Текст книги "В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы"

В дополнение к проблематичным и спорным новомодным геополитическим спекуляциям, некоторые сторонники переноса обращаются к околонаучным, астрологическим и оккультным формам рассуждений. Они также нередко задействуют целый спектр сомнительных и малопродуктивных методов и лженаук, зачастую смешивая их в разной пропорции с околонаучной фразеологией, – сакральную географию, мис тицизм пространства, нумерологию, анаграмматическое чтение топонимов, мифологию смены эонов или политических реинкарнаций старых столиц, и даже геометрические упражнения с циркулем[40]40
  Один из авторов такого рода анализа, например, установил, что только по отношению к Владимиру европейские и азиатские столицы лежат как бы на окружности, которая сама указывает на центральность этого города не только в российской, но и мировой системе.


[Закрыть]. Многие из этих представлений базируются на мифологизированных номосах конкретных городов – своего рода градософиях, основанных на идеях предустановленности, естественности и богохранимости столиц.

Для иллюстрации и для полноты картины приведем несколько примеров таких псевдонаучных подходов, которые я оставил за пределами своего анализа в основной части работы.

Например, один из авторов этого рода, автор дотошный и трудолюбивый, написал целую большую книгу, где, обсуждая возникновение новых центров различных государств мира, обращается к теме «шагов столиц», своего рода константам расстояний между старыми и новыми столицами, руководствуясь в своем анализе поэтической интуицией русского поэта-авангардиста Велимира Хлебникова (1885–1922). В своей брошюре «Учитель и ученик» (1912), первой его опубликованной книге, поэт среди прочих прозрений высказал мысль о том, что новые и старые столицы Европы разделяют математически точно рассчитанные расстояния, которые всегда кратны определенным числам (Хлебников, 1986). Владимир Патраков заимствует у Хлебникова эту мистику расстояний и кладет ее в основу всей книги, полагая поэтическую интуицию более точным инструментом, чем скучные политические теории [Патраков, 2008; 2011]. Интересно отметить, что таинство совпадений служило Хлебникову одним из главных мотивов его творчества, и ремарки, которые он сделал по поводу столиц, прекрасно иллюстрируют эту мистику.

Приведем цитату из Хлебникова, отдавая дань уважения красоте его слога и поэтическому изяществу самой концепции, а также трудолюбивой работе Владимира Патракова, развернувшего эту цитату в многостраничный, с математическими уточнениями и поправками, манускрипт:

Я нашел, что города возникают по закону определенного расстояния друг от друга, сочетаясь в простейшие чертежи, так что лишь одновременное существование нескольких чертежей создает кажущуюся путаницу и неясность. Возьми Киев. Это столица древнего русского государства. На этом пути от Киева кругом него расположены: 1) Византия, 2) София, 3) Вена, 4) Петербург, 5) Царицын. Если соединить чертой эти города, то окажется, что Киев расположен в середине паутины с одинаковыми лучами к четырем столицам. Это замечательное расстояние города-средины до городов дуги равно земному полупоперечнику, деленному на 2π. Вена на этом расстоянии от Парижа, а Париж от Мадрида. Также с этим расстоянием (шагом столиц) славянские столицы образуют два четырехугольника. Так, столицы Киев – С.-Петербург – Варшава – София – Киев образуют одну равностороннюю ячейку, а города София – Варшава – Христиания – Прага – София – другую славянскую ячейку. Чертежи этих двух великих клеток замкнутые. Таким образом, болгары, чехи, норвежцы, поляки жили и возникали, следуя разумному чертежу двух равносторонних косоугольных клеток с одной общей стороной. И в основе их существования, их жизни, их государств лежит все тот же стройный чертеж. Не дикая быль, а силы земли построили эти города, воздвигли дворцы. Не следует ли искать новые законы их постижения? Людскому порядку не присуща эта точность, достойная глаз Лобачевского. Верховные силы вызвали к жизни эти города, расходясь многоугольником сил [Хлебников, 2008: 218].

В основе этой поэтической мифологии столичности лежит представление о естественности столиц, с одной стороны, и представление о магическом совпадении расстояний между новыми и старыми столицами, с другой. Подобно тому как трагедия рождается из духа музыки, новые столицы рождаются из духа математической гармонии. Романтическое предположение о симметричности новых и старых столиц предопределило необходимость нумерологических просчетов и калькуляций исторического коэффициента отклонений от стандарта расстояний между ними [Патраков, 2008].

Двойник Патракова, Олег Доброчеев, директор центра прогнозов Института экономических стратегий, в не менее спекулятивном ключе пытается установить уже не пространственные константы, а временные, между «пассионарными циклами турбулентности», которые ведут к возникновению новых столиц государства. В случае России такой цикл оказывается равным 320 годам [Доброчеев, 2000; 2012].

Историк Москвы Рахматуллин видит своего рода знамение и подсказку в анаграмматическом чтении названия города Севастополь (всесвят), которое в его понимании должно быть прочитано как анаграмма святого характера этого города [Рахматуллин, 2004]. Различные прогнозы по месту и времени смены столицы также давали известные астрологи – Владимир Ледовский и Павел Глоба. Первый говорил в связи с этим о Бологое, второй – о Нижнем Новгороде.

Эти странные идеи окрашивают дебаты в иррациональные тона и дискредитируют сам спор и саму идею смены столицы. Однако святое семейство подобных методологий, конечно, заслуживающее место скорее в курсе российской культурной антропологии или кунсткамере идей, чем урбанистики, интересны не только в качестве курьезов и любопытных интеллектуальных казусов. Эти пестрые и порой забавные аргументы указывают на резонанс и широкий интерес к этой теме со стороны разных слоев населения, озабоченность ею в разнообразной социальной среде, на интеллектуальную многоукладность, присущую дискуссии и постсоветскому духовному пространству в целом. Они указывают также на многообразие ментальных образов мира, в том числе и весьма архаичных, которые находят свое воплощение в этой дискуссии и которая через них – и в некотором смысле благодаря им – приобретает более общенародный характер.

В некоторых изводах этих дебатов – особенно в позиции консервативных критиков переноса – обнажаются также традиции политического мышления, укорененные в определенной школе консервативно-охранительной русской мысли. Это мышление пронизано и парализовано идеями монизма и единого центра и неприятием дуализма. Важный момент, который характеризует такое восприятие идеи столичности, связан с властецентрическими концепциями государственности. Столица предстает в такого рода консервативных концепциях не как политический институт, а как особого рода персонификация идеи власти как таковой. В таком понимании столичный город представляет образ власти, санкционированной свыше, легитимность которой определяется не волей народа и не рациональным решением, а судьбой и избранностью. Главными характеристиками такой власти становятся единоначалие, централизация и иерархичность. При таком видении власти любая попытка дистанцироваться от старых центров воспринимается как проявление нелояльности. Верность такой власти тождественна верности столице, которая становится своего рода религиозным фетишем.

Некоторые из вышеперечисленных аргументов противников смены столицы требуют специального и более подробного обсуждения.

III. Критерии оценок и возражения критикам

Разбор нескольких популярных возражений

Здесь уместно высказать несколько предварительных соображений, преимущественно критического характера в отношении уже существующих проектов и дискуссий. Некоторые из обсуждаемых аргументов кажутся наиболее принципиальными и убедительными: тяжелое финансовое бремя переноса столицы, коррупционность страны и наличие альтернативных способов децентрализации. Попробуем рассмотреть эти аргументы и несколько сомнительных или весьма спорных посылок, которые лежат в их основе, более детально.

Существует несколько оценок стоимости проекта переноса столицы в России. В свое время мэр Лужков ссылался на цифру в 150 миллиардов долларов (дело было в 2002-м). В недавнем выступлении экономист Иосиф Дискин, член Общественной Палаты и сопредседатель Совета по национальной стратегии, уже сослался на цифру 300 миллиардов долларов. Зубаревич назвала цифру примерно в 8–9 % бюджета в течение нескольких лет [Зубаревич, 2011].

Помимо того, что эти цифры пока ничем не подкреплены и приведенные данные из других стран позволяют говорить о не столь высокой цене (см. табл. 10, где стоимость новых столиц соотносится с валовым национальным продуктом тех стран, где они были осуществелены), в аргументе заложено несколько важных посылок.

Во-первых, сам этот аргумент предполагает, что источником всей или большей части обозначенных сумм должны стать средства госбюджета, для которого она неподъемна. Во-вторых, здесь неявно предполагается расходный характер этой статьи. В-третьих, цитируемые конкретные цифры задают особый масштаб и сообщают конкретный характер новой столице, – стандарты комфортов, тип архитектуры, размер и тому подобное, – который не обязательно соответствует представлениям, которые могли иметь в виду авторы концепций переноса столицы.

Все три эти презумпции кажутся ошибочными и нуждающимися в серьезных оговорках и квалификациях.

Проект перемещения не относится к расходным статьям бюджета – противоположное мнение является одной из наиболее частых ошибок в дискуссиях о переносе столицы. При всем законном недоверии к экономике мегапроектов, критики этого проекта часто преувеличивают реальные затраты и говорят о соответствующих мероприятиях так, словно речь идет о строительстве какого-то огромного развлекательного учреждения, а не о строительстве новых публичных пространств, общественных зданий, жилых домов, мостов, дорог, эстакад, транспортных узлов, развязок, новых символов государственности, а также нового этоса и новых социальных институтов, которые, конечно, абсурдно относить к чисто расходным статьям. Перенос необходимо рассматривать не в качестве очередной расходной статьи, а в качестве инвестиции и капитального проекта, который кроме всего прочего имеет внутренний ресурс финансирования.

При условии, что бюджет переноса не будет хищнически и бесконтрольно разворован, экономическая эффективность этого проекта в долгосрочной перспективе не будет уступать его политической важности, а возможно и значительно ее превзойдет (последняя, впрочем, вообще вряд ли поддается количественному учету). Москва многократно увеличивает себестоимость и делает нерентабельными самые элементарные бизнес-проекты и бизнес-модели, которые легко работают в других городах. Это значительно затрудняет возникновение новых предприятий и создание новых рабочих мест. Свежие возможности, современная инфраструктура и невысокая стоимость недвижимости в новой столице, вероятно, привлекут туда пассионариев и дадут толчок новому витку социальной мобильности.

На основе анализа мирового опыта здесь можно упомянуть, по крайней мере, несколько возможностей финансирования.

В числе не самых желательных, но неизбежных последствий переноса столицы окажется и передислокация в новую столицу большого числа крупных бизнесов, которые привлекут в новый город значительные инвестиции, что можно видеть на примере практически всех международных прецендентов (Малайзии, Казахстана, Бразилии и других стран). С целью привлечения дополнительных средств может быть также использована стимулирующая инвестиции налоговая политика. В период затяжного финансового кризиса такой публичный проект в духе кейнсианской экономической модели дал бы дополнительные стимулы российской экономике (и такие прецеденты уже существуют в экономических практиках других стран).

Административные здания в Москве также может быть выгодно продана частному бизнесу. Дополнительной возможностью является залоговый принцип обеспечения финансирования строительства, когда город расплачивается продажей освобождаемой недвижимости.

Перенос столицы может также стать поводом для значительного сокращения расходов на содержание огромной армии чиновников за счет понижения стоимости ее содержания и сокращения кадрового состава министерств и ведомств.

В этом плане дополнительные преимущества России дает и многообразный опыт других государств, в том числе, и не в последнюю очередь, их отрицательный опыт. Уже сегодня мы можем идентифицировать лучшие практики в области переноса столиц, оптимальные сроки и параметры, состав команд, наиболее эффективные юридические мероприятия, политические стратегии и тому подобные меры и показатели.

Помимо этого в самом бюджете Москвы существуют серьезные резервы, которые можно использовать для этого проекта. Со времен Юрия Лужкова в московском бюджете сохранились проблематичные и удивительные статьи расходов, перечисленные нами ранее, которые по международным меркам выглядят весьма экстравагантно. Эти средства, кажущиеся явным излишеством на фоне бюджетов регионов, без заметного ущерба для Москвы можно было бы перенаправить на более приоритетный национальный проект.

Кроме того, критики переноса по-видимому не всегда учитывают, что поддержание статус-кво отнюдь не является бесплатным. Существующие тактические планы поддержания порядка и перепланировки разрастающейся во все стороны Москвы чрезвычайно дорогие. Например, последний Генплан, который, по признанию самих авторов, даже не ставит задач приведения города в соответствие с минимальными критериями и нормативами европейских городов, предусматривает выделение 3 миллиардов долларов на реструктуризацию. На расширение транспортного кольца уже было потрачено около 4 миллиардов долларов. Эти суммы уже вполне сопоставимы с суммами, потраченными на весь проект во многих странах, или даже превосходят их (см. табл. 7). Стоимость необходимой широкомасштабной и настоящей реконструкции Москвы, несомненно, будет сопоставима или превзойдет стоимость строительства нового города, но такая реконструкция вряд ли сможет решить острые проблемы общенационального строительства, стоящие перед страной.

Диспуты в российской периодике также показывают, что участники дискуссии часто имплицитно имеют в виду под новой столицей какой-то грандиозный и дорогой город, соответствующий, вероятно, в их представлении национальной гордости великоросса. На мой взгляд, речь ни в коем случае не должна идти о строительстве какого-то нового Версаля, или города будущего с помпезными циклопическими зданиями или двойника Москвы. Это должен быть респектабельный и построенный «на вырост», но достаточно скромный город, соразмерный ВНП, конструктивно приспособленный для исполнения столичных функций. В такой интерпретации построение новой столицы должно вызывать меньше возражений критиков, настаивающих на дефиците бюджета.

На ложность финансового аргумента косвенно указывает и то, что на этот шаг сочли возможным пойти десятки государств, никак не превосходившие Россию по уровню своих богатств. В том числе и совсем бедные государства в африканских странах.

В общем и целом финансовый аргумент против переноса столицы – вне зависимости от чисто экономических возражений, которые были приведены выше, – напоминает ситуацию тяжелобольного человека, который отказывается от курса лечения, ссылаясь на дороговизну лекарств. Поэтому ссылки на высокую стоимость следует оставить в качестве аргумента против этого стратегически значимого проекта как несостоятельные.

Один из аргументов, эксплицитно или имплицитно присутствующий в дискуссии, сводится к тому, что от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Этот аргумент часто резюмируется словами басни Крылова: «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь». С точки зрения этих критиков, смена столицы будет только воспроизводить и дублировать родимые пятна и недостатки старой системы на новом месте.

В действительности внимательное изучение проблемы приматности показывает, что перемена мест способна оказывать самое непосредственное влияние на политическую и экономическую ситуации в стране в целом. В новой сумме есть приращение нового качества, так как расположение в отличие от математических обьектов является одним из слагаемых общей суммы, и его – то есть географию, никак нельзя принимать за нулевую величину. Математический аргумент указывает на непонимание этих базовых факторов – географического и символического.

Кроме того, речь во многих случаях идет о строительстве абсолютно нового спланированного города, который привносит совершенно новое качество в уравнение. По сути дела сама политическая архитектура России является важнейшим социальным институтом, который позволяет организовать социальные практики и финансовые потоки определенным образом. В контексте новых отношений между экономическими и политическими центрами многие вопросы будут ставиться принципиально иначе.

На наш взгляд, другая ошибка в этом рассуждении состоит в том, что смена столицы мыслится здесь как единичное механическое мероприятие, вырванное из контекста различных стратегий развития страны, которые мы обсудили. Вне последовательной стратегии развития, включающей в себя множество компонентов, или в контексте развития по сценарию отчужденной столицы, перенос, безусловно, может стать просто перестановкой слагаемых.

Критики идеи переноса справедливо обращают внимание на то, что в существующей атмосфере тотальной коррупции существует почти стопроцентная вероятность, что большая часть фондов от такого широкомасштабного проекта может быть самым вульгарным образом разворована чиновниками. Формат любого без исключения мегапроекта несказанно повышает риски расхищения средств в коррумпированной среде. Вероятно, пессимистический вариант такого сценария уже был заложен Лужковым и Дискиным в их мрачных многомиллиардных прогнозах (к сожалению, они не расшифровали компоненты и составляющие этой предполагаемой суммы) (см. табл. 4).

Коррупционный аргумент является, на взгляд автора, наиболее сильным и существенным аргументом против переноса столицы, как, впрочем, и против любого крупного проекта, осуществляемого под эгидой коррупционной власти. Масштаб российской коррупции действительно таков, что он может погубить самый здравый и реалистичный проект.

Например, стоимость прокладки одного километра дороги в России обходится в 17,6 миллиона долларов. В США аналогичный показатель составляет 5,9 миллиона, в ЕС – 6,9 миллиона, в Китае – 2,2 миллиона. Получается, что российские дороги дороже американских почти в 3 раза, европейских – в 2,5 раза, китайских – в 8 раз. В то же время в странах с близким России климатом – и климатические условия, безусловно, оказывают влияние на стоимость, – таких как Финляндия или Канада, дороги все равно оказываются гораздо дешевле, несмотря на большую разницу в стоимости рабочей силы. Финские автотрассы стоят меньше российских в 3,5–6 раз, а канадские – в 2,5–7 раз (Институт экономики города, 2010). Если исходить из этих показателей, а также сделать большую скидку на нерациональную организацию строительства и труда, то коррупционная наценка в России составляет, по-видимому, не менее 100–200 %.

Такая ситуация, безусловно, является главным препятствием для самой постановки вопроса о переносе столицы. Эффективность любого проекта, в том числе и реорганизация урбанистической сети, определяется прежде всего эффективностью политического режима, который его осуществляет. Коррупционный аргумент не специфичен для идеи переноса столицы и потому не имеет абсолютного смысла. Примеры таких стран как Сингапур и Грузия указывают на возможности борьбы с коррупцией в относительно короткие сроки. Можно только надеяться, что если в будущем к власти в стране придет более национально-ориентированное правительство, то коррупционную составляющую и коррупционные риски, которые существуют и в гораздо более демокритических режимах, удастся минимизировать. Для этого, безусловно, потребуются, экстраординарные и систематические антикоррупционные мероприятия.

Следует также подчеркнуть, что коррупционный «налог» уже включается во всю систему ценообразования на территории Российской Федерации, но никто не предлагает на этом основании заморозить всю повседневную экономическую жизнь граждан и все существующие строительные проекты – в том числе строительство дорог, мостов, реставрацию зданий, включая другие мегапроекты, где коррупционная составляющая также чрезвычайно высока (см. табл. 7). Предотвращение коррупционного фактора поэтому следует рассматривать в качестве отдельной и уже очень давно остро стоящей на повестке дня задачей, с решением которой связаны не только гигантские проекты, но и сама повседневная жизнь. Фундаментальная целесообразность проекта переноса столицы, если он будет признан жизненно важным для решения других национальных задач, не может быть поставлена под сомнение только из-за коррупционного аргумента. Финансовая защита бюджета в этом случае, возможно, потребует особой организации: например, она может быть поставлена под прямой контроль международных организаций и осуществляться с помощью привлечения зарубежных строительных концернов. Возможно тогда вышеназванные оценки стоимости переноса, явно уже учитывающие коррупцию, удастся скорректировать.

Коррупционность также создает круг в обсуждении этого вопроса. Перенос столицы, который призван отчасти оздоровить моральную атмосферу страны, разделить чиновников и бизнес и тем самым разрушить почву, которая является питательной средой коррупции, сам не может осуществиться внутри этой замкнутой на коррупцию системы.