Текст книги "Из прошлого в будущее"
![](/books_files/covers/thumbs_150/iz-proshlogo-v-buduschee-211598.jpg)
Автор книги: Валентина Ива
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Встреча братьев
Часть 2
«Кто знает, увидятся ли старики ещё?» – мой брат произнёс эти слова всего четыре месяца назад, в августе, когда пандемия ковида еще не охватила весь мир вторичной волной, и казалось, немного поутихла за лето.
Конец последнего месяца лета 2020 года радовал прекрасной погодой. Наши старики встретились. Девяностотрёхлетние дедули, брат Василий и брат Иван, обнимали друг друга и вспоминали свою жизнь, а мы смотрели на них, и нам не верилось, что им так много лет, что немощи одолевают, подводит память вчерашнего дня, а глубокая память детства и прошлых лет свежа, жива и полна впечатлений прошлого. Трогательный день встречи как будто был вчера. В августовских тёплых днях уже летали паутинки осени, но мы не замечали их узоров. Прошел месяц, другой, позади трогательный день воспоминаний. Со дня встречи стариков убежали минуты, часы, дни, но почему-то не растворились моменты душевного тепла и не ушли в небытие слова и картины этой нашей ещё пока с ними, жизни.
– Василий постарел, – грустно сказал отец, потом добавил: – а я совсем уже выжил из ума, мало что помню, – тяжко вздохнул и продолжил: – но не всё ещё забыл, – и хитро усмехнулся.
![](i_009.jpg)
Осень 2020 года готовила нам испытания. Ещё не все ненастья отвешены нам, не вся чаша испита до дна, не всё запланированное судьбой приведено в исполнение. Ход пандемии века приготовил весь комплект скорби по полной программе. Слова брата оказались пророческими. Мой отец, как будто чувствовал, прощался с Василием как-то растерянно и трогательно. Десятого ноября он слёг с коронавирусной пневмонией и через неделю умер. Я держала его тёплую голову руками в воцарившейся тишине, наступившей после остановки тяжкого, хриплого дыхания, и на меня смотрели его остывающие глаза.
![](i_010.jpg)
Крайний слева во втором ряду – Осип Иванович Свекатун
* * *
Разбирая бумаги и документы, оставшиеся после похорон отца, обнаруживаю папку с фотодокументами и пожелтевшие листки, отпечатанные на старой печатной машинке. Раскрываю этот странный пакет перемешанных строк и обнаруживаю дело № 13091 моего репрессированного деда. Прочтение этого трагического абсурда жизни моих предков привело меня в ужас.
Следственное дело включало:
Протокол обыска;
Анкету арестованного;
Протокол допроса обвиняемого;
Обвинительное заключение;
Приговор;
Постановление об избрании меры пресечения;
Выписка из протокола № 202 Тройки Управления НКВД Красноярского края.
![](i_011.jpg)
Каждый документ как звук набата, сигнала тревоги, угрозы бедствия. Жалоба, написанная от руки, датировалась 1939 годом, то есть спустя два года после всего этого кошмара. Человек опомнился, потерял здоровье и начал, как мог, бороться за справедливость.
![](i_012.jpg)
![](i_013.jpg)
![](i_014.jpg)
![](i_015.jpg)
![](i_016.jpg)
![](i_017.jpg)
![](i_018.jpg)
![](i_019.jpg)
Прокурору СССР
ЖАЛОБА
в порядке надзора от закл. Свекатуна Иосифа Ивановича,
находящегося по адресу: Свердловская область ж.д. им. Кагановича,
Ст. Верхотурье, Верхотурский лагпункт
Мне 27 декабря 1937 года объявили в тюрьме Минусинска, что я осужден тройкой НКВД без статьи к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.
Этот приговор является в корне неправильным и ничем не обоснованным. Чтобы понять предполагаемую мною причину моего ареста, мне сперва придется кратко описать свою автобиографию.
Я родился в 1898 году в бывшей Виленской губ., а в 1909 г. родители со мной переселились в Красноярский край, Каратузский район, д. В-Буланку. Несмотря на то, что я не был кулаком и никогда чужой рабочей силой не пользовался, меня всё же в начале 1930 г. раскулачили и 19-го января того же года арестовали. Несмотря на то, что сам сельсовет всё моё имущество распродал, меня осудили по ст. 79 УК РСФСР, т. е. за разбазаривание своего имущества, к семи годам лишения свободы. Согласно определения на кассационную жалобу мне утвердили лишь пять лет вольной высылки. Но этот срок я отбыл не в ссылке, а на казённых работах, т. е. как лишенный свободы. За это время я подвергался восьми этапам и моё здоровье значительно пострадало.
После отбытия наказания мне предложили устроиться на постоянное место жительства в Ольховский район, и я так и переехал со своей семьёй в посёлок Тебегрек, где работал при «Союззолото» до 1937 года. С 6 августа по 24 ноября 1937 года я работал на скирдовании хлеба в Минусинском районе Белоярского сельсовета, колхоз «1 Мая». Вернувшись оттуда домой, я был в тот же день арестован и переведен в тюрьму г. Минусинска.
С меня был снят один-единственный допрос, в начале декабря 1937 года по фамилии следователя я не знаю. Он мне предъявил следующее обвинение:
1. Якобы я состоял в банде Мишина, которая свирепствовала летом 1930 года в Ермаковском районе (он находился по соседству с Каратузским районом).
2. Якобы в начале ноября 1937 года провёл у себя на квартире, т. е. в посёлке Тебегрек, контрреволюционное собрание. На этом собрании якобы я выражал недовольство Советской властью и сказал: «Как только японцы начнут с нами воевать, то придется и с тылу организовать восстание».
Нелепость этого обвинения я сразу доказал. Я указал на то, что у самого следователя имелись документы, изъятые у меня при аресте: приговор Каратузского района с 1930 г. и мой паспорт.
Согласно приговора, я летом 1930 года находился в ссылке и не мог быть в Ермаковском районе, а согласно отметке в паспорте я в начале ноября 1937 г. находился в колхозе «1 Мая», т. е. на расстоянии 200 километров от дома и, значит, в это время никак не мог проводить никакого собрания в посёлке Тебегрек. Следователь назвал мне ещё фамилии двух лиц и спросил, знаю ли я их, на что я отрицал, ибо я этих людей действительно не знал.
На этом допрос был окончен и меня до отправления на этап больше не допрашивали. Только вызвали объявить приговор.
Вот я рассказал всё, что я о своем деле знаю.
Допустим даже, что следственные органы имели основание к моему аресту, т. е. существовали какие-либо свидетельские показания на меня, которые требовали выявления моей виновности или невиновности. Но на единственном допросе ведь точно выяснилось, что я по объективным причинам никак не мог быть виновным в предъявленном мне обвинении. Это доказано моими документами, которые находятся в руках следствия. Но следователь на эти ясные доказательства ни малейшего внимания не обращал.
То же самое важное упущение относится и к суду, который также не принимал во внимание наличие вышеуказанных документов. При желании можно было бы и навести справку в управлении колхоза «1 Мая» о том, что я действительно с 6 августа по 24 ноября 1937 года там работал.
В сравнении с этим глубоким внутренним противоречием в моём обвинении стоит только мимоходом упомянуть формальные нарушения УПК со стороны следствия. Таковыми были: мне не предъявили постановления об аресте, не объявили об окончании следствия, меня не познакомили с материалами следствия, мне даже свидетелей не называли, и, стало быть, и никаких очных ставок не устраивали, наконец, мне не дали возможности оправдываться в суде.
Из всего вышеизложенного следует, что я фактически осужден решительно без всякого доказательства моей вины. Остается совершенно непонятным, на основании каких данных суд вынес свой приговор, и к тому ещё такой суровый приговор, ибо точные доказательства моей абсолютной невиновности документально установлены.
Я невинно страдаю с 1930 года, за последние девять лет я стал инвалидом и по состоянию здоровья нахожусь на краю гибели. Я вас прошу вытребовать моё дело и опротестовать приговор. Уже при поверхностном изучении моего дела, окажется, что я не виновен и меня следует немедленно освободить.
5 июня 1939 года
Подпись: «Свекатун»
Вместе с жалобой лежала справка:
Справка
Дана гражданину Свекатуну Осипу Ивановичу в том, что он действительно по социальному положению кулак и лишен избирательных прав. Г.р. – 1898, национальность – поляк, семейное положение – женат, 5 душ детей. Был сослан по суду за разбазаривание своего имущества сроком на 5 лет, отбыл в лагерях с 1930 года, что заверяет В-Буланский Совет 6.01.1936 г.
Свекатун Иосиф Иванович, 1898 г.р., проживал в с. Верхняя Буланка Каратузского района Красноярского края, по профессии последних лет пимокат, социальное происхождение – из кулаков, имел хозяйство: 3 лошади, 4 коровы, пимокатную мастерскую, посева 10–12 га, с/хоз. машин и батраков не имел, образование – малограмотный, по национальности поляк, гражданин СССР.
В 1918-19 г.г. служил рядовым в армии Колчака (по мобилизации), в Восточно-Сибирском артдивизионе.
В 1930 году судим по ст. 79 УК, осужден на 5 лет, в тот же раз раскулачен и выселен.
Жена – Свекатун Анна Андреевна, сын – Иван, 11 лет, Дочь – Мелания, 8 лет, сын – Пётр, 4 года, сын – Василий, 6 месяцев.
Все проживают в Чибижеке Артёмовского района Красноярского края.
Далее прилагалось письмо, адресованное моему отцу, присланное из Красноярского края по его запросу уже в 1990 году.
Выписка из письма:
Арестован Артёмовским РО УНКВД 25.11.37 г. Содержался под стражей в Минусинской тюрьме. 25.11.37 г.
9 декабря 1937 году ему было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на 10 лет.
Отбывал наказание в п. Сосьва Серовского района Свердловской области, где умер в заключении 7 января 1942 года.
Дело по обвинению Свекатуна Иосифа Ивановича пересмотрено Президиумом Красноярского краевого суда 19 апреля 1958 года.
Постановление Тройки УНКВД Красноярского края от 9 декабря 1937 года отменено, и дело в отношении Свекатуна Иосифа Ивановича производством прекращено.
Свекатун Иосиф Иванович реабилитирован.
Председатель Красноярского краевого суда
А. Руднев
30.04.1958 г.
* * *
Посёлок Сосьва – что это за место? Какова его история?
Одно из первых русских поселений на территории современного Сосьвинского округа, крошечный посёлок Кошай основан в 1600 году.
После 1680 г. с появлением стрельцов и посадских людей из Верхотурья были основаны многочисленные деревни, которые вместе с вогульскими поселениями в XVIII–XIX вв. входили в Сосьвинскую волость Верхотурского уезда.
Кроме того, Сибирь рассматривалась как идеальное место для ссылки ненадёжных в политическом отношении людей. С первых шагов освоения Сибири сюда ссылали неугодных властям под разным предлогом: «в посад», «на службу», «на пашню»; это место несколько столетий играло именно такую печальную роль приюта ссыльных. Немало направляли в эти места военнопленных, участников народных восстаний. Именно в это чрезвычайно сложное время начинается «поставление» новых городов в Западной, а позднее и в Восточной Сибири. В 1586 году по приказу из Москвы был послан военный отряд – 300 человек. Во главе с воеводами Василий Сукин и Иван Мясной, а среди подчинённых им ратных людей «за Камнем» оказались «Ермаковы казаки» – те, кто уцелел, кто вернулся из зауральского похода.
В мае 1880 г. на землях Кошайского крестьянского общества в устье р. Олта началось строительство чугунолитейного завода. Этот завод просуществовал до 1927 г. и был демонтирован, а на его месте был построен новый деревообрабатывающий завод. В 1923 г. посёлок Сосьвинский Завод стал центром Сосьвинского района Тагильского округа Уральской области. В 1931 г. Сосьвинский район был включен в состав Надеждинского.
В 1933 году на диком берегу реки Сосьва была создана культурная база, началась расчистка территории от леса для строительства домов и социальных учреждений, сюда стали перебираться первые жители: в основном, представители коренных народов Севера.
Первый камень был заложен 21 сентября 1932 года. Первые цеха заработали в 1937 году. В 1938 г. в Сосьве был создан Северо-Уральский ИТЛ. 16 ноября 1938 г. указом Президиума Верховного Совета РСФСР Сосьвинский сельсовет был реорганизован, а населённый пункт Сосьва был отнесён к категории рабочих посёлков.
В черте посёлка находились 2 колонии строгого режима – ИК № 15 и ИК № 18, а также 1 лечебно-исправительное учреждение (ЛИУ № 23), в котором содержатся осуждённые, больные туберкулёзом. Возможно, именно в этом ЛИУ и закончил свои дни мой дед Осип Иванович Свекатун.
В посёлке жили люди, любили, растили детей, обслуживали колонии строго и нестрогого режима, пилили лес, месили цемент, трудились на благо Родины.
Итоги подведены. Где-то здесь, среди полей и лесов, трав и деревьев лежит в земле в безымянной могиле, может, под номером, а может, сравнявшееся с землёй, тело 44-летнего Осипа (Иосифа). Красивый, самый сильный в селе мужик, пахавший землю, сеявший хлеб, работавший не жалея сил, попавший в 1932 году под косилку репрессий и ещё 10 лет в ужасе и гнёте тюремных обстоятельств, непосильного труда и нечеловеческих условий он боролся за жизнь. Не выдержал. Смерть пришла в 44 года. Как уходил из жизни мой дед, мы уже никогда не узнаем. Его тело в неизвестной могиле ГУЛАГА пролежало ещё 16 лет, прежде чем судьи или присяжные заседатели огласили вердикт о его невиновности. Трагично распластало людей с их мыслями, желаниями, надеждами, колесо истории. Особенно печальна участь невинно осужденных, не понимающих: ЗА ЧТО??? Умерших в безвестности. Не имеющих возможности проститься с родными, близкими, детьми, женами. Теперь это местечко Сосьва, сопки, низины, речки, озёра, болота и весь этот край прискорбный будет для нас, его потомков, местом его упокоения. А сколько там их – невиновных? Нет ответа…
Не очень верится в вечную память. Быть может потому, что этот период жизни людей времён репрессий был слишком молчалив и засекречен. Не говорили близкие о тех, кого судьба перемолола жерновами трагических обстоятельств. Всеобщий страх сковывал сердца…
Моя память ещё жива, пока живу я, найдены эти печальные документы и вновь я переживаю события давно минувших дней. Будет ли следующее поколение вспоминать столетней давности прошлое, нужна ли им трагедия их предков? Может, так, лёгким мазком, двумя строками в учебнике… Нынешняя молодежь столкнулась с пандемией мирового масштаба, а не одного континента, как в прошлые века; она движется в ногу со стремительным временем, ограниченная тестовыми рамками знаний; и кажется, что нет ей никакого дела до печального прошлого предков. Хочу ошибаться и верить в неистребимую тягу к знаниям поколения, исповедующего в обязательном порядке и правильном понимании великие слова Михаила Ломоносова: «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего».
![](i_020.jpg)
История коронавирусной болезни
Я приоткрываю воспалённые веки и сквозь муть слезящихся глаз, опалённых температурой под сорок, медленно повернув голову, вижу в больничном окне голые ветви незнакомого дерева с набухшими почками. Я понимаю и помню, что нынче весна. Апрель. Перед тем, как оказаться на этой койке, я видела холодную позднюю весну и едва пробивающиеся зелёные травинки, свёрнутые листья тюльпанов, чахлые замёрзшие примулы, дрожащие листья бадана, время от времени всё это покрывал мокрый снег с дождём. Мы на даче спрятались от какого-то коронавируса.
* * *
Ночью ноль, минус один. К утру на почве заморозки. В этом году, как никогда, холодная весна. В ста двадцати километрах на север от Москвы лет сорок пять назад загнездилась наша дача. За истекшие годы особых изменений она не претерпела. По-прежнему осталась летней, с туалетом на улице и пристроенной душевой кабинкой во дворе. Хорошая печь спасала положение и ровно сутки грела дом до следующей берёзовой закладки.
![](i_021.jpg)
Бодрый, чистый, вкусный воздух, прозрачный, хрустящий, как свежий снег, с каким-то волнующим восторгом вливается в лёгкие.
Наш вчерашний путь сюда, обычный и привычный за многие годы, чуть не стоил нам жизни. Могли ли мы предположить, что драматические испытания все еще впереди. Не спешили. Выехали не рано. Выспались. Дороги почти пустые и водитель, мой муж, и пассажир, в моём лице, расслабились и слушали радио-книгу «Жизнь и творчество Константина Коровина». Спустя полтора часа, убаюканный монотонностью голоса чтеца, на двуполостной дороге муж резко пошёл влево. Из-за впереди идущей газели дорога не была видна. Нам навстречу, лоб в лоб, летела огромная фура. Быть может, мой истерический вопль сыграл свою роль, и муж сдал резко вправо, а фура, ведомая водителем-виртуозом, вспахав землю неглубокого кювета, вильнула длинным боком и, не останавливаясь, пошла вперёд. Меня трясло. Можно представить, какие слова произносил водитель фуры. В горле пересохло. Спазмы со слезами душили меня.
– Что это было? – хрипло спросила я.
– Не знаю. Я отключился, – ответил муж.
Это происшествие на свободной дороге с не уставшим, выспавшимся водителем, явилось началом дальнейших страшных событий в нашей, такой обычной, налаженной жизни. Это потом, спустя полгода, я подумала, что муж уже был болен. В его организме уже поселился вирус «в короне» и «потирал лапки» от завоевания новых тел. Он уже поразил внимание, память, мышцы и кости, но боль пока не наступила, и лихорадка не истрепала тело.
Я часто вспоминала слова старой английской пословицы: «He that is born to be hanged shell never be drowned», что в переводе означает: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».
Вот и сейчас, когда за окном бушует майский день, праздник Победы – 9 мая, люди, сидящие на карантине по домам, могут увидеть в окно, с балкона или по телевидению летящие военные самолеты, строго и грациозно выстраивающие в небе цифру 75. Смотрю в окно и понимаю: праздника не будет, карантин, коронавирус какой-то, пандемия века.
* * *
Когда я смогла смотреть в окно и вообще вокруг себя, я увидела огромное дерево, голые ветви которого занимали почти весь проём. Почки на этом гиганте, плотно прижатом к моему окну больницы на втором этаже, только-только лопнули, и остренькие кончики будущих листьев давали мне возможность предположить, что это будет клён. На память приходил один и тот же рассказ О`Генри «Последний лист». Теперь я понимала, как важна для меня жизнь, рождающаяся на моих глазах, сбрасывающая почечную шелуху и выпрастывающая новую зелёную листву. Листва каждый день росла, и эти миллиметры живой ткани дерева грели мою душу. Это зрелище в моменты моего обездвиженного существования, как лучик света в тёмном царстве, согревали моё безжизненное тело. Спустя три недели я могла уже сидеть, и отчетливо увидела, что это действительно клён, только американский. Густая листва заполонила всё пространство окна. Ярко-зелёная, она раскачивалась на ветру и жила. Жила своей, природной, жизнью, ещё такая нежная, но листы уже огромны и готовы эволюционировать дальше, торопиться к осени…
Чуть приподнявшись, я увидела поле ярко цветущих одуванчиков и усыпанную нежными цветами вишню, цветущую сирень. Я обнаружила, что впервые опоздала на всю весну, но я… жива! Мир за окном жил как прежде.
* * *
Наша семидневная изоляция на даче завершилась переездом в Москву с температурой тел 39,8о. Сын, снабдив родителей продуктами, продезинфицировал машину и укатил домой в другой город, а мы занялись самолечением. Вскоре я поняла, что огромная золотая рыба с крупной сверкающей чешуёй, которая прижималась к моей ноге всю ночь, и бесконечный фиолетовый надувной матрац, забирающийся на лицо и не дающий дышать – это БРЕД. Я никак не могла избавиться от рыбьей чешуи, лихо и настойчиво отталкивала фиолетовый брус от себя и от ноздрей, втягивающих воздух, которого было слишком мало. Иногда мне это удавалось.
![](i_022.jpg)
Скорая увезла меня к вечеру, часов в шесть, и в районе полуночи измученное тело, наконец, госпитализировали в инфекционную. Муж ехать отказался со словами: у меня рыбки, кто их будет кормить, и цветы, кто их будет поливать? Впоследствии, лёжа без сознания на кухонном полу и медленно оживая, он вряд ли думал о скаляриях и фиалках. Он выживал…
75 % поражения лёгких. Облегчающий восторг кислородного дыхания, затянувшийся на 22 дня. Я прижимала маску к лицу со страстью жаждущей жить. Замена маски канюлями облегчили мои ночи. Я не знала, что ждёт меня впереди, и уже не ждала облегчения. Я боялась, что мы с мужем уже не увидимся и не простимся. Как он там? Один?..
Однажды утром я смогла включить телефон. Муж ответил. Жив! И я жива! Соната Бетховена № 17 – именно то, что спасает в трудную минуту. Эта грандиозная музыка нейтрализует жизненные бури, и ты начинаешь верить. Её я слушала бесконечно, особенно в те моменты, когда не было возможности двигаться.
На каталке через больничный двор меня везли на обследование, как прошлогодний сноп, подгнивший и куцый, утративший и вес, и вид, и вообще – облик божий. Цвели тюльпаны, толстые, красивые, а с краю клумбы сидела дикая утка, ищущая место для гнезда. Жизнь продолжалась.
Суровая доктор жёстко командовала моим непослушным телом и угрожала посадить на ИВЛ. Сейчас я понимаю, что только так и можно было спасти тех безжизненных амёб, что были доставлены в жутком состоянии в инфекционное отделение. Поток больных не иссякал. Медсестры сбились с ног, укалывая попы, вены… Мои друзья за забором больницы не оставляли ни меня, ни мужа, их участие и, может быть, даже молитвы я ощущала круглые сутки, и от этого мне казалось, что умирать не страшно.
Несмотря на медленное выздоровление, на 25-й день полуживых выписывали на долечивание домой. 50–60 % легких ещё поражено, но человек уже идёт на поправку. Четверых полулежачих погрузили в скорую и отправили по домам. Один – мужского рода и трое – женского, равнодушно смотрели за окна машины, наблюдая врывающуюся в город яркую и трепетную весну. Мужчину высадили вскоре на улице Курчатова. Остальные поехали дальше сообразно мыслям водителя, облачённого в белый скафандр, маску и перчатки. Скорая, старенькая, насквозь пропитанная запахом хлорки, чихнула, взревела и остановилась под мостом. Три полудохлые старушенции вздрогнули, ещё не осознав, что произошло. Каждый из только что лежачих считал секунды до родного порога и мысленно уже лежал на свежих простынях, предварительно помывшись в душе с помощью родных и близких.
![](i_023.jpg)
– Сломалась машина, – раздраженно прошипел водитель и принялся звонить. Периодически шепча нецензурные слова, он вздыхал и мерил шагами тротуар. Три раздавленных улитки копошились в растерянности, и каждая желала распластаться на сидении.
– У вас какое поражение лёгких? – тоненько спросила дама с седым пушком на голове.
– 75 %, – ответила я. – А у вас?
– 50 %, но мне же 65 лет, – и она тяжело вздохнула.
– Возраст не имеет значения, – авторитетно заявила темноволосая, – вот мне 52 года, поражение лёгких 25 %, а переносила я болезнь очень тяжело.
Мы замолчали. Темноволосая достала из сумки ещё одну маску и надела поверх. Было видно, что ей не хочется дышать с нами одним воздухом. Я потихоньку расплывалась по сидению, пытаясь обрести некое подобие удобства, сильно надеясь вытерпеть всё, что пошлёт судьба. До моего дома пятнадцать минут езды. Главное – не расслабляться.
Шум улицы, снующие автомобили, ветер, прохожие – всё было непривычно, как из далёкого прошлого.
– Придётся ждать не менее часа, – раздражённо сказал водитель.
Из моего больничного окна были видны люди, гуляющие с собаками. В условиях изоляции разрешалось прогуливать домашних животных, и люди в масках и без активно двигались по небольшому заброшенному перелеску с пригорками, рытвинами и канавами. Мне так хотелось к ним, а сейчас я поняла, как обессилено моё тело, и чувствовала, что даже здесь, в машине скорой помощи на сидении, силы покидают меня. Томительный час прошел, а замены машины всё не было. Теперь каждая минута казалась вечностью. Подъехавший автомобиль, не похожий на скорую помощь, оказался нашим спасением. Черноволосая рывком выдвинула свой багаж и умирающим голосом, децибел на семьдесят, прокричала, обращаясь к двум водителям: «Помогите мне!!!». Мужики подхватили сумки, под руки её саму и перевели в новый автомобиль, оставив нас на произвол судьбы.
– Я не обязан никого грузить, – сказал новый водитель, отошел в сторону и закурил.
На дрожащих ногах я выползла из скорой и, таща по земле свою сумку, взгромоздилась в новое авто.
– Я не смогу выйти! – жалобно пропищала с седым пушком. Никто не реагировал, мое сердце разрывалось.
– Помогите! – кричала она. Криком этот шёпот назвать было весьма трудно, а она всё просила о помощи… Водители курили поодаль. Я выползла из машины и поковыляла к старушке. Я понимала: если она обопрётся нак меня, мы обе ляжем на тротуар. Крепко вцепившись в дверь кабины, я вынула старушку, мы доползли до двери и долго пытались внести её ослабевшее тело внутрь. Обе, и она, и я, очень старались, и нам в конце концов это удалось. Черноволосая, прикрыв глаза, делала вид, что ничего не замечает. Потом я принесла вещи старушки, так же волоком. Водители докурили сигареты. Я вспоминала свою жизнь и подумала: когда судьба испытывала меня на прочность, мои силы умножались. Откуда бралась энергия, неизвестно, но факт налицо. Вдобавок ко всему, новый водитель поехал сначала в Бескудниково отвозить черноволосую, на другой конец нашего огромного города, затем старушку, которая, была моложе меня на два года, потом уже – меня. К дому я подъехала через три часа после выезда из инфекционной больницы. Теперь выгружать нужно было меня.
Позже, когда я читала выписной эпикриз, я обнаружила, что ещё работаю, а не на пенсии, и моя профессия – врач-инфекционист, хотя я точно помню, что я окончила институт культуры по специальности «Библиотечное дело» и на пенсию ушла с должности директора библиотеки.
Судьба наша с мужем жестоко испытывала нас, но оставила на этом свете, значит, что-то важное мы ещё не сделали.
![](i_024.jpg)
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?