Текст книги "Холод пепла"

Я осторожно перемотал фильм вручную, словно это был античный папирус. Похоже, он был в хорошем состоянии. Пленка была гибкой, без пятен и симптомов кислотного разрушения. Речь шла о небольшой бобине с пленкой длиной в пятнадцать метров, на которую был снят двух-или трехминутный фильм. Я не знал, был ли у деда проектор или просмотровое устройство для девяти с половиной миллиметровых пленок. Если не было, то мне вряд ли удастся отыскать где-нибудь подобное оборудование.

В шкафу маленькой гостиной, где Абуэло хранил свои инструменты, я нашел два аппарата. В любом случае они были не приспособлены для этого формата. Однако я знал, что в подвале хранилось кое-какое оборудование.

Среди невероятного нагромождения всякой всячины, достойной лавки старьевщика, в широком металлическом сундуке, между двух склеечных прессов и восьмимиллиметровых чистых бобин я отыскал кинопроектор в довольно хорошем состоянии, правда без лампочки. Я отнес кинопроектор в кабинет и прикрутил к нему лампочку от другого проектора. Мне пришлось потрудиться, чтобы поставить бобину, ведь у меня не было навыка. Зубцы не хотели входить в перфорационные отверстия, и в какой-то момент я испугался, что порву пленку. Это было бы ужасно, поскольку я не сумел бы починить девяти с половиной миллиметровую пленку. Наконец в интимной темноте гостиной замелькали изображения.

Я почти сразу понял, что речь идет не о семейном фильме. Доверившись своему опыту, я датировал его периодом, предшествовавшим 1950-м годам. Возможно, это был самый старый фильм из коллекции моего деда. На какое-то мгновение мне даже показалось, что это отрывок хроники.

Общий план. Огромное здание с фахверковыми стенами из светлого кирпича, с черепичной крышей и двумя стройными башенками, окруженное просторным садом. Поместье, по стилю напоминающее наше поместье в Арвильере. Однако раньше я его никогда не видел.

Второй, передний план. Крыльцо этого же дома. На лестнице с широкими ступенями и коваными перилами стоят женщины в светлых платьях. Они с улыбкой на губах позируют перед камерой и приветливо машут руками в сторону объектива. По виду им от двадцати до тридцати лет. Некоторые, возможно половина, из них беременны. Они гладят свои округлившиеся животы. Лица женщин разглядеть практически невозможно. Меня неприятно поразила одна деталь – деталь, которую я сумел идентифицировать гораздо позже, но которая постоянно будоражила мое сознание.

Я заметил, что, несмотря на то что бобина хорошо сохранилась, изображение было немного искажено, что часто случается с фильмами подобного формата. На экране были видны полосы, отсутствовал резкий контраст, отчего кадры были размытыми. Но все эти технические несовершенства казались мне несущественными. Я не отрывал глаз от экрана. В настоящий момент я не мог объяснить смысл происходящего на экране, но в глубине души чувствовал, что этот фильм не имеет ничего общего с теми, которые я смотрел в последние дни.

Следующий план перенес меня внутрь здания. Неужели я узнал своего деда? Конечно, ведь я видел его на семейных фотографиях, сделанных примерно в то же время. Деду приблизительно столько же лет, сколько сейчас мне. На нем белый халат. Он стоит в центре комнаты для новорожденных. Две медсестры в белых косынках позируют рядом с ним среди кроваток для малышей. Абуэло берет на руки одного из младенцев и начинает махать его пухленькой ручкой, словно это марионетка. Медсестры улыбаются, глядя на них.

Затем мы перенеслись в просторную гостиную, переоборудованную в столовую. Вокруг массивного деревянного стола, на котором стоит столовый сервиз и блюда, собрались те же женщины, что и на крыльце. Камера немного отъехала назад и сняла панорамный план. По всему было видно, что между женщинами, которые вдруг показались мне намного моложе, установились доверительные отношения. Можно было легко представить себе, что это была послевоенная столовая для молодых дам, если, конечно, абстрагироваться от довольно богатой обстановки и особенного физического состояния женщин.

Послевоенный период… Но последующие кадры разрушили мою первоначальную гипотезу. Та же гостиная, что и раньше, только переоборудованная не под столовую, а под приемный зал. Персонал дома и медсестры – мне показалось, что я узнал одну из них, – собрались вокруг того же самого стола, только застеленного кружевной скатертью и уставленного бутылками и фужерами. В углу справа был отчетливо виден сделанный из подручных материалов плакат, на котором было написано:

Добро пожаловать

Willkommen

Я никак не мог понять суть того, что происходило потом. На экране вновь появился мой дед. Он улыбался, а вот человек, находившийся рядом с ним, отнюдь не был веселым. Это был мужчина с изможденным лицом, поджатыми губами и напомаженными волосами, зачесанными назад. Ему, вероятно, перевалило за пятьдесят. Очки с круглыми стеклами не скрывали острого взгляда. На нем была форма, которую я идентифицировал как форму эсэсовцев. На левом рукаве был вышит знаменитый нацистский орел, а кончики воротника были украшены острыми листьями. Камера увеличила угол обзора, и теперь я увидел на плакате свастику.

Машинально, словно ребенок, испугавшийся, что его шалости будут раскрыты, я выключил аппарат. Но в чем я мог себя упрекнуть? Однако мне казалось, что на потухшем экране я все еще вижу своего деда рядом с эсэсовцем.

Это видение долго меня не покидало. Несомненно, оно не покинет меня никогда.

Глава 5

Жандармерия Шалон-ан-Шампань

Лейтенант Франк Лонэ нервно перелистывал страницы досье, в которое в очередной раз погрузился с головой. Он столько раз его перечитывал, что уже выучил наизусть. Лейтенант даже составил нечто вроде сводной таблицы, записав в своем блокноте несколько слов в две торопливо начертанные колонки.

Браше – Другие ограбления

Клейкая лента – Трубчатые косы

С первого взгляда ничего не украли – Наличные деньги, драгоценности, мобильные телефоны…

Четверг – Выходные

С 14 до 17 часов? – С 19 до 22 часов?

Вся жандармерия Шалон-ан-Шампань была сразу же мобилизована на раскрытие этого дела. Однако через месяц пришлось констатировать, что расследование не продвинулось ни на шаг. Подобное положение приводило Франка Лонэ в отчаяние.

Николь Браше, восьмидесятилетнюю женщину, нашли убитой в собственном доме в Суланже. Она была привязана к стулу в закутке, служившем кладовкой, в глубине дома. Вскрытие показало, что несчастную сильно ударили по голове, прямо в темя, щипцами, которыми обычно пользуются для ворошения поленьев и горящих углей. Орудие преступления со следами крови нашли рядом с противопожарным экраном камина. Внутричерепное кровоизлияние… По словам судебного медика, Николь Браше умерла не сразу, но из-за раны быстро потеряла сознание. Казалось, обнаруженное орудие преступления являлось главным козырем, однако щипцы принадлежали хозяйке дома и поэтому не могли быть принесены извне. На них так и не нашли ни одного пригодного для идентификации отпечатка пальцев. Однако специалистам все же удалось выделить ДНК, не принадлежащую старой женщине. ДНК немедленно сравнили с образцами, хранящимися в Национальной автоматизированной картотеке генетических отпечатков, но безрезультатно. База данных содержала только образцы, имеющие то или иное отношение к преступлениям, совершенным на сексуальной почве. Впрочем, с этой стороны никто ничего особенного и не ждал.

А вот на первом этаже нашли два десятка отпечатков. Но отпечатков было так много, что не представлялось возможным сразу их идентифицировать. Конечно, старая женщина вела уединенный образ жизни, однако к ней приходило множество людей: почтальон, помощница по хозяйству, патронажная сестра…

Эрика Фабр, соседка, которая обычно ездила вместе с Николь Браше по пятницам за покупками, оказала Франку и его коллегам поистине бесценную помощь. Это она обнаружила тело утром, на следующий день после убийства, и поставила в известность полицию. По словам Эрики, она была «единственным по-настоящему близким человеком» старой женщины. Во всяком случае, она была свидетелем, сообщившим наиболее полезные сведения.

Франк Лонэ помнил, что они, приехав на место и увидев, что криминалисты еще не закончили осмотр, сразу отдали предпочтение версии о домашнем пиратстве, о home-jackings, как говорят по ту сторону Ла-Манша, – виде преступлений, который стал распространяться по Франции с пугающей быстротой. Впрочем, на следующий день газеты именно так и представили это дело в статьях с броскими заголовками. Однако довольно скоро множество подробностей, установленных жандармами, позволило предположить, что все обстоит гораздо серьезнее.

Существовал один фактор, который работал против жандармов с самого начала. Ферма Николь Браше находилась на отшибе, в двух километрах от деревни. Ближайшие соседи, которые, впрочем, не могли видеть весь дом целиком, не заметили ничего необычного. А ведь отсутствие свидетелей всегда тормозит расследование.

Франк Лонэ много раз перечитывал досье. В конце концов, сравнив это дело с другими случаями домашнего пиратства, происшедшими за последние два года в Шампань – Арденнах и прилегающих территориях, он стал рассматривать убийство под иным углом зрения. Все знали, что лейтенант, ведя расследование, всегда сражался до победного конца. Эта страсть Лонэ вызывала как восхищение, так и раздражение у его сослуживцев. Однако на этот раз капитан Лорини целиком и полностью поддерживал лейтенанта, поскольку сам считал, что для раскрытия убийства действительно необходимо провести целый ряд следственных действий.

В окно, расположенное рядом с его письменным столом, Франк Лонэ увидел, как на стоянку на большой скорости въехал красно-белый «мини-купер» Эмили Дюамель. Из машины вышла высокая изящная женщина и направилась к зданию жандармерии. Франк мгновенно отвернулся, боясь встретиться с ней взглядом. Он не хотел, чтобы у Эмили возникло впечатление, будто он за ней подглядывает.

Эмили, которой исполнилось двадцать семь лет, была новичком в розыскном отделе жандармерии Шалон-ан-Шампань. Франк был на десять лет старше ее. Какое-то время они приглядывались друг к другу, играя в кошки-мышки. Правда, они толком не знали, кто был кошкой, а кто – мышкой. Потом оба одновременно вышли из игры. «Несовместимость характеров», – так они решили, ища объяснение этому фиаско. По мнению Эмили, Франк вел себя чересчур покровительственно. А Франк считал, что у Эмили слишком независимый характер; она была неспособна соглашаться на компромиссы и постоянно была настороже, словно чувствовала необходимость проявлять характер даже во внерабочее время.

На самом деле все было гораздо сложнее. Франк никак не мог прийти в себя после развода, случившегося спустя десять лет супружеской жизни, и боялся вновь устанавливать с кем-либо серьезные отношения. Эмили же была слишком честолюбивой, чтобы пускаться в любовную авантюру, которая могла негативно сказаться на ее карьере. Поэтому их связь и оказалась такой короткой. К счастью для обоих, потому что едва поползли слухи об их романе, как капитан Лорини плохо к этому отнесся, хотя ни один закон не запрещал двум жандармам встречаться.

– Франк, вы уверены, что знаете, как вести себя с этой малышкой? – все же спросил капитан, когда они остались наедине.

– Капитан, жизнь не была бы странной, если бы мы были уверены в своих действиях на все сто процентов.

– Франк, не выпендривайтесь. Если ваши шашни скажутся на результатах не только вашей работы, но и работы Дюамель, я буду винить в этом лично вас.

– Хорошо, – ответил лейтенант.

На том дело и закончилось.

Эмили вошла в кабинет инспекторов.

– Ты опять чуть не врезалась в «БМВ» капитана, – насмешливо сказал Франк.

– Очень смешно. А ты что, ночевал здесь? – спросила она, устремив взгляд изумрудных глаз на досье, которое тут же узнала. – Что-то я не вижу бивака… Кстати… Похоже, капитан хочет видеть нас по поводу дела Браше.

Франк кивнул головой.

– Ты просмотрел свои записи? Я уверена, что ты сделаешь блестящий доклад и удостоишься похвалы.

– И часто ты используешь иронию в качестве оружия? – качая головой, спросил Франк.

– Извини, но ты первый начал…

Капитан Лорини всегда держался строго и немного отстраненно, однако под этой маской скрывался настоящий шутник, которого подчиненные высоко ценили и уважали.

Франк с трудом скрывал удовольствие, которое доставляли ему доклады в кабинете капитана. Каждый раз они давали ему возможность изложить свои оригинальные выводы. Однако Франк не любил выставлять себя в выгодном свете. Было даже время, когда ему приходилось бороться с природной робостью. Впрочем, в ходе работы Франк ощущал неудержимую потребность демонстрировать свои лучшие качества. Он был красивым мужчиной, и некоторые коллеги питали к нему довольно устойчивую зависть. К тому же он считался протеже капитана, что совсем не улучшало положение дел. Многие за глаза называли Франка «любимчиком начальства».

– Прежде всего, – начал капитан, – я хочу напомнить лейтенанту Дюамель, что элементарные правила дорожного движения, действующие на дорогах, применяются также и на стоянке жандармерии.

Все присутствующие жандармы сдержали смешки. Эмили сердито посмотрела на Франка, словно тот нес персональную ответственность за колкое замечание капитана.

– А теперь серьезно. Я хочу, чтобы убийство Браше было расследовано под иным ракурсом. Вы сами знаете, что в деле появились новые факты, а со стороны создается впечатление, будто мы барахтаемся в сметане.

Услышав столь необычное сравнение, присутствующие улыбнулись.

– Словом, мы не должны опускать руки. Франк много работал над делом. Возможно, у него есть какие-нибудь идеи. Франк, мы вас слушаем.

Пятеро жандармов, сидящих в кабинете Лорини, повернули головы в сторону лейтенанта.

– Спасибо, капитан. За последние пятнадцать месяцев в районе Шампань – Арденны было зарегистрировано четыре ограбления, сопровождавшихся насилием. Я говорю только о тех случаях, когда жертв удерживали против их воли, угрожая им смертью, чтобы получить, например, код банковской карточки.

– Пять, если учесть дело Браше, – с удовлетворением в голосе вмешалась Дюамель.

Франк с раздражением посмотрел на нее.

– Да, – согласился он, – но я оставляю это дело в стороне, поскольку это единственный случай, когда жертву убили.

– В этом и состоит оригинальность теории Франка, – уточнил капитан.

– Если проанализировать все эти ограбления с применением насилия, можно увидеть, что жертвами всегда становились люди с высокими доходами – в двух случаях представители свободных профессий – или пенсионеры, то есть легкая добыча. К тому же многие думают, что пенсионеры хранят дома значительные суммы денег. Но социальное положение Николь Браше не вписывается в эти рамки.

– Ей было восемьдесят лет, – ехидно заметил Жером Морено, один из лейтенантов, на дух не переносивший Франка. – Она была пенсионеркой, то есть идеальной жертвой.

На этот раз Эмили пришла на помощь своему коллеге:

– Да, но она вела скромный образ жизни. Ее «ферма» давно обветшала, хотя там и царил порядок.

– Совершенно верно, – подтвердил Лонэ. – Я прекрасно знаю, что не всяк монах, на ком клобук. Вы, несомненно, помните о деле бывшего рабочего, который жил в большой нужде, но тем не менее всю жизнь экономил и держал у себя дома более двухсот тысяч франков наличными.

Этим делом занимались все присутствующие сейчас в кабинете капитана жандармы. Соседи, встревоженные странными звуками в доме старика, позвонили в жандармерию. Грабители, воспользовавшись его беспомощностью, искали в доме сбережения.

– Таким образом, дело Браше стоит особняком. В принципе, хотя с полной уверенностью этого утверждать нельзя, у мадам Браше не украли ни одной ценной вещи, хотя на первом этаже все было перевернуто вверх дном. В спальне в комоде мы нашли спрятанный под одеждой кошелек, в котором лежали две тысячи франков в банкнотах. Либо грабители не успели обыскать весь дом, либо они приходили за чем-то другим.

Эмили, как прилежная ученица, подняла руку, словно хотела, чтобы все забыли об ее утренней оплошности на стоянке.

– Да, Дюамель? – произнес капитан, давая ей слово.

– Непонятно, что могло помешать грабителям и почему они не успели обыскать весь дом. Убийство было совершено во второй половине дня. Нам доподлинно известно, что в тот день к мадам Браше никто не приходил. Зачем убивать старуху, если в ее доме особо и поживиться нечем?

Франк кивнул головой:

– На мой взгляд, это самый важный момент. Все прочие ограбления происходили по выходным, вечером, между девятнадцатью и двадцатью двумя часами. Совершенно очевидно, что гораздо легче ограбить дом и его обитателей вечером, когда преступникам не грозит опасность быть застигнутыми врасплох. Но грабители, решившие проникнуть в дом днем, в четверг, подвергали себя огромной опасности, даже если они хорошо изучили привычки этой женщины.

– Возможно, они не хотели ее убивать? Может, сначала они собирались ее только ранить? – предположила Эмили. – Вдруг что-то пошло не так, ситуация вышла из-под контроля…

– Не надо забывать, – вмешался Жером, – что этой женщине было восемьдесят лет и что она была привязана к стулу. Преступники должны были понимать: проломив старухе голову кочергой, они оставляют ей мало шансов остаться в живых…

– Каминными щипцами, а не кочергой, – резким тоном уточнил Франк. – Можно предположить, что Николь Браше сначала ударили, а потом привязали. На полу между гостиной и кухней есть мелкие пятна крови, что позволяет думать: она шла в тот момент, когда ее ударили. К тому же, разумеется, щипцы…. Мы нашли их около камина, а не в кладовке. Но есть один пункт, который, по моему мнению, подтверждает эту гипотезу…

– Клейкая лента, – поспешила сказать Эмили, словно после всех этих ссор она снова играла с Франком знакомую пьесу в четыре руки.

– Старую женщину привязали к стулу с помощью клейкой ленты, которую грабитель или грабители нашли, судя по всему, на месте, в ящике на кухне. Эрика Фабр, соседка, обнаружившая тело, уверенно заявила, что видела эту клейкую ленту и даже сама ею пользовалась. В других случаях жертв обездвиживали с помощью либо трубчатых кос, которые сегодня можно купить в любом магазине, торгующем охранным оборудованием, либо наручников… Либо на них просто наставляли какое-нибудь оружие. Согласитесь, что по крайней мере удивительно, когда преступник идет на ограбление, не захватив с собой ничего, чем бы он мог связать жертву. С другой стороны, если мадам Браше могла двигаться в тот момент, когда ее ударили, я не понимаю, зачем ее, полумертвую, привязывать к стулу в кладовке.

– Действительно, – согласился капитан Лорини, – учитывая ее состояние и возраст, маловероятно, что она смогла бы навострить лыжи.

– Твой рассказ впечатляет, – насмешливо произнес Жером, обращаясь к Франку, – но я не услышал ничего нового. Что конкретно может сдвинуть расследование с мертвой точки?

Капитан Лорини знал о некой напряженности, царившей среди членов его команды, но рассматривал ее скорее как элемент состязательности, чем как раздор.

– Франк полагает, что нам надо пересмотреть некоторые фундаментальные положения расследования.

– В самом деле, если исходить из принципа, что убийство Николь Браше не имеет ничего общего с другими случаями ограбления, становится очевидным, что нам необходимо искать иные мотивы: семейная драма, преступление на почве страсти, домашние неурядицы, ревность, еще что-нибудь… Поэтому мы должны заняться личностью жертвы, ее привычками или изменениями, которые могли произойти в ее жизни в последние месяцы. Опросите еще раз Эрику Фабр, обнаружившую тело. Она лучше всех знала Николь Браше. Опросите также соседей. Убийство было совершено во второй половине дня. Ближайшие соседи не работают, они вполне могли что-нибудь заметить. Не мог же убийца прийти пешком в эту чертову дыру.

На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Было ясно: Франку не удалось привлечь на свою сторону всю команду.

– Я хочу сказать, что мы будем отталкиваться от нового предположения. – Капитан попытался поднять боевой дух жандармов. – Допустим, Николь Браше знала своего убийцу. Эта гипотеза может закрыть перед нами многие двери, но когда речь идет об убийствах, в двух третях случаев жертвы знают своего убийцу. Значит, вам придется получить от «Франс-Телеком» детализированную распечатку всех входящих и исходящих звонков[12]12
  Полиция имеет право получать детализированную распечатку входящих и исходящих звонков без постановления суда. (Примеч. авт.)


[Закрыть] жертвы и изучить ее буквально под микроскопом.

– Если я правильно тебя поняла, – попыталась подвести итог Эмили, повернувшись к Франку, – ты думаешь, что жуткий беспорядок, царивший в гостиной, разгром в кладовке, клейкая лента могли быть лишь…

Эмили запнулась, подыскивая подходящее слово.

– Инсценировкой, – продолжил Франк. – Обыкновенной инсценировкой, призванной ввести нас в заблуждение и скрыть истинную причину убийства.