Текст книги "Баллада о Земле"

Вадим Максимов
Баллада о Земле

Светлой памяти

Поэта и Человека

Николая Владимировича

Сергеева-Симфориди

посвящаю эту книгу

Баллада о Земле

 
Магазин. Продаётся земля для цветов.
Чернозём в униформах-пакетах.
Запечатана в пластик-покров
Часть большой драгоценной планеты.
 
 
Но земля – не страна. И судить,
И казнить продавцов её глупо.
Солнце строго на Землю глядит
Сквозь воздушную круглую лупу.
 
 
А земля под ногами бура.
Пыль буйна, как бурливая пена,
Расползалась земная кора,
Родники открывая, как вены.
 
 
Ты, Земля, там, где пчёлка жужжит,
Где жуки роют норы рогами,
Где большие сырые ужи
Родились с золотыми серьгами.
 
 
В горсти клятвенной – сила твоя.
В каждом гране – священные клады.
Оставайся Землёю, Земля,
И сияй голубою наградой!
 

1980–1986

Свет последний

 
Растаяло в столетий дали
Забытым лучиком зари
Шутов великое нахальство:
«Не Властью высятся цари!»
Не устоял в пожара бликах
Последний вечный пантеон,
Не видится мечта великой,
Когда последний хлеб сожжён.
Гранитом встали правдострои,
Зерном незримым не сгорев,
Но светлый день замкнулся тьмою
И на меже – бурьяна гнев.
Бурьян развеется бурьяном,
А всходы битвы вновь грядут…
Рассвет! Не будь последним самым!
Ведь Свет Последний – Страшный Суд!
 

2001

Звёздная правда

 
Звёзды, блиставшие ради неправды,
Путь освещавшие ей!
Станьте игрушкой, и тёплой наивною пылью земной
Холод сотрите!
Неба достойный жар снова вернётся вам.
Светоч, с орбиты Правды сошедший – на землю сойди!
Только таков будет новый восход, такова Звёздная Правда.
 

1986–2008

Поэт на Высшем Суде

 
Сферы небесные – зал суда.
– Поэт, о себе ваше Главное Слово!
– Снова теперь не начну никогда,
ни за что снова, никогда снова!
 
 
Чем бы я ни был при жизни тогда —
Тихим ли омутом, треском огнёвым,
Песню повторную петь – никогда,
Ни за что снова, никогда снова!
 
 
Чем бы мои ни явились года —
Небом Есенина, полем Кольцова —
Славу при жизни грести – никогда —
Ни за что снова, никогда снова!
 
 
Сразу и в бездне, и в небе страдал
Я, чтоб сказать моё Главное Слово:
Слово есть жизнь, а она никогда
Не начинается снова!
 

1982

Монолог забытого поэта

 
Может всякое быть – как большая мечта,
Словно солнечный брызг или жёлудь,
Упаду глубоко, и засыплют года
Беззащитный звенящий мой голос.
Под камнями, под мохом, под смертью – жить,
Не ослепнуть под темени весом,
Буду солнцем я бредить, мне словно ножи —
Позабытые капельки песен.
А они без меня для других на земле
Будут искорок жаром клубиться,
Для меня – снег зимы тяжелее камней.
Но забытому Слову не спится.
И проклятье не этим, и не на тех
На колёсах планета несётся,
Только Слово живёт, словно лист, побурев,
И глядит в распростёртое солнце!
 

1981

Гимн червю

 
Потерпевший без битвы пожизненный крах,
Прогрызает от рабства до царства
Ожирелую ложь, воплотившийся страх,
До свободы желая добраться.
Проживает трудяга подземных полей,
О презренности собственной зная,
Но становится мягче, добрей и рыхлей
Для подошвы дорога земная.
Не достичь ему гор, сколько лет ни ползи,
А трибуны дешёвой – не надо!
Посмотрите: я даже в презренной грязи
Получаю от солнца награду!
 

1984

Возрождение

 
Когда иссякла злая сила сильных,
И робко вспыхнул истины фонарь,
И свистнул рак, усевшийся на шпиле,
И раскалился северный январь,
Тогда швырнули в жизни именитых,
А в доброй смерти мигом позабытых
Вещавших о кончине вечных слов,
И пала пыль из гипсовых голов,
И ветер отворил сердцам быстрину,
Порывом поверяя правоту,
И все, кто бедным родственником сгинул,
Огнём налёт отмыли на лету.
 

1985

Поэту Николаю Сергееву-Симфориди

 
На шершавом натруженном пальце – кольцо:
«НИЧЕГО ЛИШНЕГО». Кроме солнца, конечно.
Многие глупые руки пытались сорвать этот кусочек солнца,
Не растворившийся во лжи шереметьевских люстр,
Не потухший во гное сенных площадей,
Не обесценившийся, когда падали ложные светила.
Солнце – будь оно маленькое, не стыдилось проходить
Среди злых мухоморов, среди скептиков-слизней,
Считающих себя истинными детьми планеты
Лишь из-за сладкого проживания в грязи.
Живое солнце призывает жить даже тех,
Кому хочется, чтобы не было солнца.
 

1982

Уходящему двадцатому веку

 
Ливню быть, опалённому ранней грозой:
Век двадцатый – не пай-старик.
Грозной сластью пахнуло, и гулкой водой,
Учим ветров великих язык.
 
 
Век немногих годов не погасит в тиши,
И не спрячет под воду концов —
Он по трассе гористой и тёмной бежит
В бахроме санкюлотских штанов.
 

1986

Ёлочный шарик

 
Фосфорный сон, новогодняя явь,
Ёлочный шарик зелёный,
Ночи и годы он тихо объял
Светлым пятном мимолётным.
 
 
В тихих раздумьях узришь фонари —
В снег или зимы пустые
Гаснет пятно. Поздний сон разморил
Судеб дороги крутые.
 
 
Милый приметный фонарь под мостом —
Веха на чьей-то дороге,
Жизни горенье последним огнём
Гаснущим стало порогом.
 
 
Факелом будь или тихим огнём —
Что-то хранит наши крылья —
Крылья судьбы, припорошенной сном,
Светлое наше всесилье!
 
 
Бледный фонарь. Ты над чьей ли судьбой?
Шарик на ветке еловой
К году от года восходит, живой,
Светом извечным и новым.
 

2008

Весенняя слива

 
Весенняя слива, белая песня,
Отсветом солнца медвяного пенится,
В тёплых цветах нет безмолвия белого —
Пышет янтарным туманом – И в дело —
Духом и взоры, и дух напоила,
Чувства очистила, разум омыла,
Небо и землю избавив от серости
Вольного цвета весеннего спелостью.
Дышит цветущая юная слива.
Светит земля той ликующей силой.
 

2008

Благодатное небо

 
Нам по серому полю в уродстве шагать,
И калечить других, и себя не понять не обидно,
Средь латунных светил звёздной правды не знать,
Сквозь табак Благодатного Неба не видно.
Ночь.
Удар пробужденья.
Мне сердце открыли прозренья лучи, как ключи.
И в сердечную дверь непосильная правда струится,
Нет ни Лика, ни Лика открывшей свечи,
Но незримо мне в сердце спустилась Царица.
 
 
В сердце смрад, в сердце свален удушливый ад,
Пламя чёрное, гордое прихотью выпалить Землю.
Братья! Гнал бы я вас на убой и парад!?
Неужели впервые я совести внемлю?
 
 
А ведь как осчастливлен я Господом был,
Что рука коротка, и не ведать мне власти —
Слышу я – мой покойный властитель в геенне завыл,
Вижу я – мой великий кумир раздираем на части.
 
 
И в страстях, безобидных для мира, познавши великий пример,
Я незримо почуял Царицы Великую Жалость.
На земной высоте зорко вижу я смерть,
Вижу жизнь.
Как безмерна узретая мною счастливая малость!
 

1989

Первый двигатель

 
Прежде возница на козлах слушал,
Что и когда изрекал повелитель,
Сон насылая священный сонмам
Чугунных ядер планет и пуншевых звёзд бокалам.
 
 
Свод хрустальный размылся
Чистым грозы дыханьем,
Нету опоры светилам – той, что не знает движенья.
Плёвый засел возница, свет научил шевелиться,
Сам циничен и грязен, но кривобоким вращеньем
миру принёс горенье.
 
 
Скинул легенды тяжесть, сдул парадность преданий.
Двигатель Первый – зовётся он
под бесхрустальным небом.
И повелитель – ума или силы —
Мастеру хриплому внемлет.
 

1995

Памятники

 
Пусть малых растений и милых дерев
Струятся домашние жилы,
Баюкая мягким напевом, присев,
Песчаную правду могилы.
 
 
Не надо навеса дубовых ветвей,
Не надо охраны из сосен —
Живя близ людей, век недолгий людей
До века людского их скосит.
 
 
Нам всем обелиски – в камнях и глуши —
Дыханием общим омыты,
Одно не дано им – бессмертье души,
А в прочее вжились и вшиты.
 
 
Грады каменеют, соснится село,
Нагая земля землянеет,
А камни-деревья метёт и мело
Бессменного эха метелью.
 

2000

Тортик

 
Уютна, мила и открыта,
Негаснущей зорькой взошла.
Застолий чаи и бисквиты
Ты из году в год пронесла,
Крылатая неженка-тортик.
А сердце – не спит и живёт.
Ты – кукла мажоров. Упорно
Пытаешься выйти на взлёт,
Но их разрешенья пустого
Тебе – ни обресть, ни презреть —
На донце бассейна сухого
Тебе и тонуть, и гореть,
Окрепнуть красавицей редкой,
Сияя сквозь цепи годов,
И силы набраться, и сметки…
И всё же – не жить без тортов.
Ты – милый и маленький тортик
Себе и друзьям по пути:
Заката затихнут аккорды,
Ночь минет – и – снова лети!
 

2009

Питерскому шансонье

 
Певец без краски, певец без сказки
Под сенью осени в дыханье дымном,
Не бил былого, не вяжет вязи,
Он и безлетен, он и беззимен.
Он – СЫН: не славить и не кусаться.
Зимою чёрной весь род повымер,
А деды в бедах годов семнадцатых
Скормили ямам голодный Питер.
 

2002–2009

Юла

 
Зелень – затоном, солнце – юлой,
Лето и дышит, и катит.
Липовый цвет – чистых бабочек рой,
Свет в необъятном обхвате
Томного омута липовых куп.
Светятся тайные недра.
Леса и лета сияющий круг
Пышет приветливым цветом.
Ох, разошлась, золотая юла,
Полной волною полдня!
В будущих буднях взъюлишь ты, мала,
Мигом живым и вольным.
Миг – как попутчица, Юля-юла
В светлом пролёте июля,
Солнечным цветом густым завела
Сердца неспящий улей.
Солнечный цвет ты возьми, завари
С летнего пылу-жару —
Розовым полдень июльский узришь
В сладком живом нектаре.
Полдень июля – Юля-юла,
Юля раскрылася вмиг догола,
Юных нежданно – в четыре крыла!
К общему солнцу юла вознесла!
Полдню июльскому малого нет!
Полдень июльский – цветенье и свет!
Полдень июльский – сердца юла
В миге над мигом тебя подняла!
 

2009

На просёлках худых над бурьяном

 
На просёлках худых подмосковных
Грузно маются давние скорби.
Через залпы цветов обалделые —
Тени давятся, прут, обгорелые!
Что тебе на дороге задымленной!
Средь людей толчеёю раздавлен ты
В суете, в мельтешении нищенском,
Как венок худосочный кладбищенский.
С нами Бог. Над бурьяном. Победа?
Что разбухались, давние беды!
Прёт бурьян обалделой дубиной,
Чтобы пепел мы свой возлюбили!
Знать не знают нас дальние страны —
В мёд им наши тираны и раны:
Над заросшей осокой ухабой
Веял дым от расстрелянной бабы,
Что гадюкам чужим прислужила
В дни, когда даже время не живо,
Но лощёных Парижей повидло
И худое колхозное быдло
Слились в общем оскаленном взоре:
«Нет пощады Вселенной позору!»
А бурьян не растёт – возрастает.
В нём дворцы и лачуги растают.
Ой, вы дымны, России дороги!
Мы сегодня на дымном пороге!
На просёлках худых над бурьяном
Живы мы – но пока – бездыханны.
Растолкай задубевшую душу
Над Прошедшего горькою лужей!
 

2009

Шарм глыбастых измученных двушек

 
Видишь мелочь – корявые двухи?
Хмуряки – старики и старухи!
Всю добротность несытого шарма
Разгляди в этой плоти шершавой.
За рисунком их отяжелелым —
Кособокость глыбастого тела,
А на бронзе под тучами бьётся
Луч чьего-то давнишнего солнца —
Сам собой ты зажжён – захлебнулся!
…Полдень близкой грозою надулся,
солнце щурится: ближе и ближе
пасть бездонной глотающей жижи.
Вы же были – и солнце, и сила.
Только век ваш – не дальше могилы.
И остался от строек и пушек
Шарм глыбастых измученных двушек.
Видишь трупик никчёмный монетный,
Крошку силы слепой, но победной?
Стихли дети громов-переломов,
Точно лом иль сырьё анатома —
Отлетало, крылатое тело!
Даже кости держава поела.
В хмурой куче затученных буден —
Горстка солнышек – солнечных судеб.
 

2009

Тождество: Марина и море

 
Тождественно вторю: Марина и Море.
Пусть Море – только озеро глухое.
И мутным сделало его не Время,
Не Время, а суда временщиков —
Суда-суда, что судят не по праву!
Открыв им душу, на сиянье синем тела
открыло Ты
Ухмылку хищной радуги мазутной
Над светом солнца и водою чистой!
Твой путь – уйти, уйти в затончик малый,
Где Вечность чистая навек осенена
лишь тихой славой упоительной листвы,
и томной добротой незыблемого солнца.
О, Море! Дай Марине час её судьбы,
Где нагота её космически бессмертна,
Ничто для дней, с её судьбой совпавших,
Продажных, проданных, её предавших будней,
Её конца земного – в пустоте!
В тот час они тождественны, как мир.
В тот час сатир, желанный им, незрим и вечен,
Нежданно слившись с ним в великой песни тела,
Назло неправде долгой и холодной,
Раскрылись – не сатиру сольной песни тела,
А юноше, что миру распахнулся,
и оттого отвергнут им, и наг!
Но не объять вам, Море и Марина,
глубин его, раскрыв свои глубины!
Свободным вы омоете свободу,
Себя из состраданья раскрывая!
Вода и Тело – ваш оплот последний!
И лона ваши в нежности нальются
Любви живым кипящим ураганом,
Разливной упоительной тревогой,
Сон утеснений отметая прочь!
О, ураган Любви! Открой Неведомое,
Зови ему в счастливый час открыться!
И воскресят мгновенья очищенья
Былое – пусть на час, на миг, во сне!
Даётся Тела честь свободой духа,
а чистота Воды – тем утром, самым первым
на земле.
Его не ищешь, но оно приходит!
 

1987 – 2000

Былинка

 
Дорогой беспутный край родной,
Что отринул горький образ свой!
Марианны или Антонины —
Средь живых – скотины, не богини.
Но одна взошла Отчизны ликом,
А другая – горькая былинка.
Глупую шершавую скотинку
Вознесло богиней полотно.
Что судьбы величье, что судьбинка —
их начало смрадно и темно!
Дело давней сгинувшей былинки
Вверим только Богу Одному,
Эта память горька, тяжка, липка,
Сбережём разбитую родню.
Но в поклоне возворотит солнце
Имя – безымянью твоему.
…Кубиками черт глядят герои —
лики мира в давние года.
Ты – лицо, Лицо, ЛИЦО живое,
хоть сховали фото навсегда.
Не судьба, не яблоко, не девка —
Между двух воюющих копыт —
Правдам двум никчемная припевка,
Жизни выброс, выброшен и смыт.
Ты горела, билась, убивала,
Присказкой распутства проползла.
…Вас, судей оскаленных, ползала
поползёт, коль санкция пришла!
В дыме безымянном, плёвом, тяжком
Над судьбой оскалился позор.
Чем – мычаньем быдла иль молчаньем,
Стёр и сдул Былинку приговор!?
Не отбиться честью материнства,
Хоть, пройдя огни, жила, чиста —
прикогтила, спрутисто-когтиста,
Красная крикливая звезда!
Ободрала женство ради Правды
Всех счастливых, только…неживых,
изгаляясь хилой глоткой гада,
Жизнь и кровь в харкотину вслюнив.
Нет такой. И неча узнавати,
В час какой зевнул бездушный дым.
А планета учит убивати,
Как пристойно чистым, молодым.
Ты не жди прощенья, коль из глотки
Спрута Правды дымом изошёл.
Но сквозь визг «возмездье!» видим чётко
Истины огонь и райский дол.
Не бубни, покорненький: «Судьбинка!» —
Не родимся заново скотом!
Родину и Землю та Былинка
Тайно окрыляет на подъём.
 

1999–2001

Москвичка света

 
В краю купанья под солнцем влажным
Она, как в молодости, стройна,
Москвичка Света идёт по пляжу,
Москвичка Света обнажена.
Ласкает солнце наружным светом,
Ответит солнцу тепло крови.
Открыто тело воде и ветру.
Душа открыта для любви.
Открыты груди и ягодицы,
Открыт пупок и открыт лобок,
И сочный женский огонь таится
В раскрытой жемчужнице между ног.
Душа раскрыта душевному солнцу,
Но, открываясь другим телам,
Не телом – светом! в лазурь вольётся,
Врата Светланы лишь так и там
В кипенье красок раскрыты счастью,
Чтоб в очищающей их чести
Не телом в тело переливаться,
А телом Светы в свой свет идти.
Светлы для Светы любые годы,
Во льду застойном найдёт тепла.
Не стала Света нагой Свободой,
А смелой каплей по жизни шла.
Ох, физкультура! Литые тёлки,
Их завоспитанных задниц ряд!
Физрука слушайте, комсомолки,
За так получишь любой разряд!
Мгновенно выбор на Свету выпал —
Рука физрука – судьба! И вот
Из ряда равных отличниц вырвав,
Он Свету задом повёл вперёд.
Но – разворот! – и – Светланы выдох,
Как комсомолка, она чиста,
К ней не войти через чёрный выход,
Откроет Света свои врата.
Открыть врата – и войти в неволю
было дорогою выпускниц,
Но сотрясает худую школу
Собранье гордых литых девиц,
Парням, впервой светлым рыком гаркнув,
В запретную дверь довелось вбежать,
Не за чувихами трутся парни,
А Светку с подругами поддержать!
…Мужским и юношеским алмазам
Готова Света врата раскрыть,
Но вольного лона светлым оргазмом
Зажжётся желающий жизнь осветить.
Нет тайн у Светы. А с ним – в сторонку!
Соитье сольную песнь поёт,
И ты со Светой в ветров воронке,
И ты со Светой в полёте вод!
Неважно, что с телес слетело,
Но, как контора и жизнь, жестки,
Хранят свободу души и тела
Тёмные солнечные очки.
 

1995 – 2008

Жестокий романс

 
Только-только услышим Курантики —
Сразу чешем в могилу назад.
Червяки, как лампасные кантики,
На голяшках на наших висят.
Я, как шеф ЭмВэДэ при «железках»,
Соблюдаю в могиле застой,
Пусть для вас я урод недорезанный,
Пусть для вас я – ворюга гнилой.
В тридцать первом весёлом годишке
Был я бык, охмурён Октябрём,
И хрипел я, сопливый мальчишка,
К яме гадов тягая селом.
Разрычалась поганая морда —
Замочил я блевотины ком.
Хоть бодачий я был, а – не гордый,
Затрясло меня перед селом.
На цветы, на любови лебяжьи
Оказался я сердцем охоч —
Тута барышня, классом не наша,
Белой розы и матерь, и дочь
Мне швырнула белёсую розу!
Что там ночи – вот жизнь, вот и смерть!
И по мне небывалым морозом
Прокатилась всезвёздная твердь!
Я в огне-то ли в счастье, то ль в злобе —
Что с того! Несказанно польщён
Я, сопляк самой плёвенькой пробы,
Полминутки побыл Ильичём.
…За деревней икнула винтовка —
Это ангел мой милый погиб —
Та деваха не нашей поковки
Не сдержала ненашенский скрип —
Тот буржуйский цветочек герою,
С ним расстрельник уходит навек.
Укатился со славой пустою,
Как кулёмистый кислый генсек.
Только-только услышим Курантики —
Сразу чешем в могилу назад.
Червяки, как застойные кантики,
На голяшках на наших висят!
 

1991

Баллада о медном кресте

 
Душу горчит, горек солнечный свет,
Ходит по ниве холод,
Верный твой друг – комсомольский билет —
Крестиком древним проколот.
«Вера, как песня, да песня – не та! —
плачет автоорало, —
И под побелкой церквей без стыда
НАС отпоют хоралы!»
…Пал под Москвою снежный режим,
едешь к весенней жизни,
пешкой земля ставит прошлую жизнь
на шахматный след от шины.
Всё выкладай – от насосной кишки
До изразцовой краски!
Сколько столетий, как медяки
В зелени здесь завязло!?
Видел сегодня зелёную цепь,
Чёрные круглые скобы —
В них поколеньями в чёрном кольце
Чёрно старела злоба!
…Медный, с полтинник величиной,
крестик упал. Гляди же:
зелен, как мох, добрый мох земной,
зелен, как чистый чижик!
Может быть, он с ополченца того,
При Минине и Пожарском,
Давних борцов, как на уголь бревно,
Жгли, так что ныне жарко!
С Истиной Неба была на тебе
Истина жизни распята,
Весишь ты столько на мерах миров,
Сколько звезда в сорок пятом.
Бедный и строгий убогий комсорг:
«Так-с, а сознаньице с-сыро,
что в голове-то – рассвет или морг,
кто ты вот в этом мире?
Слушай, в каком же твой кумпол бреду,
Возраст не тот, и глупо…»
…В дымке дымит раскоряченный дуб,
пепел в утробе дуба.
Иней весенний дорогу покрыл,
Небо, как колба, тугое.
Правда эпохи и Вечность веков
В Небо весною взмоют!
 

1979

На причале

 
На причале том ступени – книжкой,
Парапет изогнут осетром.
Тихая дошкольница-голышка
Оседлала синее «Ситро»,
Не сбежит с прогулки прямо в солнце —
Темнота в бутылке ей милей.
Няня: пьёте вы из всех колодцев,
Вас догонишь разве на метле.
Помоги-ка снять трусы соседу —
Алик не по-пляжному одет.
И ни анатомии, ни секса
Не сечёт восторженный сосед.
Здесь навеки кожу жар румянит
Спину оседлал эфир живой.
Дождь пойдёт! – сказала Ане няня.
Мир поставлен в погреб духовой.
На причале том ступени – книжкой,
Парапет изогнут осетром.
С мальчиками Катька и Маришка,
Не стыдясь, играют голышом.
Няня: дощщь, придётся всем одеться,
Там, в саду, купание и душ.
…Только солнце для нагого детства —
окрылитель голых тел и душ.
Стукнула, как корка толстой книжки,
Туча о коробки белых крыш…
Бегает по пристани голышка.
Катится в Москва-реке голыш…
 

1979–1992

Земля и мы

 
Горные хребты в лихорадке-лихорадке самой Земли.
А среди нас в этот час – беды народов и горести между тобою и мной.
Треснуты мы, но земля – наша общая мать,
Беспрекословная наша опора в добре и зле,
Дав от рожденья права на то, для чего ты рождён.
Камень тяжёлых стоп или пальцев лёд.
Грохот её камней, он – не плач её,
А отражение наших, Землёю рожденных прав,
Прав на болезнь, на погибель, и – верим! на счастье нашей Земли,
Счастье – её и наше. Когда-нибудь.
 

1982–2008

Великий и корявый тихий дуб

 
Неухоженный дуб, моха тихий пушок,
И корней задубелые пятки.
Добрым сном замыкает тихоня-снежок
Мир нелёгкий, нелётный, несладкий.
Великий и корявый тихий дуб.
Велик и тих полиственно, пожёлудно,
Покапельно, поснежно,
Не ведает кора ни бури, ни смиренья.
Запоем свищет молодость листвы.
Гремит надёжных желудей казна.
И бел, и хмур для глаза и души снег —
Колыбель, и отдых, и прапамять.
В корнях – родной чулан и —
Тайный ход до сердца мира.
Будь счастлив, дуб! Живи за человека,
Лишённого и света, и земли!
…Страна огромная, страна никчёмная,
гора безумная и горе тёмное,
своим безумием сто крат сожжённая,
в добре – незримая, во зле – бездонная —
шагаешь ты, и давишь ты,
но без души тебе не встать вовек!
Бездомный и беспохоронный,
Тобою обездушен человек!
Он – караульный на пустом посту,
И в хрипе маетном весь мир – глухое «ду!»
А пост – бессонный путь до края жизни.
Страна огромная, страна никчёмная,
Заслужишь памятник – бомжовый дуб.
Ничейный дуб. Великий дуб.
В грядущей древности ты дубом прорастёшь,
И обретёшь Великой Осенью прощенье.
Прости её, Великий Тихий Дуб!
 

2004

Долина

 
Мир долины. Подножия жизни,
Мимолётный и вечно живущий,
Незаметный и не приземлённый
В тихом пенье живых мелочей,
И в течении малом внизу
Он не станет низиной —
Потому что течёт.
Его малые птицы в кустарнике тихом
Вокруг магистральной дороги
Тихо, лихо и чисто поют о пути,
И без них был бы путь безголос.
 

2004