Текст книги "Раздумья в сумерках жизни"

Валентин Богданов
Раздумья в сумерках жизни

Эту книгу посвящаю своей жене, незабвенной АЛЕКСАНДРЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ БОГДАНОВОЙ, милому и доброму человеку, неутомимому труженику, заботливо согретой любовью и уважением своих детей и внуков, нравственному авторитету всей семьи.

Валентин Богданов,

г. Тюмень, декабрь 2016 г.

Репортаж из прошлого (сказание о былом)

«Ни грешным, ни безгрешным, ни смертным, ни бессмертным сотворили мы тебя для того, чтобы сам творил судьбу свою, чтобы мог быть свободным ты, свободным по собственной воле и по велению своей совести. Лишь тебе одному даровали мы расти и развиваться в соответствии с собственной волей свободного существа.

Ты несёшь в себе семя вселенского бытия».

Пико делла Мирандола.

«Речь о достоинстве человеческом».

Вести из Захламино. Вчера, ранним утром, в Захламино началось весеннее наводнение. Изза резкого потепления в горах быстро растаял снег со льдом, и вода бурными потоками начала захлёстывать низины. Река Уркаганка мигом вспухла, её ледяной панцирь с грохотом раскололся и медленно, с шумом и треском, набирая мощь, двинулся вниз по течению. Тут она во всю свою мощь и взбесилась. Эта небольшая речушка была прозвана так заключёнными из многочисленных лагерей, которые находились здесь в недавнем прошлом. Да так это лагерное прозвище и прикипело к ней, начисто стерев из памяти местных жителей её прежнее название.

Сегодня уже началось затопление огородов, угрожающее гибелью семенам ранней зелени, слишком рано внесённым в землю. Бурные потоки Уркаганки несут с собой всякий хлам и забивают им огороды, которые захламинские бабы баграми, вилами и граблями отправляют обратно в реку. Обуты они в резиновые охотничьи сапоги, юбки задраны намного выше колен; ругаясь, борются с наплывающим хламом. Захламинские мужики в это горячее время сидят на завалинках своих покосившихся от старости домишек, курят, пьют водку и восхищаются.

– Глика ты! Как Уркаганка разыгралась нонче, а с нашими бабами вместе очень даже интересно смотрится. Хоть в кино снимай, хоть картину рисуй. Прямо красотища. А юбчонки свои, твою мать, задирать надо бы пониже. Не тот случай, и не к добру это – всем им прилюдно так делать. В мужское охмурение нас шибко вводят. Надо бы им кликнуть, одёрнуть, что хоть природа и взбунтовалась и нас возбудила, а себя будь любезна соблюдай! Да ведь на самое малое замечание так изругают, что и не рад будешь, что рот открыл. А всё-таки мужики, надо прямо сказать, што своя бабёнка с задранной юбкой на улке заманчивей смотрится, чем дома. Ха-ха! Ишь ты-ы! Тв-вою ма-ать!.. Но кажется, мужики, что нам в этом случае и посоветовать бы им нелишне. Не положено вам, дорогуши вы наши, по своему происхождению свои ноги так прилюдно оголять, и точка… Но советуй им – не советуй, не послушаются, они же коллективно всегда упёртые… Но што забавно, ведь от чужой бабёнки с оголёнными ногами, бывает, и глаз не оторвёшь. Ха-ха-ха! Да ну-у, ты-ы! Вот ведь какой щекотливый чертёнок у нас, мужиков, в нашем организме водится, да ещё в самом стыдном месте, что никак от него не избавишься… Да и не надо, помилуй нас, Господи! Што забавно, братцы, так ведь только и зыркаем, и зыркаем своими глазищами, где там у какой бабёнки невзначай што оголилось, а наши глаза уже к тому месту прилепились. Ха-ха! Братцы-ы, да так оно и есть! Гы-гы! – пьяно похохатывали мужики в этот день весеннего безделья, подаренного половодьем.

Вести из Захламино. Третий день Захламино закрыто непроглядным туманом. Но его жители не унывают и говорят, что это к лучшей перемене погоды. Хоть и крутого нрава в разгар половодья их Уркаганка, но, сколько помнят старожилы, никогда ни за один порог не заходила. «Совесть имеет», – с уважением говорят о ней все жители. Однако огороды она затопила почти полностью, и вода схлынет только в конце июня. Об огородном урожае и думать шибко не надо, считай, что он банным тазиком накрылся. Теперь захламинским бабам нет необходимости задирать подолы юбок выше колен, и мужского остроумия из-за этого заметно поубавилось. Конечно, задирают, не без этого, но по вспыхнувшей нужде своего муженька, которого только весенняя пора и возбуждает, а в остальное времечко он не особенно на это горазд. Шибко на работе уламывается. «Да провались она пропадом такая жизнь!» – с оглядкой иногда ругаются бабы, но терпят, привыкли, поскольку с рождения приспособились к укладу деревенской жизни, каким испокон веков жили их предки. Понимают, что зря да прилюдно не надо лишнего наговаривать на своего муженька. Он же родненький, судьбой дареный. Знают, видят, что весь световой день, в горячую летнюю пору мужик на работе сил не жалеет и, чего греха таить, редко, но не забывает и её, свою жёнушку, потискать в своих крепких объятиях, от чего и потомство появляется. А без этого и жить-то на белом свете нет смысла. Да и какой толк от пустоцвета? Да никакого, по их разумению. Может, оно и так, говорят другие, но ведь кому-то надо было, чтобы пустоцвет выдурел среди благоухающего цветения других растений? Вот то-то и оно.

Вести из Захламино. Всю ночь над Захламино бушевала первая весенняя гроза, но радости не принесла, лишь пьющих мужиков с улицы по домам разогнала. Огороды затоплены. По улице ранним утром прогнали стадо коров и овец, и по ней сейчас ни пройти, ни проехать. Да Уркаганка чуть раздалась вширь и краешком зашла в огороды, но дальше не посмела. Зато захламинским бабам снова приходится задирать юбки, чтобы пройти по улице. Для кого это смех, а для них – безвинный грех. На завтрашний день в Захламино назначен сельский сход, на который прибудет глава района. Эта новость некоторых взволновала не на шутку, а кого и всерьёз напугала. Шутка ли, но такое событие в их жизни впервые случается. Для пущей важности повесили на дверях начальной школы старый лозунг «Правильной дорогой идёте, товарищи!». Но захламинцев партийные лозунги давно не вдохновляли. Любопытный читатель может в недоумении спросить: «А почему?» – и любой захламинец, не задумываясь, ответит: «А по херу да по кочану!» – как у нас обычно по всему отечеству отвечают на глупые вопросы. Никаким лозунгам они давно не верили, а этот, завалявшийся в амбаре, вывесили для глаз большого начальника, мол, и мы, захламинцы, как и весь наш народ, тоже верной дорогой идём. Народная дипломатия в отношениях с властью им тоже была не чужда, но скорее от страха перед ней, по инстинкту самосохранения. Явной боязни перед начальством они старались не показывать, поскольку редко его видели, а если и приходилось, то старались на глаза ему не попадаться.

А в те начальные дни половодья, после банной услады, мужики уже вторую неделю обмывали своё счастливое возвращение из тайги, где всю зиму промышляли зверя. Бабы терпеливо ждали своих кормильцев в горячие объятия, а тут навязался этот непонятный сход, на котором, по их предчувствию, либо личный скот конфискуют, либо снова огороды обрежут до самых крылечек, как раньше случалось. Вроде Бога захламинцы не гневили, но милости от тогдашней власти, да любой, никогда не ждали, сроду такого не было. И в их озабоченные головы лезут только нехорошие предчувствия от результата этого схода, провались он в Уркаганку. «Вот и поживи нормальной жизнью в нашем Захламино. Ведь при любой власти у нас не жизнь, а мучение неодолимое», – с горечью и обидой говорят они между собой.

Вести из Захламино. Это лето в Захламино местные знатоки обещали жарким, а вышло прохладным, зато богатым на разные события, ранее здесь не случавшиеся. В тот день глуховатый ОсипКузьмич, бессменный секретарь сельсовета, с милиционером Рахимом решали государственной важности вопрос о выявленном у них по итогам переписи населения излишнего электората. Очень неожиданно в их деревню заявился Петруха Березняков, демобилизованный с флотской службы, при полной форме и с внушительным чемоданом. Встречали его земляки с нескрываемой радостью и весельем. Три дня Захламино горланило удалые пьяные песни, заливалось смехом, развлекалось коротким и злым мордобоем, без чего здесь никакой праздник не проходил. Местные мужики нрава были горячего, физически сильные и в любом споре неуступчивые. И порою в этих пьяных драках не понятно было, кто с кем дерётся, а кто кого разнимает.

Однако в третью ночь в Захламино стояла непривычная тишина.

Рахим во время драки решительно встал, надел фуражку и хотел было навести порядок, но благоразумный Осип Кузьмич дружески его предупредил:

– Не ходи, слыш-ка, туды, Рахимка, прибьють по пьяной дури.

Рахим в нерешительности остановился, чуть подумал, снял фуражку и глухим голосом ответил:

– Пугай бабку Кузьмич, я и сам могу кого надо прибить, – но на улицу не пошёл, а занялся работой, склонившись над столом, с ворохом бумаг.

Вести из Захламино. Сельсовет находился в большом старом доме с покосившимися окнами и выцветшим красным флагом над крыльцом, который в эти дни от безветрия траурно обвис. На крепко сделанных входных дверях висел большой амбарный замок, изготовленный ещё при царском режиме. Увидев его, посетители обычно шли в жилой дом секретаря сельсовета Осипа Кузьмича Мимолётова и там решали возникшие вопросы.

При любом правителе государства и любом председателе сельсовета незаменимым его секретарём был безногий и глуховатый Осип Кузьмич Мимолётов, хотя сельчане чаще называли его, кто в шутку, кто с раздражением, Миномётовым или просто «Миномёт», смотря с каким настроением от него уходили. Зачастую мужики спорили между собой: является ли Осип Кузьмич участником войны или не является? Все льготы, положенные в этом случае, между прочим, получает исправно. Земляки не понимали, почему власти считают его участником войны, когда он там не был ни одного дня. Дело в том, что эшелон, в котором его везли на фронт, в пути следования немцы разбомбили, ему оторвало ногу до колена и контузило. Поэтому и была какая-то ущербность в сознании сельчан, что единственный у них в селе участник войны не побывал на передовой и в глаза не видел ни одного немца, ни живого, ни мёртвого, да и рассказать ничего интересного о войне не мог. Но рассуждали они об этом без всякой неприязни к нему, а больше так, чтобы поговорить о войне, особенно когда о ней говорят по радио и пишут в газетах. Так что каждый раз, когда всплывала эта тема, они вспоминают Осипа Кузьмича, кто с ухмылкой или ироничной насмешкой, а кто просто за компанию.

Но неумолимое время сделало своё дело, и кто бы что ни говорил об Осипе Кузьмиче, сельчане к нему привыкли, как человек привыкает к привычным для него вещам, к дому и ко всему, что дорого его сердцу. Он был в их жизни олицетворением власти, самой доступной и нужной. У него при себе всегда были печать, ключи от амбарного замка и сейфа, где он хранил документы и недопитую бутылку водки с вяленой рыбёшкой, которой сразу начинало пахнуть, стоило только сейф открыть. Даже когда власть в стране круто поменялась, а это в нашем отечестве не впервые случается, в его властных полномочиях ничего не изменилось. Та же печать, ключи от сейфа и те же сельчане, к которым он прикипел всем сердцем с рождения и никуда не собирался от них уезжать, хотя его дети, сын и дочь, жившие в областном центре, не раз его приглашали переехать жить к ним. О начавшейся в стране непонятной Перестройке жители Захламино узнали из газет через месяц после начавшейся перестройки, когда к ним приехал незнакомый чиновник из района представлять главу местной власти, который был назначен на эту должность районным руководством. Но Осип Кузьмич, возмущённый их вероломным требованием отдать печать, ключи и впустить в здание сельсовета, невозмутимо и твёрдо заявил, что без указания своего руководства отдать им местную власть не имеет права. Надёжный амбарный замок они не смогли открыть, а любопытный местный мужик, суетившийся вблизи, хоть и прислушивался к разговору начальства, но на просьбу открыть замок отказался это сделать и мигом исчез от греха подальше. В окно они не полезли, хотя заглядывали внутрь помещения несколько раз. Осип Кузьмич, молча и мрачно наблюдавший за их суетой возле сельсовета, только при их отъезде вслух выразил землякам своё мнение, но, конечно, учитывал политический момент, потому что помнил прошлые уроки родной партии – они в нём закаменели на всю жизнь. «Без революции власть в нашей стране на другую не меняется и просто так никому не отдаётся, а в противном считается её свержением». С этим никто из его земляков даже не пытался спорить.

И всё же! Всё же! Надо признать, что Осип Кузьмич, наверное, был единственным из всех коммунистов, погибающей партии, кто стойко защищал крохотный островок советской власти в таёжной глухомани, на самой дальней окраине огромной державы. Не сомневаясь в своей правоте, он понимал, что из последних сил удерживает ускользающую власть, которой всю жизнь боялся, но преданно ей служил до последней возможности. Да наша привычная беда, что о его неприметном подвиге рядового коммуниста, единственного такого в деревне, никто из партии не узнал и даже не заметил. Теперь будут знать, прочитав этот репортаж из прошлого.

Несколькими днями позднее и объявился Петруха, демобилизованный с флотской службы, и в жизни Захламино открылась новая страница.

В связи с восторженной встречей Петрухи сход отложили на три дня, чтобы захламинцы очухались, пришли в себя и с трезвой головой явились на встречу с руководством района. Встревоженные предстоящим сходом, его жители всё назойливей приставали к Осипу с вопросами об их дальнейшей судьбе в связи с переменой власти в стране. Однако помрачневший Осип Кузьмич на вопросы отвечал неохотно и говорил что-то непонятное. Онто хорошо знал, что в социалистическом отечестве за случайно сказанное слово, можно было надолго загреметь в лагерь, а то и жизни лишиться. Этот страх у него никогда не проходил, хотя он и был маленьким винтиком в системе этой власти, но прогневить власть боялся. И неудивительно.

Ведь сталинская убойная прививка, сделанная народу в ходе массовых репрессий, при строительстве социализма, и сегодня действует безотказно, поскольку лишила граждан природного инстинкта самосохранения на многие десятилетия. Протестного движения против произвола властей у нас никогда не было и, похоже, не предвидится. А тут предстояло провести сход в присутствии главы района, а перед этим сделать новую перепись местного населения, поскольку фактическое наличие жильцов в их посёлке превышало районные показатели на восемнадцать человек. А это не шутка, это государственной важности дело. Временно назначенный главой Захламино Пётр Петрович Березняков решил этот трудный вопрос коротким словом, как саблей иву смахнул: «Приплюсовать их как родившихся в таёжных урманах и незарегистрированных из-за неизвестности точного места рождения и времени. И точка!» Так и записали в нужных документах.

Вначале на сходе жителей Захламино, с трудом уместившихся в большой комнате сельсовета (остальные теснились у окон на улице) стояла настороженная тишина. Народ недоверчиво, с затаённой тревогой вживался в атмосферу невиданного схода, а когда вжился, тут и началось…

С удивлением люди смотрели на главу района, впервые посетившего их захолустье. Он довольно громко зачитал письмо Петрухи, написанное им ещё со службы в Москву председателю правительства. В письме Петруха описал средневековую отсталость захламинцев, немыслимую в наше время, когда по всей стране победным маршем шагает социализм. Указал на все недостатки в их жизни и как их можно быстрее устранить. С этим все жители были согласны. Но когда председатель зачитал, что местные бабы весну и лето ходят по непролазной грязи с задранными юбками, среди присутствующих поднялся возмущённый ропот, они так и не поняли, зачем он указал в письме на этот стыдный факт, о котором теперь даже в Москве узнали. Особенно выделялись возмущённые голоса самых бойких женщин: «Да, поди-ка, в Москве и сами понимают, когда и почему бабы задирают юбки и платья, а мы, захламинские бабы, задираем их от напора природы, а не по баловству, как у них там бывает. Ишь, как там повернули, в Москве-то!!!»

Вести из Захламино. Спустя три года ранним утром должно было состояться очередное совещание руководства Захламино по серьёзнейшему вопросу «Борьбы с местными пережитками», и Осип Кузьмич с Рахимом терпеливо ждали Петруху на это совещание. Точнее, Петра Петровича, как называли его теперь, после назначения главой их поселения. Осип с интересом смотрел в окно, как на дворе яростно бились насмерть два петуха за обладание всей полнотой власти над куриным сообществом, которое было совершенно равнодушно к любому исходу их борьбы. «Да у них же полностью отсутствует ревность, в отличие от наших баб, – с удивлением отметил про себя Осип. – Поэтому они и не тратят свои силы попусту, как некоторые наши “дурёхи” в таких случаях, и всегда сохраняют душевное спокойствие при любом петухе-предводителе. Ведь у единовластного петуха, как у султана в гареме, всегда порядок, среди его послушных курочек». А жестоко исклёванного петуха, вообще-то, ему было жалко. Осип хмурился и с досадой думал: «Надо же, как он его ухайдакал, зараза, что того и близко не видно. А вообще-то, обидно, что такого порядка в нашей жизни нет, и вряд ли когда будет, вот и маемся из-за этого», – заключил Осип. «Глупо об этом даже думать, но совсем никуда не годится, что наши люди до сих пор не понимают, что куриное яйцо всегда начинается с действий петуха. И не надо бы спорить, что первично – курица или яйцо? Ясное дело, что петух, а всё остальное – куриный бульон. А если копнуть глубже, то похоже, что жизнь у куриц кое в чём, пожалуй, даже лучше организована, чем у людей. Наверное, в природе всё живое создано по какому-то единому замыслу, людям пока неизвестному. Мировая загадка, чёрт возьми!» – пришёл к выводу Осип. Неожиданно для себя он удивился своей житейской мудрости и поделился размышлениями с Рахимом, занятым работой. К его удивлению, тот лишь с недоумением вскинул на него свои чёрные глаза, как-то отчуждённо посмотрел, да ещё строго нахмурился и ничего не ответил. Осип не на шутку обиделся на товарища за невнимание к его разумным рассуждениям о жизни и решил, хоть чем-то ему досадить, вывести из равновесия, чтобы встрепенулся.

Он украдкой, несколько раз подряд зыркнул глазами в сторону увлечённого работой, ничего не подозревающего Рахима, потом нарочито оглянулся и с притворным сочувствием вкрадчиво начал говорить:

– Слышь-ка! Рахим? Наши-то, деревенские сказывают, что ты у Зойки уже третьим мужиком по счёту будешь и тебе, кажись, повезло, что в призёрах у неё числишься, а сам об этом, похоже, не догадываешься!

Но тот, не вникнув в оскорбительный смысл сказанного, небрежно ответил, что он хоть и стреляет на соревнованиях из нагана на «хорошо», но призёром пока не был. И только взглянув в хитро прищуренные глаза и застывшее в настороженности морщинистое лицо собеседника, догадался, что сказал глупость, и тут же поправился.

– Да я, блиндер, с Зойкой уже поговорил так, что испугалась, сразу присмирела и послушной стала.

– Тогда, Рахим, другое дело, – примирительно ответил Осип Кузьмич, довольно улыбаясь, и они дружно принялись за работу.

Что любопытно. Разговор о «призёре» состоялся между двумя известными лицами, а вскоре стал известен всем жителям Захламино, но в разных вариантах, больше похожих на анекдот. И неудивительно, что слово «призёр» теперь стало среди его жителей нарицательным в разговорах между собой на всякие щепетильные темы, а в некоторых случаях насмешливым для мужиков.

Вести из Захламино. Ещё через год, на следующем совещании, известные его участники выяснили, что для борьбы с пережитками прошлого среди жителей Захламино нет настоящего разворота, масштаб не тот. Всё на виду, как на лысой голове Осипа, и никаких планов в намечаемой борьбе с пережитками прошлого не осуществишь. Сразу раскусят внутренне, привычно ощетинятся против всего нового, а то и пакостить по мелочам начнут. Однако эту проблему они обсудили без споров и вынесли постановление. Учитывая вышеизложенное, им пока следует искоренять лишь некоторые обычаи в свадебном ритуале, которые оскорбляют окружающих и самих молодожёнов.

– Какие такие ритуалы, что оскорбляют людей? – с удивлением переспросил Рахим.

– Сейчас введу в курс дела, – недовольно сказал Петрович и начал: – Для тебя, Рахим, это будет внове, а для Осипа проблема знакомая, привычная, как вековая традиция в нашей деревенской жизни. Дело вот в чём. В прошлые времена на свадьбе родители после свадебного застолья с благословением отправляли трезвых молодожёнов в отдельно приготовленную комнату, а если таковой не было, то в баню, на чистую постель, чтобы муж в страстном порыве сокрушил девственность своей венчанной жены. А утром родители жениха выносили на показ гостям её ночную рубашку с кровяными пятнами на ней от порушенной невинности и с четвертью вина. Затем отдавали её родителям невесты как память о девственности их дочери до замужества и как наглядное пожелание на будущее её детям, внучкам невесты, стараться сохранить свою девственность до свадьбы. Гости в таких случаях били посуду и кричали «ура», а молодой муж показывал гостям пятерню. Это означало, что они заведут пятерых детишек. И совершалось это ритуальное мероприятие только в ночь, когда народится молодой месяц. Это было верной гарантией того, что дитё, зачатое в это время трезвыми родителями, наверняка родится здоровым малышом, как и его многочисленные последыши, зачатые таким же образом. Они будут редко болеть, и в их жизни счастье и удача будут идти в обнимку всегда рядышком. Наверняка знали наши предки, что малыш при соблюдении молодыми родителями этого обряда будет сработан из крепкого корня и любую нагрянувшую беду перетерпит, выдюжит. Как тогда было заведено, всё славно ладилось на свадьбе, по старинному обычаю, если невеста до замужества сохранила девственность, а если нет, то публичного позора ей и её родителям было не избежать, и пережить этот позор было мучительно трудно для невесты, но особенно для её матери. Её заставляли во время свадьбы исполнять срамные песни, надевали ей на шею венки из соломы или баранок, одаривали мать селёдкой, которую клали ей на колени. Невеста, «лишившаяся девственности» до свадьбы, не шла к столу, а подползала на коленях под стол, чтобы сесть рядом с мужем, из-под которого показывала своё лицо гостям, а свекровь каждый раз била её по лицу, пока сын, уже ставший законным мужем, не останавливал мать. После этого невеста вылезала из-под стола и садилась рядом со своим суженым. Зачастую гости и родные жениха били окна в доме такой невесты, мазали сажей или дёгтем ворота. Но невзирая на эти, в общем-то, постыдные сцены, какими нам они сегодня кажутся, свадьба пела, плясала и веселилась около недели, а то и больше.

– Возможно, кто-то из вас ещё помнит, а может, подзабыли, – продолжал Петрович, – что хороший хозяин тогда заготавливал черенки для домашнего инвентаря – лопат, вил, граблей и прочей утвари, в весенние месяцы, апреле мае, и тоже с зарождением нового месяца. Сегодня даже не верится, что эти черенки служили ему годами, а то и до нового поколения не поддавались никакой порче и звенели, как железные, если их ударить.

Но вдумайтесь, товарищи! Сколько нравственной чистоты и духовного очищения несли в себе эти обычаи нашим предкам и передавались из поколения в поколение потомкам для сбережения духовности в человеке, хотя нам они сегодня кажутся постыдными и недопустимыми в сегодняшней жизни, а зря. Но не дай Бог, что-то из прошлых обычаев снова безалаберно растерять, как уже многое бесследно растеряли и никогда больше не возвратим, как бы нам этого ни хотелось. Надо нам, дорогие земляки, свято беречь память о своём прошлом, как нам это завещали наши предки, а они-то толк в жизни знали. К сожалению, надо признать, что от наплыва в нашу жизнь вредных привычек, уже ставших обычаями, таких как пьянство, нарастающая наркомания и разврат, те пережитки прошлого, которые мы с вами пытались изжить, сегодня нам кажутся потешной забавой. Они сами незаметно уходят из нашей жизни, как сухие сучья отваливаются от растущего дерева. Но непримиримую борьбу с прикатившим к нам злом мы должны вести постоянно. Сами видите, что в производственных делах мы скоры на руку, всего можем добиться и добились, а в нравственном отношении необычайно ленивы и бестолковы. Духовная работа над собой – самая тяжёлая для нашего человека и малоприятная, но без неё у нас с вами ничего не получится.

Вести из Захламино.

– Продолжим обсуждение, начатое ещё в прошлом месяце, – сказал Петрович и довольно решительно завёл начальственную речь: – Давайте на время закончим о женщинах вообще, но с небольшим довеском о них же. Как вы знаете, живут у нас женщины, как правило, с ребёнком, оставленные мужем, о причинах умолчим. Зовут их у нас «брошенками». Есть, чёрт возьми, и совсем молоденькие, нагулявшие ребёнка без замужества, и зовут их «гулящими», а самых-самых – распутных блядями. Эти прозвища им присобачил народ, исходя из многовекового опыта жизни, и они точно отражают суть явления. Стыдиться этих слов нам не следует. Возмутительно, что эти распутные женщины без каких-либо возражений принимают у себя любого пришлого забулдыгугулевана и угодливо, в пьяном виде под него ложатся. Что будем с ними делать? Куда их девать, чтобы из-за них не было этих диких скандалов с замужними женщинами на почве ревности? Ведь их откровенно презирают и ненавидят. А что будем делать с неженатыми мужиками, которые каждую ночь шатаются по всяким гулящим бабам, не брезгуя никакой из них, подавая другим дурной пример? Особенно для молодёжи. Думайте! Думайте! Товарищи! К следующему совещанию готовый ответ и свои предложения по этим вопросам мне выскажите, и мы их обсудим. Сами понимаете, что без решения этих проблем мы не сможем успешно бороться не только с некоторыми пережитками нашего прошлого, но и с накатившим новым злом, ранее не виданным, не совместимым с нормальной жизнью человека!

В коридоре Петровича шёпотом подозвала к себе уборщица Савельевна, даже для верности, поманила пальцем. Подойдя к нему, заплакала и поведала о своей беде, показывая на большой синяк под глазом, прикрытый платком.

– Старик-то мой, Илья Семёныч, кажись, совсем умом рехнулся, Петрович. Никак не могу понять, с чего это он вечор начал ко мне приставать и выпытывать; давай сказывай, бабка, я у тебя в призёрах числился или нет, когда на тебе женился? А я штоись, вот те крест, – перекрестилась Савельевна, – даже слова такого никогда не слыхивала. Сначала подумала, что спрашивает про какую-нибудь штуковину от самовара, и присоветовала самому этим призёром заняться, а он мне кулачищем по лицу-то и заехал. Вот и синяк всплыл, прямо стыдобушка, на людях показываться. Грехто шибко срамной! Да на старости-то лет, прости, Господи!

– Так я чем тебе могу помочь, Савельевна? – еле сдерживая смех, спросил Петрович.

– А в арестантскую его посадите или ещё куда, пущай старый посидит. Только ненадолго, может, одумается и забудет о «призёре».

И вроде собралась Савельевна уходить, но чтото вдруг вспомнила и снова обратилась к председателю:

– Слышь, Петрович! Што я туто-ка надумала! Слово-то «призёр», похоже, не русское, а за какойто холерой к нам приплелось, видать, из чужих краёв. Да шибко уж прилипчивое, что к языку моего старика сразу прилипло. Прямо беда! И што типеря с этим словом делать, давай решай!

Продолжая сдерживать смех и придав лицу серьёзное выражение, Петрович направил её к Рахиму, которому по служебному долгу и положено было заниматься подобными делами, и, по слухам, он с ними справлялся. Выходя на улицу и продолжая улыбаться, подумал, что раз такой зачин в их деревне в этом деле сделан, то теперь запоздалые жертвы состоявшихся и несостоявшихся «призёров» к нему наверняка потянутся на приём.

Вести из Захламино. Новостей разных и всяких ждут многие, а сплетни не ждут, они появляются как бы сами собой, почти из ничего, и чем они злее и ядовитее, тем для людей интересней. Вот так и получилось, что в Захламино неожиданная новость прилетела к вечеру и наповал сразила почти всех жителей, поскольку чего-чего, а такой новости никто не ожидал. Их Петрович приехал из района с молодой женой, да ещё никому незнакомой, и, судя по всему, была она из чужих неведомых краёв, что больше всего и поразило захламинцев. Любопытство лишило его земляков привычного покоя, особенно женскую половину. Одна, самая любопытная, найдя пустяковую причину, заскочила в их дом, всё в его жене высмотрела, выспросила, и тут же это стало достоянием всех жителей Захламино. А на другой день его жёнушка появилась в магазине и немного постояла в очереди за продуктами. Тут уж языки у баб развязались, не остановить. «С ума што ли сбрендил наш Петруха, – осуждали они его. – Грудёшки-то у неё совсем никудышные, с большую картошину поди-ка и будут. Где же в них молоку накапливаться и робёночка выкармливать, когда появится? Придётся, наверное, нам пристраивать его к нашей бабе, которая к той поре успеет разродиться дитём. Уж у ей-то завсегда молока с избытком будет. А жопка-то у неё совсем не проглядывается, наверное, с тарелку и будет, не больше, раз платье на ней, как на колу, висит. Вот маета для Петрухи привалила, так маета! И где только он её умудрился выкопать? Ищи не найдёшь, а он сумел. Ну и пущай типеря мучается, раз по своей дури лучше не смог выбрать. Женился бы на местной девице, да катался бы на ней, как с горки на Масленицу, да грелся бы, как у печки. И без всякой заботы о робёночке. А типеря майся, майся, Петруня наш, родненький. Нашенски-то девки все грудастые да жопистые, прямо бугром у них всё наружу выпирает, да такая девка в сладость любому мужику будет, кому достанется. А он-то куда своими глазищами смотрел? Да што там говорить, заранее видно, что добром это не кончится! Капризная она, прилюдно в магазине заявила, что жить здесь не будет, а уедет к родителям в Сарантеево, а муженёк пусть сам решает, где ему лучше жить. Это, говорит, его дело. Да как это его! А пошто ни её, как жены? Ну дела-а, ну и дела-а, язви его, нашего Петруху! Эт-то што натворил, што натворил, а типеря пущай терзается всю жизнь своим промахом»!

Вести из Захламино. В эту ночьнад Захламино будто разверзлись небеса. С оглушительными и трескучими раскатами грома неистово всю ночь бушевала гроза, а утро, умытое грозовым ливнем, выдалось тихим, солнечным, с прохладной свежестью. Ведь природа сама по себе чистоплотна, если в её естественный процесс грубо не вторгается человек, тогда она для сохранения нужных ей животворных источников начинает очищаться от накопившейся скверны, пока не восстановит своё естественное состояние. Но у природы есть свой предел, и человеку нельзя его нарушать. Иначе для жизни людей и их здоровью это может обернуться непоправимой бедой. Жители Захламино испокон веков, как и их предки, всегда в полном согласии уживались с природой, никогда её не проклинали и в противоборство с ней не вступали, поскольку осознавали наступление нежелательных последствий. Однако, с открытием здесь нефтегазового месторождения, в их жизни, кое-что, постепенно начало меняться. Но им ещё предстояло в ближайшем будущем в полной мере ощутить на себе влияние пришедшей цивилизации.