Текст книги "Преподавание в кризисе"

Отказ от накопления культурного багажа

Новые поколения студентов не только читают, но и в целом учатся по-другому. Раньше нам, представителям старших поколений, в бытность студентами приходилось разыскивать достойные источники информации, которые частенько были труднодоступными, затем «вгрызаться» в добытый материал и пытаться его освоить, вытаскивая из него содержательный смысл. Из освоенного мы пытались запомнить все наиболее ценное, накапливая тем самым важные знания, которые формировали наш культурный багаж. Этот багаж отличал по-настоящему образованного и культурного человека, мы не только использовали его в профессии, но с гордостью несли по жизни, хвастаясь знаниями перед другими людьми.

Теперь получается, что ничего этого уже не нужно. Совсем или почти совсем. Источники многочисленны, открыты, и, главное, запоминать сегодня ничего уже не требуется, поскольку все находится под рукой и отыскивается в любой момент в пару кликов. В результате мы все чаще слышим жалобы от старших преподавателей, что многие молодые люди приходят в университет (не важно, в бакалавриат, магистратуру или аспирантуру) со все более низким уровнем базовых знаний и общей культуры в привычном для нас смысле, то есть с меньшим объемом того, что когда-то прочитано, уложено в голове, освоено и запомнилось надолго. Они не знают, как нам кажется, элементарных фактов, то есть не имеют того самого культурного багажа. Разумеется, встречается немало блестящих исключений, но в целом картина выглядит именно так. В ответ на наши разочарованные реакции со стороны молодых коллег звучит тихий незлобивый вопрос: «А зачем нужно все это помнить, если информацию можно получить в одну секунду, не сходя с места?». Кстати, я готов подтвердить, что в отсутствии выраженного стремления к запоминанию и заучиванию самом по себе нет ничего дурного. Тем более что излишняя память способна мешать аналитическому мышлению, а механически заученное может вычеркиваться из понимания. Но ведь за этим скрывается более общий вопрос: «Зачем учить, если можно прогуглить?». И этот вопрос становится ключевым для понимания многих происходящих изменений в сегодняшнем образовании.

Итак, новым поколениям не нужно искать труднодоступные материалы, они предпочитают не тратить много времени на освоение найденного и в поте лица извлекать из него какие-то дополнительные смыслы. Вместо этого они ищут готовую информацию. И делают это, разумеется, намного быстрее и эффективнее нас, своих старших собратьев, хотя нередко могут затаскивать информационный мусор. В этом отношении они более гибкие. Мы, представители старших поколений, беремся за решение задач, в которых, как правило, считаем себя специалистами. Молодые люди берутся за любые задачи и находят нужную информацию. И обнаружив эту информацию, они не стремятся ее запомнить, а сразу начинают с ней работать. В итоге вместо формирования запасов (культурного багажа) они управляют потоками информации, все более потребляя готовые смыслы, все менее формируя их самостоятельно и не удерживая их в голове надолго.

Частным проявлением изменившегося отношения к обучению оказывается возникшее относительно недавно неумение и нежелание студентов задавать какие-либо содержательные вопросы, притом что умение задавать вопросы всегда считалось важным элементом критического мышления [Радаев, 2020а][9]9
  По результатам специальных исследований, чем чаще студенты задают преподавателю вопросы, тем выше у них уровень развития критического мышления [Корешникова, Фрумин, 2020, с. 98].


[Закрыть]. Объяснение здесь то же самое: «зачем спрашивать, если можно прогуглить».

Мы понимаем, что наши тезисы о кризисе текстовой культуры и отказе от формирования культурного багажа сегодня основаны, скорее, на личных наблюдениях и разговорах с коллегами, они нуждаются в более строгих доказательствах. Мы надеемся, что они вскоре станут предметом специальных обстоятельных исследований.

Изменение требований к подаче материала

Проблемы у нынешних преподавателей нарастают не только с содержанием, но и с формой подачи образовательного материала. Новое поколение, привыкшее к красотам Интернета, предъявляет иные требования к его упаковке. И значение упаковки возрастает, пренебрежительно относиться к этому уже не стоит. Начнем с того, что в былые времена мы многое воспринимали на слух. Сейчас опираться лишь на слуховое восприятие уже кажется недостаточным, если мы хотим добиваться внимания студента. Новое поколение – люди все больше визуальной культуры, они воспринимают на глаз лучше, чем на слух, придется это учитывать. И мы давно уже поняли, что наше говорение должно сопровождаться непременными визуализациями, это входит в привычку. Движемся мы к этому давно: когда-то писали мелом на доске, затем некоторое время использовались проекторы с прозрачными пленочными слайдами, наконец, появились компьютерные презентации, без которых входить в аудиторию уже вроде бы неприлично.

Характер презентаций тоже, само собой, не стоит на месте. Ранее слайды содержали преимущественно выдержки из текстов. Сейчас на их место все чаще приходится ставить картинки, сухой аскетичный текст воспринимается со все возрастающим трудом. А следующий шаг, который от нас ожидается, будет вызван отторжением статичных картинок и требованием видео или хотя бы какой-то анимации на экране, без этого зацепить и удерживать восприятие будет все труднее. Готовы ли мы переходить в обучении на видео и тем более к сложным мультимедийным инструментам? У меня нет категоричного ответа на этот вопрос. Но сам я потихоньку начинаю использовать на занятиях видеофрагменты (чего ранее не делал) в качестве затравки для обсуждения.

Вскоре нам начнут говорить о том, что стандартное изложение материала, пусть и с визуальным рядом, уже кажется скучным и несовременным. Новые поколения, с детства привычные к видеоиграм, начнут подталкивать нас к геймификации образовательного процесса, требовать использования технологий дополненной реальности, о которых большинство из нас знает лишь понаслышке. Возникнет соблазн превратить обучение в игру, у этого подхода уже есть сторонники в наших рядах. И не уверен, что большинство из нас к этому готовы – и с точки зрения технологической оснащенности, и психологически.

Раздерганное сознание студентов

Одна из самых сложных проблем преподавания в наше время связана с тем, что все труднее удерживать постоянно ускользающее внимание аудитории. Катастрофически уменьшилось время, в течение которого студенты сохраняют способность фокусироваться на каком-то одном предмете. В период нашего студенчества считалось, что сохранять внимание студенческой аудитории возможно в пределах 50 минут. И, например, в британских университетах, где это усвоили раньше, стандартное занятие длилось именно 50 минут, а не привычные для нас 80 минут (или «час двадцать» на пару). Когда же в 2015 г. я начал записывать онлайн-курс на глобальной платформе Coursera, выяснилось, что настоятельно рекомендуется не превышать 15 минут на один видеофрагмент, иначе, как утверждалось, внимание слушателя будет утрачиваться. Причем, заметим, здесь шла речь о видеосопровождении, а не просто о восприятии на слух, и об активном внимании, то есть о потенциально заинтересованном слушателе. При пассивном внимании слушатель вообще удерживается лишь на несколько мгновений. Например, по наблюдениям за американскими студентами, они переключаются каждые 19 секунд [Твенге, 2019, с. 89]. Наши российские студенты сильно отличаются?

Одна из причин нарастающих сложностей с привлечением и удержанием внимания заключается в том, что студенты сидят в гаджетах – почти все и практически постоянно. Они включены в непрерывную коммуникацию и, по существу, находятся в явной зависимости от этой принудительной и поверхностной коммуникации, из которой они уже не в состоянии выйти на сколь-либо продолжительное время. Одно из проявлений этой зависимости – необходимость всегда оставаться на связи и боязнь выпадения из повседневной коммуникации, известная как FOMO (Fear of missing out) [Там же, с. 124]. И основная проблема здесь не в том, что на виртуальную коммуникацию и в целом на сидение в смартфоне тратится изрядное количество времени, а в постоянных переключениях и отвлечениях, которые мешают погрузиться в обсуждаемые на занятиях вопросы.

Получается, что в ходе занятий преподаватель становится жертвой так называемого фаббинга (phubbing) – игнорирования собеседника ввиду постоянного отвлечения на смартфон. Создается эффект хронического социального отсутствия при физическом присутствии. Фаббинг – один из результатов растущей в каждом более молодом поколении зависимости от смартфона и от Интернета, квалифицируемой как все менее контролируемое компульсивное поведение [Максименко, Дейнека, Духанина и др., 2021; Chotpitayasunondh, Douglas, 2018]. В итоге видишь, что, даже если студентам интересно то, что они слышат на занятии, зачастую они уже не могут оторваться от экрана и пребывают в параллельных мирах. Причем я говорю не о студентах, которые в принципе не вовлекаются в содержание предмета и думают лишь о том, как сдать этот предмет. Такие студенты были всегда, здесь ничего нового и знаменательного нет вовсе. Речь идет о переменах в поведении и восприятиях лучших студентов.

Выработалась привычка параллельно заниматься сразу несколькими делами и выполнять множественные задачи. Так называемая многозадачность (multitasking) находит себе надлежащие оправдания. Например, говорится, что сегодня любой выбор оказывается недолговечным, и само значение выбора во многом обесценивается. Поэтому молодые люди пытаются отказаться от окончательного выбора и занимаются параллельно несколькими делами, чтобы диверсифицироваться и хеджировать риски в условиях нарастающей неопределенности. Подобная многозадачность в безудержном стремлении сэкономить дефицитное время не только влечет за собой неизбежное падение концентрации, но и приводит к обессмысливанию учебных занятий, которые все же нуждаются в определенном внимании.

В свою очередь, перенасыщенность разными формами коммуникации и их наложение друг на друга, подобно волновой интерференции, порождают характерную для нашего времени раздерганность сознания, которую ранее я называл болезнью XXI века [Радаев, 2020а]. Мы все страдаем от этой прогрессирующей болезни, но молодые люди подвержены ей в большей мере. И в первую очередь от этого страдает образование как рутинный и в чем-то нудный процесс, требующий длительных личных вложений, в который погружаются, увы, все меньше и меньше.

Размывание устойчивой мотивации студента

В прежние времена студенты (по крайней мере, лучшие из них) четко знали, чего они хотят, и настойчиво шли к поставленным целям. Сегодня мы с немалым беспокойством наблюдаем размывание устойчивой мотивации – к определенным занятиям, выбранной будущей специальности. По инерции в сфере высшего образования на 99 % продолжают готовить студентов к определенным профессиям, а жизнь ушла далеко вперед – состав профессий быстро обновляется, а предпочтения сегодняшних студентов меняются еще быстрее. В результате сегодня 30–40 % выпускников не работают по профессии [Кузьминов, Юдкевич, 2021, с. 15, 381], и это уже никого не смущает.

Новые поколения студентов оказались в ситуации множественного выбора – образовательных программ, элективных курсов, внеучебных занятий, – которого старшие поколения были во многом лишены. Наличие выбора является великим благом, но нередко способно сыграть и злую шутку. К вечной боязни что-то важное не успеть («опоздать на поезд») добавляются трудности самого выбора из обилия альтернатив («боязнь сесть не в тот поезд»), а уже после совершения выбора часто не отпускает ощущение того, что ты упустил другие возможности (как тебе кажется, лучшие). Это ощущение порождает дополнительные сомнения в правильности избранного пути. На деле другие («упущенные») альтернативы наверняка ничем не лучше. Но ведь «всегда хорошо там, где нас нет». В результате попыток успеть и попробовать как можно больше возникают отказ от линейных траекторий и периодические метания между траекториями. Это приводит к неизбежным последствиям. С одной стороны, как оборотная сторона возросшей гибкости у молодых людей снижается лояльность выбранному делу или профессии, группе или организации, что воспринимается весьма болезненно представителями старших поколений, которые привыкли к работе в относительно замкнутых коллективах и их пополнению путем инбридинга (выращивания коллег из своих учеников). А с другой стороны, многие дела бросаются на полпути, не доводятся до финальной точки. И конечным результатом становится расстраивающее многих отсутствие реального успеха в избранном деле [Радаев, 2020а].

Расскажу в несколько упрощенном виде реальную историю одного из лучших студентов за все годы обучения (с его личного согласия). Он пришел учиться на программу по социологии и увлеченно занимался этим новым для себя предметом. Вскоре, через год-полтора, он решил попробовать себя параллельно в практической деятельности и устроился на работу в компанию, представляющую на российском рынке одного из крупных глобальных производителей. Поработав там год-полтора и добившись некоторых успехов, студент внезапно решил, что все же займется академической деятельностью с анализом эмпирических данных, и практическая работа будет этому только мешать, поэтому с работы уволился. Еще через год, успешно закончив бакалавриат, он решает пойти в магистратуру, но уже по другой специальности, причем заняться не эмпирическим анализом, как раньше, а, скорее, теорией. Но не успел он закончить магистратуру в этой другой области, возникло неодолимое желание заняться консалтингом в одной из ведущих зарубежных фирм, и он начал усиленно готовиться к этому шагу. Мы видим, что направление менялось почти каждый год, причем довольно радикально. Происходят постоянное активное экспериментирование и проверка гипотез о своих возможностях. Полагаю, что это яркий, но вовсе не уникальный случай.

Растущий прагматизм студентов

Дополнительное давление на преподавателей порождается растущим прагматизмом студентов, которые все больше требуют от нас прикладных знаний, чтобы их можно было применять – немедленно или в ближайшей перспективе. Студенты пытаются понять, кем они станут и что им пригодится на будущем поприще. Они ищут, как им кажется, наиболее простые и эффективные ходы, желают осваивать навыки, которые напрямую пригодятся в сфере ожидаемой занятости. Они хотят быстрых эффектов. В том числе это давление направляется на дезавуирование общих теоретических дисциплин. К сожалению, это стремление к сугубо прикладным навыкам стимулируют и многие работодатели не слишком продуманными высказываниями о бесполезности академического образования.

Что с этими требованиями делать, честно говоря, не очень ясно. Игнорировать их вовсе вряд ли удастся. Отдать формирование учебных программ целиком на откуп самим студентам – не самая лучшая идея. В этом отношении я бы предложил последовать простому совету Генри Розовски, в прошлом одного из руководителей Гарвардского университета: «Окончательные суждения по вопросам образования лучше всего оставить за теми, кто имеет профессиональную квалификацию» [Розовски, 2015, с. 265].

Впасть в другую крайность – забросить теорию и учить одному лишь ремеслу, то есть конкретным прикладным навыкам – тоже не хотелось бы, это противоречит всем нашим профессиональным представлениям. Ведь университет – это не технический колледж, да и для хорошего колледжа это не слишком удачный выбор. А что тогда делать – пытаться все-таки объяснять студентам, как и раньше, что «нет ничего практичнее хорошей теории»? И даже если мы сами в это верим, то умеем ли мы подобные вещи внятно объяснять? В этом я не вполне убежден. В результате мы потихоньку уступаем давлению, сдаем позиции и скатываемся к ремеслу с неизбежными оправданиями, что, дескать, «рынок труда требует», «на это есть спрос». Мы ведь умеем оправдывать совершаемые нами действия. В итоге социология заменяется сначала маркетингом, а затем краткими курсами программирования, политология – пиаром и джиаром, психология – консультированием[10]10
  Если в 1968 г. студенты французских университетов протестовали против сближения социологии и маркетинга [Ридингс, 2010, с. 217], то сегодня большинство, похоже, проголосуют за маркетинг.


[Закрыть].

Молодым и нетерпеливым сложно объяснить, что наиболее эффективные пути не обязательно самые прямые. Что под конкретные рабочие места сегодня обучаться бессмысленно, а задача университета – готовить и выпускать думающих людей, которые смогут сориентироваться и быстро добирать необходимые конкретные навыки на любом рабочем месте. Что главное сегодня не знать, а уметь учиться. Но как-то объяснять все-таки придется.

Появление альтернативных форм образования

Раньше места, где можно было получить хорошие знания, были наперечет, а сейчас в распоряжении каждого из нас возникло множество самых разнообразных опций. Более того, помимо формальных образовательных программ, на которые нужно поступать или за которые требуется платить солидные деньги, возникло множество возможностей для самообразования онлайн, совершенно бесплатно или за скромные суммы, и таких возможностей становится все больше. Если в былые времена роль высшего образования в формировании общих жизненных установок молодых людей была, по сути, определяющей, то сейчас ее в возрастающей мере формируют «потусторонние» игроки, включая блогеров разного толка и персональных психологов.

Мы входим в ситуацию, когда эффективность высшего образования для будущей карьеры начинает оцениваться не столь однозначно, как раньше. После 1990-х годов высшее образование становилось все более массовым, и мы начали двигаться к всеобщему высшему образованию как к будущему канону. По крайней мере, более 80 % родителей, по результатам опросов, хотели, чтобы их дети учились в университетах [Кузьминов, Юдкевич, 2021, с. 15]. Еще десятилетие назад считалось, что высшее образование – это непременное условие успеха в профессии и в жизни. А в последнее время появляется все больше сомневающихся в самоценности формального высшего образования. Происходит падение оценок его важности для будущей карьеры. По данным опросов ВЦИОМа, доля согласных с тем, что высшее образование обеспечивает успешную карьеру и облегчает достижение жизненных целей, с 2008 по 2018 г. у респондентов в возрасте от 18 до 24 лет упала с 79 до 52 %, а в возрасте от 25 до 34 лет – с 74 до 50 %. В старших поколениях снижение тоже наблюдается, но оно заметно меньше [ВЦИОМ, 2018]. Эти данные выглядят неожиданными и разочаровывающими для многих из нас. И они заставляют задуматься. Лучшие университеты своих студентов привлекут в любом случае, в этом сомнений нет. Но если говорить о высшем образовании в целом, не исключено, что многие учебные заведения начнут терять своих абитуриентов, в том числе и весьма одаренных, которые сочтут, что решат свои образовательные проблемы самостоятельно. И не исключено, что нам в перспективе придется доказывать необходимость формального высшего образования, о чем мы ранее никогда даже не задумывались.

Новое отношение к формальному образованию подготавливается еще в школьные годы. Доля хоумскулеров (обучающихся вне школы) в России пока значительно менее 1 %, но она заметно возрастает. На помощь родителям приходят репетиторы и многочисленные онлайн-программы [Поливанова, Бочавер, Павленко и др., 2020]. Когда же говорят, обращаясь к родителям, что обучение вне школы и вне университета мешает полнокровной социализации юношей и девушек в живой среде среди своих сверстников, моментально следует ответ, что эта живая среда является источником непрекращающегося буллинга и прочих рисков, к которым в период пандемии добавились риски заражения, и которым не хочется подвергать собственного ребенка, а нынешние дети прекрасно социализируются в виртуальной среде. И как мы будем им возражать?

Снижение авторитета преподавателя

Молодые люди сегодня воспитаны Интернетом и социальными сетями, они сами находят ответы в открытом виртуальном пространстве. Они склонны быстро перепроверять информацию, предлагаемую преподавателем, и находить для себя альтернативные точки зрения. У них возникают свои авторитеты, часто вне научной среды, о которых мы даже не знаем, в лучшем случае слышали что-то.

В процессе информационного поиска во все большей степени в работу вовлекается искусственный интеллект, который постепенно замещает профессиональную экспертизу. Поисковые машины подбирают наиболее подходящие варианты по результатам наших собственных прошлых поисков. Правда, в процессе такого поиска могут возникать «информационные пузыри» [Pariser, 2011], которые в тенденции способны изолировать пользователя от точек зрения, противоречащих ее/его собственным, ранее сложившимся взглядам и предпочтениям. Но мы не всегда это замечаем, а если замечаем, то не слишком об этом заботимся, потому что нам так удобнее.

Во многих случаях алгоритмические решения работают уже лучше оценок профессиональных экспертов, которые содержат изрядную долю субъективности или опираются на теории достаточно общего порядка. Немало примеров на этот счет приводится в книге нобелевского лауреата Даниэля Канемана [Канеман, 2014, с. 298], хотя она выпущена в 2011 г., и сейчас таких примеров могло бы быть на порядок больше. Естественно, признание этого факта вызывает почти неизменные протесты со стороны экспертных сообществ. В самом деле, тебе не слишком приятно узнавать, что статистическая формула или машинный алгоритм дают лучшие предсказания или совершают более оптимальный выбор, чем ты со всеми своими знаниями, навыками и накопленным опытом.

Когда все можно прогуглить, неизбежно снижается роль профессиональной экспертизы в целом и авторитет преподавателя в частности. Конечно, социальный и экономический статус преподавателя «просел» еще в 1990-е годы. Но все же преподаватель оставался значимой фигурой, носителем чуть ли не сакрального знания (пусть даже и несколько отвлеченного), а сейчас затрагивается уже его/ее профессиональный статус, основа основ – происходят постепенное вымывание разного рода квалифицированных посредников-толкователей (а преподаватель, несомненно, один из них), утрата безусловных авторитетов. Сейчас кажется, что студент все может найти самостоятельно, и на каждое твое суждение тут же найдется полдюжины альтернатив, которые если и не подрывают твою позицию, то лишают ее былой весомости и исключительности. Насколько бы ты ни был профессионален как преподаватель в своей области, знать больше, чем «знает» Интернет, в принципе невозможно. В итоге влияние довольно быстро утекает от квалифицированных экспертов к тому, кто умеет оперативнее и лучше упаковывать и подавать информацию [Конец привычного мира, 2021, с. 8]. А преподаватели в этом деле не всегда поспевают. И, признаемся, быстрые изменения в окружающем мире не слишком затронули то, что происходит в классе.

Авторитет профессионалов снижается не только в образовании, но и в других сферах доверительных услуг, например, в медицине, где врачи с развитием разнообразных интернет-сервисов также утратили монополию на знание. Но к рекомендациям врачей люди все же относятся более внимательно, поскольку речь идет о жизни и здоровье. Преподавателям в этом отношении тяжелее.