Текст книги "Злые каникулы"

Людмила. Может, задержитесь, пообедаем?

Николай Большой. Рады бы, но…

Николай Маленький. Вылет через два часа, надо ехать.

Людмила. Как жалко.

Николай Маленький. Нам тоже. Ну ничего, надеюсь, еще как-нибудь увидимся.

Каштанов. Конечно! Обязательно!

Людмила. Мы будем ждать.

Николай Маленький. Ну, пошли, Коля.

Николай Большой. Пошли.

Уходят.

Долгая пауза.

Каштанов. Вот и все…

Людмила. Ну, слава богу, что все так… Как думаешь, они это все – вправду?

Каштанов. Что?

Людмила. Ну, насчет виллы, «Мосфильма».

Каштанов. Да, наверно. Похоже, что да.

Людмила. Надо же! Снова – как сон!

Каштанов. Да, как сон… Как странный сон…

Людмила. Так все же хорошо!

Каштанов. Да, все хорошо…

Людмила. А ты какой-то грустный. Я не понимаю.

Каштанов. Я тоже пока не все понимаю… Вот так вот жил, жил – а ведь по сути никому, кроме тебя да Захара, был не нужен.

Людмила. Перестань.

Каштанов. И друзей настоящих не было. Приятелей всяких – посидеть, потрепаться – это сколько угодно; а друзей…

Людмила. Ох, Каштан, что-то тебя повело…

Каштанов. Да, повело… И потом… Какая-то жизнь все время была черно-белая, сплошная проза. А человеку в жизни порой так не хватает цветной сказки. Чтобы вот так вот однажды вышел джинн из бутылки… Что-то не то, наверно, говорю, но грустно как-то, грустно…

Людмила. А ты знаешь, Каштан, ты напейся.

Каштанов. Это ты мне говоришь?

Людмила. Я! Я же вижу… Подожди!

Выходит и быстро возвращается с бутылкой коньяка и бокалом.

Каштанов. Это у тебя откуда?

Людмила. Припрятала от тебя, а теперь вижу – надо. На, выпей, Каштан, и гони ее, тоску проклятую, прочь.

Каштанов. Да, пожалуй. Пожалуй, ты права.

Людмила. А я, Каштан, всегда права.

Звонок в дверь.

Кого там еще?! (Выходит.)

Каштанов наполняет бокал. Сидит задумавшись.

Входит Людмила, а за ней оба Николая.

Каштанов. Вы? Забыли что-нибудь?

Николай Большой. Да нет, тут, брат, понимаешь какое дело…

Николай Маленький. Э, а ты, Витя, кончай. (Отнимает у него бутылку и бокал.)

Каштанов. Это еще почему? Уж теперь-то, кажется…

Николай Большой. Вот как раз теперь-то и не надо.

Каштанов. Но – почему?

Николай Большой. Коля, скажи ему.

Николай Маленький. Тут, Витя, такое дело… Нам перезвонили… Нет, ну дают, ну деятели!

Николай Большой. Поубивать!

Каштанов. Да что, что случилось?

Николай Большой. Ну деятели! Гнать таких поганой метлой!..

Николай Маленький. Представляешь, этот, у которого по ста трем признакам, оказался пустышкой! Нет никаких ста трех признаков!

Николай Большой. Напутали они, понимаешь! Приборы у них, видите ли, неисправны! Нет, ну я им покажу!

Николай Маленький. Да, вот такие, Витя, дела.

Каштанов. И что теперь?

Николай Маленький. Как – что? Снова на тебя на одного надежда, вот оно как опять повернулось.

Людмила. Господи, опять!..

Николай Маленький. Так что с этим делом (кивает на бутылку) ты пока завязывай.

Николай Большой. И пожалуйста, Витюша, я как друга тебя прошу…

Каштанов. О чем?

Николай Большой. Пересядь вот сюда.

Николай Маленький. Да ладно уж, пусть, а то опять разнервничается.

Каштанов. Нет-нет, я спокоен… Я совершенно спокоен… (Пересаживается.)

Конец

МОНПИЛИЕР

Мелодрама в двух действиях

Действующие лица

Барский

Он же,

но только моложе

Полина

Тетя Зина

и женщины похожие на нее

Канин нос

Михаил

Курсант,

он же потом милиционер,

он же таможенник

Лариса

Ее «подруга»

(с бородой)

Оля,

девушка из юности

Лебедев,

друг юности

Медсестра,

секретарша,

служащая аэропорта

(в одном лице)

Большой начальник

Непонятный

Парень

из юности

Время действия – жизнь человека

Первое действие

В правой стороне сцены высвечена небольшая комната, незамысловато обставленная: диван, журнальный столик, письменный стол с настольной лампой, сервант, книжные шкафа висит устрашающая африканская маска, трюмо, сервант, телевизор на тумбочке. Приоткрыта дверь, ведущая за правую кулису. Штора занавешивает проем в левой стене. Бòльшая часть сцены, расположенная слева, погружена в темноту.

За дверью звонит мобильный телефон.

Голос Барского (довольно слабо слышный). Слушаю!.. Кто?..

Связь плохая, его голос двоится, что-то фонит в трубке.

Голос Розочки (едва можно разобрать отдельные слова). Сёма?.. это я!.. Здравствуй дорогой! Ой, у тебя что-то с телефоном… (В трубке снова фонит.)

Голос Барского. Алло, алло!.. Боже, Розочка?.. Да, что-то со связью! Ради бога, говори громче!..

В ответ слышен только отвратительный электрический фон.

Подожди, я сейчас передвинусь в комнату, там лучше берет. Это у нас в районе связь такая: где-то берет, где-то не берет…

В комнату на кресле-каталке въезжает Барский, одет в затрапезную кофту, прикрыт шерстяным пледом, в руке трубка мобильного телефона.

Барский (на ходу). Алло, теперь слышишь меня?

Голос Розочки (вперемешку с фоном). Кажется, чуть лучше… Сима, ты как?.. (Фон невыносим.)

Барский. Совсем плохо!.. Нет, не я «совсем плохо», я как раз совсем хорошо – слышно совсем плохо!..

Голос Розочки (еле-еле). С Новым годом тебя! И с днем рождения, Симочка!

Барский. Ой, спасибо, напомнила! Представляешь, я вовсе запамятовал! И тебя поздравляю. С Новым годом, я имею в виду… Что?!.. (Сквозь фон.) Говорю: я – ничего! Насколько возраст позволяет. Ты-то как?

Сквозь фон слышно только : «…в больницу…»

Что?.. Ты сказала – «в больнице»?.. Алло, не слышу!.. Почему «в больнице», что с тобой?..

Звонок в дверь.

Барский. Подожди, Розочка, тут в дверь звонят. Это, наверно, девушка, она у меня убирает, готовит… Приставили от Академии наук. Сейчас открою. (Скрывается за дверью.)

Голос Барского. Перезвоню! (Дает отбой. Мерзкий фон стихает.) Сейчас, сейчас! Уже открываю! (Орудует с замками, открывает.) Ага, Лариса, здравствуй. Ой, прости, что через порог!

Голос Ларисы (с украинским акцентом). Да, тоже не буду через порог.

Слышно, как дверь закрывается.

Теперь – здрасьте! Простите, чуток припоздала.

Голос Барского. Да ради бога! У меня что, дела? Свободный человек. Вечно свободный!

Лариса, девица лет 23, с аляповатым гримом, одетая вульгарно, даже несколько вызывающе, в слишком короткой юбке, в сапогах на огромной платформе, входит в комнату, Барский следует за ней.

Лариса. Счастливый, мне б так. А то – щас только от Гальперина, академика, потом, от вас, – к Куприянову, к корреспонденту…

Барский. Он член-корреспондент.

Лариса. Ага – как вы. А почему «корреспондент»? Вы в газеты пишет?

Барский. Нет, «член-корреспондент» – это значит как бы наполовину.

Лариса. Наполовину член?

Барский. Да нет, наполовину академик. С чего начнете, с комнаты?

Лариса. Ага. Тока пока переоденусь. (Игриво.) А вы не подглядывайте.

Барский. Ну, Лариса! Ты же знаешь – я джентльмен.

Лариса. Все вы жельтмены… Вот вчера у Барсукова, у старого козла…

Барский. Ну-ну, Лариса, я, в отличие от неведомого мне Барсукова, если и старый – то никак не козел, хотя козлам, признаться, несколько завидую – они хотя бы скакать умеют, а я, как видите… (Выезжает из комнаты.)

Лариса (вслед). Ой, да это ж я так!.. И совсем вы еще не старый! Вы еще…

Голос Барского. Думаешь, могу еще сойти за козла?

Лариса. Да ну вас!.. Ладно, всё. (Закрывает дверь.) Через две минуты – уже всё! (Снимает сапоги, сует ноги в тапочки, начинает раздеваться. Напевает.) «Предо мною тра-та айсберх из тумана выплывает… Тра-та-та-та тра та-та-та, тра-та-та-та, тра та-та…» (Оставшись в одних трусиках, любуется собой в зеркало.) «Тра-та-та-та тра-тата, трататататратата, трататата трататата, трататата трататата, айсберх или человек?.. А ты такой холодный, как айсберх в океане… Как айсберх в океане, холодный ты такой…» (Показывает язык африканской маске.) Бе-е-е… (Надевает халатик, довольно короткий и тесный, включает телевизор, переключает каналы, пока не появляется некая поющая поп-дива. Подпевая ей, начинает весьма небрежно протирать пыль.)

Голос Барского. Это я!.. Удивляюсь, что ты вспомнила… Что?.. Ну да, мы же с ней – в один день и в одном роддоме… А у тебя с ней что, есть связь?.. Да нет, уже никакой… И не слышал… Ничего не злюсь, не придумывай!.. В Америке? Какой город?.. Ну, запишу на всякий-провсякий… Как ты сказала?.. Да, понял! Дальше что?.. Не слышу! Еще раз!.. Нет, говори по буквам, буду записывать! Как?.. Да-да… Дальше… Ага, понял, дальше давай!.. Да, записал… Дальше… Еще дальше… Как? «Меламед»?.. Нет?.. А-а, да-да, «Леонид»… Давай дальше…

Лариса прислушиваясь, подходит к серванту, достает из бара бутылку какого-то напитка.

Лариса (маске). Хеппи нью йеа, урод. (Делает пару глотков, тут же достает из кармана аэрозоль, брызгает в рот. Протирает маску. Прибавляет звук в телевизоре, подпевает вслед за дивой, смахивает пыль с мебели. Вытаскивает из шкафа пылесос, включает, начинает пылесосить комнату, подпевает за дивой, перекрикивая телевизор.)

Голос Барского (едва пробивающийся). …Да-да, понял!.. И последняя буква?.. Как?!.. Как?!.. Да, понял, записал!.. Что ты говоришь? Нет, отсюда совсем плохо берет, попробую все же из комнаты. (Стучит в дверь.) Лариса, всё?

Лариса. Всё! (Еще раз брызгает в рот дезодорантом, открывает дверь.)

Барский с телефоном в руке въезжает в комнату.

Барский (в трубку). Да, вроде получше. Да, город записал… Как! Оук-стрит? Ага! (Записывает.) Оук-стрит, четыре… Да, слышу, записал Оук-стрит – Дубовая улица! Да, записал… Тридцать лет, даже, наверно, глупо уже. Не знаю – может, как-нибудь. Пару строк. (Кладет крохотный, неровный клочок бумаги с записью на журнальный столик. Убирает звук в телевизоре, машет Ларисе рукой, чтобы она выключила пылесос. В трубку.) Ой, давай сейчас перезвоню. (Выключает телефон. Ларисе.) Ты тут скоро?

Лариса. Еще пять минут. (Напевает.) Пять минут, пять минут! Пять минут тра-та-та та-та-та… (Включает пылесос, теперь, с появлением Барского, пылесосит с особой тщательностью.) Пять минут, пять мину-у-ут…

Барский роется в книжном шкафу. От ветра из пылесоса клочок бумаги соскальзывает со столика и затягивается в трубу. Ни она, ни Барский этого не замечают.

Лариса. Пять минут, пять минут… (Из кармана ее халата раздается мелодия мобильника, настолько наглая, что Барский вздрагивает. Выключает пылесос, достает телефон. В трубку.) Да, Витюсик!.. Да, на работе… (Косясь на Барского, вполголоса.) Ты что, дурак? Приличный дядечка. Получлен!.. Ой, мамочки, пол-корреспондент!.. Да ну тебя, совсем дурак!.. Ой, правда? И на когда?.. Ой, как же, я ж еще сегодня к двоим должна, к Куприянову, к Синельникову… Ладно, ладно, постараюсь… Что ж ты такой Отела, я ж тебе честно сказала – прогнала его, наркошу, навсегда. В общем, часика через три. Позвоню. Ага, чао. (Кладет телефон в карман, включает пылесос, принимается пылесосить в ударном темпе. Поет.) «А ты такой холодный, как айсберх в океане. Чего ж такой холодный, совсем холодный ты!?» (Закончив, выключает пылесос. Барскому.) Я тут – всё. Пойду на кухню. Я сегодня – по-быстрому. А второго числа приду. Так я пошла?

Барский. Да-да, конечно.

Лариса выходит, выволакивая за собой пылесос, закрывает дверь. Льется вода, слышно, как она, что-то напевая, гремит посудой.

Барский, оставшись один, достает свой мобильник.

Барский (в трубку). Розочка? Ну вот, теперь, пожалуй, получше… Кое-как… Иногда на своих двоих, а когда обостряется – тогда на колесах… Говорю ж, убирает, нет, не без присмотра… Да-да, не волнуйся, все записал, не потеряю. А телефона ее нет?.. Ну нет – и нет… Не знаю, может быть… Ой, да не лезь ты!.. Ну, спасибо, спасибо еще раз!.. Так я не понял, ты сама-то когда ложишься?.. Что? Уже? Оттуда и звонишь?.. И когда операция?.. Прямо сегодня?! Ну, однако!..

Лариса, уже одетая, просовывает голову в дверь.

Лариса. Так я побёгла. Дверь захлопну. С наступающим! Барский. Спасибо, и тебя.

Лариса. Чао!

Барский машет ей рукой. Через секунду доносится хлопок двери.

Барский (в трубку). Ой, да знаю тебя, у тебя все «не страшно»! Да, понимаю. Сама потом позвонишь? Только – обязательно! Буду волноваться!.. Что, уже пришли!.. Все, все, отключайся! (Закрывает телефон. После паузы, про себя.) Да, в один день и в одном роддоме, так оно и было… Или в самом деле написать?.. Чушь! Вот так вот, после всего: здрасьте-мордасте… А толку?.. Какой она сказала город?.. (Отъезжает на кресле к журнальному столику, шарит по нему – ничего нет. Судорожно роется в карманах в карманах, под пледом – нет ничего.) Черт, ведь только что записал!.. Чудеса!.. (Осматривает всю комнату – ничего не находит. После раздумий достает телефон, набирает номер.) Алло, Розочка! Тут со мной комедия такая, записал – а бумажку… Что? Не Роза?.. Не туда попал?.. Туда?! А это кто?.. Ах, дочь? А Роза где?.. Увезли готовить к операции? Уже?.. Понял. Извините. (Дает отбой. Про себя.) Уже и увезли… (После паузы.) Но как же так?! Как же это я? Вот же чудак на букву «эм»!.. Улицу помню – Оук-стрит, четыре, Дубовая улица. А город… (Объезжает всю комнату.) Ну где, где?!.. Куда я мог?..

Кипетясь, стремительно выезжает из комнаты. Из недр квартиры доносится грохот и звон чего-то рухнувшего и вопль Барского «Ё-кэлэмэнэ! Ну кто ж так швабру ставит!»

Снова въезжает в комнату, потирая ушиб на голове. Оглядывается вокруг.

Чудеса! Ведь точно же – сюда клал… Господи, в пылесосе, наверно!.. (Порывается вновь выехать из комнаты, но тут же останавливается.) Черт, вытряхнула, наверно, мусор, дурында! (После паузы.) А что тут еще поделаешь – значит, не судьба. Да и вообще… (После паузы.) Или все же надо бы?.. Даже если и надо – все равно не судьба… (После паузы.) Да, в один день, в одном роддоме, надо же!.. (Решительно.) Нет, надо, наверно, все же поздравить!.. (После паузы.) А – как?.. Ну, Сима, давай же, вспоминай, вспоминай, башка твоя дырявая!.. И название какое-то людоедское!.. (После паузы.) Способ такой есть – по ассоциациям… Она какие-то имена называла, с чем-то они, по идее, должны бы ассоциироваться… Вот только с чем? с какими буквами?.. (После паузы.) Твое вот имя, Сема, у нас, например, с буквой «эм» ассоциируется, это мы уже установили… Где-то там был «Меламед»… А вот и фига два, «Меламеда» там как раз и не было! Не хватало только этого говнюка Меламеда! Послышалось «Меламед», а был какой-то «Леонид»… Какой такой Леонид?.. Тоже с чем-то ассоциируется…

Из темноты слева доносится слабо речь Брежнева.

Вот-вот!

Речь смолкает.

А что! не все так безнадежно, «эль» у нас уже есть!.. Только где бишь она там стояла, эта «эль»?.. Не в начале и не в конце, это точно… Где-то посередке… А что в начале?.. Давай, Семен, давай, шевели извилинами. (Сосредотачивается.) Ну! ну!.. И ведь бродит же где-то рядом… (После паузы.) Или далеко, в каких-то потерявшихся временах?.. В один день, в одном роддоме… Ну, вспоминай!.. Где-то вот рядышком… Ну-ну, выковыривай из памяти… Ройся. Ройся…

Комната отъезжает дальше вправо, а Барский, не замечая шторы, выкатывается на своем кресле за нее, в темноту. Комната вовсе затемняется.

Голос Барского (из темноты). …Когда тебе под восемьдесят, память становится слишком малым вместилищем для прожитых времен, им тесно, все они рядом…Они норовят вырваться из этой сутолоки, где какое не всегда так сходу и разберешь…

По мере того, как он говорит, темнота начинает понемногу рассеиваться. Барский уже стоит рядом с креслом, теперь возраст его совершенно неопределенный, на старика он, во всяком случае, не похож, и одет совсем по-другому. Он бродит по сцене, за ним следует луч, иногда высвечивая самые разные предметы, относящиеся к разным временам.

Барский (разглядывая их). Да, под восемьдесят – это не шутка. Перерисованы географические карты, умерли названия вещей. (Вглядываясь.) Это что такое?.. Вроде керогаз?.. (Наталкиваеся на кого-то невидимого.) Ой!..

Мужской голос из темноты. Глаза есть? Смотри куда прешь!

Барский. Простите…

Михаил, пошатываясь, удаляется.

Михаил. Смотри, говорю. Зенки открой! Люди ходят… (Падает, содержимое авоськи рассыпается, выкатываются бутылки.) Ну ёж твою!..

Барский (к залу). Да, бывает и так. Это Кузин, сосед из пятого подъезда, в шестидесятом, кажется, умер от пьянки… А звали его… Как ж его звали?.. (Хлопает себя по лбу.) Михаил его звали!..

Луч света, следующий за ним, отплывает, и уже не видно Кузина с его бедой.

Точно, Михаил!.. И она сказала первую букву – «Михаил!»! «Эм»!.. Записать?.. Нет уж, теперь не забуду: «эм», «Михаил»!.. (Ходит, разглядывает афишные тумбы давних времен.) Да, времена, времена…

Отдаленные залпы и зарево салюта. Едва слышный голос Левитана: «Войска Воронежского фронта под командованием генерала армии Ватутина, сломив оборону противника, овладели городом Белгородом!»

Когда тебе под восемьдесят, порой, выбираясь из этих времен, не мудрено заработать одышку. (С кем-то раскланивается. В ту сторону.) День добрый… И вам того же. (К зрителям.) В лицо помню, а как звали – потерялось уже с концами…

Гремит музыка, орет песня:

«Утро красит нежным цветом

Стены древнего Кремля!

Посыпается с рассветом

Вся советская земля!..»

Возле левой кулисы большой плакат, с изображением советского воина, разгоняющего штыком всю нечисть мирового империализма. Несколько юношей и девушек прижаты к этому плакату, в руках у них портреты Сталина, Берии, Хрущева, Маленкова, Булганина, рядом престарелый учитель, все одеты по образцу начала пятидесятых. Впрочем, девушка с Берией выделяется на их фоне – на ней белый плащик модное платье, туфельки на высоких каблуках. У всех к одежде прикреплены красные банты. Справа их отжимает железная цепь. Впереди – Красная площадь, сама она, правда, отсюда не видна – только голубое небо вдали.

«Могучая, кипучая,

Никем непобедимая,

Страна моя, Москва моя,

Ты самая любимая!»

Со стороны площади гремит, заглушая песню: «С праздником, дорогие москвичи! Со светлым праздником весны и труда! Ура!» В ответ гремит «Ура-а-а!», которое подхватывают и школьники. Барский, приблзившись к ним, тоже подхватывает чуть насмешливо: «Ура-а-а!».

Голос через матюгальник: «Краснопресненский район, левее, левее! Проходит колонна Свердловского района! Еще левее» Наших снова тенят.

«Коммунистам братского Китая – ура-а-а!» – «Ура-а-а!»

«Конец кровавым кликам Тито, Франко, Салазара! Ура-а-а!» – «Ура-а-а!»

Учитель. Мальчики девочки, слышали, левее, дайте колонне Сврдловского пройти!

Барский. А это наш классный, Борис Маркович, по прозвищу Канин Нос. Потому что фамилию носил Ханин и потому что шнобель был большой, и потому что географию преподавал.

Канин Нос. Еще чуть-чуть… (Увидев, что у одного из парней в руках два портрета – Хрущева и Булганина.) Это еще что такое! Тебе что было доверено нести?

Парень. Хрущева.

Канин Нос. Правильно, товарища Хрущева. А второй портрет?

Парень. Бухарина?

Канин Нос (от ужаса едва в силах устоять). Ык!.. Ак.. (После шока, громко.) Портрет члена президиума Центрального комитета партии, маршала Советского Союза товарища Булганина – кому доверили нести?

Парень. Симке Барскому.

Барский (зрителям). Это мне, похоже, выпала такая высокая честь. Право, не заслуживал… Бедный Канин нос! Запуганный какой-то был. Говорят, у него жену недавно забрали как врачиху-вредительницу. Она мне когда-то зуб пломбировала. Оказывается, и среди зубных врачей вредители тоже попадались.

Канин Нос. Доверили нести комсомольцу Барскому. А комсомолец Барский где? А комсомолец Барский у нас сбежал! С праздничной демонстрации! В то время, как вся страна…

Барский. Ну, поехал!..

С площади слышно: «В то врем, как вся страна в едином трудовом подъеме…» – «Ура-а-а!»

Парень с двумя портретами. Да не, он не сбежал, он – за мороженым, щас вернется.

Канин Нос. «Щас вернется…» Что за детский сад! Да за такое «щас вернется», между прочим, и из комсомола вылетают! Вот я поставлю про него вопрос…

Парень с Маленковым. Не надо, Борис Маркович, про него ставить вопрос – он в институт на юридический хочет. Если про кого-то надо вопрос – вы про меня поставьте: мне все равно никуда, кроме ремеслухи.

Барский. Спасибо, Лебедев, спасибо, верный друг. Да и никакой вопрос он нигде ставить и не будет, так, побурчит немного.

Канин Нос. Ладно, Лебедев, тебя только не хватало… (Про себя.) На юридический… Какой юридический с его пятой графой?..

Симка с несколькими морожеными в руках, пробегая, задевает Барского.

Барский (вытирая испачканный мороженым рукав, не зло). Ну хоть бы извинился, паршивец!

Лебедев. Да вот он уже! Симка, быстрей!

Остальные. Симка, мы здесь!

Барский. Да ведь это я и есть! Так что и спрашивать не с кого.

Симка проныривает под цепью.

Парень с Хрущевым. Молодец, Симка, успел!

Симка. Держите! (Раздает мороженое.)

Канин Нос. Ну, Барский… Уж ты-то бы хоть поостерегся. (Мороженое, однако, берет.)

Голос из микрофона: «Скоро над Индией и над всеми освободившимися от гнета странами встанет заря коммунизма! Ура-а-а!» – «Ура-а-а!»

Лебедев влезает на плечи одноклассника, смотрит в сторону площади.

Девушка в белом Плаще. Товарища Сталина видишь?

Лебедев. Не, ничего не вижу, только зарю коммунизма.

Канин Нос (схватившись за сердце). Ну, Лебедев!..

«Колонна Краснопресненского района, приготовились!»

Слышали? Приготовились, приготовились!

Ребята с портретами продвигаются вперед. Симка придерживает за руку девушку в плаще.

«Да здравствует дружба народов! Ура!» – «Ура-а-а!»

Девушка (пытается выдернуть руку). Пусти!

Симка. Ну подожди! Пойдем вечером в кино?

Девушка. Не могу.

Симка. Ну тогда сразу отсюда – в кафе-мороженое?

Девушка. Не хочу… Пусти!

Симка. Ну почему?

Девушка. Сам не понимаешь?

Симка. Не понимаю.

Девушка. Подумай… И вообще не ходи больше за мной.

Симка. Но почему? Ты объясни!

Девушка. Ну, если такой непонятливый… Помнишь, куда я поступаю?

Симка. Помню, в Международных отношений. И – что?

Девушка. Ничего! Знаешь, какой там отбор?

Симка. Какой?

Девушка. Самый тщательный! Под лупу!

Симка. И – что?

Девушка. Как ребенок… А то! Ты в свой паспорт заглядывал?

Симка. Ну?

Девушка. Баранки гну! Подумай на досуге. (Наконец вырывает руку.)

Курсант милиции подныривает по цепь.

(Курсанту.) Ой, Женечка! Вы откуда?

Курсант. Мы тут рядом стоим. Позвольте я – с вами?

Девушка. Можно, кто ж запрещает? (Берет его под руку.)

Курсант. После демонстрации пойдемте в кафе?

Девушка. Можно.

Симка (снова тянет ее за руку). Подожди!.. Иди сюда, поговорим.

Девушка. Пусти! Да отвяжешься ты?!

Симка. Подожди!

Курсант. Но-но! (Отрывает его руку.) Сказано – отвали!

Симка. Сам отвали!

«Пошла, пошла колонна Краснопресненского! Не задерживайте!»

Девушка (оборачивается). Женя, вы скоро?

Курсант. Сейчас догоню! (Симке, тихо). Слышь, отвали отсюда, пархатый!

Симка (хватает его за ворот). Ты что сказал, гнида!?

Курсант. Пшёл… (Наносит ему незаметный короткий удар под дых.)

Симка скрючивается.

Девушка. Что вы там! Женя! Не отставайте!

Курсант. Да, Оленька, уже! (Бежит к ней.) А давайте, Оленька, отсюда сбежим!

Девушка. Ну, если с вами…

Вдвоем они подныривают под цепью, убегают.

Барский. Да, правильно, Оленька ее звали. Всегда помнил, конечно, только вспоминать не любил, оттого и выпало из памяти. Да, Оля, Ольга. Хватило на одну букву. Вторая буква у нас, стало быть, «О».

Лебедев. Симка, давай!

Барский (Симке). Давай, давай, шагай. (Лебедеву.) Нам с тобой, друг Лебедев, еще шагать и шагать по жизни.

Симка догоняет своих. Звуки демонстрации уплывают.

И что мы имеем в итоге? В итоге мы имеем «Эм» и «о». Итого мы имеем «Мо». А что, для начала не плохо.

Звонит мобильник.

(Берет телефон.) Слушаю.

В правой части сцены, где прежде была комната Барского, высвечивается другое обиталище. Почти всю комнату занимает расстеленная кровать, по стенам висят портреты рокеров и рокерские трофеи. Где-то в ванной шумит вода. На столике бутылки с напитками.

Поверх кровати, закутанная в простыню, сидит Лариса, в одной руке у нее мобильник, в другой бокал с коктейлем.

Лариса (в трубку). Аллё, Семен Борисович!

Барский. А, Лариса, привет!

Лариса. Я чё звоню, я тут у подруги, далеко, у нее буду справлять. Я, наверно, второго не приду.

Барский. Да-да, пожалуйста.

В комнату входит бородатая «подруга» с полотенцем на чреслах.

«Подруга». Лари-сик!..

Лариса (прикрыв рукой трубку, «Подруге», шепотом). Заткнись! (В трубку.) Она далеко живет. Так что я завтра только, четвертого, ладушки?

Барский. Что за вопрос, ты же знаешь, я всегда свободен… Да, я хотел спросить – ты случаем у меня бумажку на столике не находила?

Лариса (настороженно). Не-а.

Барский. Клочок такой . Может, приняла за мусор? Может, в пылесос засосало? Помнишь, как ты недавно – жировку, а потом мы ее в пылесосе нашли.

«Подруга» пытается пощекотать Ларисе ребра.

Лариса (отбивает руку). Отзынь! (В трубку.) А что за бумажка? Важная?

Барский. Важная.

Лариса (в сторону). Блин!.. А в пылесосе смотрели?.. Блин! Я же его вытряхнула!.. Вправду важная?

Барский. Название города в Америке. Хотел телеграмму послать, с днем рождения человека поздравить. Заложил куда-то, не знаю, как теперь быть. Представляешь, мы с ней… (Смолкает.)

Лариса. Что – с ней?..

Барский. Родились в один день и в одном роддоме.

Лариса. Правда?

Барский. Ну, сам я не помню, конечно, но так говорят…

Лариса. Надо же!.. А в мусоре смотрели?.. Блин, я ж и мусор вынесла!.. И что, без города – никак?

Барский. А как же?

Лариса. Вот же блин!

Барский. Ладно, ничего не поделаешь. Пока. Привет подруге.

Лариса. Ага, пока. (Убирает трубку.) Надо же – в одни день и в одном роддоме!..

«Подруга». Что за старпёр?

Лариса. Да отвали ты!.. (Про себя.) Блин! Вот же блин!..

Комната гаснет.

Барский. «Мо»… И что это нам дает?.. Пока не много. А название, помню, длинное… Да, в один день и в одном роддоме…

Вдали слышится возвышенная, печальная музыка и очень отдаленный гомон толпы.

Высвечивается двор дома: подъезд, два окна, пожарнаяя лестница, ведущая на крышу. В окно смотрит тетя Зина.

Тетя Зина. Ох, горе-то горе!.. На кого ж ты нас, отец родной?.. (Сморкается в платок. Проходящему мимо Канину Носу.) Во горе-то, а!

Канин Нос (приостанавливается). Да, да, невосполнимая потеря.

Тетя Зина. Потеря ему! Небось, радуешься, носатый?

Рядом с ним и пристраивается Непонятный. В разговоры не лезет, только смотрит пристально.

Канин Нос (косясь на Непонятного). Что за глупости?! Скорблю со всем народом…

С другой стороны к подъезду, что-то мыча, бредет пьяный Михаил с авоськой, полной пустых бутылок.

Михаил (Канину Носу). Правильно, вместе со всем трудовым народом. А трудовой народ – он что! Он скорбит! Третий день скорбит!.. А они пустую тару не принимают!..

Тетя Зина. Об одном только думаешь, паразит!

Михаил. А что тару не принимают – это пра-ильно? (Непонятному.) Скорбеть народу не дают! Пра-ильно, я тебя спрашиваю?!.. Чё вылупился?! (Достает паспорт.) Во, гляди, читай, завидуй! (Канину Носу.) Скорбеть не дают, пра-ильно говорю?!

Канин Нос (косясь на Непонятного). Ну, в такой день…

Тетя Зина (Канину Носу). Кто ж теперь заместо него-то будет?

Канин Нос. Думаю, товарищ Берия – верный продолжатель.

Михаил. Опять грузинец? От же как они!..

Тетя Зина (косясь на непонятного). Уди, пьянь!

Михаил. (Барскому.) На какие шиши скорбеть, когда тару не принимают?! Пра-ильно я говорю!

Барский. Правильно.

Непонятный, глядя на Барского, что-то шепчет тете Зине.

Тетя Зина (Барскому). А ты откудова такой, мил человек? Пинжачок, гляжу, у тебя не нашенский.

Барский. Что?

Тетя Зина. Откудова, спрашиваю.

Барский. Издалека. Можно сказать, с другой планеты.

Тетя Зина (переглядываясь с Непонятным). Эвон…

Михаил (тете Зине). Дай в долг трешницу.

Тетя Зина. Да пошел ты!

Михаил (Канину Носу). Антиллигенция! Пошли вместе с трудовым народом скорбеть!

Канин Нос. Уж как-нибудь без вас. (Проныривает в подъезд.)

Михаил. При покойнике цены снижали.. (Поет.) «В любви беззаве-е-тной к наро-о-ду!..» А тут тару не принимают!.. При покойнике попробовали бы!..

Тетя Зина. Заткнись уже!..

К подъезду подлетает Лебедев, весь расхристанный.

Лебедев (свистит в два пальца). Симка!..

Тетя Зина. Был там?

Лебедев. Да какой! Не пролезть… Симка, бери бинокль!.. (Тете Зине.) Там, на Трубной, ходынка, всех подавят. Трупов будет к вечеру!..

Михаил. Ужо утянет за собой!..

Тетя Зина. Что мелешь-то!

Симка с биноклем вылетает из подъезда, едва не сбив с ног входящего туда Михаила.

Лебедев. Пошли!

Вдвоем лезут на крышу. Лебедев палкой шугает голубей. По очереди смотрят в бинокль.

Симка. Еще не выносили!

Лебедев. Ох, подавятся люди!..

Появляется Полина, идет, задрав голову накрышу. Наталкивается на Барского.

Полина. Простите… (Наверх.) Что, видно?

Лебедев (глядя в бинокль). Ой, мама родная!.. Да куда ж они?

Тетя Зина (Полине). А ты Наськина, что ли, из седьмого дома?.. Что мамка? Не пишет?

Полина не отвечает, смотрит наверх.

Это уже который же год мамка там чалится?..

Полина (кивнув в ту сторону, откуда доносится музыка, сухо). Теперь не долго уже…

Тетя Зина. Вон ты какая… (Шепчется с Непонятным.)

Полина карабкается по пожарной лестнице. У самого верха оступается, едва не скатывается вниз. Лебедев протягивает ей руку, помогает подняться.

Лебедев. Голову сломаешь, чудо!.. (Смотрит в бинокль.) Со Сретенки валят! (Кому-то вдаль, громко.) Витька-а-а!

Голос. Чего-о-о?!

Лебедев. От тебя Сретенку видать!?

Голос. Видать!!!

Лебедев. Я к тебе!!! (Передает бинокль Симке, скатывается по лестнице. Едва не сбив с ног Барского, убегает.)

Полина (тянется к биноклю). Можно?

Симка. Держи.

Полина (смотрит в бинокль). Да что ж они делают!.. А его уже пронесли?

Голос Лебедева. Симка! Барский! Идешь?!

Симка. Не!!! Я тут!!! (Полине.) Нет еще… Отсюда и не увидим.

Полина. Жалко. Всю жизнь мечтала увидеть его в гробу.

Симка (настороженно). А-а-а… А ты откуда?

Полина. Из седьмого дома.

Симка. Что-то не видел тебя.

Полина. Просто не помнишь, я четыре года у тетки в Ташкенте жила. Две недели как приехала.

Симка. А родители здесь?

Полина (сухо). Нет, не здесь. Мама… Далеко, в общем…

Симка (пристально глядя на нее). А-а-а… (После паузы.) Тебя как звать?

Полина. Полина.

Симка (протягивает руку). Семен.

Полина (пожимает руку). Я знаю.

Симка. О как!

Полина (смотрит в бинокль). Господи! Провалитваются!

Симка (выхватывает у нее бинокль, присвистывает). Люки на Трубной не выдержали… Ой, мамочки!..

Полина. Папа говорил: «Неужели его не переживу?»

Симка. И – как?

Полина (сухо). Не пережл. На войне погиб. (Смотрит в бинокль.) Кошмар!.. Мало ему было крови? Сколько еще надо?!

Симка. Не боишься?

Полина. Кого?

Симка. Ну хоть бы меня.

Полина. Не боюсь. Ты же Барский?

Симка. Ну, Барский. И что?

Полина (улыбается). Мы же с тобой близнецы.

Симка. Как это?

Полина. Так. Ты под Новый год родился?

Симка. Ну, родился. И что?

Полина. То. Мы с тобой родились в один день и в одном роддоме.

Симка. Это у тебя память такая хорошая?

Полина. Мама говорила. Она с твоей в одной палате лежала. У моей молока не было, меня твоя подкармливала.