Текст книги "Ловец кошмаров"

– Мне кажется «странно» – не то слово, – пробормотал я.

За поворотом нас ждал ещё один «узел»: комната со столиками, похожая на VIP-зал «Паучьего Подвала», от которой отходило два новых коридора. Здесь даже была копия барной стойки из основного зала, только очень маленькая, кривая – какая-то недоразвитая. Ловец оплетал бутылки на верхних полках.

– Может, тут есть еда?

– Возможно, – Кара уже шарила по полкам.

– Что вообще будет, если здесь что-то съесть или выпить?

– Наешься или напьëшься.

– А если еду вынести наружу? Я, конечно, не физик, но с сохранением энергии какая-то проблема.

– Быстро протухнет, засохнет, истлеет. Разложится в пыль. Таблетки превратятся в кругляшки из сахара или муки – без лекарственных веществ. И вскоре распылятся тоже. Грифон проверял, он по неопытности хотел сделать из Ловца нарко-ферму. Очень сильно, помню, разочаровался.

– А почему бы не водить сюда экскурсии? Ундина и Сирин рассматривали такую идею? Я не совсем понимаю, отпустило меня, или это трип, но место в любом случае аномальное. Можно квесты устраивать.

– Так он не пустит.

– Ловец?

– Да. Многие даже «Паучий Подвал « не смогут найти, что уж говорить о погружении в петли. Я удивлена, что ТЕБЯ он так глубоко впустил с первого раза.

– Знаешь, кто ещё меня глубоко впустил с первого раза?

Кара закатила глаза.

– Кого попало в «Паучий подвал» мы тоже не приводим. Ловец же всё без разбора впитывает, испортится ещё. Поэтому драться и отмечать поминки в ПП тоже нельзя, это правило Рин учредила.

Между подушками продавленного диванчика я нашëл пачку печенья. Мы позавтракали и запили его водой из-под крана – пробовать жидкости из переплетëнных ловцом бутылок никому из нас не хотелось.

– Где вообще всё это находится? Что вокруг? Что будет, если проломить стену? – я продолжил допытывать Кару вопросами, когда мы вышли из зала и продолжили осмотр.

– Будет соседняя петля, скорее всего, – она пожала плечами.

– А центр Ловца в основном зале «Паучьего подвала», или это наоборот самый край?

– Не думаю, что с Ловцом можно оперировать такими категориями. В нëм всё сильно перепутано.

Мы прошли мимо дверей с надписью «Парикмахерская» и «Кабинет химии», миновали балкон-лоджию с замазанными стëклами. Ради интереса я приоткрыл одно из окон: там оказалась кирпичная стена вплотную к стеклу.

Иногда до нас доносилась музыка и голоса. Я даже узнал голос Серого, но на всякий случай уточнил:

– Это Серый, или мне кажется?

Кара замедлила шаг, прислушалась

– Он самый. В соседней петле, похоже, развлекается с кем-то. Не волнуйся, мы вряд ли пересечëмся.

В какой-то момент мне показалось, что в кровь поступила новая порция алкоголя: коридор изгибался плавной дугой, стены с потолком сходились не под прямым углом. Подписи на дверях тоже становились всё чуднее: «День рождения», « Ссора с сестрой», «Квартира того чела с той тусы», «Зоомагазинтимпортные товарыба», «Вокзалкомаркетеатрюмочная».

Кара предложила задержаться в комнате «Дачный чердак», и мы долго лежали там прямо на тëплом досчатом полу и смотрели по старый пузатый телевизор. Он показывал странные, обрывочные передачи с квакающим звуком и ни к чему не был подключён. По телевизору показали концерт: полный зал рукоплещет, на сцене видный парень с серебряными волосами, яркая девчонка со второй гитарой, тощий басист, а за ударными…

– Вы выступали для такой толпы?! – Поразился я. – Это у нас такой стадион или в другом городе.

– Этого не было, к сожалению, – ответила Кара, – по крайней мере, пока.

Она заговорщицки подмигнула.

Я услышал позади себя шорох, лениво обернулся и тут же вскочил на ноги, врезавшись головой в потолок. По полу вальяжно и неторопливо бежала крупная чëрно-белая крыса.

– Да чего ты всполошился? Она же декоративная.

Кара подманила крысу крошками от печенья, припасëнными в кармане, взяла на руки, стала гладить. Крыса вылизывала ей пальцы. Потом свернулась калачиком, постепенно уменьшилась, превратившись в хомячка, и в конце концов у Кары остался просто пушистый помпон. Она осторожно положила его на телевизор. Я пытался как-то это прокомментировать, но малость мешала отпавшая челюсть.

– Как накопит энергии, снова забегает, – объяснила Кара, – в Ловце порой встречаются симулякры, но они не живые в полном смысле этого слова. С некоторыми из них лучше не пересекаться.

В последней фразе мне померещилось что-то зловещее.

Чем дальше мы шли, тем больше на полу становилось пыли, тем причудливее надписи на дверях и обстановка в узлах. Ловец уже вился по стенам, как плющ. Мы снова проголодались и перекусили сухариками из автомата. Кроме них в автомате продавались книги в мягких обложках, кукла без головы, мумифицированная ящерица и сухие цветы.

Вскоре через нити Ловца пришлось перешагивать: они нет-нет, да и пересекали коридор по полу, заползали под плинтусы и двери. Потолочные отростки спускались на уровень лица, и их нужно было раздвигать руками. Там я и увидел первую дверь без названия.

– Интересно, а там… – начал я, потянувшись к ручке.

– Нет! – Кара резко отвела мою руку, почти ударила по ней. – Никогда, слышишь, никогда не открывай безымянные двери!

– А что за ними? – я непроизвольно перешëл на шëпот.

– То, о чëм люди предпочли забыть навсегда.

Я нервно сглотнул. О подобных правилах поведения лучше предупреждать заранее. Мало ли, чего тут ещё ни в коем случае нельзя делать. Мы прошли по коридору ещё несколько метров, и уткнулись в ещё одну дверь, оплетённую Ловцом. Дверь без названия.

– Значит, дальше нельзя. Можно было бы поискать обходной путь, но с тебя, наверное, хватит? Для первого раза.

– Пожалуй, – кивнул я.

На обратном пути я упросил Кару заглянуть в несколько ответвлений.

– Кто кроме тебя и Серого знает об истинных размерах Ловца?

– Истинных?! – прыснула она. – Да разве что Уна и Рин знают его истинные масштабы, и то не факт.

– Ну ладно, кто ещё может зайти в петли на такой же уровень, как мы сейчас?

– Точно вся наша группа и группа Вербы, разве что, кроме Некрюка, его недавно взяли.

– Кто такой Некрюк?

– Скрипач «Вербного потрясения». Также ещё пара человек из других часто выступающих в ПП групп и пять-семь постоянных посетителей. Ещё несколько десятков человек подметили странности или о чём-то догадываются. Для остальных «Паучий подвал» – просто прикольный бар.

– А не знаешь, существуют ли ещё похожие места?

– Об этом давай лучше спросим в Рин или Уны, когда выйдем. Я не так уж много тусуюсь где-либо кроме «Подвала». Да и вообще раньше была сычом.

– А давно вы вообще начали выступать в «Подвале»? И сколько он вообще уже существует?

– Начали выступать три года назад, почти сразу, как впервые пришли в качестве клиентов. Рин что-то увидела в нас. Поговорила, узнала про группу, предложила выступить. Но для нас прошло больше трёх лет… Когда ловец стал пускать нас глубоко в петли, мы начали устраивать настоящие «дальние плавания»: брали с собой кучу еды, инструменты, находили в Ловце что-нибудь похожее на репетиционную базу и разбивали там лагерь. Мы так писали целые альбомы, выпили, наверно, кубометр местного алкоголя, перетрахались во всех возможных комбинациях, общались с симулякрами…

Кара мечтательно замолчала.

– И почему перестали? Или сейчас у вас просто творческий отпуск для восстановления печени?

– Мы начали терять себя. Чем дольше находишься в Петлях, и чем глубже заходишь, тем больше Ловец даёт тебе, но тем больше и забирает. В определённый момент пришлось сделать выбор, и мы выбрали реальность. Пока что.

Только когда мы вернулись в комнату с матрасом, я осознал, насколько устал. Ноги гудели, голова кружилась от впечатлений. Мы забрались под одеяла, даже не раздеваясь, и через несколько минут я почувствовал, что разум уплывает. Окончательно меня убаюкало сопение Кары, уткнувшейся в плечо.

Проснувшись, я был полностью дезориентирован и не понимал, где нахожусь. Что это за комната, что это за девушка? И тут я резко всё вспомнил и даже сел на постели, откинув одеяла.

– Ты чего-о? Холодно, – Кара недовольно заморгала и попыталась снова укрыться.

– Сколько мы уже здесь?

– Без понятия, можешь сам прикинуть.

«Так, я успел полностью протрезветь, мы переспали дважды, засыпали два раза… Или три? – лихорадочно думал я. – Два раза ели, и теперь я опять голодный, но печенье и сухарики не могут как следует утолить голод, так что возможно, промежутки между приемами пищи были небольшими. Но я действительно устал от ходьбы, хотя обычно я довольно вынослив…».

– Ночь субботы уже точно прошла, и воскресенье то же. А мне в понедельник к первой паре… Ещё и реферат дописывать! Вот чёрт, давай вернёмся поскорее!

Я почти бегом вышел из комнаты. Кара снисходительно усмехнулась, как будто ей самой не нужно через несколько часов бежать на учёбу, и неторопливо последовала за мной.

Коридор, подсобка с инструментами, лестница, VIP-зал. Дверь в основной. Уже на лестнице до меня донеслась музыка. Когда я выскочил в зал, то отчётливо услышал голос Вербы:

– Думал, будешь и дальше

Воду в ступе толочь,

Но завыла, как баньши,

Луноликая ночь.

Ты не сможешь оставить нас,

Сказать «всего доброго».

Глянь, как звёзды оскалились,

Точно мыши из погреба.

«Сколько ж энергии у людей, – подумал я, – второй день подряд дают концерт». Но оставаться до конца мне не захотелось, хватит с меня странностей. После таких выходных нужны ещё одни выходные.

– Пал-чник… – окликнул гнусавый голос.

– Привет, Грифон. И пока.

– Па-ал-чник!

Грифон схватил меня за рукав и тут же перенёс на меня свой пьяный вес. От одного его дыхания можно было получить цирроз печени.

– Ну чего тебе?

– Где мой стакан?

– Какой… стакан?.. – опешил я.

Он, кажется, тоже удивился.

– Бухаю я, а развезло тебя. Я ж тебе его дал подержать. Вылакал что ли?

Меня прошиб холодный пот.

– А когда конкретно ты мне его дал?

– Да я хер его знает, – Грифон передёрнул плечами, – я вроде сходил послэмился, посидел, потом стал тебя искать… Полчаса?

– Он в VIP-зале, – на автомате ответил я и деревянными шагами направился к вешалкам. Снял своё пальто. У меня даже не было моральных сил пойти попрощаться с Карой, которая ещё не вышла в главный зал. Без неё я туда ни ногой!

К счастью, Кара догнала меня сама.

– С меня тоже хватит на сегодня, – заявила она, – можем вместе дойти до остановки.

– Оно всегда так… Со временем?

– Коэффициент разный, – она сразу поняла, о чём я, – довольно близко – всего в два раза, дальше – доходит до суток за час, а где-то и за минуту. Но туда мы даже в самых смелых трипах не рисковали заходить.

Теперь я, кажется, понял, почему у Уны и Рин было такое отрешённое выражение на лицах, когда они вышли накануне из служебного помещения. Возможно, они и правда вспоминали, где находятся. Кто знает, сколько они провели в петлях Ловца: недели, месяцы, или целую жизнь…

ГЛАВА 6. НИТИ ЗАПУТЫВАЮТСЯ

Следующие две недели мы с Карой почти не говорили ни о «Паучьем Подвале», ни о Ловце, ни о том, что произошло в петлях. Весенний семестр набрал обороты и оказался куда сложнее предыдущего. Мы просиживали вечера за унылыми заданиями, рефератами и курсовой.

На выходных удалось выбраться в кино, где я получил свою порцию тактильности, без которой уже начал испытывать самую настоящую ломку. Во вторник пошли погулять, потому что погода наконец-то улучшилась, и в воздухе чувствовалась весна. А в четверг Кара позвала меня в бар:

– Не хочешь сегодня в «Паучий»?

– Ничего не путаешь? Сегодня же четверг, а не пятница, – удивился я, – как потом на пары?

– А мы пить и не будем. По будням там немного людей, поэтому «ПП» превращается во что-то вроде антикафе. Чем больше компания, тем меньше платит каждый участник. Наверняка сегодня будут почти все из «Бессознательного» и «Потрясения». Попьём чаю, поиграем в настолки, заодно познакомишься со всеми поближе. Возможно, Рин с Уной тоже посидят с нами, у них же немного работы.

– Звучит здорово! – обрадовался я. – А то этот курсач уже весь мозг вытрахал.

Кара помрачнела.

– Настоящее изнасилование мозга и унижение человеческого достоинства нас ждёт на защите. Видел в распоряжении, кто у вашей группы принимает? Вот и у моей он же. Но чему быть, того не миновать.

Я лишь тяжко вздохнул. Мы вышли с территории универа и неторопливо направились к автобусной остановке. Кара расстегнула куртку.

– Как думаешь, ничего, что я заплатил в прошлый раз за шоты деньгами из Ловца? Они не растворятся у Сирин в кассе, или у клиента в кошельке, если она выдаст ими сдачу?

– Ты же нашëл их в главном зале. Это реальная купюра, которую оставил реальный человек. Возможно, будет немного быстрее изнашиваться, чем обычные, но не более того. Чем дальше в петли, тем более экзотические вещи можно налутать. Но тем они эфемернее.

– Я бы хотел увидеть воочию, как вещи исчезают. И побольше узнать про эти… как их… симулякры. Чтобы как следует отвлечься от учёбы, может, заглянем в петли? Я бы с удовольствием провёл пару ночёвок вне дома.

– Да что у тебя там происходит, что возвращаться не хочется? Соседи организовали оркестр перфораторов? Или родили тройню?

– Лучше уж тройня с перфораторами, чем какой-то милфхантер с манерами интеллигентишки, который вечерами напролёт клеит твою мать.

– Ого… Что, прям такая разница в возрасте? – сочувственно спросила Кара.

– Сначала я вообще решил, что он наш ровесник. Но на самом деле ему что-то типа двадцати семи… Не знаю, всё равно это напрягает. Мама на сайте знакомств написала, что ей тридцать пять, но он же не совсем идиот и понимает, что я уже студент, так что его обманули почти на десять лет. И всё равно продолжает с ней…

– Твои родители в разводе? – помогла Кара, когда я замялся.

– Да, уже почти восемь лет.

– И до недавнего времени она ни с кем не встречалась?

Я выдавил из себя саркастический смешок.

– В нашем доме за это время перебывало с десяток мужиков, похожих на отца. Их как будто на одном заводе клепают. Причём завод раньше производил племенных хряков, тестостерон и громкоговорители.

– Так может, в данном случае разнообразие – это неплохо? – неуверенно предположила Кара.

– Но не такое же!

– А какое? Ты хотел, чтоб она девушку привела?

– Напомни, зачем я вообще с тобой это обсуждаю?! – во мне начал закипать гнев.

– Извини. Я и сама не люблю обсуждать дела семейные на трезвую голову.

Мы еле втиснулись в автобус и всю дорогу стояли, плотно прижавшись друг к другу. Я положил подбородок ей на голову и вдыхал фруктовый, немного приторно-химический аромат шампуня.

Вечером мы встретились уже на другой автобусной остановке и рука об руку пошли в «Паучий подвал». Мне показалось, что даже в его зале пахнет весной, и подняв голову, я увидел вплетённые в Ловец цветы. Видимо, кто-то специально их купил, потому что из-под бурого снега ещё не скоро покажутся даже первые чахлые мать-и-мачехи. К тому же, шутник скрыл срезы стеблей так, будто цветы сами выросли из Ловца.

На входе, проходя мимо стойки, мы заплатили Рин за два часа зависания в «Подвале» с безлимитным чаем, причём вышло совсем немного. Два столика на четверых были сдвинуты. За ними сидели: Грифон, Радуга, уже знакомые мне члены «Вербного Потрясения»: Верба и Слэм, а также кучерявый подросток и меланхоличный парень с зелёными, жёлтыми и синими дредами.

– Привет, Кара, Палочник! – окликнула нас Радуга и замахала рукой. На ней был ярко-розовый пушистый свитер с единорогом.

– Доров, – пробасил Слэм.

Верба царственно звякнула браслетами, поздоровались и двое незнакомцев, и лишь чуть погодя кивнул Грифон. Мне показалось, что он совсем не рад меня видеть, и поприветствовал меня только для приличия.

– Вербу и Слэма ты уже знаешь, а это Некрюк, – указала Кара на вертлявого кудряша.

– А откуда это пошло, почему всё-таки «Некрюк»? – спросил я.

– Потому что бешеному кобелю сто вëрст! – радостно сообщил мальчик. Его высокий голос, как мне показалось, едва сломался.

– Слушай, а тебе вообще можно быть в баре? – поинтересовался я вполголоса. – Тебе же чë-то типа… Четырнадцать.

– Мне шестнадцать вообще-то! – возмутился Некрюк, и все «согруппники» на него зашикали.

– А это Логика, – представила Кара человека с дредами. У него было аристократичное вытянутое лицо, печальные глаза и чуть оттопыренные уши, из-за чего он походил на ориентальского кота, – оно учится на библиотечное дело, а в свободное время подрабатывают мастером пирсинга. Серому ухо кололо, если ты обращал внимание. Получилось прикольно.

– Да ладно, я только начинаю осваивать это ремесло, – скромно ответил (ответило?!) Логика.

Очевидно, Кара специально добавила подробностей, чтобы сразу подсветить местоимения. Небинарный библиотекарь-пирсинг-мастер-гитарист с цветными дредами? Прелестно! Видимо, пареньку остро не хватает внимания, уж и не знает, чем бы ещё выделиться.

– А Курт сегодня придëт? – спросил Некрюк.

– Нет, он гуляет. У завода, – ответила Кара, и я уловил игру интонаций, но не просëк, к чему она ведëт.

– Прямо рядом с заводом? – взволнованно уточнил Некрюк. Похоже, он тоже не понял. – Там сегодня демонстрация эко-активистов. Его могут и загрести, если решат, что он не просто гуляет, а… А-а-а.

На его живом лице отразилось понимание.

– Ты вроде хотел с ним пойти, нет? – обратилась Кара к Грифону.

– Я зассал, – без обиняков ответил тот.

– Понимаю. Я тоже.

– Просто надеюсь, что он будет осторожен, и всё будет хорошо, – вздохнула Радуга.

– А я надеюсь, что он получит по зубам дубинкой! – неожиданно встрял в разговор Слэм, поставив кружку на стол так, что все подпрыгнули. – Мамкин панк! Развелось вас тут, соевых экологов, когда город загибается! Самые умные, что ли?

Я буквально почувствовал, как Кара набирает в лëгкие воздух для тирады, как сразу подобрался Грифон. Но Радуга их опередила:

– Ребята, ребята-а! Давайте без политоты. Во-первых, в этом смысла нет, а во-вторых, не в «Паучьем». Вы знаете, как Рин и Уна относятся к тому, что Ловец кормят всякой дрянью.

– Сейчас и так всем тяжело, – веско поддержала еë Верба, – многие приходят излить душу, потому что просто не выдержал иначе. Если мы будем злить друг друга, переливая из пустого в порожнее, то только испортим атмосферу.

– А для порчи атмосферы хватает завода слэмова отца. И амбре Грифона… – задумчиво протянул Логика, отодвигаясь от него.

– Да я мылся на этой неделе! – заявил Грифон. И уже не так уверенно добавил: – Вроде…

– Не обращай внимания на Слэма, – едва слышно прошептала мне Кара, убеждая скорее себя, чем меня, – его отец владеет бумажным заводом, вроде как градообразующим. Купил в девяностых по дешёвке. Он не хочет вкладываться в технологии переработки отходов, лес на сырьё рубит где попало, не создаёт работниками человеческих условий труда. Но утверждает, что всё делает для блага города (хотя это благо достаётся, в основном, администрации). Поэтому Слэм очень щепетильно относится к этой теме. Правда, нихрена не разобравшись. Если не брать во внимание все его заморочки, Слэм неплохой парень. И хороший ударник.

Разговор перешëл в мирное русло, да ещё и Ундина через пару минут принесла чай с печеньем.

– Посидишь с нами? – пригласила Кара.

Мы подвинулись, и Уна села на диван. Я почувствовал, как он чуть прогнулся, и услышал тихий скрип. Тëплый бок Уны прижимал меня слева, как огромная подушка, а справа доверчиво прижалась Кара. На широкие колени Уны грузно вспрыгнула кошка Тарантелла, и от первого же прикосновения начала мурчать с громкостью старого холодильника. В такой обстановке и уснуть недолго! Я отхлебнул сладкого чая с корицей и окончательно почувствовал себя на своëм месте.

Странно, что находясь в непосредственной близости от пространственно-временной аномалии, никто её не обсуждал. Мы говорили о будничных вещах: кто где учится, кто чем увлекается, кем работает или подрабатывает. Будто были самой обычной группой молодых людей. Оказалось, что в отличие от Рин, целиком поглощëнной заботами бара, Уна художница: рисует арты и анимации. Я вспомнил, что даже видел еë сообщества в нескольких социальных сетях и мерч на фестивалях – они весьма популярны.

– Правда, сейчас дела идут не очень, – вздохнула Уна. Я почувствовал еë вздох всем телом, – из-за тематики нам постоянно вставляют палки в колёса. Хотя в моих работах главное – фэнтези и эстетика… Ладно, не будем об этом. Я не собираюсь перекраивать или переставать рисовать некоторых персонажей.

– Не боишься, что нарвëшься на что-то посерьëзнее банов и отключения монетизации? – забеспокоилась Радуга.

– А что мне сделают? – Уна хохотнула низким бархатным голосом. – В тюрьму посадят? Да и в женской тюрьме, возможно, мне будет не так уж плохо.

Тарантелла подтвердила еë слова важным утробным «Ма-а-о!». Встала и, раскачивая косматыми боками, перебралась на колени ко мне. Если такая пушистая гиря ночью сядет на грудь, даст фору любому демону сонного паралича! Я сначала поднял руки, будто сдаваясь, но потом рискнул коснуться лоснящейся спины кошки. Тарантелла тут же завела свой «мурчатор», и мне показалось, что завибрировал весь диван.

– Чего это она от меня ушла? – удивилась Уна, собирая шерсть с коленей. – Ох ты ж…

Я взглянул на еë джинсы, и увидел на них пятнышки с оттенком крови.

– Что-то часто она стала писать, где ни попадя. Теперь ещё это, – Уна озабоченно нахмурила светлые брови, – завтра отвезу его к ветеринару. Хотя засунуть Тарахтелку в перевозку – это то ещё шоу укрощения львов! У неë с молодости с почками не всё ладно. Прямо как у меня.

Я, конечно, был в чëрных джинсах, но не хотел получить кошачий сувенир, поэтому минут через пятнадцать деликатно пересадил Тарантеллу на диван в ямку между Карой и Грифоном.

– Возьмëм ещё чаю? – шепнула мне Кара, щекотнув ухо тëплым дыханием. – Если Рин не занята, позовëм и еë.

Я согласился, мы с долей сожаления встали с нагретых мест и пошли к стойке. За ней сидел всего один человек. Тот, кого я точно не ожидал увидеть в «Паучьем подвале».

– Это он, – прошипел я Каре на ухо, останавив еë за локоть.

– Кто «он»?

– Ну этот, милфхантер, который к матери подкатывает. Что он здесь забыл вообще?!

– Меня больше удивляет, как он добрался до «ПП» самостоятельно. И судя по всему, впервые: никогда не видела его тут раньше. Если нашëл, значит, реально надо было.

– Надо ему, ишь! – фыркнул я. – Как будто мне дома его мало.

– Хочешь, я одна схожу? – предложила Кара.

– Не знаю.

Я стоял в растерянности, не решаясь подойти к стойке. Но и вернуться за столик ни с чем было бы глупо. Милфхантер даже не глянул в мою сторону: он сидел, понурив голову, пил и вполголоса разговаривал с Рин. В этот раз он показался мне старше: строгая рубашка, одежда в серых тонах, помятое лицо. Высокий лоб (который лет через десять наверняка станет слишком высоким), трëхдневная щетина, чуть заметная седина на висках. Рин в пëстром рыже-коричневом пончо, похожем на оперение степной птицы, протирала стойку и не перебивала. А он всё говорил, говорил: монотонно, глядя сквозь неë. Я напряг слух.

– …Совсем ещё подростком был. Когда мы доехали, уже ничего не смогли сделать. Разрывы внутренних органов, вместо лица – одна сплошная гематома, пальцы раздроблены. Зачем они его так? Что за люди такие, а? Да разве ж это люди…

Я ожидал, что Сирин скажет что-нибудь мудрое и утешительное, но она молча подлила ему виски. Он выпил алкоголь, словно воду. Сидел на высоком барном стуле неподвижно, как изваяние, и только руки крутили маленький предмет: синюю металлическую рыбку, акулу, кажется. Хвост акулы был испачкан запëкшейся кровью. «А ведь у него руки врача, – понял я, – умелые, добрые руки».

– Что это у вас? – наконец спросила Рин.

Он вздрогнул, положил фигурку на стойку и отдëрнул руки, словно она была ему отвратительна.

– Брелок от его ключей. Он защищался от них, зажав ключи в кулак. Одному чуть глаз не выбил. Не знаю, зачем взял. Нельзя было, наверно, это же вещдок. Но этих тварей и так уже нашли. Хотя кому от этого легче.

– И часто вы видите подобное?

– Работая на «скорой» и не такое увидишь, – вздохнул он.

Моя рука соскользнула с плеча Кары, а ноги сами понесли меня к стойке.

– Привет, – сказал я, неуклюже залезая на соседний стул.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вынырнуть из своих мыслей и вспомнить моё имя.

– Палочник, – опередил я, – ну типа, добро пожаловать в «Паучий подвал». А это Кара.

– Очень… Приятно? – он явно не ожидал увидеть меня здесь.

– Кара, это Мил… – я перебил сам себя, – это Док. Парень моей мамы.

– Будем знакомы, – Кара покосилась на меня, не зная, как реагировать.

– Если не знаешь, куда выбросить эту штуку, привяжи к Ловцу. Сирин, можно ведь?

– Конечно.

– К чему привязать?

Мы с Рин и Карой, не сговариваясь, указали наверх. Лицо Дока стоило видеть! Его глаза медленно расширялись, а брови ползли вверх секунд пять.

– Ну… Почему бы и нет.

Док подошёл к ближайшему столику, разулся, встал на стул и, слегка покачиваясь, потянулся к Ловцу. Похоже, он уже успел набраться и сам того не заметил. Мы с Карой решили не стоять над душой в этот интимный момент, взяли чаю и, поскольку Рин отказалась идти за общий столик, ушли в VIP-зал.

Он был уже занят: на одном из столиков на цыпочках стояла Верба и привязывала что-то к потолку. Я поздоровался, но солистка «Вербного потрясения» зыркнула на нас не особенно дружелюбно. В её руках блеснул серебряный кубок с выгравированной на боку цифрой два.

– Какая-то награда? – спросил я. – Хочешь подарить её Ловцу?

– Да. За участие в вокальном конкурсе, – буркнула Верба, – хочу утилизировать.

– Разве не за победу? – уточнила Кара.

– Победа – это первое место. А я заняла второе.

– Ну нельзя же всегда и во всём быть лучшей… – начал было я и осёкся. Похоже, для Вербы это больная тема.

– В отличие от некоторых из «Депрессивного бессознательного», – она недвусмысленно глянула на Кару, – я хочу развиваться в музыке и вывести свою группу на профессиональный уровень. Мне недостаточно быть первой в этой забегаловке. И вообще у нас уже почти подписан контракт с лейблом. Скоро запишем и сведём песню в студии.

– Удачи с этим… – сконфуженно проговорил я. А про себя подумал: «С чего это она решила, что лучшая в „Паучьем подвале“»?

Мы не стали лезть глубоко в петли, просто прошли пару комнат, чтобы не мешать Вербе упиваться самокритикой и иметь побольше времени за счёт временного искажения Ловца. Развалились на диванчике, покрытом живым плющом, словно пологом.

Поставили чай на подлокотники.

– Мне кажется, Ловец стал как-то поживее. Приветливей, что ли…

– По весне он всегда приободряется. Как и все вокруг.

– В этом году тяжëлая весна. Невесëлая.

– Во многом. Но Ловец борется, как и люди. Ведь всë-таки мозгу не прикажешь: он-то получит свой дофамин от тепла и голубого неба.

– И весеннего обострения, – добавил я, сгребая Кару в охапку.

– Тогда, может, и к чужому весеннему обострению отнесëшься толерантно? – усмехнулась она, ёрзая, чтобы устроиться поудобнее.

– Ты про маман и Дока? То, что я с ним перекинулся парой слов, не значит, что мы теперь друзья. Не собираюсь перешагивать через себя и принимать его, всë равно они через месяц разбегутся. У нас дома он совсем другой: в этих своих худи, как у сраного скейтера, и всяких мультяшных носках. С модной причёсочкой. Постоянно шутит и обсуждает эти её цветы и исторические музеи, как будто ему реально интересно.

– Так может, ему реально интересно, отличие от тебя?

– А может, он просто двуличный фетишист, который хочет ей понравиться и втереться в доверие? – я не мог объяснить, почему, но чувствовал именно так.

– Как знаешь. Станет ясно со временем, – у Кары явно не было настроения спорить.

Она отхлебнула чаю и легла, положив голову мне на колени. Ловец ненавязчиво свесил на тесëмке конфету.

– Да-ай! – Кара открыла рот, как галчонок. Еë нижняя губа походила на нежный клювик.

Я развернул фантик, взял конфету в зубы и, насладившись Кариным возмущëнным лицом, наклонился, предлагая ей откусить половину. Мне казалось, мы закрыли тему, но прожевав, Кара всё же спросила:

– Может быть, ты просто ревнуешь?

– Ну уж… – опешил я, – это уже что-то по Фрейду.

– Я имею в виду, чисто по-человечески. Хочешь, чтобы она всегда выбирала тебя. Чтобы была с тобой всегда, когда ты будешь нуждаться.

– Конечно, хочу. Разве не все хотят… Быть единственными?

– Я давно приняла, что всегда быть единственным невозможно. Люди – узелки сети, и каждый соединяется с другими множеством нитей. Никто не принадлежит мне. И я никому не принадлежу.

Каждый раз, когда она поднимала эту тему, я чувствовал раздражающий укол боли, будто ядовитое насекомое кусало где-то под рёбрами.

– Надеюсь, наша нить не порвётся в трудные времена, – тихо проговорил я после паузы.

– Пока я нужна тебе, я буду здесь.

Кара притянула мою голову, заставив наклониться над ней, так что лицо в обрамлении алых прядей заполнило всё моё поле зрения. Успокаивающим движением заправила прядь волос мне за ухо, одновременно погладив по лицу. Я думал, что она меня поцелует, но она запела:

– Тело хрупко, сознание шатко.

Мы как призраки, но на таблетках.

Я тебе посвящу без остатка

Две последние нервные клетки.

Говоришь, мы устанем бороться.

Исчерпаем энергоёмкость,

Как два маленьких-маленьких солнца.

А я говорю – прорвёмся!

– Откуда это? – завороженно прошептал я.

– Из «Депрессивного бессознательного». Тексты у нас сочиняет не только Серый. Эта песня ещё не записана. Я написала её про нас с тобой.

Я запрокинул голову, чтобы она скрыть от неё увлажнившиеся глаза, и увидел омелу, выросшую из Ловца прямо над нами.

По ощущениям, мы провели в ближних петлях весь вечер. Значит, в зале прошло около часа.

– …Ну что, вернёмся к нашим? – предложила Кара, застёгивая рубашку.

– Угу, только в порядок себя приведу… – Ловец услужливо подсунул осколок зеркала, – как думаешь, мне бы пошло выбрить висок и проколоть ухо, как у Серого?

– Думаю, это практически всем идёт.

Не успели мы прийти в себя, вернувшись в главный зал, как раздался ужасный шум. Похоже, кто-то упал и перевернул стул. Может, Док слишком налакался виски? Тут же донёсся голос Курта, показав, что моё предположение неверно.

– Тогда почему до сих пор играешь в «Вербном потрясении»? По твоим пещерным убеждениям с ними нельзя водиться. Выбери одну компанию: Верба, Некрюк и Логика, либо твои отморозки, – Курт старался изобразить презрительное спокойствие, но явно был на грани.

– Сейчас бы крашеный проколотый пидор мне указывал, что делать! – раздался ответный рёв Слэма.

– Представь себе, гетеро-парням не обязательно быть чуть красивее обезяны. Думаешь, бритая башка делает тебя более мужественным? Только вот у крашеного-проколотого кишка не тонка отстаивать свою позицию. А тебя с дружками как только прижмут, сразу побежишь к богатому бате, поджав хвост.