Текст книги "Иерусалимские тетради"

Валентин Серебряков
Иерусалимские тетради

© Валентин Серебряков, текст, 2019

© Андрей Тавров, предисловие, 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

* * *

Предисловие. Андрей Тавров «Мост»

Иерусалим – город особый. Здесь все немного сумасшедшие, хотя бы в течение того времени, которое требуется путешественнику, чтобы адаптироваться в его силовом поле. Больницы полны приезжими, которые ощутили себя здесь пророками, мессиями или великими ясновидцами. Не помню, как называется такое измененное мышление, кажется, «иерусалимский синдром».

Я тоже был одним из безумных туристов, когда на подъезде к городу почувствовал то самое поле – мощное, нежное и чистое до такой степени, что расплакался прямо тут же, в машине.

Впервые я увидел этот город на макете, созданном Иерусалимским университетом. Альбом с фотографиями этого макета, с дворцом Ирода, Хасмонейскими башнями и крепостью Антония подарил мне о. Александр Мень, и мне казалось, что в руках у меня не книга, а пульсирующее светом сокровище. В этом же приходе, где служил о. Александр через некоторое время я познакомился с Валентином Серебряковым. И вот сегодня передо мной его стихи, которые он собрал в книгу.

Первое, что чувствуешь, ее читая, – это огромную притягательную силу великого города, словно бы он произносит какое-то одно большое слово, способное вобрать все жизни, которые так или иначе имели и будут иметь к нему отношение, и человек пишущий обречен на то, чтобы разгадывать губ и воплотить в слова своих стихов. Задача непомерной масштабности и сложности. Парадоксально, что само это слово – а интуиция это чует – невероятно просто. Оно про жизнь, смерть и вечность. Примерно про то же, про что Библия или Тора.

Серебряков внимательно прислушивается к этому Слову, пытаясь откликнуться на него всем своим существом – сначала издалека, как бы предвкушая близость с загадочным городом, знакомым по библейским страницам, и это первый раздел его книги, а потом и вглядываясь в него напрямую, ища в себе нужные слова и интонации. В лучших стихотворениях цикла Серебряков находит то сочетание слова и ритма, к которому стремится. Ориентируясь на классику (Тредиаковский, Державин, Херасков), он перелагает псалмы, нащупывая выразительные средства древней речи в ее входе в русский словарь.

 
У рек Вавилонских в словах вспоминали
мы гору святую Сион.
И наши псалтири давно не звучали —
повсюду лишь слышится стон.
 
 
Пленения нашего недругам мало,
им хочется песен от нас…
Как петь, если сердце от боли устало,
и горя не выплакан час.
 

Первая часть, в основном, это переложение псалмов. Но город, в котором оказывается поэт, – несмотря на свою древность – город современный, и он тоже помощь приходит архитектурная символика – гигантский автодорожный мост, не так давно возведенный в Иерусалиме. Ему посвящается вторая часть книги, по сути ода, а по форме – венок сонетов. Мост становится символическим образом, сцепляющим, как всякий мост, два берега времени – прошлое великого города и его настоящее, но при этом уходя своей центральной вертикальной опорой-мачтой в небо, во вневременное.

 
И мост тебе в награду данный,
великий град, за все дела.
Он для тебя – явленье манны,
он – вызов, вылет, он – стрела.
Стрела, летящая из лука,
а мост – в отдаче тетива.
Разъятые навстречу руки,
как крылья птицы, синева
принять готова эту птицу…
 

В третьей части Серебряков вполне последовательно ведет разговор о Боге и человеке, опираясь на книгу стихотворений Алена Боске, книгу, сколь остроумную, столь иногда и глубокую. —

 
«Называйте любые слова, как захочется, как вам несложно,
все они говорят обо Мне, в них незримо присутствую Я.
Потому что унизить Меня, обругать, оскорбить невозможно —
все на свете слова лишь синонимы есть для Меня».
 

Так звучит финал одного из лучших стихотворений Алена Боске с его взрывным наблюдением из области догадок о нашей и Божественной речи в переложении Валентина Серебрякова.

Хочется отметить, что некоторые недочеты поэтической речи делают здесь прекрасное сальто-мортале и в переводе (переложении) оборачиваются достоинствами. Под пером (или на клавиатуре) Серебрякова отпечатывается немного небрежный и неуклюжий, но в то же время, благодаря своей «неуклюжести», детский и искренний ритм, про который понимаешь, что он здесь – наилучший, наиубедительнейший.

Книжка Серебрякова о географии. Но география эта не школьная – она внутренняя, она – Божественная, она не об экономике, а о гении места, и даже не о гении, а о том его, места, Боге, который живет одновременно в городе и в сердце и способен их совместить в своей духовной стереометрии, в которой внешнее становится внутренним, а внутреннее, глубочайшее, находит себе зримое воплощение.

От автора

Представляемая книга стихов состоит из трех вроде бы не связанных частей (тетрадей), но написанных в основном в Иерусалиме, и потому названа Иерусалимские тетради.

Первая тетрадь складывалась без всякой надежды и даже представления о том, что я когда-нибудь буду в Иерусалиме, но в темах стихов намечался вектор, направленный в сторону этого вечного города. И последние стихи в этой тетради были написаны в дороге и по прибытии сюда.

Вторая тетрадь посвящена Иерусалимскому струнному мосту и написана в августе 2016 г. Мост появился не так давно и был неоднозначно воспринят жителями. Меня он покорил, и я посвятил ему венок сонетов. Хотя сонеты не всегда строги по форме, но это первые стихи об этом мосте, и они помогают жителям принять и привыкнуть к этому сооружению.

Последняя третья тетрадь написана за последний год непосредственно здесь, в Иерусалиме, по мотивам книги французского поэта Алена Боске «Le Tourment du Dieu» (два стиха из этой серии, написанных раньше, еще в 2007 г., я включил в первую тетрадь, они присутствуют там, как знак, что я вернусь к темам этих стихов и не где-нибудь, а в Иерусалиме). Я назвал ее «Дорога вместе» – вместе с городом и вместе с Богом.

И хотя в этой тетради нет ни одного стихотворения, посвященного этому городу или как-то связанного с ним, но ее основная тема – взаимоотношения между Творцом и человеком, как Его творением, настолько естественна для воздуха этого города, который, как выразилась Дина Рубина, не город, а место, где человек неумолимо встречается со следами и знаками проявления Всевышнего. Слава этому животворящему месту, в котором сплавляется древность и современность и, хочется верить, возрастает будущее.

Тетрадь первая. На подступах

Письмо другу

Мой друг, прими не очень ровный слог.

Он благодарностью к тебе сегодня вызван,

Мне, путь открывшему средь земных дорог

простою максимой, что существует Бог,

которому я лишь служить и призван.

По прошлому уже я справил тризну

тюремною баландой. Совотчизна

не поскупилась за мои труды —

грехов моих бессчетные пуды

едва ли отмолить мне в этой жизни.

Но благодать Господня без границ:

жена и дочь, и ты со всей семьею,

сумели меня вымолить из блиц-

ареста. Крик весенних птиц

был мне наградой. Я еще не смею

счастливым быть, еще склоняю шею…

Нет, припадаю к Господу, молюсь

и никаких подонков не боюсь —

один лишь страх Господний разумею.

1989 г.

За журавлем

Мы и заносчивы, и хватки,

но ценим жизнь ближайшим днем.

И за сегодняшним рублем

не видим завтрашней десятки.

Стяжательство не суть зачина,

рубли, десятки – лишь пример

наглядный наших полумер,

которым лень души – причина.

Но из житейского колодца

иной чудак все в небо рвется,

молитвенным согрет огнем.

И к небу руки простирая,

из рук синицу упуская,

он тянется за журавлем.

Июль 1989 г.

Я Библию читаю в 50

«Я Тору изучаю в пятьдесят!»

Ш. Розенберг

Я Библию читаю в пятьдесят.

Жалею, что не соизволил ранее,

а прозябал на долгих партсобраниях,

генсеков наблюдая скучный ряд,

хотя и был сомненьями объят…

Мир зазеркалья изнутри привычен,

закономерен, дьявольски «логичен»:

идешь вперед, а пятишься назад,

глотаешь воздух, а вдыхаешь смрад.

Благоуханья нет – одно гниенье,

под видом созиданья – разрушенье…

И человек всегда в нем виноват…

Но я из безысходности изъят

был промыслом простым и гениальным…

Израненный осколком зазеркальным

я Библию читаю в пятьдесят!

октябрь 1991 г.

Псалом 120 (121)

К вершинам гор

стремлю свой взор,

жду помощи, как хлеба —

и дух, и плоть

спасет Господь,

Творец земли и неба.

Назло врагам

не даст ногам

твоим в коленях дрожи.

Не ест, не спит,

тебя хранит —

Ему ты всех дороже.

И в знойный день

Господня сень

тебя от солнца прячет.

И лунный зрак

в полночный мрак

не призраком маячит.

Народ святой,

Господь с тобой,

но ты не будь беспечен,

и по утрам

спеши в свой храм

и с Богом жажди встречи.

Псалом 129 (130)

Из глубины паденья своевольного

к тебе, Господь, в молитве я кричу:

– Услышь меня, услышь меня крамольного,

прости меня, Господь, спастись хочу!

И Ты прощаешь наши беззакония,

иначе кто бы в этом мире жил?

Сложу перед Тобой свои ладони я,

чтоб Ты меня, Господь, благословил.

Надеяться душа моя не ленится,

на Слово уповать не устает.

Ждет стража утра – наконец-то сменится,

душа моя Тебя сильнее ждет.

Израиль, в годы бедствий, в час усталости

на Господа лишь только уповай.

Исполнен Он и милости, и жалости,

и самым верным обещает рай.

Псалом 136 (137)

У рек Вавилонских в словах вспоминали

мы гору святую Сион.

И наши псалтири давно не звучали —

повсюду лишь слышится стон.

Пленения нашего недругам мало,

им хочется песен от нас…

Как петь, если сердце от боли устало,

и горя не выплакан час.

Не петь нам вдали от родных и великих

Иерусалимских ворот.

Пусть лучше язык мой к гортани прилипнет,

если забвенье найдет.

Воздай же, Господь, разрушителям храма

за наши бездомные сны.

Ты, дочь Вавилона, изведаешь срама —

о камни убьются сыны.

Псалом 137 (138)

Славу всем сердцем Тебе воздаю

вместе с Твоими святыми.

Песнь восхищенья Тебе я пою.

Слышишь слова мои, их отолью

буквами я золотыми.

И перед храмом Твоим преклоню

голову с явным почтеньем.

Славлю великую милость Твою,

истинность слов Твоих я признаю,

не искушаясь сомненьем.

В день, когда снова к Тебе я воззвал,

голос мой, слабый как прежде,

ты среди тысяч других опознал,

понял меня, все слова разобрал,

бодрость вселил и надежду.

Ты выше слов, сколько не говори.

Слава Господня безмерна.

Славят Тебя от зари до зари,

Господа сил, все земные цари

и воспевают примерно.

Наших напастей отвергнув резон,

к жизни Господь призывает,

бодрость вселяет – к чему Ему сон, —

видит смиренного каждого Он,

каждого гордого знает.

Ярость врагов Ты остудишь, Господь.

Душу мою Ты спасаешь.

Милость Твою моя чувствует плоть.

Ты продолжай свое дело, Господь!

Да Ты и так продолжаешь.

Псалом 145 (146)

Сколько б я ни жил, пока хватит сил

буду сердцем Господа хвалить.

Раз родился я, буду звать Тебя –

без Тебя мне, Господи, не жить.

Много есть людей на земле моей,

но меня спасти им не дано.

Каждый – духом слаб, удовольствий раб —

праха не минует все равно.

Будет счастлив тот, кто Его найдет,

для кого надежда Он и свет.

Он всему Творец, наш Господь-Отец,

с нами заключил святой Завет.

Слову Своему верен, потому

мир дает Он всем обиженным.

Всем голодным – хлеб, зренье тем, кто слеп,

справедливость – всем униженным.

Кто покинул дом понуждаем злом,

знайте, что Господь не бросит вас:

пожалеет вдов, сироте даст кров,

узникам пошлет свободы час.

Нечестивых Он в Свой не примет сонм.

Его Царство не прейдет во век.

Избранный народ нам в псалмах поет —

верою спасется человек.

Все псалмы 1992 г.

Следы

Притча[1]1
  Многим христианам знакома эта притча, приписываемая неизвестному бразильскому автору. Настоящий автор притчи раввин Иеремия Вольберг.


[Закрыть]

Приснилось мне: прибой лениво лижет

песчаный берег. Вдоль него шагаю

я с Господом. На своде неба вижу

всей прошлой жизни дни. И замечаю:

сквозь каждый прошлый день рисунок скудный —

от наших ног следы. Когда мне трудный

день выпадал и приносил страданья,

один лишь только след мне было видно,

и становилось горько и обидно…

Я Господу сказал: «Господь, вниманья

не заслужил я Твоего, наверно.

Я жизнь избрал с Тобой, но почему-то,

когда мне было трудно, плохо, скверно,

меня Ты покидал в эти минуты?»

Господь ответил: «Я, мой сын любимый,

с тобою был всегда. Когда ж гонимый страдал ты,

один Мой след заметен средь песка —

Я нес тебя в то время на руках».

2004 г.

Бог сомневается

(Из Алена Боске)

«Вот когда, – сказал Бог, – Я в Себе сомневался,

навестил Я любимого друга Шекспира.

Вместе с ним Я поплакал, потом посмеялся

над трагичностью и комедийностью мира.

А потом Я отправился в гости к Рембрандту —

весь в морщинах писал он свой новый портрет, —

отдал должное кисти его и таланту.

И, уже возвращаясь, заглянул в кабинет,

где сидел мальчик Моцарт, увлеченный игрою, —

подарил клавесин ему Я для работы…

Трех визитов достаточно стало, всего-то,

чтобы Мне хоть чуть-чуть примириться с Собою».

22.04.2007 г.

Имя Бога

(Из Алена Боске)

Бог сказал: «Раз при имени «бог» иль «аллах», иль «всевышний»

начинается приступ у вас озорства иль безумия,

вы зовите меня «алебастром», «рекой», «третьим лишним» —

буду знать Я, что вы обо Мне все же думали.

А когда вам при имени «бог» иль «аллах», иль «всевышний»

вдруг становится плохо, а в сердце и гнев, и тревога,

вы придумайте что-нибудь вроде «соло менной крыши»,

«вздоха», «летней росы» – это все имя Бога.

Называйте любые слова, как захочется, как вам не сложно,

все они говорят обо Мне, в них незримо присутствую Я.

Потому что унизить Меня, обругать, оскорбить невозможно —

все на свете слова лишь синонимы есть для Меня».

01.05.2007 г.

Благодарю Тебя, Господь!

Благодарю Тебя, Господь,

что в прах не обращая плоть,

повелеваешь – жить!

Я, видимо, не все успел

свершить из мне доступных дел…

Ты шанс даешь свершить.

Жизнь – это все-таки не спорт.

Не ставить я хочу рекорд

из прожитых мной лет,

а, взяв билет к Святой земле,

забыть про чудище в Кремле,

иной увидеть свет.

Пусть мой язык заговорит

на древнем языке иврит,

родным пусть станет дом

в стране, чья миссия чиста,

в народе, давшем нам Христа,

и в городе Святом.

Я в меру малых, слабых сил

земной шар не исколесил,

но все же не во сне

мир видел. И могу сказать:

талантливей народа знать

не приходилось мне.

Россию я не буду клясть.

Минует пусть ее напасть

амбиций, лжи, ворья…

Но отвечать за эту власть,

которой главное – украсть, —

нет, не желаю я.

И вопреки движенью вспять…

Я буду трудно привыкать

к земле, народу… Кладь

мне эту, может, не снести,

но я хочу пожить в чести

в свои семьдесят пять.

01.10.2015 г.

Мы выбираем

Как сложится у нас? И сами мы не знаем.

Случиться может все: несовпаденье, сбой…

Мы молимся, чтоб нашей стал судьбой

великий Божий град Ерушалаим.

И мы всем существом при этом понимаем,

как трудно нам без вас – родные и друзья.

Но жребий брошен, и нам отступать нельзя —

нас ждет и нас зовет к себе Ерушалаим.

Россию изменить надежды не питаем.

Имперского величия идея нам чужда.

Нам не по сердцу ненависть, насилье и вражда…

Мы не бежим от вас, мы просто выбираем

для дней оставшихся седой Ерушалаим.

01.10.2015 г.

Цветы в Иерусалиме

Какая бы погода не стояла,

пусть на дворе июнь или февраль,

но клумбы никогда не завядали

в Иерусалиме.

Фестиваль

цветов – на окнах, лоджиях, балконах,

на клумбах, в парках, просто на газонах…

И за любою каменой стеной

цветы приветливо встречаются со мной

и дарят радость желто-голубую,

сиренево-пурпурную…

Любуясь

их девственно-крахмальной белизной

или палитрой радужных оттенков,

я словно вырываюсь из застенков

обыденности, скучности земной.

02.03.2016 г.

Шаббатний[2]2
  Шаббатний – субботний.


[Закрыть] город

Тамариной Л. Р.

Жизнь наполняет древнюю столицу,

пульсирует, клокочет и бурлит.

Она работает, торгует, веселится,

закованная в вековой гранит.

Но есть всему резонная граница,

с закатом в йом шиши[3]3
  Йом шиши – пятница на иврите.


[Закрыть] народ стремится

свечу зажечь в кругу своей родни,

рабочие заканчивая дни.

Всевышнего блюдя святой Завет,

работам повседневным места нет!

Шаббатний город тих, не многословен.

Жизнь с улиц мирно прячется в дома.

Мир Божий абсолютно безусловен

и полнится энергией ума.

25.05.17.

Тетрадь вторая. Струнный мост «Арфа Давида»

Венок сонетов

Посвящается дочери Эмме, которая сделала все, чтобы я влюбился в этот город

I

Мост – арфа звучная Давида,

она из дальних тех времен,

времен библейских. Панихида

с тобой не вяжется, Сион[4]4
  Сион – гора, на которой царь Давид основал Иерусалим (Салим).


[Закрыть].

Здесь царь Давид плясал пред Богом,

играл на арфе, песни пел…

И у Сионова отрога

он город основать сумел.

А в наши бурные века

Иерусалим – столица мира,

где всем религиям квартира

дана по Слову. А пока

той арфы воплотились звуки

в мост – крылья бабочки, в мост – руки.

II

Мост – крылья бабочки. Мост – руки,

их семь десятков пальцев-струн

работают, не зная скуки,

удерживая вал-бурун,

дугой нависший над Шазаром[5]5
  Шазар – название бульвара, который перекрывает Иерусалимский мост.


[Закрыть]

и прилежащими сдерот[6]6
  Сдерот – название бульваров на иврите.


[Закрыть]…

У главного автовокзала

свой начинает поворот

от Яффо[7]7
  Яффо – одна из старейших улиц Иерусалима, идущая вдоль Старого города, сейчас пешеходная улица, по которой идет Иерусалимский трамвай.


[Закрыть] – улицы заглавной —

к бульвару Герцля[8]8
  Герцль – основателя сионизма, в честь него назван бульвар.


[Закрыть] путь трамвайный.

И вот он – Гешер Мейтарим[9]9
  Гешер Мейтарим – в переводе с иврита «Струнный мост».


[Закрыть] —

непостижим, неповторим.

И с точки зренья индивида,

мост – совершеннейшего вида.

III

Мост – совершеннейшего вида.

Бегут трамваи в два конца.

А рядом путь для инвалида,

для пожилого, для юнца —

лихого велосипедиста,

мужей солидных, стройных дев,

для иностранного туриста…

От удивленья обалдев,

в айфонах подобрав настройки,

они снимают селфи бойко.

А если дружно стайкой встали,

то просят, чтобы их засняли…

Показывать мост будут внукам,

мост-гимн искусству, гимн наукам.

IV

Мост-гимн искусству, гимн науке

и инженерному расчету.

Находок творческие муки,

архитектурной мысли взлеты.

Идея плавилась и зрела

в безумстве смелого задора.

И все решила умно, смело

изящная консоль-опора,

приняв через десятки вантов

сто шестьдесят висящих метров.

И не качаются от ветра

все эти тонны мостоквантов.

И он висит вполне уверенно,

сто раз просчитанный, проверенный.

V

Сто раз просчитанный, проверенный,

в хребте моста точно отмеренный

сплетенных нитей шаг размеренный.

А я стою совсем растерянный:

на четырех всего лишь вантах

стрела откинулась и держится,

как балерина на пуантах,

и, наслаждаясь, в небе нежится.

Ей ветры песнь поют дежурную,

а нити вязь плетут ажурную —

вот тридцать три направо ниточки,

вот тридцать три налево ниточки…

И все же мучает вопрос:

стальной не оборвется трос?

VI

Стальной не оборвется трос.

Рассчитан точно и испытан

противовеса мощный торс.

Он, капитально в землю врытый,

мост принял на себя, и вот

отсюда мачта начинается,

летит стрелою в небосвод,

летит и, вроде, упирается…

На четырех канатах мощных

она застыла. Денно, нощно

стоит стрела и не ломается,

а глянешь сбоку – изгибается.

Гляди хоть с запада, хоть с севера,

одна картина – струны веером.

VII

Одна картина – струны веером,

рассыпавшись от мачты вниз,

мост держат днем. А поздно вечером

сияет в небе мост-сюрприз.

И спица-стела одинокая,

нацеленная в высоту,

из этих нитей-струн и соткана,

вобрав в себя их красоту.

Они в пространстве перекручены,

как много пряж от веретен.

Изящная стрела, несущая,

невероятная, как сон.

И схематично внешне прост

висит на ней столичный мост.

VIII

Висит, висит столичный мост,

раскинувшись над градом вечным.

Он рад машинам бесконечным,

под ним бегущим, видя хвост

вперед спешащих торопливо

иль наезжающих игриво

по самой дальней полосе;

они ведь мелковаты все.

А он, пронзающий пространство

и уводящий в небосвод,

внизу оставил постоянство

текущих будничных забот…

И мост в величии парадном

висит, и вес его громадный.

IX

Висит, и вес его громадный

столп-Гулливер несет один.

Он стометровый исполин

над «Лилипутией» отрадной,

его принявшей в сонм своих

открытий суперсовременных…

И потому обремененный

сравненьями наполнить стих

гимн Свифту спел я. А герою,

взнесенному в зенит стрелою,

пришлось для вящего примера

мост-флот украсть у блефусканцев

за нити-струны… Иностранцев

пленяет образ Гулливера.

X

И мнится образ Гулливера,

на мачту глядя. И молчит

от удивления небосфера,

а Человек-Гора кричит,

от радости обалдевая,

людскую не скрывая спесь.

Он видит город – ось земная

выходит на поверхность здесь!

Он выше всех, и отовсюду

видна Его фигура люду.

Противоречий избежать

не удается «Гулливеру».

И все ж он будет украшать

град-сердце мира, сердце веры.

XI

Град-сердце мира, сердце веры,

древнейший Иерусалим,

в мозгах простого инженера

ты вечен, ты неразделим.

Ты памятен Стеною Плача,

повышен на нее запрос,

она твой символ, не иначе…

Теперь еще твой образ – мост.

Он – века нового примета.

Мост – удивленье, мост – комета,

мост-крест, мост-птица, мост-ракета,

мост, как предчувствие рассвета…

Иерусалим, ты город славный,

и мост тебе в награду данный.

XII

И мост тебе в награду данный,

великий град, за все дела.

Он для тебя – явленье манны,

он – вызов, вылет, он – стрела.

Стрела, летящая из лука,

а мост – в отдаче тетива.

Разъятые навстречу руки,

как крылья птицы, синева

принять готова эту птицу…

Полна сравнений голова.

Таким мостом я рад гордиться

и нужные ищу слова,

слова любви, надежды, славы…

Мост – украшенье града, браво!

XIII

Мост – украшенье града. Браво!

Ему прекрасная оправа

из гор, долин: горы Сионской,

гор Скопус, Герцля, Елеонской,

долин Еннома и Кедрон[10]10
  Скопус, Герцль, Елеон – названия гор, на которых расположен Иерусалим, Енном и Кедрон – долины его пересекающие.


[Закрыть]…

Красив мост, элегантен он.

Пол из стекла, прозрачны стены

и рядом высится надменно

барьер-хребет, а в нем запоры

канатов. Прочными крюками

они мост держат, как руками.

Мост – удивленье, за который

спасибо, говорим мы здраво

тебе, Сантьяго Калатрава[11]11
  Сантьяго Калатрава – знаменитый испанский архитектор, автор многих струнных мостов и других сооружений.


[Закрыть]!

XIV

Тебе, Сантьяго Калатрава,

что мост, то новая забава.

Ты в Петах-Т’икве[12]12
  Петах Тиква – город к востоку от Тель-Авива, в переводе «Врата надежды», здесь действует струнный пешеходный мост по проекту Калатравы.


[Закрыть] пешеходный

мост спроектировал свободно.

Он – также с мачтой от пилона, —

больницу с парком и каньоном[13]13
  Каньон – торговый центр в Израиле.


[Закрыть]

соединил и соотнес…

Но Иерусалимский мост!!!

Сравниться можно с ним едва ли,

здесь по путям бегут трамваи

и пешеходам нет конца…

Пусть тикветчан не ест обида.

Достоин царского венца

мост – арфа звучная Давида.

XV

Мост – арфа звучная Давида,

мост – крылья бабочки, мост – руки,

мост – совершеннейшего вида,

мост – гимн искусству, гимн науке.

Сто раз просчитанный, проверенный

стальной не оборвется трос.

Одна картина – струны веером,

висит на них столичный мост,

висит и вес его громадный,

и мнится образ Гулливера.

Град – сердце мира, сердце веры,

и мост тебе в награду данный.

Мост – украшенье града. Браво

тебе, Сантьяго Калатрава!

08.2016 г., Иерусалим