Текст книги "От Сталинграда до Берлина"

Ближе к лету наш батальон построил себе полевой лагерь в расположении военного городка, вдоль центральной магистрали. А она шла от КПП к главным зданиям училища. Переехали сюда в конце апреля. В мае и июне жизнь здесь уже бурлила. Как-то после спортивных соревнований, где-то за час до обеда, мы обсуждали актуальные вопросы: что нас ожидает, когда выпуск, куда направят? Вдруг кто-то говорит: «Смотрите, наш ротный в окружении дамского букета!»

Действительно, по широкой асфальтовой дорожке гулял ротный с тремя молодыми особами. День был теплый, они – нарядные, сияющие. Приблизившись и увидев, что мы их разглядываем, ротный внезапно громко говорит: «Сержант Варенников!» Я вытянулся. Он подает знак, чтобы подошел. Сорвавшись с места, как на стометровке, я перемахнул через канаву, пересек дорожную магистраль. Еще одна канава… Подошел строевым шагом и доложил: «Прибыл». Ротный доволен: вот, мол, какие у нас курсанты… Я, чувствуя на себе взгляды, сам не свожу глаз с ротного, жду дальнейших команд.

Позже, прокручивая этот эпизод в памяти, понял: ротный хотел показать, каких офицеров он готовит из мальчишек. Но как показать в полудомашней обстановке? Потому, видимо, и команд не подавал – хотел непринужденности, по сути, приглашал к беседе. Но ее не получилось. Не потому ли, что я рявкнул: «Товарищ старший лейтенант, по вашему приказанию сержант Варенников прибыл»? Сосны качнулись от моего «доклада». Какой уж тут непринужденный разговор! Ротный спросил у женщин – может, у них есть ко мне вопросы? Ясно, в это время надо было повернуться в их сторону, хотя бы взгляд перевести. Так нет же! Сержант «ел глазами начальство». У женщин вопросов, конечно, не было. Меня отпустили.

Захаров с дамами скрылся за КПП, а меня окружили курсанты, был и старшина. Все спрашивали: кто они, о чем говорили? Я в ответ вякал что-то очень невнятное. Больше всех меня расстроил старшина: «Эх, сержант, сержант! Как ты думаешь воевать, если даже с бабами не можешь справиться? Надо было сказать: «Товарищ старший лейтенант, разрешите проводить вас и ваших спутниц до калитки». Уверен, Захаров только этого и ждал. А ты? Действовал неправильно, точнее, бездействовал. Подвел роту, а ведь девчата хорошие».

Смеялись, галдели. И Дымерец тут как тут: «Товарищ старшина, если бы я был там, то не подвел бы». Старшина: «Это уж точно, но ротный, видя, что ты без противогаза, решил тебя не приглашать». Снова смеялись. А я, вспоминая этот случай, всегда ругал себя за неуклюжесть. Но одновременно появились и иные мысли: «Ведь война же! Как можно, кроме нее, о чем-то думать? Это нехорошо, даже цинично». Но другой голос твердил: «Причем здесь война! Человек должен быть самим собой, быть культурным, обходительным, тем более с женщинами…»

В июне пришел день выпуска. Построили, объявили приказ об окончании Черкасского военного пехотного училища. И о присвоении звания лейтенанта. Внутри все пело. Казалось, вручен жезл командира для борьбы с врагом Отечества. Мало кто из нас в те минуты думал о том, что все только-только начинается. А для некоторых вскоре и закончится.

Старшина объявил порядок получения и подгонки офицерского обмундирования. Это заняло два дня. Когда экипировались, все преобразились: обмундирование было хорошее, из темно-зеленого габардина; на ярких малиновых петличках красовались лейтенантские квадратики, их называли «кубарями»; офицерские ремни добротные – как любил говорить старшина, все чин чином. Смотрели друг на друга и радовались, но при встрече с лейтенантом Архиповым чувствовали себя неловко: он – лейтенант, я – лейтенант, но он учитель, а я ученик. К тому же разница в возрасте. Нам по восемнадцать-девятнадцать, а ему двадцать восемь.

И вот наступил исторический для нас день. Батальон построили на плацу, и командиры торжественно вручали – повзводно – удостоверения личности. Выступил комбат. Говорил коротко, но ярко, цитировал речь Сталина.

Через день начали отправлять на фронт – группу за группой. На третий день мы с Борисом Щитовым стали беспокоиться. Наших фамилий не было в списках. В чем дело? Мы – к старшине. Тот говорит, что все объяснить может один ротный. Едва тот появился, мы тотчас же задали свой вопрос. Но ротный заявил: от него ничего не зависит, все распределены, и мы в том числе. На этой неделе люди все разъедутся. Верно, к концу недели наш лагерь опустел. Но несколько человек из наших, и среди них заместитель командира взвода Абрамов, Щитов, Довбня и я, не получили назначения. Лишь утром в воскресенье зачитали приказ: одиннадцать выпускников училища (в том числе семеро из нашей роты) отправлялись не на пересыльный фронтовой пункт, а в воинскую часть города Горького. И снова мы ринулись к ротному. Тот начал объяснять: это, мол, делают без его ведома. Потом проговорился: «Скажите спасибо, что хоть так решили, а ведь вначале кое-кого хотели оставить в училище». И посмотрел на меня. Я обозлился, но смолчал. Впрочем, расстались по-доброму, тепло.

Когда других провожали, не было подступающего к сердцу ощущения разлуки. А вот коснулось нас – до боли жалко стало расставаться с училищем. Гнездо опустело: птенцы разлетелись, а война в разгаре.

В Горьком разыскали свою часть – первую почему-то гвардейскую запасную стрелковую бригаду. Гвардейская – это приятно. А вот то, что запасная, – убивало. Фронт был нам нужен!

Наши казармы располагались на окраине города. Бригада готовила маршевые роты, имела школу по подготовке младших командиров. Меня назначили взводным в батарею 20-миллиметровых минометов. У нас была трехмесячная программа подготовки сержантов-командиров минометных расчетов. Взводные сами составляли недельное расписание, утверждая его у командира батареи капитана Мельникова; сами буквально по всем предметам проводили занятия, и сами выпускали своих питомцев.

Хорошо, что со мной был Боря Щитов. Его определили в соседнее учебное подразделение, но жили мы в одной комнате общежития. Друг друга поддерживали, подбадривали. Поставили цель – сделать все, чтобы отправили на фронт. Как? Пренебрегать нынешними обязанностями? Наоборот, максимально стараться и одновременно «штурмовать» командира части своими рапортами.

С капитаном Мельниковым все сложилось нормально, и он, видя мое отношение к делу, всячески поддерживал стремление попасть на фронт. Прошла неделя, другая. Послали первые рапорты. Нет ответа. Стали писать раз в десять дней – регулярно. Что на это скажут начальники? Одновременно требовали, чтобы принял командир части. К нам присоединился Довбня. На третий месяц – вызвал заместитель командира части, сказал, дескать, командование лучше знает, кого куда направлять, тем более в военное время. Мы ему нагрубили (так сказать, «отметились» – ведь на войну просимся!). Нас выставили, но не наказали. Через неделю капитан Мельников сообщил: его вызывал командир части, интересовался, хорошо ли я несу службу, как он, Мельников, смотрит на мою отправку на фронт; все его ответы были положительными. Я искренне поблагодарил.

После трех месяцев учебы был небольшой экзамен. Мой взвод отчитался успешно. Подавляющее большинство «выпускников» имели высокие оценки: стреляли – не хуже офицеров, управление огнем, знание материальной части – на высоте. Этому способствовало не только мое старание, но высокая общеобразовательная подготовка взвода.

В начале октября прошел слух – большую группу офицеров отправляют на фронт; вместо них прибывают офицеры-фронтовики из госпиталей – после излечения. Я попросил Мельникова «разведать» насчет меня. Через пару дней он говорит: «Кажется, добились своего. Включили в проект приказа для отправки на фронт».

Верно, 12 октября 1942-го нас с Борисом Щитовым вызвали в штаб, дали обходные листы. А через день вручили предписания: явиться на пересыльный пункт. Узнали даже, куда направят: Сталинградский фронт! Вот радость-то…

В те дни все только и говорили о Сталинграде. «Я им покажу, как надо воевать!» – так думалось мне тогда. Наивно? Конечно. Логика у восемнадцатилетнего парня была упрощенной, но, с другой стороны, и убедительной: «Если каждый боец и командир Красной армии убьет по одному оккупанту, то немецко-фашистские войска просто перестанут существовать… Во всяком случае, враг будет остановлен». Вот так – все мне было просто и ясно.

Позже, встретившись с реальной войной, а в зрелые годы многое изучив и прочитав, уже оценивал рассуждения той поры как прекрасный юношеский порыв. Может, так и должно быть? Может, это абсолютно естественно?

Не стану пока на это отвечать. А вот о тогдашнем положении в стране надо сказать. Итак, война в самом разгаре, а что же народ? Как жил, что чувствовал? Верьте мне: он и вправду был единым. Такое чувство присутствовало у каждого из нас и прежде, до нападения гитлеровских войск, особенно остро два предвоенных года. Это могло быть только у народа, вкусившего истинную свободу: жизнь без эксплуатации, братство всех национальностей, многочисленные преимущества общественного и государственного строя. Отсюда – всенародное единство, небывалый прежде патриотизм, несгибаемая воля к победе; отсюда – массовый героизм в бою и труде; отсюда – неколебимый морально-политический дух народа.

Если подойти с военной стороны, то каждый гражданин стремился быть в Красной армии.

К слову сказать, наша армия в сказочно короткие сроки развернулась по мобилизационному плану – в самом начале войны превышала довоенную численность в два раза. Из запаса были призваны 650 тысяч командиров. Кроме того, военно-учебные заведения в середине 1941-го перешли на сокращенные программы подготовки. При военных академиях открылись курсы для лиц с высшим образованием. Были созданы семнадцать курсов усовершенствования командного состава. В ряде военных округов создали филиалы легендарного «Выстрела» (центральные курсы подготовки командного состава).

В каждой армии появились курсы младших лейтенантов. Это позволило уже во второй половине 1941-го выпустить 192 тысячи командиров и 94 тысячи политработников. То была сила! Военные училища из западных районов страны переброшены на восток. В начале 1942-го появились новые пехотные и пулеметно-минометные училища. Впрочем, создавались и другие училища. Государственный Комитет Обороны постановлением от 17 сентября 1941 г. «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР» организовал подготовку всего взрослого населения – студентов, учащихся трудовых резервов, школьников старших классов. Это позволяло получать пополнение в армию и на флот – подготовленное, прошедшее курс начальной военной подготовки.

Ставилась задача: в самые сжатые сроки создать, максимально укрепить военную промышленность, мощное слаженное военное хозяйство, способное постоянно и своевременно в достаточном количестве поставлять в Вооруженные силы первоклассную технику, вооружения и боеприпасы. Задача очень сложная – ведь на основных направлениях шла эвакуация предприятий, но эта задача была решена. Сказались мероприятия, проведенные в предвоенные годы, максимально были использованы преимущества плановой, хорошо организованной социалистической экономики. Хозяйство страны встало на рельсы военного времени.

Весь 1941 год и два первых месяца 1942 года в плане перевода на военный путь были очень тяжелыми. А с марта – пульс экономики, уже наполненный реальной материальной силой, бьется вполне ритмично.

В любой войне противоборствующие стороны опираются на экономику страны, моральный дух своего народа, на его интеллект, науку, культуру, несомненно, на уровень подготовки и оснащения армии, полководческое искусство и, наконец, на способность государства мобилизовать всех и всё для защиты своей страны и разгрома врага. Все это особо наглядно выглядит, когда делаешь сопоставление. Мы тоже попытаемся это сделать. И, затрагивая только экономическую сторону проблемы, на этом фоне постараемся показать огромные преимущества социалистического общества над капиталистическим в мобилизации всех экономических возможностей государства для разгрома врага, для победы.

Исходным положением для этих рассуждений должно быть условие: все признают истину, что Великая Отечественная война (особенно ее начальный период) протекала в обстановке полного экономического преимущества Германии над СССР. Во всяком случае, суммируя все основные цифры за период 1940–1944 годов (с учетом ввоза Германией из оккупированных стран), мы получаем следующее:

См.: «История второй мировой войны 1939–1945 гг.», т. 12, с. 159.

Таким образом, мы видим явное количественное преимущество Германии в производстве основных видов. Однако, несмотря на это, в Советском Союзе смогли обеспечить производства, которые создавали вооружения значительно лучше, чем в Германии, и количественно, и качественно.

На первый взгляд это просто невероятно – но это факт! Уникальная организация и управление экономикой, слаженное военное производство плюс мощный военно-технический, интеллектуальный потенциал обеспечили ускоренное перевооружение нашей армии на суперсовременные виды боевой техники и оружия в ходе войны. Доля новых образцов достигла: в бронетанковом вооружении – 80 %, авиационном – 67 %, артиллерийском – более 80 %, в стрелковом – 42,5 %. Таких показателей не было и близко ни в одной воюющей стране. Разве в условиях частной собственности можно заставить собственника все отдавать на фронт? Нет, конечно. Он будет, несомненно, что-то делать, но так, столько и именно то, что ему выгодно. Мало того, некоторые из них вообще могут выехать из своей страны в безопасный район и выжидать там до лучших времен. В условиях социалистической системы такого не бывает. Высокие показатели в производстве нового оружия объясняются не только общим уровнем нашей экономики, а именно ее системой.

Но самое главное – все шло для фронта, все для победы – чего не могла сделать Германия. Особенно ярко выглядят показатели роста за счет производства новой техники и вооружения по таким видам, как пистолеты-пулеметы (т. е. автоматы) – в 6 раз, орудия – в 2,5 раза, танки и САУ – более чем в 4 раза, боевые самолеты – более чем в 2 раза. Объясним некоторые цифры, которые идут до 1945 года со снижением. Количество, например, производимых винтовок снижалось, потому что им на смену шли автоматы.

Наш военный флот имел полное превосходство над флотом противника в Баренцевом, Балтийском и Черном морях. Естественно, на это оказали значительное влияние проводимые в то время флотами США и Англии морские операции в Северном и Средиземном морях.

Если сравнить производство военной техники и вооружения Германии с аналогичным производством в Советском Союзе, то можно легко убедиться, что по количеству произведенного стрелкового оружия, орудий, минометов, танков (и САУ) и боевых самолетов СССР значительно обошел военное производство гитлеровской Германии и ее сателлитов, поставлявших Германии сырье и готовую продукцию. Хотя возможности у Советского Союза были значительно ниже. Даже в сфере формальных цифр ситуация следующая: промышленность всей Европы, за исключением Великобритании, работала на Германию! Но ведь эта промышленность пустила глубокие корни еще в конце XIX века. А Советский Союз только в 30-х годах начал индустриализацию вообще и фактически только успел провести в жизнь две пятилетки.

Вот так-то. И как глупо выглядят на этом фоне все вымыслы и старания критиков социалистического способа производства, общественного строя Советского Союза.

А советский народ?! Он был единым не только на фронте и в нашем тылу, но и в тылу врага. Уже в первую военную зиму почти по всей оккупированной территории наши люди развернули борьбу с врагом. Если в первые дни и месяцы война в тылу противника носила характер стихийный, то к зиме – уже организованный. К весне 1942 года – завершилось становление партийного подполья и партизанского движения. Последнее управлялось Ставкой Верховного Главнокомандования. Конечно, были и уроды, предатели и изменники, но в сравнении со всем народом это было жалкое меньшинство.

Естественно, в училище мы жадно ловили вести со всех фронтов и сами рвались в бой. Но вот закончились мои первые военные университеты в Свердловске и Горьком. Добившись «справедливости», наконец-то и я отправился на фронт. Меня распирало от гордости, хотелось кричать на каждом углу: «Я еду в Сталинград, я еду защищать Сталинград!» Но было и другое чувство – чувство горечи. Почему допустили немцев до нашей великой Волги? Почему?! Не мог я тогда всего понять… Но если бы мне были известны некоторые факты, особенно данные по производству вооружения, – тем сложнее было бы объяснить прорыв врага к Сталинграду. Все-таки здесь, как выяснил я позже, имелись слабые места. Не это ли мешало Верховному Главнокомандованию своевременно принимать необходимые решения? Именно это. Располагая достоверными данными о возможных действиях противника, Ставка, несомненно, могла избежать харьковского поражения, что, в свою очередь, открыло путь немецко-фашистским войскам на Сталинград. Но это уже рассуждения сегодняшнего дня. А тогда у меня была грандиозная перспектива – еду на фронт!

Глава 3. Сталинградская эпопея

Мы с Борисом Щитовым ехали на фронт, и, хотя наконец свершилось то, чего мы добивались так долго и так страстно, на душе была тоска: под Москвой немцев разгромили, опыт побеждать уже есть, и вдруг – прорыв, и снова все доведено до катастрофы – враг вышел к Сталинграду. К Волге! Прорвался на полторы тысячи километров в глубь советской территории. Почему? Как это случилось? Много у нас с Борисом возникало вопросов, а ответов на них не было. Даже приблизительных. Одни лишь предположения. Например, мы думали, что недостаточные разведывательные сведения не позволили своевременно сделать необходимые выводы. Плюс невыполнение отдельными командирами задач, которые перед ними ставились. Может быть, все это в комплексе и привело к тому тяжелому состоянию, в котором оказалась страна? Словом, сплошное гадание.

В то время многие, да что там многие – вся страна, подобно двум юным лейтенантам, думала о судьбе Родины. Но ведь сведений было крайне мало. Знали только то, о чем сообщалось в сводках Совинформбюро. Да еще питались слухами, а их, как известно, во все времена хватало. Лишь через десять лет, став слушателем Академии имени Фрунзе, я получил возможность представить все реалии трагической картины, сложившейся в 1942 году.

Страна находилась под огромным впечатлением победы под Москвой. Эта победа подняла дух на фронте и в тылу, и очень важно было закрепить позиции наших войск – отобрать у врага инициативу, лишить его возможности привести части в порядок после разгрома. Вот почему военный совет Юго-Западного направления во главе с маршалом С. К. Тимошенко выступил в марте 1942 года с инициативой: подготовить и провести наступательную операцию силами трех фронтов – Брянского, Юго-Западного и Южного. Цель ее – разбить противостоящую группировку противника, выйти на рубеж реки Днепр, захватить несколько плацдармов и закрепиться на них, создав благоприятные условия для дальнейшего развития наступления.

Операция, весьма крупная по размаху, требовала немалых резервов от Ставки, а их в то время не было. План отклонили, тогда военный совет Юго-Западного направления сократил масштабы операции – уже не требовалось больших дополнительных сил и средств. Но и этот вариант в Генеральном штабе не поддержали. Однако под давлением члена военного совета фронта Хрущева маршал Тимошенко все-таки представил еще один вариант. Это был план проведения операции лишь в районе Харькова и только силами одного Юго-Западного фронта. Замысел состоял в следующем: нанести два сходящихся удара, окружить и уничтожить харьковскую группировку врага, освободив город. Ставка согласилась.

Цель и в этом случае все-таки ставилась масштабная, стратегическая. Но план операции таил в себе существенные недостатки. Самое уязвимое его звено – это район, из которого предполагалось нанести главный удар. Речь идет о Барвенковском выступе. Противник стремился ликвидировать его и считал это своей ближайшей задачей в летнем (1942 г.) наступлении. В связи с этим немцы планировали нанести под основание выступа два встречных удара: из района Балаклеи и из района Краматорска; общее направление – на Изюм. Могло ли это оставаться неизвестным командованию Юго-Западного фронта, тем более – главкому направления? Вряд ли. Допустим, разведывательные данные на этот счет отсутствовали, но обычным аналитическим путем (одним взглядом на конфигурацию фронта) можно было сделать вывод о судьбе Барвенковского выступа, т. е. представить, как может в этом случае поступить противник.

12 мая 1942-го Юго-Западный фронт перешел в наступление, не предусмотрев контрмеры по парированию ударов на своих флангах. За три дня продвинулись на 20–30 километров. Однако, вместо того чтобы развить хоть и слабое, но наступление своих войск вводом в сражение танковых корпусов, фронт продолжал медленно двигаться в прежней группировке. Лишь 17 мая – очень поздно! – были введены танковые корпуса. А противник в это же время нанес два удара под основание Барвенковского выступа.

Военный совет Юго-Западного направления бьет тревогу: чтобы удержать плацдарм, необходимы дополнительные силы! И Ставка выделяет эти силы, но подойти они смогут только 21 мая. Вечером 17 мая генерал A. M. Василевский от имени Генштаба предлагает Ставке остановить наступление Юго-Западного фронта, повернуть все силы против ударов противника по Барвенковскому выступу. Но военный совет Юго-Западного направления настоял, чтобы наступление на Харьков продолжалось. Ставка отклоняет предложение Василевского. Однако 18 мая обстановка резко ухудшается, и Василевский повторяет свое предложение. Лишь 19 мая состоялось решение по этому вопросу. Но уже возникла угроза окружения основных сил Юго-Западного фронта. 23 мая противник взял в кольцо значительные силы – 6-ю, 57-ю армии и армейскую группу генерала Л. Бобкина. Ведя тяжелые бои, наши войска выходили из окружения в очень сложных условиях.

Подведем итоги: в результате просчета военного совета Юго-Западного фронта мы понесли большие потери; Ставка лишилась накопленных за зиму и весну резервов; одновременно на Юго-Западном направлении образовалось весьма мягкое, уязвимое подбрюшье, что таило в себе большие опасности. Советское командование приняло решение перейти к обороне, но противник уже почувствовал слабость этого направления и не замедлил этим воспользоваться.

Несмотря на поражение зимой 1941–1942 годов, командование вермахта летом 1942 года планировало вернуть стратегическую инициативу, разгромить советские войска и завершить войну против СССР в этом же году. Будучи уже не в состоянии наступать на всей линии фронта, оно сделало ставку на захват наиболее богатых сырьем южных областей страны, в первую очередь нефтяных районов Кавказа. Именно здесь на южном крыле советско-германского фронта летом и осенью 1942 года и развернулись основные события. Предпринимая меры для срыва планов противника, советское командование оснащало войска новыми видами вооружения, совершенствовало организационную структуру советских Вооруженных сил, накапливало стратегические резервы. Но довести до конца перестройку советских войск не удалось.

Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин главной задачей советских войск на летне-осеннюю кампанию ставил разгром вермахта и освобождение всей территории страны. Но при этом возможности советских Вооруженных сил были явно переоценены, и задачи оказались невыполнимыми. А с провалом плана Юго-Западного фронта по овладению Харьковом наша армия вообще оказалась в сложном положении.

28 марта 1942 г. в ставке Гитлера на специальном совещании обсуждался план летней военной кампании на Восточном фронте. Присутствовавший на этом совещании генерал Варлимонт впоследствии писал: «…Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался еще в декабре 1940 г. при утверждении плана «Барбаросса». Теперь он снова хотел сосредоточить основные усилия на крайних флангах широко растянутого фронта. Разница состояла лишь в том, что большие потери, которые понесла сухопутная армия и которые не удалось целиком восполнить, вынуждали его ставить перед собой последовательно одну цель за другой, начиная с южного участка, с Кавказа. Москва как цель наступления… пока отпадала». Результаты этого совещания затем были оформлены в «основополагающей директиве» ОКВ № 41, подписанной Гитлером уже 5 апреля 1942 года.

Главная цель, поставленная директивой на лето, заключалась в том, чтобы «окончательно уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их важнейших военно-экономических центров». Для этого планировалось, «сохраняя положение на центральном участке, т. е. на московском направлении, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ. В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы сосредоточивались для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожения советских войск западнее Дона, захвата нефтеносных районов Кавказа и перехода через его хребет». И лишь по достижении этих целей германское командование намеревалось, окончательно окружив Ленинград, захватить территории восточнее и западнее его. До начала наступления планировалось улучшить оперативное положение войск, стабилизировать весь фронт и тыловые районы, чтобы высвободить дополнительные силы для главной операции.

К 11 апреля генеральный штаб вермахта на основе директивы № 41 разработал планы ряда последовательных операций на южном крыле Восточного фронта. Это было обусловлено тем, что войска, предназначенные для решения конкретных задач, прибывали постепенно.

Так, первую операцию (условное наименование «Блау» – «Синяя») должна была проводить на воронежском направлении группа «Вейхс». В эту группировку входили 2-я и 4-я танковые армии, которым предстояло нанести удар из района северо-восточнее Курска на Воронеж, а 6-й армии – из района Волчанска на Острогожск.

Вторую операцию, «Клаузевиц», планировалось осуществить силами той же группы и 1-й танковой армии. По замыслу германского командования, 2-я и 4-я танковые армии группы «Вейхс» должны были по достижении Воронежа повернуть на юг и нанести удар на Кантемировку. Одновременно навстречу ей, из района Славянска, будет наступать 1-я танковая армия с целью окружения войск Юго-Западного фронта. После этого предполагалось разделить группу армий «Юг» на самостоятельные группы «А» и «Б», которые должны были развивать наступление на Сталинград и Северный Кавказ. Наступление планировалось начать в середине июня.

Характерно, что разведывательный отдел генерального штаба сухопутных сил вермахта в докладной записке от 28 июня 1942 г. Гитлеру делает вывод, что «оперативная цель летней кампании хотя и будет в основном достигнута, но не приведет… к уничтожению противника перед группой армий «Юг»; группы армий «Центр» и «Юг» не в состоянии проводить операции крупного размаха»; «в течение лета 1942 г. в Советском Союзе не наступит политического и экономического поворота, который имел бы решающее значение для победы».

Далее следовало заключение, что немецкие войска не смогут ослабить Красную Армию до такой степени, чтобы наступил ее военный крах. Но ни Гитлер, ни его генералы из ОКБ не приняли во внимание эти хотя и запоздалые, но трезвые оценки разведки. Некоторые опасения, что в период наступления на юге советские войска могут нанести решительный удар по Смоленску, а это неминуемо поставит в тяжелое положение группу армий «Центр», были отброшены. Генерал Йодль заявил 10 мая, что «он очень сомневается, будто русские имеют для этого достаточно сил и мужества. Фюрер и он полагают, что в связи с немецкой операцией на юге русские силы автоматически будут туда оттянуты».

С целью сокрытия направления главного удара в летней кампании и создания ложного впечатления о подготовке крупного наступления на московском направлении по распоряжению командования вермахта штаб группы армий «Центр» разработал колоссальную дезинформационную операцию под кодовым названием «Кремль». Ее задача была сформулирована в приказе о наступлении на Москву, подписанном 29 мая 1942 г. командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Клюге и начальником штаба генералом Велером: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района».

Бросается в глаза, что совершенно секретный приказ был составлен в 22 экземплярах, в то время как приказы по другим операциям составлялись в 10, максимум в 16 экземплярах. Часть этих документов специально подбрасывали советскому командованию, используя для этого самые различные приемы: «заблудившийся» самолет, убитых немецких офицеров и др.

Для большей убедительности дезинформации в плане этой операции перечислялось много мероприятий, имитирующих подготовку наступления в полосе группы армий «Центр». Проводилась аэрофотосъемка московских оборонительных позиций, окраин города, районов Владимира, Тамбова, Горького, Рыбинска и др. Осуществлялась радиодезинформация, усилилась переброска агентов через линию фронта на западном направлении. Были размножены планы столицы и крупных городов в полосе наступления и с 10 июля разосланы во все штабы, вплоть до полков. Проводились крупные перегруппировки и переброски войск, штабов, командных пунктов и др. По времени эти мероприятия тесно увязывались с подготовкой и осуществлением операции на южном крыле Восточного фронта.

Готовилось к летней кампании и советское командование. Оно восстанавливало израсходованные резервы и боеспособность войск. Прежде всего, восполнялись потери в личном составе, стрелковом вооружении, танках, самолетах, орудиях, минометах, боеприпасах, материально-технических средствах. Приводилась в соответствие с требованиями войны организация войск, критически осмысливался приобретенный боевой опыт.

Благодаря титаническому труду советского народа военная экономика к лету увеличила выпуск вооружения. В войска стало поступать больше новой танковой и авиационной техники, артиллерийского и реактивного оружия, боеприпасов. В тылу страны формировались новые стратегические резервы всех родов войск. До весны они комплектовались преимущественно из новобранцев, сведенных в части и соединения. Теперь же ослабленные дивизии и бригады, сохраняя костяк, обладавший боевым опытом, выводились с фронта на отдых и пополнение. В них вливались свежие, относительно подготовленные маршевые пополнения. В соединениях развертывалась боевая подготовка.