Текст книги "Любовь внарезку"

Короче, все по плану, все путем. По единодушному мнению профбаловцев операция под кодовым названием «Мир» прошла блестяще. Заработав космические по тем временам бабки, они щедро пополнили и семейный бюджет, и родную «бочку».

Однако не все пришли в восторг от успешно проведенной операции. Мыслительный центр среагировал быстро и бескомпромиссно. Срочно созвали «ученый совет» и вызвали Ники на ковер. В только что осуществленном под руководством исполнительного директора проекте нашли политический подтекст: «С нехорошим душком».

Совет собрался в усеченном составе: трое из восьми. Остальные то ли не смогли выкроить время в предновогодней суете, то ли не захотели участвовать в расправе. Бал правил, вместо отсутствующей Королевой, кандидат философских наук Пронин. «Кофейник Проня» – так называли его между собой профбаловцы. Он вел заседание по классическим канонам своей науки.

– Нельзя спекулировать на таких вещах. Свобода – это свято, – выговаривал председатель со сдержанным негодованием. – Как вы могли, Ники?!

– Ну и молодежь пошла! Ничего святого! – поддержал председателя его коллега.

– Только деньги, только нажива! – вновь заметил Кофейник.

– Но заработанные деньги… Я же не только для себя!

Однако слабое оправдание юного менеджера не произвело ни малейшего впечатления на ученых мужей.

– Надо назначить перевыборы. Менеджером должен быть человек зрелый. Стойких политических и моральных принципов.

– Нельзя торговать духовными ценностями, – повторил Пронин. – Спекулировать на благородных чувствах. Свобода – это…

Тут в комнату ворвался Злат. Каким-то образом он пронюхал про готовящийся разнос.

– А знаете, какой свободы требовали демонстранты? Знаете? Свободы однополых браков, вот какой! – победоносно завершил Злат.

Заседание закончилось мирно, ни выговора, ни порицания ученые мужи не вынесли. Ники можно было бы праздновать победу, но вместо этого обида сдавила горло. «Спекулировать на благородных чувствах»… «Ничего святого»… «Только деньги»…

Что бы эти святоши сейчас делали на свои сто двадцать рэ в месяц? Деревянными, конечно. А тут за одну поездку – ворох баксов. В конце концов, не себе же! Себе, конечно, тоже, но совсем немного… Чахлый процент от зеленого вороха.

Чувство несправедливости жгло. Не давало ни думать, ни рулить.

Вдруг оранжевый «Жигуль» заглох, упершись носом в огромный сугроб. Как же отсюда выбраться? Вперед-назад, вперед-назад. Но буксующие колеса только глубже зарываются в рыхлый снег. Хоть караул кричи! А вокруг – ни души.

И тут из-за соседнего киоска появился парень. Рослый, с открытым доброжелательным лицом, с аккуратным шнурком темных усиков на верхней губе. Нормально упакован: кожаная куртка, как у Ники, меховые полусапоги, джинсы – клёвый прикид. И сам он такой деловой, собранный, с толстой офисной папкой подмышкой.

– Помочь? – предложил с ходу. Не дожидаясь ответа, бросил папку на сиденье рядом с водительским и в два счета вытолкал «Жигуль» из снежной ловушки.

Благодарности Ники не было границ. Но парень деликатно пресек бурное излияние водительской признательности.

– Может, подбросишь, браток? До Павелецкого и обратно. Я заплачу. Десять баксов, пойдет?

Не просто «пойдет», а побежит, поедет! За такую сумму хоть на край света и обратно.

«Надо бы подвезти бесплатно: тут же рядом. Из чистой благодарности. Но парень сам предложил! Глупо отказываться. Этот усатик, видать, не из бедных».

По пути деловой парень объяснил, что едет оформлять сделку. Заодно забрать у поставщика несколько упаковок кофе и шоколада.

– Перед Новым годом все подмели! Нужен новый товар для моей торговой точки, – кивнул на оставшийся позади киоск и улыбнулся. – Отоваримся?

Улыбка у парня, подкрепленная обещанным гонораром, просто офигенная – как откажешь?

– Отоваримся! Без проблем. – Настроение Ники резко пошло вверх. – Поворачивать? Сюда?

– Сюда. Теперь – левый разворот, к той «сталинке», напротив вокзала, – мягко командовал парень. – Теперь во двор.

В просторном дворе многоэтажного дома сталинской постройки было почти безлюдно. Лишь пара малышей под присмотром старушки качалась на деревянных качелях.

– К тому подъезду, – вновь скомандовал парень. – Жди.

– Долго ждать-то?

– Пока не загрузимся, – уточнил пассажир и, уловив недовольную нотку в голосе водителя, снова улыбнулся: – За ожидание – премия. Банка кофе и пара плиток шоколада, пойдет?

Еще бы! Такой дефицит! Лучшего новогоднего подарка не придумаешь. Бабушке – чтобы в очередях не стоять. Повезло с клиентом, здорово повезло!

Клиент вернулся довольно скоро, с огромной картонной коробкой в руках.

– Багажник открыт? – поинтересовался у водителя и, быстро загрузив товар, бросил на сиденье свою папку: – Подписал! Теперь – еще две коробки.

Повернулся, вновь направился к подъезду:

– Я – мигом!

Но на полпути вдруг остановился, повернул назад:

– Совсем забыл. У моего компаньона тоже крупные. Не разменяешь? – спросил, вынимая стодолларовую купюру.

«Ого! Парень и в самом деле не из бедных».

– Разменяю. Сегодня был удачный день, аэропорт.

Однако долларовой выручки не хватило, пришлось добавлять рублями. К счастью, оказались в загашнике.

Забрав деньги, парень поблагодарил водителя и, бросив: «Жди», скрылся в подъезде.

Ожидание не было слишком томительным: развлекали малыши на детской площадке. Оставив надоевшие качели, они стали играть с бабушкой, норовя закинуть ей за шиворот побольше снега. Бабушка сердилась, а малята заливисто хохотали.

Но вскоре бабушке удалось их поймать и затащить в подъезд. Развлечение исчезло, и время потянулось нудно, томительно.

Но нет худа без добра: тут же вспомнилось, что на носу экзамен. Учебник политэкономии всегда под рукой. Вернее, под сиденьем, чтобы не озадачивать пассажиров.

Первые две главы были проглочены быстро. На третьей вдруг пришло в голову: пора бы молодому человеку появиться. Сколько ж времени требуют две коробки?

Одна, правда, надежно хранится в багажнике. В такой большой таре дефицитного товару – ой-ей-ей сколько! Хватит на подарок и бабушке, и соседям.

Ах, да, экзамен! Надо сосредоточиться и дочитать. Но ученые выкладки Адама Смита почему-то плохо воспринимались.

В машине стало жутко холодно – не будешь ведь мотор все время гонять, бензин дорогой! А в подъезде «сталинки» наверняка тепло.

Верно: и тепло, и уютно. Просторный чистый холл, пальма в бочке. Под мраморной лестницей – комнатка для консьержки… Сама блюстительница порядка наслаждается бездельем.

И вдруг… О нет, не может быть! В противоположном конце холла – вторая дверь, еще один выход!

Консьержка подтвердила дурное предчувствие:

– Усатенький паренек? А как же, был! По-первой чегой-то с картонкой возился. А напоследок как драпанет, аж ветер свистнул! Из черной двери в парадную, с полчаса назад, и след уж простыл!..

В картонной коробке оказалась пара кирпичей. Инспекция папки ничего не дала: выдранные из какого-то финансового отчета бумаги, никакой информации о пассажире. Баксы, проверенные в обменнике, оказались фальшивыми.

Кто бы мог подумать, что в доме два входа: черный и парадный? Эти чертовы архитектурные излишества! Наверное, в те далекие времена излишеством это не считалось…

День клонился к закату. Голосующих у обочин дорог – хоть отбавляй. Но работать почему-то не хотелось. На бензоколонку тоже не тянуло. Бегать с заправочным шлангом от машины к машине, угождать высокомерным водителям ради их мятых рублей… Да пошли они все!

«А здорово он меня сделал, этот деловой парень. По-деловому! Профессионал высшей пробы. Красиво обставил, артистически! Все предусмотрел: и продуктовый киоск у дороги, и дефицитный товар, и бутафорскую коробку в багажнике, и папку с мифической сделкой…

Так тебе и надо, менеджер хренов. Ведь рассказывали коллеги-водители: и о фальшивых долларах, подсовываемых для обмена, и об остроумных аферах, и о прочих трюках мошенников. Но всегда кажется, что другие – простачки, а ты – нет. Ни в коем разе!»

Голова гудит, словно дырявый глушитель. Рядом – спасительный крестик придорожной аптеки. Надо купить таблеток.

– Что-нибудь от головной боли, пожалуйста.

Аптекарша пробила анальгин, но, глянув на измученное лицо водителя, участливо предложила:

– Возьмите и серебряную воду. Помогает от всего.

– От глупости тоже?

Ответная улыбка продавщицы была грустной.

Оранжевый «Мустанг» выглядел уныло и потерянно, под стать водителю. Но пришлось себя пересилить: негоже перед Новым годом остаться без гроша. Опять та же проблема: двух «Д».

И снова – по проверенному маршруту. Садовое кольцо, Новый Арбат, посольство. Правда, сейчас тут поживиться нечем: иностранцы разъехались на каникулы. А вот русские…

Впереди – любимый всеми москвичами зоопарк. Там сейчас тоже холодно. Как сообщил утром телевизор, его сотрудники спасают своих питомцев всеми доступными способами. В основном не очень традиционными. Теплолюбивых животных, обитателей Южной Африки, изо всех сил разогревают теплыми ваннами и… русской водкой! Вполне естественно, что современные детишки непременно захотят ознакомиться с этими методами. Маленькие акселераты ни за что не отстанут от родителей, пока не уговорят их взглянуть на это русско-африканское чудо: пьяненьких слонов. А любящие папы и мамы не захотят огорчить своих чад отказом. Обязательно подарят им нестандартное новогоднее развлечение.

Расчет оказался верным – зоопарк не подвел. В кармане зашуршало несколько вожделенных купюр. О компенсации утраченных, вернее добровольно отданных денег говорить не приходится. Но на безрыбье…

На пути к дому, у колхозного рынка, пришлось резко затормозить, чуть не врезавшись в какое-то препятствие – то ли огром ный ком земли, то ли грязный сверток. Валяется у обочины дороги, в темноте не заметишь.

Оказалось – живое существо. Свернувшийся от холода в плотный комок бомж. По спине водителя пробежал холодок: «О Господи, чуть под колеса не попал!»

– Вставай, замерзнешь! Но грязный комок не реагировал.

– Чего на дороге улегся? Вставай, раздавят!

Комок не шевельнулся. Лишь откуда-то из смердящих глубин донеслось невнятное мычание.

Прохожие торопливо пробегали мимо, не обращали ни малейшего внимания на происходящую на обочине сцену.

– Помогите! Тут человек замерзает!

– Человек? – удивлялись прохожие. – Это же бомж!

– А бомж разве не человек? Бывший интеллигентный человек, без определенного…

Однако никто не хотел пачкаться о «бывшего». Грязного и вонючего.

Наконец – вот удача! – милицейский «Уазик», заблокированный Никиным «Жигулем». Патруль: два здоровых амбала в униформе, пожилой водитель и молодой сержант.

– Тут человек замерзает. Надо в приют отвезти.

– В приют? – рассмеялся сержант. – Его там так приютят!..

– Ну, в ночлежку.

Пожилой водитель с умеренным сочувствием посмотрел на Ники и сказал:

– Жалеешь? Тогда сажай его в свой лимузин и – по газам. Вези куда хочешь.

Общими усилиями затолкали бомжа на заднее сиденье Никиного «лимузина».

Люди в униформе вздохнули с облегчением. Вскочили в «Уазик» и поехали дальше исполнять свой долг.

– С наступающим! – крикнули на прощанье.

В поисках приюта для бездомных пришлось исколесить почти всю Москву и пригород. Весь этот долгий путь бывший интеллигентный человек пытался вспомнить свое имя.

– Ну вспомни, вспомни, пожалуйста! Как зовут? Как фамилия? Может, Волков? Вол-ков. Вспоминай!

Мужчина лишь слабо хрюкал в ответ…

Ульяна Ильинична, она же бабушка Уля, бабуля, нервно поглядывала на часы: неужели Ники опоздает? Скоро бой курантов… Может, что случилось? Дорога есть дорога. Пассажиры разные бывают. А у Ники характер заводной, непредсказуемый. Ввязаться в какое-нибудь приключение – как кофе выпить, уж бабушка-то знает! И в кого она такая авантюрная? Мать Ники, родная дочь Ульяны Ильиничны, вроде была спокойной, уравновешенной. Отец…

В это время раздался требовательный звонок в дверь. Баба Уля бросилась в прихожую.

– Ники! Наконец! Быстро под душ – и за стол, – с наигранной строгостью приказывала Ульяна Ильинична.

Бывшая преподавательница английского считала, что показывать свои истинные чувства – непедагогично.

Стащила с Ники пропахшую бензином кожаную куртку:

– Ух и крепкий одеколончик! Надо срочно почистить.

В гостиной ждал накрытый стол. В углу, источая терпкий смолянистый запах, красовалась пушистая елка. Сквозь густые ветки просвечивали сочные мандарины. Отец Ники как-то сказал: «Новый год должен пахнуть мандаринами». С тех пор Ники с бабушкой неизменно украшали новогоднее дерево яркими южными плодами.

С боем курантов подняли бокалы:

– Ну, за Новый!

Чокнулись, выпили. С бокалом в здоровой левой руке – правая после инсульта плохо повиновалась, – бабуля предложила еще один тост:

– Давай выпьем за то, чтобы следующий Новый год и еще следующие встречать в старой квартире. Твоих родителей и твоей.

– Давай! Кстати, сколько нам осталось еще выплатить? Денег сегодня – одни крохи…

– Ну и бог с ними, с деньгами, – поспешила успокоить бабушка Уля. – Не в деньгах счастье.

– В деньгах – нет, а в квартире – да. Не выплатим пай – в два счета выселят.

– Выплатим, – не слишком уверенно за – явила Ульяна Ильинична. И, задумчиво глядя на игру пузырьков в бокале, пояснила: – Вот снова пойду работать…

– И не думай! Ты и мел-то в руке не удержишь.

Баба Уля укоризненно покачала головой и показала, как разрабатывает руку и пальцы.

– Видишь? Ладно, не будем о грустном. Лучше расскажи, какие еще авантюры разыграла, авантюринчик ты мой?

– Разыграла не я, а меня. Твоего авантюринчика кое-кто переавантюрил, вот так! Не ожидала? Я тоже.

Внучка рассказала бабушке, как ловко «сделал» ее один деловой парень. Как она собственными руками отдала ему не только всю выручку за операцию «Мир», но и за предыдущие поездки.

– Надул меня этот симпатяга не хило! Век не забуду.

– Забудешь! – вздохнула Ульяна Ильинична.

Ее внучка, хотя и развита не по годам, в сущности, еще такой ребенок!

– Кстати, давай выпьем за кормильца, за нашего оранжевого коня. Что бы мы без него делали?

И в самом деле: Ульяне Ильиничне дико повезло. Проскочила почти в закрытую дверь. Пятнадцать лет простояв в очереди на машину и дойдя до вершины списка, чуть всего не лишилась. «Все, список ликвидируется, лавочка закрывается, – объявили в родном профкоме. – Больше нам машин выделять не будут».

Бабу Улю чуть второй инсульт не разбил. Быть в числе первых – и вдруг такое!

К счастью, выделили еще три машины – к какому-то празднику. И она проскочила! В крохотную щель! Как после этого не верить в чудеса?!

Сейчас машина – единственный источник их существования. И то благодаря внучке.

– Итак, за твоего «Мустанга», бабуль!

– За твоего, – поправила бывшая преподавательница.

Позже, лежа в своей теплой постели и бессонно глядя в потолок, Ники прокручивала в мозгу все ту же пленку…

…Школьные каникулы. С отличием закончен третий класс. Родители пообещали повезти ее к морю, в Гагры. «Там – как в волшебной сказке, – объяснял папа. – Лежишь на пляже, пятки ласкают теплые волны, а перед носом – высоченные горы. Словно из подбородка растут! Склоны в зеленой шубе, а вершины – в снежных шапках. Представляешь, какая красотища! Солнце, море и горы… А какие там мандарины! Идешь в горы через сплошной мандариновый сад. В темной зелени оранжевые шары светятся…»

Ее радости не было конца: горы в снежных шапках, шум волн, и главное – они втроем: папа, мама и она, Николь. Родители назвали ее так в честь какой-то кинозвезды. Видимо, надеялись и на ее звездное будущее.

Однако поездка почему-то откладывалась. «Пап, ну скоро?», «Мам, ну когда же?» – теребила девочка по очереди родителей.

«Видишь ли, доченька, я должна лечь в больницу. Ненадолго, – успокоила испугавшуюся дочку мать. – Скоро выпишусь, и тогда…»

Выписалась не так уж скоро, а через неделю легла опять.

Лето заканчивалось, наступил новый учебный год. Мать, выписавшись в очередной раз из больницы, подозвала ее к себе и, усадив на колени, сказала: «Знаешь, дочка, давай поедем к морю через годик, а? Уже вчетвером: папа, я, ты и твой маленький брат. Да, у тебя скоро появится братик, Николай Николаевич. Ты его полюбишь, я знаю».

Брата она полюбила тут же. Мама давала ей послушать, как он дрыгает ножками в ее животе и поет песенки. Ники их слышала, честное слово.

Она давала брату разные имена. Ведь «Николай Николаевич» – это по-взрослому. А Ники-Ники ему очень даже подойдет. Как песенка: Ники-Ники, тики-тики. Вместе с бабушкой Ульяной, мамой ее мамы, покупали всякие погремушки и считали дни: когда маленький Ник приедет из больницы, вместе с мамой.

Но они не приехали. Мама умерла при родах, а мальчик – через день после нее. Детская коляска, купленная отцом для будущего новорожденного, так и осталась нетронутой.

Отец запил, месяц не выходил из своей комнаты. Потом исчез. Навсегда. Ульяна Ильинична слегла с инсультом, парализовавшим ее правую руку. «Лучше бы левую, – сокрушалась бабушка. – Как я мелом по доске водить буду?»

Когда поправилась, стала и за маму, и за папу для осиротевшей девочки. К преподаванию больше не вернулась. «Англичане не простят мне отступничества», – шутила невесело.

Николь, так и не увидевшая своего брата, возненавидела и собственное имя, и знаменитую актрису, в честь которой ее назвали. Объявила, что теперь ее следует называть Ники. На «Николь» не реагировала. «Мне бы следовало родиться мальчишкой. Я бы им показала!»

«Бабушка, где же папа?» – допрашивала она Ульяну Ильиничну. «В какой-нибудь подворотне. Или в канаве валяется, – зло отвечала бабушка, не сумевшая простить зятю смерти дочери. – А может, околел от перепоя». – «Нет, неправда! Он жив, жив! Я знаю».

С несвойственной ей жестокостью Ульяна Ильинична продолжала обличать зятя: «Предатель! Предал нас – меня и тебя, свою дочь». Ники кричала: «Нет!» – «Да, – твердила бабушка. – Легче всего: залить глаза и исчезнуть. Снять с себя ответственность. А вот продолжать жить… Предатель!» – «Нет, нет, нет!»

Отец с детства внушал дочери: «Предательство – это страшно. А предательство друзей и близких – страшно вдвойне». Ники боялась этого слова: про Иуду она сама читала. Нет, отец – не предатель. Он не мог. Просто не сумел бы. А то, что исчез, – не его вина. Значит, что-то случилось. Что-то сверхсерьезное. Неподвластное.

Ники продолжала поиски. Настойчиво, с недетским упорством обследовала одну подворотню за другой, заглядывала во все наличные канавы, наведывалась в ночлежки. Но отца нигде не было. Интересно, узнала бы она его сейчас, после стольких лет? Скажем, в бомже, которого она чуть не переехала вчера вечером? В грязном, вонючем получеловеке без лица и имени? Конечно, узнала бы, почувствовала. А что до грязи – отмыла бы, отогрела, откормила. Только бы найти! Только был бы жив!..

Сомкнула крепко-крепко глаза – аж веки заболели. Надо спать. Каждую ночь ее навещал отец. Неизменно веселый, молодой. И без очков, которые он стал носить незадолго до трагедии.

Но в тяжелом, сковавшем под утро сне к Ники впервые пришел не отец, а ее вчерашний пассажир, Дидков. Он взял ее за руку и повел в Останкино, в студию записи телепередачи «Найти человека». Проинструктировал, как себя вести, что говорить, что показывать. Когда телеоператор навел на нее камеру, сказала, держа перед собой портрет отца: «Ищу отца Волкова Николая Николаевича. Исчез в 1987 году. Глаза голубые, волосы светлые, нос прямой, родинка над…» – все, как учил Дидков.

И вдруг, совсем не по инструкции, заплакала: «Папочка, миленький, приходи! Я тебя очень люблю. Мы с бабушкой ждем тебя…»

Проснулась как от удара. Щеки – мокрые от слез, сердце бешено колотится. «О-ох, – выдохнула Ники, – вот так сон!»

В тусклом свете зимнего утра на нее опять смотрел отец. С висящей над изголовьем семейной фотографии. И мать. Между ними – двенадцатилетняя дочь Николь. Дружная, счастливая троица – ни намека на скорую трагедию…

На другом снимке отец один, за письменным столом. Мать подгадала момент, когда ее муж ничего не замечал вокруг. Глаза опущены вниз, сосредоточены на чертежах. Темные брови сдвинуты, между ними – глубокая складка. Главный инженер номерного завода – почтового ящика, за работой. В темном пиджаке и белой рубашке. Педант, даже дома не давал себе расслабляться.

Не вылезая из-под одеяла, Ники дотянулась до фамильного альбома на ночном столике, стала перелистывать страницы. Фото – как короткий вздох, мгновенная вспышка памяти. Глянул, перевернул страницу и – другой вздох, другая жизнь…

Быстро пробежала взглядом семейную хронику, пожелтевшие снимки бабушки Ули и деда. От ЗАГСа и роддома до кладбища с гробом сорокалетнего главы семейства. Через пару страниц – другой ЗАГС и другой роддом, где белый сверток с новорожденной дочкой держит уже мама Катя. А отец, смущенно улыбаясь, открывает для жены и ребенка дверку «Москвича», предтечи сегодняшних «Жигулей».

Серия фотографий маленькой Николь. Первые шаги, первый зуб, первый раз в первый класс. Свою дочь родители снимали при каждом удобном и неудобном случае, даже когда она сидит на горшке, под яблоней на даче. Особенно нравился ей снимок, где отец стаскивает непослушную двухлетнюю дочь с держащейся на одной петле калитки, она тайком на ней каталась. Доволен, что успел вовремя: улыбается широкой, открытой улыбкой. «Шустрой девицей я была», – усмехнулась Ники, глядя на опасную калитку.

Дальше – настоящая фотохроника спортивно-культурного развития дочери.

Вот Ники плещется в лягушатнике. В детстве она панически боялась водных пространств. Перепуганную дочь отец бросил в середину бассейна, приговаривая: «Нельзя научиться плавать в бассейне без воды». Страх вскоре прошел, плавать научилась.

Вот – классический шпагат «гуттаперчевой девочки» в кружке при цирковом училище.

Музыкальная школа. Ники в хитоне античной богини едва видна за огромной арфой – за любимым инструментом древних богов. Родители берегли ее ладошки: ни посуду помыть, ни нож в руки взять: для будущей арфистки руки – это профессия.

Шахматы, карате, школа бального танца, изостудия – столько всяких студий, кружков и школ! Всего понемногу для общего развития. Родители торопились впихнуть в нее как можно больше разных умений и навыков. Словно что-то предчувствовали…

Между страницами вложен пожелтевший листок с первым литературным опусом пятилетней Николь. На уроках письма в детском саду задали сочинение: «Какая моя мама». Для зрительной поддержки, помнится, выставили целую портретную галерею из модных журналов: женщин разных мастей и возрастов. Ники с трудом разбирала свои первые каракули без намека на грамотность и знаки препинания: «Эти женщини очень пахожи на маму Катю но ани отличацца волосами и страстна (страшные, что ли? – споткнулась Ники) но мама Катя не страстна вот какая она на самам деле моя мама».

А она, Ники-Николь? Она так счастлива! И всего через несколько лет – больница, тревожное ожидание и пустая коляска в холле.

А чуть позже – бесконечные поиски, канавы, подворотни, разочарования…

Первый луч крался по стене, робко высвечивая любимые лица на фотографиях. И нелюбимые английские экзерсайсы, старательно развешенные по всей комнате бабушкой Улей. «Рано встать, рано лечь – можешь в жизни преуспеть», «Понять – значит простить» и прочая мудрая чепуха, собранная и воспроизведенная заботливой рукой бывшей учительницы. На английском, конечно. «До чего же скучно жить не своим умом!» – вздохнула Ники и тут же наткнулась взглядом на другой плакат, словно специально припасенный для этого случая: «Only fools, только дураки учатся на своих ошибках. Умные учатся на ошибках других». Ульяна Ильинична хорошо знала свою внучку. Вчерашний эпизод с симпатичным пассажиром тому свидетельство.

От себя лично Ники добавила бы еще одну мудрость: проснулась – тут же вставай!

Но так не хочется покидать теплую постель, расставаться с дорогими воспоминаниями. Не так уж часто удается всласть надышаться воздухом родных стен, впитавшими энергию ушедших. Ники прямо кожей ощущала отдаваемое ими тепло. Чувствовала родные запахи, звуки. Эти стены помнят дыхание отца и матери. В них – память ее родителей, родителей их родителей.

Неужели со всем этим придется расстаться? Нет, нет, ни за что!

Впрочем, почему нет? Вышвырнут за невыплаченный пай, как пить дать! Еще и пинка в зад дадут в качестве привета от нового владельца-толстосума, который заплатит по тройной рыночной стоимости. Дом-то хоть и ведомственный, возведенный в свое время стараниями отца, но сейчас это всем до лампочки. В престижном районе, рядом с центром, претендентов – хоть отбавляй, в домоуправлении ей на это намекали.

«Нет, не допущу! – пообещала Ники, вскакивая с постели. – А посему – работать, работать и еще раз работать! Деньги сами в карман не сыплются».

И все же снова уступила непрошеной лирике: подошла к стоящей в углу старой арфе, расчехлила, провела ладонью по пыльным дощечкам рамы, почувствовала их тепло. Интересно, где росло это дерево?

А пальцы, помнят ли они? Сделала несколько щипков. Звук вышел плотный, трагический. Но довольно тусклый. Рука отяжелела, словно поднимала стопудовые штанги. Родители берегли ее ладошки, даже посуду мыть запрещали. Крутить баранку уж точно не позволили бы…

Немного повзрослев, Ники стала мечтать о единой композиции: музыки и света. О соединении двух миров, двух зависимых сфер. Придумывала разные световые эффекты, чтобы создать ощущение выпуклости, гармонии, счастья. Однако после смерти родных ни о гармонии, ни о счастье уже не мечталось.

Дверь осторожно скрипнула, впустив пряные запахи кухни и тонко вплетенный в них хвойно-апельсиновый аромат новогодней елки. А вместе с ними и бабушку Улю, с ее английским приветствием:

– Good morning, honey. Breakfast is ready. Кушать подано, дорогая.

Последнюю фразу Ульяна Ильинична принесла из своего туманного детства. Так, кажется, приглашала к столу ее бабушка.

– Что за архаизм! – возмущалась поначалу Ники.

Поняв, что тени ушедших предков бабушку Улю все равно не оставят, смирилась.

Стоя на кухне перед нетронутым жульеном, Ники прихлебывала горячий кофе и одновременно сушила мокрые после душа волосы: в одной руке – фен, в другой – кофейная чашка.

– Хоть бы села, – проворчала Ульяна Ильинична. – Все на ходу, все бегом!

– Это – правда: вся жизнь в движении, вся жизнь – в пути. Здорово, да?

– Чего уж тут здорового? Загоняла себя из-за лишней копейки.

– Это – неправда. Лишними деньги не бывают.

Ники уже спешила к выходу, натягивая по пути свою водительскую кожанку.

– Ох, джинсы постирать не успела, – сокрушалась бабушка. – Сколько же ты будешь в парня рядиться? – глядя вслед удаляющейся куртке и пробензиненным джинсам, проворчала бабушка.

– Столько, сколько надо. Так удобнее. А то пристают всякие там…

Не просто пристают, а требуют. В память врезался один эпизод. Прошлым летом Ники пыталась найти приличную работу. В смысле – хорошо оплачиваемую. И чтобы – для души.

Но вскоре выяснила, что одно исключает другое.

В куче газет, которыми она себя обложила, нашлось лишь одно подходящее объявление. Набирались девушки от двенадцати до двадцати в танцевально-концертную группу. После краткого курса обучения обещались концерты, гастроли и солидные гонорары.

Как раз то, что нужно! И главное – Ники подойдет им. С ее музыкальным образованием и цирковым училищем – готовая актриса, просто клад.

Но художественный руководитель группы решил иначе и клад искал в другом месте.

– Остался последний тест, – сообщил он Ники, пригласив ее в свой кабинет.

– Какой? – удивилась Ники, которая уже прошла все три тура.

Он показал ей, какой именно. Вернее, хотел показать – Ники вовремя вырвалась. Каратистка же!

– Ничего, – не стал удерживать худрук. – Сама ко мне придешь!

– Не приду!

Руководитель ухмыльнулся:

– Придешь, куда денешься! Все приходят.

– Я не такая, как все.

– Ах, ты особая?! А что в тебе такого особого? Разве она у тебя квадратная?

Машина хороша тем, что руки тут не больно-то распустишь. Если пассажир начнет приставать, то может оказаться в кювете.

Мужской костюм к тому же не так настораживает пассажиров. Поначалу, когда Ники еще не рядилась в парня, один мужик сказал: «Женщина за рулем – что обезьяна с гранатой. Я видел, как ты на ходу красишь ресницы». И не захотел воспользоваться ее автомобилем.

Подумаешь – ресницы. Она и начес могла на ходу сделать. Правда, пассажиры отказываются ценить это ее искусство.

Вернулась Ники под утро. Ульяна Ильинична сидела на кухне, зябко кутаясь в плед. По всей квартире, забивая мандариновый аромат, витал терпкий запах валерьянки. В опухших глазах бабушки Ники не увидела ни укора, ни удивления. В них читалась – о Господи! – тихая радость: мол, спасибо, что жива.

– Понимаешь, бабуль, пришлось ждать техпомощь! Мафия в Шереметьево работает просто классно, – чуть ли не с восхищением сообщила Ники. – Профессионалы высшей пробы, не чета нашим, профбаловским. Я и моргнуть не успела, как они прокололи мне скаты. Все четыре колеса, как в песне поется.

– Ничего себе «песня», – вымолвила наконец Ульяна Ильинична. – Слава богу, что тебя не тронули.

– Просто я бегаю быстрее.

– Ну, успокоила, спасибо! – притворно поблагодарила бабушка. – Не женское это дело – дороги бомбить.

Верно: не царское дело – блох ловить. Что бы такое придумать?

Ники стянула с себя куртку, тесные джинсы и направилась в ванну. В ее пенной невесомости легко думалось. Неприятности последних дней казались не такими уж неприятными.

Ну, обвел вокруг пальца деловой парень. Сама виновата, потеряла бдительность. Облажалась, чего уж там.

Ну, прокололи колеса в аэропорту. Тоже ее вина – нечего лезть в чужой огород, отбирать чужой хлеб.

Не заработала намеченную сумму – что ж, день на день не приходится.

Зато раньше зарабатывала вполне прилично. И обновленную бензоколонку доить теперь легче. И с гостиницами контакт налажен.

А что до аэропортов… Да бог с ними, с аэропортами!

И вообще: все это мелочевка, крохи. Все эти бензоколонки, гостиницы, аэропорты. «Не царское». Вот если бы…

Наполненная до краев теплая ванна умиротворяла, успокаивала. Ники старалась опуститься на дно. Но вода легко выталкивала ее тощее тело, и оно плавало где-то посередине, ближе к поверхности.

Вдруг она почувствовала себя мелкой рыбешкой, ничтожным мальком, барахтающимся в мелководье.

А где-то рядом, на глубине, шныряют крупные рыбины, гигантские акулы и прочие хищники. И заглатывают они мгновенно. Их аппетиты, конечно, не для Ники – подавится. Но если пристроиться к такому гиганту сателлитом, как рыба-лоцман к глубоководной акуле, и плавать рядом, это – клёво! Глядишь, и перепадет от общей добычи. Легко, без всякого труда. За крохами пусть другие гоняются.