком положении несколько часов подряд. Сви– стунов пролежал в таком положении семь часов, а вот его приятель Ахметов только три. Почему такая разница во времени, спросите вы меня? Уж не в том ли, что в мили– ции лучше относятся к коням, нежели чем к мясу? Вот в чем было дело! С этого момента поподробнее и без всяко– го смеха. Пришло время многоуважаемому Константину Александровичу Ахметову вспоминать и собирать камни. А я же в это время приоткрою вам тайную завесу и выне– су на ваш частный суд ту историю, которая тогда с ним произошла и которая была все эти годы сокрыта от нас за непроницаемой стеной его памяти! Вынесу на ваш част– ный суд ту историю, которая с ним приключилась в годы его молодости, в то самое лето, когда на весь земной шар гремела та самая московская Олимпиада! Когда даже плю– шевый Мишка плакал… А ему, Ахметову, тогда и двадцати лет не было…

Прошло около двух часов с того момента, как Кон– стантина Ахметова скрутили жгутами в ласточку, и около половины часа с того момента, как его скрючило. К это– му времени Костик более-менее протрезвел. Он скрипел зубами и еле сдерживал себя от позыва. Ему по-настояще– му приспичило по-большому. Больше он терпеть не мог и прокричал что есть силы дежурному сержанту через стенку:

– Развяжите меня, я в туалет по-большому хочу…

Из-за двери показался заспанный мент и успокоил

Костика такими словами:

– А ссать ты случайно не хочешь? Лежи и терпи до

утра, падла! Будешь орать, еще больше руки к ногам под-

тяну.

– Не могу терпеть, мочи нет!.. – На лице Костика

застыла страдальческая гримаса.

– Заткнись, гад! Еще раз вякнешь, пожалеешь! Я тебе тогда в твою жопу палку засуну, чтобы тебе срать лишний раз не хотелось…

Костик в ответ на это лишь завыл и проскрипел зуба– ми от невыносимого позыва. Мусор скрылся за дверью, Костик же через пять минут прокричал изо всех сил:

– Развяжите! Не могу больше терпеть. A-a-a-a-a… – Костик не выдержал и сходил под себя. Из-за дверей поя– вился взбешенный мордоворот, которого достали вопли Костика. Мусорской подошел к Косте и со всего размаха засадил ему своим кулачищем под правое ребро, у Кости– ка потемнело в глазах, и он простонал:

– Не могу больше терпеть… – И в очередной раз схо– дил под себя, теперь уже в присутствии сержанта. Сер– жант пришел в ярость.

– Так ты, сука, еще и срать на меня собрался! На, полу– чай за это… – Мент, недолго думая, вырубил Костика уда– ром кулака в область печени, после чего пошел досыпать свое. Через пятнадцать минут он проснулся теперь уже от истошных криков Кости.