Текст книги "Злые каникулы"

Симка. Выходит, молочная сестрица?

Полина. Выходит, что так. (После паузы.) Учишься?

Симка. В Геологоразведке. Хотел в юридический, но даже документы принимать не стали.

Полина. Понятно…

Симка. А ты?

Полина. Пробовала в театральный, но – тоже самое. Да и прописки пока нет. (После паузы.) Ничего, в этом году поступлю.

Симка (кивает в сторону музыки). Думаешь?

Полина. Не может же это – вечно…

Симка. Актрисой хочешь стать?

Полина. Обязательно стану! (В образе.) «Сядем и будем говорить, говорить. Хорошо здесь, тепло уютно…»

Симка. Здесь-то?..

Полина. Нет, это монолог Нины Заречной, я в драмкружке играла. (В образе.) «Слышите – ветер? У Тургенева есть место: „Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый угол“. Я – чайка… Нет, не то.»

Симка. А по-моему – то самое!

Полина. Это из роли – «нет, не то». А вообще – правда, ничего?

Симка. Нет, здорово!

Полина (смотрит в бинокль.) Да что же они делают?! Когда же это все кончится?!..

Во двор входит милиционер (во время демонстрации мы его уже видели в форме курсанта). Достает свисток, свистит в сторону крыши.

Милиционер. А ну слазь!

Симка. А что, смотреть нельзя?

Милиционер. Нельзя, инструкция есть. Слазь, говорю!

Полина (Симке). Может, отстанет?

Симка. Не, не отстанет. Пошли, подарочек новогодний.

Полина. Пошли, подарочек.

Симка спускается первым, Полина – следом за ним.

Непонятный, кивнув на Полину, что-то шепчет милиционеру.

Милиционер (Полине). Гражданка!

Симка. В чем дело? Она тут живет!

Непонятный шепчет милицонеру.

Милиционер (отстраняет Симку). Гражданка, я сказал, стоять. Ваш паспорт?

Полина делает к нему шаг, потом вдруг разворачивается и бежит прочь.

Милицонер. Стой!.. (Свистя, устремляется за ней.)

Его свист подхватывают другие свистки где-то в переулке.

Симка бросается следом.

Тетя Зина (Симке). Не ввязывайся!.. Стой, дурень!

Симка на углу догоняет милиционера, пытается остановить.

Симка. За что?.. Она же – ничего!..

Милиционер (отталкивает). Пошел!..

Симка (не отстает). Ну товарищ!..

Милиционер. А, ты?.. Проваливай!..

Симка цепляется за его руку.

Трель свистка вдали обрывается.

Голос. Не бежи! Взяли твою! В семнадцатое повезем!

Симка (в ту сторону). Что ж вы, гады… девушку?!..

Милиционер. Все, взяли твою шалашовку, а уж насколько «девушка» – это в семнадцатом определят, они там спецы.

Симка. Гад!.. (Пытается его ударить.)

Милицонер перехватывает его руку, заламывает, наклоняет его к земле.

Милицонер. Что ж вы за племя-то такое – больше всех вам надо!..

Голос Полины. Не надо, Симочка!.. (Обрывается.)

Слышно, как захлопывается дверь машины.

Милиционер (в ту сторону). Ее дружка не хотите?!

Голос. Оставь, машина полная уже!

Милиционер (Симке). Жаль, время на тебя нет. (Валит его на землю, бьет ногой под ребра. В сторону). Погодите, я с вами! (Убегает.)

Машина отъезжает.

Симка с трудом поднимается.

Тетя Зина. Не бойсь. Коли без прописки – за сто пятый километр отправят, куды всех шалавок.

Симка (Непонятному). Что ты здесь все время высматриваешь?!.. Что ж вы такие?.. Ничего, кончится ваше время! (Устремляется в ту сторону, где скрылись Полина и милиционер, но у кулис останавливается и безнадежно смотрит вдаль.)

Непонятный в бессильном гневе трясет в его сторону указательным пальцем.

Тетя Зина (Непонятному). Ну не в себе парень. Не надо, не тронь его, Николай.

Двор затемняется, освещен только Барский.

Барский. Верно! Николай его звали! Потом куда-то исчез, потом опять появлялся, так никогда и не прояснилось, кто такой был. «Эн», «Николай»… Итого у нас будет «Мон». Уже что-то!..

А Полина так и пропала, думал, что с концами, словно растворилась в траурной музыке и стонах того дня. Пропавших после тех достопамятных похоронах было много. Да по правде, я ее и не искал: мало ли! Случайная встреча. В нашей жизни иди наперед знай, что случайно, что нет…

Свет гаснет. В темноте раскаты грома и грохот внезапного дождя. Люди визжат.

Голос Семена. Девушка! Не бойтесь! Давайте сюда, под куртку!

Голос девушки. Я и не боюсь!

Голос Семена. Давайте – ко мне, я тут живу!.. Не волнуйтесь, я девушек не ем!

Голос девушки. Я знаю.

Голос Семена. Вот сюда… Тут осторожнее… Как всегда, лампочку скоммуниздили… Сюда, сюда…

Скрип ветхих ступенек.

Вот так… Сюда… Вот и пришли!

Отпирается дверь. Шаги по коридору. Дверь захлопывается.

Держите полотенце. Это вам, это мне… Сюда, в комнату…

Щелкает выключатель. Свет освещает небольшую комнату: два стула, видавшая виды кушетка, стол, заваленный бумагами и посудой, чайник рядом с пишущей машинкой. Дверь в соседнюю комнату приоткрыта..

Семен (он повзрослел лет на пять), весь мокрый, на ходу вытирая голову полотенцем, пробегает в другую комнату.

Голос Семена. Ох ты! Потоп!

Слышно, как он захлопывает окно. Шум дождя становится тише.

Соседей снизу залило, наверно! Вот будет мне! Заходите, не стесняйтесь!

Девушка, тоже вся мокрая, вытирая волосы, входит в комнату.

Семен проносится мимо нее, как ураган, скрывается, снова пробегает через комнату с ведром и тряпкой в руках. Слышно, как он там грохочет ведром.

Садитесь, я сейчас!

Девушка (садится на кушетку. Вытирая голову, из-под полотенца). Я помогу!

Голос Семена. Не надо, я уже!

С ведром снова проходит через комнату.

Семен ( на ходу). Уже! Я сейчас!

Скрывается. Слышно, как он выливает воду.

(Вернувшись.) Уфф! Вот и все… Только б на соседей снизу не протекло, скандал будет, я и так тут на птичьих правах.

Девушка (из-под полотенца). Квартира что, не ваша?

Семен. Друга. Он сейчас в экспедиции на полгода, дал мне ключи… Черт, в доме как шаром покати, и дождь лупит – не выйти… Могу только – чаю, и, по-моему, два пряника где-то есть.

Девушка (из-под полотенца). Не надо, и так спасибо. Только дождь пережду, кажется, он скоро кончится.

Семен. Вряд ли, но это как раз не страшно. Чтобы проще было скоротать время, предлагаю сразу – на «ты».

Девушка. А мы уже давно на «ты».

Семен. Мы что… где-то раньше?..

Девушка убирает полотенце, это – Полина.

Полина. Не узнаёшь?

Семен (некоторое время всматривается). Господи! Сестренка молочная! Ну, встреча!.. И – что с тобой тогда?

Полина. Отправили за сто пятый километр. Ничего, уже через год вернулась в Москву… Однажды даже пошла туда, где мы тогда встретились, но…

Семен. Да, рухнул домишко, он и так был пережитком прошлого. Всех расселили по времянкам, кого куда.

Полина. Могла, наверно, как-то тебя найти, но я и искать не стала, показалось – глупо. Кто мы такие друг другу? Всего один раз виделись.

Семен. Два.

Полина. Разве?

Семен. Как же! А в роддоме, где мы с тобой – в один день?! Мы же там наверняка виделись.

Полина. Да уж наверно. Просто оба плохо помним…

Семен. И как потом жизнь?

Полина. Ну – как… Родители так и не вернулись, только извещение получила, квартира тоже пропала. Ничего, я там, на сто первом километре, специальность обрела – маляр-штукатур второго разряда, в Москве на стройку взяли, дали место в общежитии. Потом – в институт, на вечерний, потом бросила. Потом в театральный поступила. Всегда актрисой хотела быть…

Семен. Да, я помню. И как, стала?

Полина. Ага, погорелого театра.

Семен. В каком смысле?

Полина. В прямом. Театр, куда меня послали по распределению, взял да и сгорел. Опять вернулась в Москву. В театры пробовала – не взяли. Потом замуж вышла, вроде успокоилась…

Семен. Жизнью довольна?

Полина. А ты когда-нибудь видел целиком довольных всем людей? Если у них, конечно, сзади не стоят два санитара со смирительной рубашкой… Или ты – про мужа?

Семен. Да нет, я так…

Полина (после паузы). Веришь – я про тебя все время вспоминала.

Семен. Про меня? С чего бы? Один раз виделись.

Полина. Два.

Семен. Ах, да, целых два!

Полина. И потом – как-то никто больше из-за меня на милицию с кулаками не кидался.

Семен. Ну, сестренка все же молочная… Да ну, ничего особенного, мне даже привод тогда не оформили.

Полина. Все равно! (После паузы.) Не женат?

Семен. Пока бог миловал… (После паузы.) Но вот же встреча! Отметить надо бы! Там у хозяев в холодильнике бутылка вина початая есть!

Полина. Может, не надо?

Семен. Надо! (Убегает, возвращается с бутылкой вина, бокалами и тарелкой с пряниками.) Правда, как я уже говорил, всего два пряника. (Наливает вино, передает Полине бокал.)

Полина. За что?

Семен. За встречу, за этот дождь!

Полина. За встречу.

Выпивают. Семен ставит пластинку.

Семен. Потанцуем?

Танцуют.

Я, правда, не очень…

Полина. А по-моему, хорошо.

Заканчивают танцевать. Стоят молча, все еще держась друг за друга. Наконец Полина отстраняется.

Полина. Дождь уже кончается…

Семен. Спешишь?

Полина. Не то чтобы очень, но… У меня самолет в двадцать два сорок из Шереметьева.

Семен. Жалко… (После паузы.) Я ведь тоже – через три дня.

Полина. Куда.

Семен. Да обратно, в экспедицию, будь она неладна! Сюда заскочил на недельку по делам… А ты, значит, сегодня?

Полина. Да. Утром билет взяла, вещи уже там, в камере хранения. Но времени до отлета было много, решила еще раз попрощаться с Москвой.

Семен. Что, надолго?

Полина. Не знаю… Наверно, надолго.

Семен. Сама, что ли, не знаешь?!

Полина. Не знаю… Это, если угодно, – бегство.

Семен. От кого?

Полина. От всего… От мужа… От себя… От жизни, в общем…

Семен. Поссорились?

Полина. Да нет, не ссорились даже. Я тайком сбежала – боялась, он не отпустит.

Семен. Не сошлись характерами?

Полина. Да нет, и характер у него не плохой. Ровный. Не бьет, не пьет, и по жизни вполне благополучный.

Семен. И – что ж тогда?.. Извини, конечно, что лезу…

Полина. Ничего… И что же, надо – только из-за того, что не бьет и не пьет?.. Может, там в театр устроюсь… Не устроюсь там – еще куда-нибудь, страна большая.

Семен. Так и будешь летать?

Полина. Ага. Как чайка. (Театрально.) «Я – чайка…» Не обращай внимания, это я вспомнила, что когда-то Нину Заречную репетировала.

Пауза.

Семен. Я, видишь, тоже все летаю туда-сюда.

Полина. Не устал?

Семен. Пока ничего… Потом, глядишь, диссертацию защищу…

Полина. И что тогда?

Семен. Остепенюсь. Осяду. Квартиру получу. Стану благополучным. На машину, глядишь, накоплю. О чем еще человеку мечтать!

Полина. По-моему, ты не такой…

Семен. Почему так решила?

Полина. Не знаю… Может, потому, что мы с тобой – в один день и в одном роддоме… (После паузы, кивнув на гитару). Играешь?

Семен. Не то чтобы очень. Так, слегка. (Берет гитару, поет полкуплета песни о геологах, не слишком музыкально и не слишком вдохновенно. Останавливается.) Да ну! Повело на романтику!.. Гитара, геологи, романтика… Чушь! В действительности, обычная работа, просто тяжелая и грязная… А ты играешь?

Полина берет гитару, поет.

Семен (после паузы). Еще давай.

Полина. Нет, хватит. (Откладывает гитару.) Мне уже скоро…

Семен. Да еще куча времени!

Полина. Регистрация заканчивается за час.

Семен. Как глупо все! Только встретились!.. Я тебя провожу.

Полина. Зачем? Я же без вещей.

Семен. Ничего. Отсюда до Шереметьева на такси – минут сорок, времени полно… (После паузы.) Как глупо, правда…

Полина. Кто сказал, что в жизни все бывает умно?

Семен ставит пластинку.

Семен. Еще потанцуем?

Полина. Давай.

Танцуют.

Внезапный длинный, требовательный звонок в дверь.

Семен. Кого это черти?.. (Останавливает пластинку.)

После звонка следует громкий стук в дверь.

Голос соседки. Музыка у них, собачий вальс! А что людей позаливали?! Уже в который раз!

Семен. Вот же черт!

Мужской голос. Открывайте, милиция!

Семен идет открывать.

Женский голос (из прихожей). Всё! Надоело! Пускай наконец выселяют!

Мужской голос. Он, что ли, хозяин?

Женский голос. Какой, к чертям, хозяин? Хозяин Прохоров, это Прохорова выселять надо! Понапускает кого ни попадя, а они тут – собачий вальс! И потолок заливают!

Мужской голос. Пройдемте. И понятые тоже проходим.

В комнату вслед за Семеном входит уже знакомый нам милиционер, только уже возросший до капитанского звания, за ним – соседка, сильно похожая на тетю Зину со двора, в бигудях, следом – два понятых: один – тот самый Непонятный, с красной повязкой, на которой написано «Дружина», другой – Барский.

Милиционер. Значит, не он хозяин?

Соседка. Говорю ж, хозяин – Прохоров!

Милиционер (Семену). А вы кто?

Семен. Друг Прохорова, он мне ключи дал.

Соседка. Друг! Много вас, друзей! Ходят тут, водят всяких, пьянствуют, танцер-шманцер!

Милиционер. Документы?

Семен (протягивает паспорт). Пожалуйста. Я все объясню. Хозяин, Прохоров, – мой друг, он сейчас в экспедиции, а мне дал на время ключи, чтобы я…

Милицонер (разглядывая паспорт). Не вижу.

Семен. Чего вы не видите?

Милицонер. Нигде тут не написано, что друг, что с разрешения…

Соседка. Во-о! А ремонтировать кто будет?! Танцер-шманцер у них!.. Выселять этого Прохорова к черту!

Семен (милиционеру). Что же я, по вашему, в форточку влез?

Милицонер. Не знаю, не знаю… (Полине.) И ваши тоже документы. (Берет у нее паспорт, разглядывает. Находит билет.) Что, сегодня улетаете?

Полина. Да.

Милиционер. А он вам кто?

Полина. Давний знакомый.

Милиционер. Знакомый… В чужой квартире… Винишко попиваем… Замужняя женщина…

Соседка. Вон, полотенчики у них мокрые! Такой у них танцер-шманцер!

Семен. Прекратите!

Соседка. Чего это я – «прекратите»?! Я про таких коротко, как Ленин про Троцкого, скажу: про-сти-ту-ци-я!

Семен. Как вы смеете!

Барский. Правда – как можно?..

Соседка. А что?!.. (Милиционеру.) Когда уж Прохорова выселят?

Милиционер. Разберемся. (Семену.) Значит, постороннее лицо?..

Тот молчит.

(Соседке.) Вещи хозяина на месте?

Соседка. Да какие у него, у Прохорова, вещи! Голь перекатная! Так, с виду, на месте все.

Милиционер. Все равно акт надо составить. Понятые, осмотрите квартиру. (Пишет.) Стол, диван…

Семен (кивнув на Полину). Ее хотя бы отпустите, ей скоро – на самолет.

Милиционер. Да, сейчас паспортные данные запишу, и может идти. (Полине.) С мужем улетаете?

Полина. Какое вам дело?

Милиционер. Такое… Замужняя, с посторонним человеком, в чужой квартире… Моральный кодекс строителя коммунизма давно читали?

Семен. Ну что вы несете?!.. (Понятым.) Что он несет?!..

Непонятный молчит, весь преисполнен.

Барский (виновато). Что я могу?..

Милиционер. Ладно, улетайте, гражданка. (Возвращает паспорт и билет.) Если что – ваши данные есть. И постарайтесь больше… (Семену.) А вам придется пройти.

Полина. Я тоже останусь.

Семен. Не надо. Глупо, билет пропадет. Улетай. Видишь же – ничего страшного. (Милиционеру.) Пожалуйста, я не возражаю. (Полине.) Уходи, все будет в порядке, проверят – и все дела.

Милиционер. Это еще поглядим.

Полина ( не твердо). Останусь…

Семен. Не валяй дурака! Из-за меня опоздаешь – буду виноватым себя чувствовать. Еще жертв не хватало! И так видишь, как по-идиотски всё.

Полина. Ладно. Пойду, пожалуй.

Семен. Иди, иди, уже опаздываешь!

Полина. Пойду… (Целует его в щеку.) Прощай.

Соседка. Что сломали малину?

Барский. Да перестаньте!..

Семен. Пока. Иди, иди! И так тошно! Опоздаешь – будет хуже. Иди.

Полина что-то еще хочет сказать, но, так и не найдя слов, уходит.

Милиционер. Понятые, распишитесь.

Те расписываются.

Семен. И куда меня?

Милиционер. Куда положено. Для установления.

Соседка. А то развели тут шалман! Так Прохорова когда выселять будете?

Милицонер. Ну, так тоже нельзя. Человек в экспедиции.

Соседка. «В экспедиции»! А заливать Можно?! Развел бардак на колесах!

Семен (Барскому.) Ну что она?..

Барский. А что я могу?

Милицонер. Ну все, прошли, что ли. И понятые прошли. (Семену.) Идите, идите.

Семен. Иду. (Барскому.) Как глупо…

Барский. Да, глупо.

Все, кроме Барского, выходят.

Барский. Действительно, все вышло тогда очень глупо.

Слышны удаляющиеся голоса: «А с Прохоровым все же как будете?» – «Разберемся.» – «Пока разбираться будете – он еще тут…такой бардак!..» – «Разберемся, разберемся, Прасковья Ивана.»

Да, Прасковья! Буква «пэ». Значит, какой-то «монп». «Монп», «монп»… Монпарнас?.. Нет, не Монпарнас… Напридумывают же названий!

Голос Милиционера. Гасим свет!

Барский. Да-да! (Себе.) Да, вышло все очень, очень глупо… А кто сказал, что в жизни все умно? (Гасит свет.)

Конец первого действия.

Второе действие

Комната Барского. Остальная часть сцены затемнена. В комнате никого нет.

Звонок в дверь.

Голос Барского. Сейчас!.. Кто?

Голос почтальона. Телеграмма.

Слышно, как открывается дверь.

Здесь распишитесь.

Голос Барского. Да, да. Благодарю вас. Всего доброго.

Дверь захлопывается. Барский, держа телеграмму, в кресле въезжает в комнату, включает настольную лампу, читает.

Барский (про себя). Гм, из Северокаменска… Вот же! Северокаменск, просто и ясно! А то какой-то там Монп!..(Вскрывает телеграмму, читает.) «Дорогой… Поздравляем семидесятпятилетием… здоровья, счастья… Ваш вклад в открытие Северокаменского месторождения… Город обязан своим появлением на географической карте…» Вот так вот! Отец, можно сказать!.. Как говорил классик: «Одно неосторожное движение – и ты отец»… Движение, вправду, было очень неосторожное… И какое это у нас имеет отношение к «Монп»?.. А ведь какое-то имеет отношение и к «Монп»… Да, одно большое ба-бах – и уже город на географической карте!..

Голос в темноте. … А я сказал – не будет по-твоему!

В затемненной части сцены – сокрушительно могучий удар кулаком по столу и звон вздрогнувшей посуды.

Барский. Ого!.. Но это еще не тот «ба-бах». Настоящий «ба-бах» будет потом.

По мере того, как комната Барского постепенно затемняется, высвечивается кабинет в левой части сцены: большой стол в форме буквы «П», за ним – хозяин кабинета (очевидно, Большой начальник), Непонятный и Семен Барский, повзрослевший еще лет на 10. На стене портрет Брежнева, карта, вымпелы, грамоты.

Семен. Александр Македонский – он, конечно, великий полководец, но зачем же мебель крушить?

Большой начальник (трясет пальцем). Ты мне это, Барский, прекрати!

Непонятный тоже в возмущении трясет пальцем.

Я тебе сказал: без партизанщины! Разведку в районе Северокаменки остановишь сегодня же! (Подходит к карте.) Все вверенное тебе оборудование передислоцируешь сюда (тычет к карту), в район Батайской. Ясно?

Семен. Нет, не ясно.

Большой начальник. Что тебе не ясно?

Семен. Зачем?

Большой начальник. Опять двадцать пять! Повторяю в сто семнадцатый раз для непонятливых. В район обнаруженного месторождения будет подведена инфраструктура, возникнет крупный промышленный центр.

Барский приближается и наблюдает за этой сценой.

Северокаменка расположена здесь (тычет в карту), в трехстах километрах от крайцентра. А Северокаменка – здесь (тычет в карту), всего в сорока километрах. Ну, что на это скажешь?

Семен (подскакивает к карте). А то и скажу…

Оттого, что оба стучат по карте, сотрясается посуда в шкафу, ее звон и грохот по сене несколько заглушает голос спрощех. Непонятный то и дело грозит Семену указательным пальцем. Пробиваютсякрики: «…Если начинать здесь…» – «…Без всяких „если“! С точки зрения государственных интересов!..» – «А если без демогогии!..» – «Ну что вы, ей-богу, за племя такое?!» – «Ага, знакомая тема!..»

Отчетливее слышен голос Барского.

Барский (к зрителям). В общем, подробности тогдашних баталий теперь уже мало кому интересны. Если коротко – мне отводилось два дня на то, чтобы свернуть разведывательные работы вблизи Северокаменки.

Кабинет затемняется.

Надо было спешить. Ну при аврале оно как бывает?.. Да, бабахнуло тогда здорово, но об этом мне уже на четвертые сутки рассказывали, когда очнулся.

Раздается оглушительный взрыв, от которого Барский приседает и затыкает уши.

(После того, как затихает грохот камнепада.) Ничего себе был «ба-бах»!.. Короче, этим «бабахом» и решились все споры.

В правой части сцены высвечивается больничная палата. Семен лежит на ортопедической кровати, голова перевязана, одна нога подтянута кверху. Возле его кровати стоят большой начальник и Непонятный, оба в накинутых на плечи белых халатах.

Большой начальник (трясет руку Семену). …На таких героях, как ты, вся наша матушка Россия держится!

Непонятный восторженно кивает, растроган до слез.

Барский. Ох-ох-ох!

Большой начальник. Ты не охай, не охай, на таких и держится, как ты! Ладно, не буду тебя утомлять. А кто старое помянет… В общем, ждем тебя, поправляйся, вместе ордена обмывать будем. Давай! До скорой встречи. (Хлопает Барского по плечу. Непонятному.) Пошли. Николай.

Большой начальник с Непонятным покидают палату.

Где-то в коридоре пионерский горн хрипит – мол, «взвейтесь кострами…»

Голос большого начальника. Это еще что за концерт без заявок?

Детский голос. К товарищу Барскому от нашей пионерской дружины…

Голос большого начальника. Нашли где трубить! Потом, когда поправится, а пока – марш отсюда!

Большой начальник (просовывает голову в палату). Вишь, пионеры к тебе. В общем, герой! Я их, правда, шуганул. Но концерт тебе, кажись, все равно будет.

Семен. Какой еще концерт?

Большой начальник. Уж какой получится. (Исчезает.)

В палату нерешительно вступает Полина. На плечах у нее белый халат, в руках гитара.

Полина. Можно?

Семен. Ты?!.. (Порывается опустить подвешенную ногу, но морщится от боли.)

Полина. Лежи, лежи! (Подбегает, поправляет подушку.)

Семен. Ну, здравствуй, сестрица молочная.

Полина. Здравствуй, братец. (Целует его в щеку.)

Семен. Садись.

Полина присаживается на стул.

Ты как тут? Откуда?

Полина. Да я вообще-то давно уже здешняя: актриса краевого драматического театра.

Семен. Вот дела! Я тут наездами, если сложить вместе, года, наверно, три получится, а о тебе – ни слухом, ни духом.

Полина. Что весьма красноречиво свидетельствует о культурных запросах нашей технической интеллигенции. Театр. Между прочим, тут очень неплохой.

Семен. Да как-то оно все…

Полина. Я о тебе, впрочем, о твоей исторической миссии здесь тоже до недавнего времени – ни слухом, ни духом.

Семен. Что не менее красноречиво свидетельствует о там, насколько здешняя творческая интеллигенция озабоченна перспективами развития края.

Полина. Ладно, квиты… Сильно тебя?

Семен. Ну, как видишь, почти собрали. Ничего, теперь смогу спокойно заняться докторской.

Полина (после паузы). Как глупо! Столько времени жили в одном городе – и…

Семен. А кто сказал, что в жизни все должно быть умно? Помнишь прошлую встречу?

Полина. Да уж! Особенно финальную часть. Чем тогда дело-то кончилось?

Семен. Вестимо чем. КПЗ.

Полина. Черт! Все-таки я должна была тогда остаться.

Семен. Как спутница декабриста? Брось, наутро выпустили. Даже с извинениями, узнав (с грузинским акцентом) какого человека держат в заточении. А уж во глубину сибирских руд – это я через два дня – по собственной инициативе… Ты давно здесь?

Полина. В больнице?

Семен. Нет, в этом городе.

Полина. Да вот с тех пор.

Семен. А вот это действительно глупо!

Полина. Считаешь, напрасно?

Семен. Да нет, я не о том! Я у тебя тогда даже не спросил, куда летишь. Сам-то через два дня – тоже сюда. Чуть-чуть разминулись, а то могли бы полететь одним самолетом. Все время нам так и не давали поговорить, а тут, представляешь, – целых пять часов лёту!

Полина. Да уж, наговорились бы. Глядишь. Успели бы друг другу и надоесть.

Семен. Мне почему-то кажется – вряд ли.

Полина. Мне почему-то тоже.

Пауза.

Семен. Вот так вот иногда какой-нибудь пустяк – а случись он – и, глядишь, вся жизнь пошла бы иначе.

Полина. Ты о чем?

Семен. Да так… Просто подумал – на каких пустяках жизнь держится! Всегда, балбес, нарушал технику безопасности, каской пренебрегал, не хотел мять шевелюру, а вот неделю назад совершенно случайно надел. И вот видишь – сейчас все-таки с тобой разговариваем, а то бы… Черт! Погода! Весна! А тут аптекой весь провонял, и ты из-за меня нюхаешь! Пройтись бы!.. (Пытается приподняться, но не получается.)

Полина (останавливает его). Ну-ну, герой! Врачи-то что говорят?

Семен. Уж они говорят!.. Слушать все, что они говорят… «Полный покой», – говорят. Всё инвалидным креслом пужают… Ну да мы не из пужливых!.. (Снова порывается подняться.)

Полина (опять его останавливает). А ну прекрати геройствовать!

Семен. Ладно, ладно, не буду.

Полина. Если снова будешь – уйду.

Семен. А вот это дудки! Мы жутко давно не виделись… А сколько времени мы знакомы? (Присвистывает.) Фю, это ж получается – без малого двадцать лет!

Полина. Ты забыл – на самом деле, гораздо дольше.

Семен. Да, я забыл. Мы ж – в один день в одном роддоме. Всю жизнь, получается. А у нас за это даже выпить толком не случилось! Ничего, теперь наверстаем. Тут, правда, нянечки – что церберы, но ты уж как нибудь, на личном обаянии, надеюсь, пронесешь под халатом.

Полина. Ну вот, повезло. Столько времени ждала встречи с молочным братцем, а он оказался алкоголик.

Семен. А сестрица оказалась зануда!

Полина. Страшная!

Семен. Не везет так не везет!.. (После паузы.) А что, вправду встречи ждала?

Полина. Не знаю… Может быть… Хотя до этого… Всего две случайные встречи… И все время по-дурацки заканчивались…

Семен. Три.

Полина. Что?

Семен. В роддоме – забыла?

Полина. Да, конечно! Три! Теперь – даже целых четыре. А между ними – вся жизнь целиком.

Семен. Не вся.

Полина вопросительно смотрит на него.

Я в том смысле, что она еще не закончилась.

Полина. Эта правда… (После паузы.) Видишь как бывает: знаю всю жизнь – и не знаю ничего.

Семен. Ну, неправда, по сравнению со мной ты еще – о-го-го сколько знаешь!

Полина. Например?

Семен. По крайней мере, фамилию знаешь, а это в нашей жизни уже не мало.

Полина. Да, правда: как бы я еще узнала, что ты здесь? А после того, как у вас там бабахнуло, со всех сторон – Барский, Барский!

Семен. Да, вот так вот у нас: живешь, живешь – и никому до тебя нет дела, а по башке хорошенько долбанет – и уже знаменитость!.. А ты у нас тут и так актриса, знаменитость

Полина. Увы, местного значения. Таких на большом экране не показывают, а на афише ты бы по фамилии все равно меня не опознал: у нас, у женщин фамилия – штука не надежная: временного употребления, при каждой нашей встрече все разная. Там, на голубятне, была Одинцова, во время дождя – Семушкевич, а сейчас вот Некрасова.

Семене. Да, у вас это как у шпиёнов: никто не вычислит… Снова замужем?

Полина. Фють! когда было! А вот фамилия красивая, оставила на память. Сам-то в этом смысле как?

Семен. В этом смысле так же: два раза фють. А фамилии своей был всегда верен: Барский! Поначалу казалось – не ахти, но за жизнь как-то притерпелся, и вроде даже ничего. (После паузы.) Давно расстались?

Полина. Давно. Как-то все в один год уложилось. Он здесь, в театре, был режиссером. Потом его в Москву взяли, а я, видишь, тут осталась.

Семен. Чего ж с ним не поехала? Столица все ж!

Полина. Предпочитаю быть хоть и местного значения, но все же знаменитостью… Да и не в этом даже дело…

Семен. Не любила?.. Ой, прости, что суюсь!

Полина. Нет, ничего… Любила… И он, кажется, по-своему любил… Знаешь, бывают минуты, когда очень важно иметь рядом человека, у которого можно спросить: как быть? А в ответ либо слышишь о том, как ему жить, либо видишь, как он в ответ лишь пожимает плечами.

Семен (после паузы). Вопрос часто вправду очень непростой, с маху-то, бывает, не ответишь

Полина. Непростой. Но хочется иметь рядом того, кто на него как-то хоть отвечает.

Семен. Вот так вот, с маху?

Полина. Вот так вот, с маху!

Семен. Про другого человека?

Полина. Да хотя бы даже для начала – про самого себя!.. Ты бы вот смог?

Семен. Ну, не знаю… Может, и не смог бы…

Полина. А по-моему – смог бы?

Семен. А, много ли ты знаешь обо мне? Всего в третий раз видимся.

Полина. В четвертый.

Семен. Да, с роддома – в четвертый… Это уже серьезно. И что ж ты такого знаешь?

Полина. Знаю. Как ты, мальчишка еще, тогда, в день тех похорон, – на милиционера, с кулаками. И знаю, что сейчас, если бы все долго взвешивал, – не лежал бы здесь.

Семен. Ну, может быть… Только не уверен, что это такая уж полезная для жизни черта.

Полина. Полезно, не полезно… Если только в этих категориях судить, то, может, и жить не обязательно… Ой, мы с тобой, вправду, забрели куда-то!.. Получилось глупо.

Семен. Это потому, что редко встречаемся. Но дело поправимое – еще разок-другой сюда, ко мне, надеюсь, заглянешь – и…

Полина (вздохнув). А вот это как раз, к сожалению, и не получится…

Семен вопросительно смотрит на нее.

Само смешное – что сегодня снова улетаю. У нас с тобой заколдованный круг!

Семен. Куда?

Полина. На гастроли. Вся труппа вчера уже улетела. А я только вчера узнала, что ты здесь. С трудом сумела отложить на день. Но завтра уж надо – во что бы то ни стало, а то театр подведу. Даже не завтра, уже, в сущности, сегодня: самолет в ноль – двадцать пять.

Семен. Ох ты! А сейчас у нас… (Смотрит на часы.) Да, однако… Так тебе уже скоро… Тогда – давай…

Полина. Нет, вещи уже уложены, аэропорт тут не далеко… Я сегодня сюда пришла прямо с утра, но ты долго был на осмотре, потом обед, потом у тебя были всякие важные посетители – ты же у нас теперь большой человек.

Семен. Да знал бы – я бы их!.. Надо же, столько времени ждала!

Полина. Ждала и дольше.

Семен (берет ее за руку). Правда?

Полина. Ну, мы же с тобой все-таки – в один день и в одном роддоме…

Семен. Да… (После паузы). Ой, ты же не евши с самого утра! А мне тут понанесли – партию голодных геологов накормить можно! (С натугой тянется к тумбочке. Не выходит дотянуться.) Черт!.. В общем, давай-ка сама. Без всяких стеснений – я же как-никак все-таки брат молочный.

Полина. Да нет, не надо, я днем в кафе забегала. Не думай, я не кочевряжусь, просто не хочется. (Смотрит на часы.)

Семен. Пора?

Полина. Нет… Пока еще нет. (После паузы.) В самом деле, каждый раз одно и то же! Всегда куда-то пора!

Пауза. Семен снова берет ее за руку.

Хоть скажи что-нибудь.

Семен. Да как-то не всегда и слова найдешь…

Полина. Ну тогда давай помолчим.

Молчат.

А вчера, перед отъездом, наши артисты давали концерт для ваших геологов, весело было.

Семен. И ты выступала?

Полина. И я.

Семен. Жаль, меня не было.

Полина. Ничего, мне для того и дали задержаться, чтобы я как-то восполнила. Видишь (кивает на гитару), пришла с инвентарем. Поэтому и в эту больницу впустили, она же не простая – только для слуг народа, сюда без особого разрешения нельзя.

Семен. Эвон, до чего дослужился!.. Ладно, коли назвалась груздем, исполни что-нибудь.

Полина берет гитару, настраивает. Поет.

(После паузы.) Да, хорошо. А я играть совсем разучился. Ну-ка, дай… (Берет гитару, бренькает что-то.)

За сценой грохот ведра. В палату входит нянечка, похожая все на ту же тетю Зину – видно, многие женщины в этом возрасте бывают похожи друг на друга.

Нянечка. Все, все, дорогие мои, уже девять часов, отбой!

Семен. Ладно вам, еще немного.

Нянечка. Ну, совсем немного, а мне уж будет. Вон, в соседней палате сам товарищ Петрунин лежит.

Семен. Ну, если сам товарищ Петрунин – тогда совсем немножко.