Текст книги "Философская драма. Сборник пьес"

Со свистом и хохотом пропадает.

СВЕТЛОВИДОВ (съежившись под этим хохотом и не оглядываясь): Смерть-матушка не за горами…

Выходит на авансцену, смотря в зал.

Однако, служил я на сцене сорок пять лет, а театр вижу ночью, кажется, только в первый раз… Да, в первый раз… А ведь курьёзно, волк его заешь!..

Всматривается в темноту.

Театр в ночи кажется мне каким-то колдовским местом, где словно духи живут, притаились под ворохом декораций… Актёры ушли, а души их (роли, ими произносимые) словно живут ещё, шуршат кулисами. Половицами скрипят… Где-то тут и моя душа скрипит – отдельно от меня… Пока я сплю, забывшись пьяным сном… Она всё бормочет чужие слова, живёт чьей-то жизнью, страдает чужими страданиями… Словно призраки, бродят оставленные без присмотра роли: убийцы, сказочники, короли… Шепчут стихами Шекспира, тирадами Грибоедова, интонациями Щепкина, Станиславского, Вахтангова… Вздыхает в углу старый рояль, и клавиши его судорожно вздрагивают, вспоминая гремевшую на балу у Фамусова мазурку…

Подходит к рампе, всматривается в зрительный зал.

Ничего не видать… Ну суфлёрскую будку немножко видно… Вот эту литерную ложу, пюпитр… А всё остальное – тьма! Чёрная бездонная яма, точно могила, в которой прячется сама смерть. Брр!.. Холодно! Из залы дует, как из каминной трубы… Вот где самое настоящее место духов вызывать!

(Кричит)

Э-ге-ге-гей!..

Вдали, в другом луче света, появляется Призрак.

ПРИЗРАК (отвечает таким же криком) Э-ге-ге-ге-ге-гей!..

СВЕТЛОВИДОВ (призраку):

 
Куда меня ты хочешь завести?
Здесь говори. Я далее не двинусь.
 

ПРИЗРАК:

 
Ну так внимай мне!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Я готов.
 

ПРИЗРАК:

 
Почти
Уж наступил тот час, когда я должен
Мучительному серному огню
Себя вернуть…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Увы, несчастный дух!
 

ПРИЗРАК:

 
Жалеть меня не надо. Обрати лишь
Свой слух со всем вниманием к тому,
Что я открою.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Говори. А я
Обязан это выслушать.
 

ПРИЗРАК:

 
А также —
Обязан отомстить, когда услышишь.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Услышу? Что?
 

ПРИЗРАК:

 
Дух твоего отца,
Приговорён я Нашим Судиёй
В ночи бродить, а днём – гореть в огне,
Пока все нечестивые деянья,
Свершённые в мои земные дни,
Не вЫжгутся, не вычистятся напрочь…
Когда б мне не было запрещено
Рассказывать о тайнах моего
Тюремного жилища, я бы мог
Такую повесть пред тобой излить,
Что самое незначащее слово
Её способно б было уязвить
Глубь сердца твоего, кровь молодую,
Горячую – оледенить, заставить
Глаза, как звёзды от небесных сфер,
Отторгнуться от собственных их впадин,
Сплетённые и спутанные кудри
Твои – разъединить и каждый волос
Отдельный водрузить стоймя, как иглы
На раздражённом дикобрАзе… Но —
Увы! – секреты Вечности не могут
Земным ушам из плоти и из крови
Доверены быть. Слушай, слушай, слушай!
Когда отца родного ты любил…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
О Боже!..
 

ПРИЗРАК:

 
Отомсти… О! Отомсти…
Ты понял? Отомсти же за его
Подлейшее и – самое средь всех
Других – бесчеловечное убийство!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Убийство?! Как?!..
 

ПРИЗРАК:

 
Убийство и всегда
Деяние подлейшее – и в лучшем
Из вариантов… Но вот это вот!..
Вот это – всех подлее! Всех подлее,
Необъяснимей и бесчеловечней!..
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
О, дай, дай поскорее мне узнать
Про это, чтобы я – на крыльях, быстрых,
Как у молитвы или у любовной
Мечты, – мог понестись к моему мщенью!
 

ПРИЗРАК (сбрасывает балахон и оказывается Мефистофелем):

 
Я вижу: ты – готов! Да, ты – готов!
Попался?.. Ты – готов. Да и тебе
Бесчувственнее б надо было быть,
Чем тот лопух, бурьян, что безмятежно
Пустил ростки на Леты берегу,
Реки забвенья в вечном царстве мёртвых,
Чтобы тебя могло не всколыхнуть
Такое…
 

СВЕТЛОВИДОВ: Какое «этакое»?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Ты что – «Гамлета» не читал? «Актёр» – называется…

СВЕТЛОВИДОВ: Пошёл ты к чёрту!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Неостроумно. Я ведь и есть чёрт…

СВЕТЛОВИДОВ: Тогда – к Богу!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Интересная мысль!.. А-ну, давай попробуем… Надень-ка вот это…

Надевает на него свой балахон и маску Призрака.

 
О Господи! И Вы – меж нами?..
За справкой о земле?
 

СВЕТЛОВИДОВ (в облике Бога):

Что с ней?

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Пред Вашим взором я смирней
Овцы и не богат словами…
Что б мог сказать я о мирах?
Я – лишь о мУках человека…
 

Показывает в зрительный зал.

 
Смешной божок земли,
При Ваших всех дарах
Чудак такой же он, как был вначале века.
Позвольте Вам по-свойски намекнуть:
Он, может быть, и лучше б жил чуть-чуть…
 Да, лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его Вы Божьей искрой изнутри…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Что-что?! Ты текст не ври!..
Ты Мне не ври!
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Клянусь!
Прижимает руки к груди.
Он эту искру «разумом» зовёт.
Но разум у него – на что идёт?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
На что?
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Его он смог употребить
Лишь на одно: чтоб из скотов скотиной быть!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
И это – всё? Опять ты за своё!..
Лишь жалобы да вечное нытьё!
Вишь: на земле всё для тебя не так!..
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Да, Господи! Тут – беспросветный мрак!
 

Показывает на зал.

 
Людишки так, несчастные, жалкИ,
Что даже мне их мучить – не с руки.
Они себя замучают скорей
Нелепой конкуренцией своей…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
И ты, блин, антирыночник, злодей!
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Помилуйте! Всё приписать врагу?..
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
А знаешь ли ты Фауста?
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Угу…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Да?
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
ДокторИшку?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Моего слугу.
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Ну что ж… Он жив – воистину не брюхом,
Питается одним бессмертным духом…
Влечёт его в бескрайность некий зуд.
Его осознаёт он лишь отчасти.
То звёзды с неба надобны для счастья
Ему, то – на земле сладчайший блуд!..
Однако, ни одно и ни другое
Никак не поселяет в нём покоя.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Пусть наплутал он много, Мне служа,
Я перспективу, всё ж, ему открою.
Садовник тонким лезвием ножа
Соединит дичок с привоем!
Так для коня важней всего вожжа…
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
А вот и нет! Раздолье даровое!..
На что поспорим: он от Вас уйдёт!
Коль мне на то дадите полномочья,
Я отобью его у Вас воочью.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Пока он жив и на земле живёт,
Тебе никак не будет в том преграды.
А человек – настолько скот,
Насколько надобны ему услады…
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
О, я Вам благодарен бесконечно!
Кто – мёртв, тот – мёртв, а мне подай
живца!
Что дорожит сей жизнию беспечной
И жаждет отдаления конца.
А мёртвый – что? Тлен мне не по нутру…
Как с мышкой кот, сыграть свою игру!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Идёт, идёт! Уж как тебе угодно…
Сбивай с пути и увлекай с собой
Дух, с Моей точки зрения, благородный,
Коль сможешь изменить его настрой.
И будь же посрамлён, увидев в яви,
Что человек – и в злой своей забаве —
Лишь лучше постигает добрый путь.
 

МЕФИСТОФЕЛЬ:

 
Отлично! Мне лишь только раз моргнуть…
Пари меня ничуть не беспокоит.
И если я сменю ему расклад,
Уж Вы мне не пеняйте за разврат!
Пусть жрёт он прах тогда и рожи мне
не строит,
Как тётушка почтенная моя —
Змея!
 

Раскланивается.

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Ко Мне всегда являться можешь смело.
Тут ненависти нет к таким, как ты.
Из духов отрицанья и тщеты
Всех меньше тягость от тебя, пострела…
Пойми: ведь человеку скучен труд,
И он впадает в лень ежеминутно…
А будет бес ему – как бич, как кнут, —
И он, глядишь, займётся делом путным…
 

Снимает маску и балахон и вешает их на плечики, опустившиеся на лонже откуда-то сверху.

МЕФИСТОФЕЛЬ (подойдя к плечикам и взявшись за них руками):

 
Я рад порою видеть Старика
И не спешу с Ним доходить до ссоры.
Так мило – по-людски, не свысока —
Вести и с Сатаной переговоры!..
 

Внезапно лонжа с плечиками и Мефистофелем взвивается вверх и уносит его к колосникам, где он исчезает из виду.

СВЕТЛОВОДОВ (смотря ему вслед): Боже мой! Боже мой!.. И – чёрт возьми! Чёрт возьми!.. Играл я людей всяких, идобрыхизлых, но – больше злых… Как-то уж так выпадало… И умных, и глупых, но – больше глупых… Это я теперь, из старости своей, вижу. Люди смеялись и плакали, а чему они могли от меня научиться? Чему удивиться?.. Перед чем преклониться?.. Мало было такого, мало, очень мало… Если и было вообще… А так – шутом гороховым проскакал по сцене… Хиханьки-хаханьки!.. Аплодисменты посрывал и – в могилу! А захлопнется крышка – кто вспомнит над ней обо мне? Кто – помянет?.. Неужели – никто?..

Оглядывается по сторонам.

Жутко, чёрт подери… По спине мурашки забегали…

(Кричит)

Егорка! Петрушка!.. Где вы, черти?..

Снова проносится адский хохот.

Господи, что это я нечистого поминаю? Егорка!.. Петрушка!.. Ах, Боже мой!.. Брось, брось ты эти слова… Брось ты пить!.. Ведь уж стар, помирать пора… Ведь пора же, пора?

Достает из кармана небольшое зеркало и смотрится в него.

Пора! В шестьдесят восемь лет люди к заутрене ходят, к смерти готовятся, а ты… Ты!

Плюет в зеркало, потом протирает его рукавом, снова смотрит.

О Господи! Нечистые слова, пьяная рожа, этот шутовской костюм… Просто не глядел бы!.. Пойду скорее одеваться.

Идет к уборной, дергает за ручку двери, та не открывается; он дергает сильнее – никакого впечатления; Светловидов возвращается на авансцену, осматривается.

Жутко! Ведь эдак, ежели всю ночь здесь просидеть, то со страху помереть можно…

Садится на табурет, раскачивается и напевает.

 
Заползу я, как собака,
В угол грязный и глухой
И под занавесью мрака
Порешу там сам с собой…
Снарядившись в путь-дорогу,
Я налью стакан вином,
Чтоб к смертельному порогу
Подойти весельчаком.
Покурю и нА пол сплюну
И, сдержав весёлый крик,
В петлю голову я всуну,
Синий высуну язык…
И коптилка жестянАя
На загаженном столе
Замигает, догорая,
И останусь я во мгле.
Руки ласковые Смерти
Труп повисший охладят,
И запляшут лихо черти,
Увлекая дух мой в ад…
 

В глубине сцены со скрипом открывается дверь одной из уборных, оттуда показывается фигура суфлёра в белом халате; он идёт по сцене, шаркая и стуча башмаками; Светловидов в ужасе оборачивается

СВЕТЛОВИДОВ (вскрикивает от ужаса и пятится назад): Кто ты? Зачем?.. Кого ты?..

Топочет ногами.

Кто ты?

НИКИТА ИВАНЫЧ: Это я-с!

СВЕТЛОВИДОВ: Кто ты?

НИКИТА ИВАНЫЧ (медленно приближаясь к нему): Это я-с… Суфлёр, Никита Иваныч… Василь Васильич, это я-с…

СВЕТЛОВИДОВ (опускается в изнеможении на табурет, тяжело дышит и дрожит всем телом): Боже мой! Кто это? Это ты… ты, Никитушка? За… за… зачем ты здесь?

НИКИТА ИВАНЫЧ: Я здесь ночую, в уборных-с… Только вы, сделайте милость, не сказывайте Алексею Фомичу-с… Больше ночевать негде, верьте Богу-с…

СВЕТЛОВИДОВ: Ты, Никитушка… Боже мой, Боже мой!.. Вызывали шестнадцать раз, поднесли три венка и много вещей… Все в восторге были, но ни одна душа не разбудила пьяного старика и не свезла его домой… Я – старик, Никитушка… Мне – шестьдесят восемь лет… Болен! Томится слабый дух мой…

Припадает к руке суфлера и плачет.

Не уходи, Никитушка… Стар, немощен. Помирать надо… Страшно, страшно!..

НИКИТА ИВАНЫЧ (нежно и почтительно): Вам. Василь Васильич, домой пора-с!

СВЕТЛОВИДОВ: Не пойду! Нет у меня дома, – нет, нет, нет!..

НИКИТА ИВАНЫЧ: Господи!.. Уж забыли, где и живёте!

СВЕТЛОВИДОВ: Не хочу туда, не хочу! Там я один… никого у меня нет, Никитушка, ни родных, ни старухи, ни деток… Один, как ветер в поле… Помру, и некому будет помянуть… Страшно мне одному… Некому меня согреть, обласкать, пьяного в постель уложить… Чей я? Кому я нужен? Кто меня любит?.. Никто меня не любит, Никитушка!

НИКИТА ИВАНЫЧ (сквозь слезы): Публика вас любит. Василь Васильич!

СВЕТЛОВИДОВ: Публика ушлА, спит и забыла про своего шута! Где он теперь? А… где-то там, где занавес закрылся… Нет, никому я не нужен, никто меня не любит по жизни, Никитушка… Ни жены у меня, ни детей…

СВЕТЛОВИДОВ: А ведь я – человек, ведь я живой, у меня в жилах кровь течёт, а не вода… какая-нибудь… Я – дворянин, Никитушка! Хорошего рода… Пока вот в эту яму не попал, на военной служил… Да! В артиллерии… Какой я молодец был, красавец, какой честный, смелый, горячий!.. Боже, куда же это всё девалось?! Никитушка, а – потом… Каким я актёром был, а?..

Поднявшись, опирается на руку суфлера.

Куда всё это девалось?.. Где оно? Где – то время?.. Боже мой! Поглядел нынче в эту яму – и всё вспомнил, всё!.. Яма-то эта съела у меня сорок пять лет жизни… И – какой жизни, Никитушка!.. Гляжу… гляжу вот в эту яму сейчас и вижу всё до последней чёрточки, как твоё лицо. Восторги молодости, вера, пыл, любовь женщин!.. Женщины, Никитушка!..

Задумывается и начинает тихонько дирижировать, и вдруг – неизвестно откуда – начинает звучать песня под гитару, да еще сопровождаемая непредсказуемой цветомузыкой.

 

Песня

На темени горном,
на темени голом —
часовня…
В жемчужные воды
столетние никнут
маслИны…
Расходятся люди
в плащах,
а на башне
вращается флюгер…
Вращается дЕнно,
вращается нощно,
вращается вечно!..
 
 
О, где ты,
затерянное селенье?
О, где ты?
О, где ты
в моей Андалузии слёзной?..
Ах, слёзной!..
 

Появляется танцевальная группа: песня переходит в танец

 
У реки,
у реки
пляшут вместе
тополькИ…
А один,
а один,
хоть на нём
лишь всего три листочка,
хоть всего-ничего —
три листочка,
но,
однако ж,
он —
гляди —
пляшет, пляшет
впереди!..
Эй, Ирэна!
Выходи!..
 
 
Эй, Ирэна!
Выходи!..
Скоро выпадут дожди…
Так скорей,
так скорей
попляши в саду зелёном!
Попляши
в саду зелёном!
Подыграю
струнным звоном…
Подыграю
струнным звоном…
 
 
Ах,
как несётся речка!
Ах,
ты моё сердечко!..
Ах,
ты моё сердечко…
У реки,
у реки
пляшут вместе
тополькИ…
А один,
а один,
хоть на нём
лишь всего три листочка:
хоть всего-ничего —
три листочка,
но,
однако ж,
он —
гляди! —
пляшет, пляшет впереди…
Выходи!..
 

Видение растворяется в темноте.

СВЕТЛОВИДОВ (преобразившись):

 
Дождёмся ночи здесь. Ах, наконец
Достигли мы ворот Мадрита! Скоро
Я полечу по улицам знакомым,
Усы плащом закрыв, а брови – шляпой…
Как думаешь, узнать меня нельзя?
 

НИКИТА ИВАНЫЧ (подыгрывает):

 
Да! Дон Туана мудренО признать!
Таких, как он, такая бездна!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Шутишь?
Да кто ж меня узнает?
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Первый сторож,
Гитана или пьяный музыкант…
Иль свой же брат, нахальный кавалер
Со шпагою под мышкой и в плаще.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Что за беда, хоть и узнают? Только б
Не встретился мне сам король.
А впрочем —
Я никого в Мадрите не боюсь.
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
А завтра же до короля дойдёт,
Что Дон Гуан из ссылки самовольно
В Мадрит явился. Что тогда, скажите,
Он с вами сделает?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Пошлёт назад…
Уж, верно, головы мне не отрубят,
Ведь я не государственный преступник.
Меня он удалил, меня ж любя:
Чтобы меня оставила в покое
Семья убитого…
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Ну то-то же!
 

Прислушивается.

 
Кто к нам идёт?
 

Входит молодой монах.

МОНАХ (сам с собой):

 
Сейчас она приедет
Сюда!..
 

Замечает их.

 
Кто здесь? Не люди ль Донны Анны?
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Нет, сами по себе мы господа…
Мы здесь гуляем.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
А кого вы ждёте?
 

МОНАХ:

 
Сейчас должна приехать Донна Анна
На мужнину гробницу.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Донна Анна
Де Сольва? Как?., супруга командора,
Убитого… не помню, кем…
 

МОНАХ:

 
Развратным,
Бессовестным, безбожным Дон Туаном.
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Ого! Вот как!.. Молва о Дон Туане
И в мирный монастырь проникла даже,
Отшельники хвалы ему поют…
 

МОНАХ (оглядывая их):

 
Он вам знаком, быть может?
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Нам? Нимало.
А где-то он теперь?
 

МОНАХ:

 
Его здесь нет,
Он – в ссылке, далеко.
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
И слава Богу!
Чем далее, тем лучше. Всех бы их,
Развратников, в один мешок да в море.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Что? Что ты врёшь?!
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Молчите: я нарочно!..
 

СВЕТЛОВИДОВ (монаху):

 
Так здесь похоронили командора?
 

МОНАХ:

 
Здесь. Памятник жена ему воздвигла
И приезжает каждый день сюда
За упокой души его молиться
И плакать…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Что за странная вдова!
И – не дурна?
 

МОНАХ:

 
Мы красотою женской,
Отшельники, прельщаться не должны,
Но лгать – грешнО: не может и угодник
В её красе чудесной не сознаться.
 

СВЕТЛОВИДОВ (разглядывая монаха):

 
Недаром же покойник был ревнив.
Он Донну Анну взаперти держал,
Никто из нас не видывал её…
 

Оглядевшись.

 
Я с нею бы хотел поговорить!
 

МОНАХ:

 
О, Донна Анна никогда с мужчиной
Не говорит.
 

СВЕТЛОВИДОВ (быстро):

 
А с вами, мой отец?
 

МОНАХ:

 
Со мной – иное дело: я – монах.
Да вот она…
 

Входит Донна Анна.

АННА (монаху):

 
Отец мой, отоприте!
 

 
МОНАХ:
 

 
Сейчас, сеньора… Я вас ожидал.
 

Он хочет приблизиться к Донне Анне, но Светловидов опережает его и, опустившись перед ней на колено, целует край ее платья; Донна Анна вырывается и уходит с монахом.

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Что? Какова?..
 

СВЕТЛОВИДОВ (продолжая стоять на колене):

 
Её совсем не видно
Под этим вдовьим чёрным покрывалом,
Чуть узенькую пятку я заметил…
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное.
Оно у вас проворней живописца.
Вам – всё равно, с чего бы ни начать:
С бровей ли, с ног ли…
 

СВЕТЛОВИДОВ (вставая):

 
Слушай, Лепорелло,
Я с нею познакомлюсь!
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Вот ещё!
Куда как нужно! Мужа повалил
Да хочет поглядеть на вдовьи слёзы…
 

Вступает похоронная музыка, из глубины сцены появляется процессия: впереди несут гроб; возвращаются Донна Анна с монахом, но теперь они уже из другой пьесы.

АННА (носильщикам):

 
Эй! Опустите благородный груз,
Коль может называться благородным
Костяк, который саван спеленал
И катафалк везёт… А я немного
ПоголошУ, несчастная, над ним,
Оплачу вновь нежданную кончину
ЛанкАстера достойного… Как жалок
Остывший лик святого короля!..
Вот побелел уже и пепел дома
Ланкастеров!.. И ты уже бескровный
Потомок крови королевской, той…
И я по праву призываю дух,
Чтоб он услышал стон несчастной Анны,
Жены ЭдвАрда, сына твоего,
Зарезанного тою же рукою,
Что и вот эти раны нанесла…
И – через двери, в кои вышла жизнь
Твоя наружу, – я бальзам бесцельный
Из глаз моих вливаю в пустоту…
Будь проклята рука, что их пробила,
И дух, которому хватило духа
Такое сотворить!.. И – с ними – кровь,
Что выпустила эту кровь отсюда…
Да поразит ещё ужасней участь
Проклятого злодея, что всех нас
В несчастье окунул твоею смертью.
Ужасней, чем могу я пожелать
Гадюкам, змеям, паукам и жабам
Или другой ползучей гиблой твари,
Которая, однако же, – жива!..
О, если б привелось ему иметь
Дитя, пускай окажется уродом,
Ублюдком, раньше времени на свет
Явившимся, пусть испугает видом
Он мать свою, и пусть вовек пребудет
Наследником проклятья моего!
А если будет он иметь жену,
То пусть она была б ещё несчастней
От его смерти, чем несчастна я,
Лишившаяся молодого мужа
И свёкора!..
 

(Носильщикам)

 
Идёмте снова к Чертей!
Ну!.. Поднимите этот груз святой,
Чтобы похоронить то, что отпето
В приделе роковом Святого Павла.
 

Носильщики поднимают гроб.

 
Помедленней, достойней волоките,
Как будто б были вы утомлены
На самом деле тяжестью: пока я
Над телом вою, отдохнёте вы…
 

СВЕТЛОВИДОВ (выступая вперед):

 
Остановитесь, кто несёте тело,
И опустите нА землю его.
 

Носильщики останавливаются.

АННА:

 
Что за волшебник злобный вызвал дух
Исчадья ада этого и палку
В колёса церемонии воткнул?!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Подонки! Опустите наземь труп.
Или – клянусь его отпевшим Павлом —
Я превращу из вас любого в труп.
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Милорд! Я заклинаю – отойдите
С пути и с миром пропустите гроб.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Невежа-пёс!.. Остановись, колья
Приказываю. Выше алебарду,
Не сметь касаться до моей груди!
Или – клянусь всё тем же вашим
Павлом —
Я вытру ноги об тебя и так
За твою дерзость, дрянь, тебя унижу!
 

Они отпрянули, носильщики опустили гроб.

АННА:

 
Что с вами? Вы трепещете пред ним?
Боитесь вы?.. Увы! Я не виню вас.
Ведь смертны вы, а смертным не под силу
Пред дьявола напором устоять…
 

Поворачивается к нему.

 
Прочь! Прочь с пути, посланец
преисподней!
Хоть ты вот эту плоть уж одолел,
Но пред душою этой ты бессилен.
 

Поднимает крест.

 
Итак, уйди!
 

СВЕТЛОВИДОВ (опускаясь перед нею на колени):

 
Сладчайшая святая!
Во имя благочестия, хотя бы,
Не извергай проклятья…
 

АННА:

 
Смрадный дьявол!
Прочь, Бога именем! Не трожь меня…
Ты эту землю обустроил адом,
Исполненным стенанья и проклятья.
Коль тебе радость доставляет вид
Твоих деяний гнусных, можешь этот
Кровавых упражнений атрибут
Забрать себе!
 

Сдергивает покрывало с трупа.

 
О люди, люди, люди!..
Смотрите!
 

Показывает на труп.

 
Раны мёртвого раскрыли
Свои края и вновь кровоточАт!
 

Смотрит на Светловидова.

 
Красней, красней, клок смрадного
уродства!
Ведь это же присутствие твоё
Вот эту кровь из хладных, полых вен,
Где нету крови, выжало. Твой подвиг,
Бесчеловечный и необъяснимый,
Открыл опять ужасный кровоток…
О Боже! Ты, Кто дал вот эту кровь,
За эту смерть злодею отомсти!
Земля! Ты эти капли вобрала,
Так за убийство это отомсти!..
Вы, небеса, сразите наповал
Убийцу яркой молнией своей!
А ты, земля, разверзнись широко
Под ним и поглоти его немедля,
Как кровь сей жертвы поглотила ты!..
 

Светловидов, стоя на коленях, смеется.

 
Как… кровь сей жертвы поглотила ты…
Вот этого святого короля,
Что был зарезан этою рукою,
Которою водил сам ад!..
 

СВЕТЛОВИДОВ (смеется):

 
О леди!
Не знаете вы правил благочестья,
Что воздавать велят добром за зло,
Благословеньем за проклятье.
 

АННА:

 
Сволочь!
Нет для тебя ни Божьего закона,
Ни человеческого… Зверь – и тот
Не так свиреп, ему знакома тень
Сочувствия…
 

СВЕТЛОВИДОВ (вставая с колен):

 
А мне она совсем
Не ведома, поскольку я не зверь.
 

АННА:

 
О диво: дьявол правду говорит!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Гораздо удивительнее, леди,
Что ангелы – столь злобны… Соизволь,
О ты, божественнейшая из женщин,
Дать разрешенье мне все те грехи,
Что тут тебе пригрезились, сличив
С действительностью, от себя отместь!
 

АННА:

 
О, соизволь, из всех мужчин гнуснейший,
Дать разрешенье мне вот эти все…
Все несомненные твои злодейства
Сличить с действительностью и тебя,
Проклятого, проклясть бесповоротно!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Твой облик справедливей, чем язык…
Ну, дай же мне целебную отсрочку,
Чтобы себя когда-нибудь простить!
 

АННА:

 
Мерзей, чем твоё сердце, мысль твоя.
Ты б должен не простить себя стремиться,
А подыскать верёвку для крюка!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Так ведь таким отчаянным порывом
Я бы уж точно подтвердил вину.
 

АННА:

 
Отчаяньем бы ты себя обмыл,
Поскольку совершил бы месть себе же,
Так подло убивавшему других.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Произнеси, что я – не убивал их!
 

АННА:

 
О, если б мог ты словом воскресить
Убитых!.. Но они – увы! – мертвЫ,
Раб Сатаны, и то – твоя работа.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Я мужа твоего – не убивал!
 

АННА:

 
А? Так он жив?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Он мёртв, но он убит
Рукой ЭдвАрда.
 

АННА:

 
Изрыгаешь ложь!
Да королева видела МаргО
Твой меч в его кровИ, твой меч,
тот самый,
Что ты однажды ей направил в грудь,
И только братья вовремя отбили Вбок остриё…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Тогда я раздражён
Был языком её несправедливым,
Что мне вменил мне чуждые винЫ.
 

АННА:

 
Ты раздражён твоим кровавым нравом,
Что грезит лишь убийством. Значит, ты
Не убивал и короля?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Ну что же…
Тебе – всё позволяю я!..
 

АННА:

 
Ехидна!
Ты позволяешь мне? Тогда и Бог
Мне позволяет проклинать тебя
За преступления твои.
 

Показывает на гроб.

 
Он был
Так мужествен, и мягок, и достоен…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Ну, ангел прямо! Вот небесный царь
И взял его к себе.
 

АННА:

 
На небесах —
Да-да! – он – там, где ты, увы, не будешь.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Так пусть он будет благодарен мне,
Что я помог послать его туда.
Ведь для небес он более подходит,
Чем для земли.
 

АННА:

 
А ты – ни для каких
Не годен мест, несчастный, кроме ада.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Да… И ещё для места одного,
Которое сама ты назови мне…
 

АННА:

 
Темница в подземелье!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Твоя спальня…
 

АННА:

 
Отравой пропитаешь угол тот,
Где ляжешь ты…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Коль мы с тобою ляжем,
Насквозь он пропитается, поверь!..
 

АННА:

 
Пожалуй…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Точно! Дорогая Анна,
Оставим перебранку, при которой
НесогласИмы наши голоса,
И – перейдём разумно к диалогу…
Подумай: ну а вдруг… тот, кто убил
Плантагенетов – Генриха с ЭдвАрдом,
Не столько сам виновник,
сколь —…наёмник?
 

АННА:

 
Ты – и зачинщик, ты – и исполнитель
Проклятых дел!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Была к тому подначкой
Твоя краса! Да-да!.. Твоя краса,
Что в снах моих меня не оставляла,
Преследуя, как зверя гончий пёс!..
Твоя краса… Лишь целый мир убив,
Я б мог мечтать о том, чтоб час один
Прожить, припав к твоей груди…
 

АННА:

 
Когда бы
Я знала… я – клянусь! – проклятый кат,
Ногтями б содрала со щёк моих
Проклятую красу!..
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Нет-нет, не надо!
Мои глаза не вынесли б такого…
Ты не должна дурнеть, пока смотрю!..
Как целый мир ликует в свете солнца,
Так я – при ней! Она – мой день и жизнь!..
 

АННА:

 
Так ночь же мраком омрачит твой день,
И смерть поглотит жизнь твою!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Не надо!
Не проклинай саму себя, дружок,
Не будь в одно и то же время сразу
Тем, кто клянёт, и тем, кого клянёт он.
 

АННА:

 
Хотела б я, чтоб за меня тебе
Кто отомстил!..
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Чудовищно стремленье
Тому отмстить, кто полюбил тебя…
 

АННА:

 
Естественно стремленье отомстить
Тому, кто мужа моего убил.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Тот, кто… освободил тебя от мужа,
Хотел, чтоб было лучше, а не хуже.
Он это сделал, леди, для того,
Чтоб лучшее нашла ты существо!
 

АННА:

 
Да лучшего, чем он, земля не носит!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Ещё как носит… И тебя он просит,
И более тебе он даст любви,
Чем тот давал…
 

АННА:

 
И кто он? Назови!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Плантагенет!
 

АННА:

 
И тот – Плантагенет.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Он есть, он лучше. А того уж нет.
 

АННА:

 
И где же он?
 

СВЕТЛОВИДОВ (показывает на себя):

 
Да вот!
Она плюет ему в лицо.
Зачем плевать?
Утирается.
 

АННА:

 
О, был бы яд в слюне, чтоб убивать!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

Не верю я, чтоб мог излиться яд Из этих уст, нежней, чем у наяд.

АННА:

 
Тебе и яд не страшен, паразит,
Ведь сам ты, как ехидна, ядовит.
Прочь с глаз моих! Ты отравляешь их…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Нет, это я – в отраве… от твоих…
 

АННА:

 
О, быть бы василиском, чтоб разить
Одним лишь взглядом, чтоб тебя убить!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Да, я хотел бы, чтоб ты им была:
Я б умер сразу, а теперь меня
Ты убиваешь медленно. Твой взгляд
Язвит меня, и очи, солонЫ,
Сочатся, точно каплями полнЫ,
Накапанными в них глазным врачом.
Глаза мои… они не знали слёз…
К тому же – покаянных… Нет… Когда
Йорк, мой отец, и твой ЭдвАрд, мой брат,
Навзрыд рыдали, слыша жалкий стон,
Что Рэтленд издавал, когда над ним
Зловещий Клиффорд поднял
свой клинок…
Иль когда твой воинственный отец
Рассказывал печальнейший рассказ
О смерти моего отца и раз,
Пожалуй, двадцать делал перерыв,
Чтоб отрыдаться, так что все кругом
Стояли с мокрыми щеками. Все —
Подобно деревАм, дождём омытым…
Тогда мои суровые глаза
Одни – презрели влагу… Но твоя
Краса всё то, что там я смог сдержать,
Сейчас призвала и – слепит меня
Солёным плачем… Никогда ещё
Ни друга, ни врага я не молил…
Да, попросту, язык мой не умел
Слова такие жалко лепетать…
Но красота твоя пришла, чтоб взять
С меня налог неумолимый свой, —
 

И я – молю и плачу пред тобой!..

Рыдает; потом успокаивается и поднимает взор на Анну; пауза

 
Не приучай к такой усмешке рот,
Ведь создан он, поверь, не для острот…
Для поцелуев. А не может лечь
На сЕрдце мир, так вот тебе мой меч!
Благоволи вогнать вот в эту грудь,
Столь верную тебе, чтоб – душу прочь
Изъять и навсегда Творцу вернуть,
Чтоб не смогла любить тебя всю ночь!..
Ты видишь, я подставил для удара
Её и жду погибели, как дара!..
 

Протягивает ей меч.

 
О, не тяни: ведь это ж я убил
Святого короля, твоей красою
На это понуждён… Ну! Бей же, бей!..
Я юного ЭдвАрда заколол,
Чтоб зреть твоё небесное лицо…
 

Пауза.

 
Так – подыми! Иль – меч, или – меня!.. АННА:
 

АННА:

 
Встань, скрытник! Мне желанна
смерть твоя,
Но – палачом твоим не буду я.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Так… мне… вели убить себя, и – в миг
Исполню то, что скажет твой язык.
 

АННА:

 
Но он сказал уж.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Это был запал…
Но – повтори теперь, и – я сказал —
ТотчАс, как слово прозвучит, рука,
Что так твою любовь убить легкА,
Ради тебя, не любящей, опять
Готова будет страсть с пути убрать.
Но только знай, что – там
и тут – твой грех,
Твоя вина, участье и успех!
 

АННА (после паузы):

 
Хотела бы твоё я сердце знать…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Оно – в том, что сказал я.
 

АННА:

 
Я боюсь,
Что правды – нет ни в нём, ни в языке…
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Тогда – в мужчинах не было её
От века.
 

АННА:

 
Ладно. Убери свой меч.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Скажи: так решена моя судьба?
 

АННА:

 
Узнаешь позже.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Но надежда – есть?
 

АННА:

 
Мужчины все надеждою живут.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Изволь надеть кольцо…
 

Протягивает ей кольцо.

АННА (помедлив):

 
Что ж… взять – не дать…
Он надевает кольцо ей на палец.
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Смотри, как охватило палец твой!
Так грудь твоя впустила в свой предел
Комок живого сердца моего…
Носи с собой их оба, ведь они
Теперь – твои! И, если твой слуга
Всё ж вымолит прощенье у твоих
Немилосердно милостивых рук,
Ты – в счастье превратишь свой
тяжкий гнев.
 

АННА:

 
Гнев – в счастье?
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
В счастье – гнев.
 

АННА:

 
А в чём оно?
А в чём оно?..
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Коли захочешь ты
Забыть свой гнев к тому, кто больше прав
Имеет плакальщиком быть при нём…
 

Показывает на гроб.

 
Ступай тогда на площадь Кросби. Там,
Лишь я торжественно похороню,
Снеся печально в Чертси-монастырь,
Достойный прах святого короля,
Омывши покаянными слезами
Его могилу, – там тебя я жажду
Увидеть с подобающею свитой.
Поверь, что много тайных есть причин,
Чтоб ты мне уступила в миг один!
 

АННА:

 
Я рада. И особенно тому,
Что вы с таким раскаяньем глубоким
Относитесь сегодня ко всему…
 

Оборачивается к свите.

 
Эй, Беркли, Трессел! Вы со мной ступайте.
 

Хочет идти.

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Мне пожелайте доброго пути…
 

АННА:

 
Хоть это больше, чем вы заслужили,
Но, зная, как умеете вы льстить,
Представьте, что уж я вам пожелала.
 

Уходит со свитой.

СВЕТЛОВИДОВ (носильщикам):

 
Ну, поднимите тело, господа!
 

НИКИТА ИВАНЫЧ:

 
Итак, мы – к Чертей, благородный лорд
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
К какому Чертей?.. Белые монахи
В своём скиту нас ожидают в страхе…
 

Делает знак, и они уносят гроб.

 
Была ль, скажите, женщина когда
Сосватана так лихо? А?.. Была ли
Когда-нибудь она побеждена
Так лихо?.. Я хочу её иметь.
Но – не надолго. Каково?.. Нет, мне,
Убийце её мужа и его
Отца, её – при ненависти в сердце,
Проклятьи на устах и со слезами
В глазах, пред окровавленною жертвой
Моей – и взять!. Ой-ой!..
Великий Бог!
Против меня – преграды без числа.
А за меня – лишь дьявол и притворство.
И вот – я победил! Весь мир – в ничто!..
Ха! Уж она забыла своего
Героя-принца, юного ЭдвАрда,
Всего-то лишь три месяца назад
Заколотого мною в раздраженье
При ТьЮксбери! А он ведь дворянин,
Рождённый расточительством природы,
Милее и славнее в тыщу раз!..
Младой, отважный, мудрый – без
сомненья,
Прямой потомок королей… Весь мир
Не может это отрицать. И всё же
Она, как раз она, уж положила
Свой глаз на бедного меня, который
Сбирает урожай его расцвета
И сам её же вырядил вдовою
У скорбного одра! Да! На меня,
Не тянущего и на пол-ЭдвАрда!
Меня, что колченог и так уродлив!..
При том, что стало герцогство моё
Не более, чем нищенским приютом.
Да нет! Я заблуждаюсь, право слово,
Насчёт моей персоны: ведь она —
Хоть сам я так доселе не считаю —
Меня находит клёвым мужиком!
На диво клёвым!.. Стало быть, я должен
Презреть и порицать все зеркала,
Созвать толпу или хотя бы пару
Портных, приняться моды изучать,
Чтоб телу моему дать обрамленье
Достойное. А то я с давних пор
Едва таскаю ноги, полагаясь
На собственную только благосклонность,
Привык ценить себя на медный грош…
 

Оборачивается вслед ушедшим.

 
Но мне сперва угодно, чтобы тот
Субъект отправился в свою могилу…
Потом вернусь в рыданиях к моей
Возлюбленной…
 

Смотрит на небо.

 
Сияй вовсю, светило!
Покамест я не накупил зеркал,
Где б облик мой всечасно возникал,
Свети мне ты, чтоб каждое мгновенье
Своею мог я любоваться тенью!
 

НИКИТА ИВАНЫЧ (подходя):

 
Бессовестный!
 

СВЕТЛОВИДОВ:

 
Однако, уж и смерклось…
Пока луна над нами не взошла
И в светлый сумрак тьмы не обратила,
Взойдём в Мадрит.
 

Уходит.

НИКИТА ИВАНЫЧ (один):

 
Испанский гранд, как вор,
Ждёт ночи и луны боится… Боже!
Проклятое житьё. Да долго ль будет
Мне с ним возиться? Право, сил уж нет!
 

Светловидов возвращается.

СВЕТЛОВИДОВ: Никитушка! Ты – тут?

НИКИТА ИВАНЫЧ: Да тут я, тут, Василь Васильич! Куда же мне деться?

СВЕТЛОВИДОВ: А я?